ГЛАВА 18
— Кто первым говорить станет? — деловито поинтересовался король у сторон. — Мне, по сути, все равно.
— Старший должен начинать, — тут же влез с советом виконт Скорца, обнаружившийся за спиной Эдуарда с остальными придворными. — То есть достопочтенный Тобиас.
Он явно хотел сказать что-то еще, думаю, вроде «да и веры ему побольше, чем этому юнцу», но не стал. Просто пожевал тонкими губами и замолчал.
— Разумно, — согласился с ним король. — Пусть будет так. Я слушаю.
Было заметно, что дядюшка готовился к произнесению своей речи. Хотя я очень бы удивился, не окажись оно так. Он же не совсем дурак, правда? Потому к этому делу подошел тщательно, с умом. Впрочем, может, и не он, может, Генрих. Но, по сути, это одно и то же.
Я не большой знаток риторики и всего такого прочего, но должен признать — речь была составлена очень и очень грамотно. С неотразимыми аргументами, с намеками на использование магии, причем, возможно, даже черной, и прямыми обвинениями в разнообразных злодеяниях вроде попытки убить своего дядюшку и брата.
Тобиас даже расстегнул камзол и рванул на груди белую рубаху, после чего потыкал пальцем в почти заживший шрам.
И вообще, его речь очень даже понравилась толпе, поскольку в ней имелось несколько шуток, которые люди встретили смехом, а мудреных слов почти не встречалось. Я же говорю — все очень, очень по уму сделано.
А мы с Монброном даже не обсудили, что он вообще говорить-то будет…
Пока дядюшка Тобиас распинался, я с интересом глазел на все, что нас окружало, в том числе на приспособления для казней. Кстати, тут не только дыба, плаха и виселица имелись. Тут даже было что-то вроде переносной пыточной, я просто сразу ее не разглядел. Там находилось и кресло, полностью утыканное стальными шипами, и «колесо страданий», и «козлы», около которых лежали мешки с песком. Страшная это штука — «козлы». Вроде бы какой пустяк — деревянный треугольник на ножках, острым углом повернутый вверх. А вот как разденут тебя, как привяжут к каждой ноге по мешку с песком да посадят на этот острый угол верхом, так все расскажешь, что знаешь и что не знаешь.
Нет уж. Лучше сразу под топор или меч. Хуже пыток — только на костре гореть. Да и то не факт.
По коже пробежал мороз, и я стал разглядывать толпу. И, что приятно, сразу увидел знакомые лица.
Рози, Эбердин и Карл стояли совсем рядом с помостом. Заметив, что я смотрю на них, они оживились, а Фальк даже замахал руками, причем настолько радостно, что локтем чуть не выбил челюсть стоявшему рядом мужчине. Тот было попробовал возмутиться, но глянул на Фалька и передумал это делать.
Мало того — неподалеку от своих друзей я увидел еще одного своего знакомца, на этот раз недавнего. Причем, разглядев его выражение лица, понял, что в том случае если я выпутаюсь из этой переделки, то сразу же попаду в новую.
Это был Унс Два Серебряка. Поймав мой взгляд, он свирепо выпятил небритый подбородок и погрозил мне кулаком. Причем не шутейным образом, как это иногда бывает, а на полном серьезе.
Вообще-то есть за что. Прямо скажем, поступили мы с ним по-свински. Даже записки ведь не оставили, куда идем, с кем, зачем. Хотя нет, такую писать — дураком надо быть. Но тем не менее. А он, похоже, за нас волновался. И, между прочим, изрядно нам помог. Кабы не Борн, мы бы до сих пор дрыхли.
— Убийца, преступник, — клеймил тем временем словами дядюшка Тобиас моего друга. — Хуже того — маг! Маг! А братья ордена Истины, эти защитники спокойной жизни честных людей, всегда говорят — не верь магу! Маг — враг!
Король хлопнул в ладоши, тем самым подав Тобиасу знак замолчать.
— Не след перебивать говорящего, тем более на королевском суде, — произнес он. — Но это тот случай, когда подобное оправданно. Просто сразу надо закрыть данный вопрос. Господин клерик, прошу вас.
Из толпы придворных вышел человек в черном балахоне и капюшоне, надвинутом налицо, и громко произнес:
— Орден Истины в моем лице официально заявляет, что никаких претензий к подмастерьям мага, именуемого Герхардом Шварцем, господам Монброну и фон Руту, в той части, которая касается их пребывания в королевстве Силистрия, не имеет.
Однако какой изысканно тонкий ответ. И естественно, дядюшка не мог к нему не прицепиться.
— Ага! — торжествующе заорал он. — Значит, все равно за ними какие-то грехи есть! Не зря сказано: «в той части»! Я же правильно понял, господин клерик?
— Неправильно, — сообщил человек в капюшоне. — В рамках этого судебного разбирательства рассматривается только их пребывание в королевстве Силистрия. До всего остального вам дела быть не должно. Или вы хотите указать на ненадлежащее выполнение обязанностей орденом Истины в целом?
Генрих подошел к своему родственнику и что-то шепнул ему на ухо.
— Нет-нет, — тут же замахал руками Тобиас. — И в мыслях подобного не было.
— Вот и славно, — бесстрастно проговорил клерик. — Более мне сказать нечего.
Это точно был не Виктор, голос не тот, и рост — тоже. Но этот представитель ордена знал про нас все. Или почти все. Мы ведь никому здесь не называли имени нашего наставника, кроме разве Унса. Но даже предположить то, что Два Серебряка сотрудничает с орденом, было невозможно.
Впрочем, это вовсе не тайна. Вероятнее всего, где-то в канцеляриях ордена есть полные списки всех подмастерьев всех магов со времен Века смуты. Мы только учиться начали, а нас уже в них записали.
А вообще повезло нам. И особенно в том, что привратник язык не развязал. Если честно, я именно этого боялся больше всего, упомяни он про ужасного мозгоеда, и все здорово бы усложнилось.
Но обошлось.
Король дождался, пока клерик займет место среди придворных, и скомандовал:
— Продолжаем. Тобиас, вам есть что еще сказать?
— Вроде все, — подумав, ответил дядюшка. — Да и потом — разве уже перечисленных злодеяний мало?
— Злодеяний… — задумчиво произнес Эдуард. — Месьор Тобиас, решение о том, злодеяния это или нет, буду выносить я, это моя королевская привилегия. Или вы готовы заявить свои права и на престол Силистрии, так же как на наследство Монброна-старшего? Судя по всему, у вас это отлично получается.
— Оговор, — тут же произнес дядюшка. — Оговор это, мой король. Генрих доброй волей признал право моей родовой ветви на старшинство в роде.
— С этим я не спорю. — Король с брезгливостью взглянул на невозмутимого Генриха. — Вот только мнением Гарольда вы забыли поинтересоваться. И надо же такому случиться — как только этот вопрос был поднят, он сразу стал преступником короны. Впрочем, я забегаю вперед. Монброн, мальчик мой, тебе слово.
На дядюшку было больно смотреть. Он уже все понял. Хотя тут не нужно быть гением, чтобы сообразить, что дело, по сути, решено. «Мальчик мой», поведение клерика ордена, интонации короля — все говорило о том, что теперь следует не о возвышении младшей ветви рода думать, а о том, чтобы голову свою сберечь.
— Да особо поведать и нечего. — Гарольд встал перед королем. — Дядя уже все рассказал. Правда, он поменял кое-какие события местами да о паре мелочей не упомянул.
— Каких именно? — уточнил король.
— Ну, например, о том, что именно Генрих все это придумал. — Гарольд бросил взгляд на брата. — Или о наемных убийцах, которых он ко мне подослал. А еще о том, как именно умер мой отец. У меня есть все основания полагать, что он был убит. Вот только я все это не смогу доказать.
— Нельзя доказать то, чего не было, — подал голос Генрих.
— Действительно? — Король закинул ногу на ногу. — А я слышал, что любое свершенное злодеяние непременно оставляет следы. Дерье, давай душегуба.
Бравый страж кивнул и через пару минут подвел к королю порядком потрепанного и совершенно незнакомого мне юношу.
— Монброн, сколько убийц напало на тюремную карету? — требовательно спросил король.
— Четверо, — тут же ответил Гарольд. — Троих мы прикончили, четвертый сбежал.
— Верно, — кивнул король. — И, как ты уже, конечно, догадался, этот самый беглец сейчас перед тобой. Вот, поймали вчера.
Дядюшка тяжело засопел и немного попятился. На такое развитие событий он не рассчитывал. Одно дело — кто кого переорет, другое — свидетель твоей вины.
— Ну, будем говорить? — лениво спросил Эдуард у убийцы.
Тот промолчал.
— Как хочешь, — оживился король. — Оно и к лучшему. Вон народ заскучал, да и я тоже. Палач, давай раздувай угли, доставай свой инструмент. И не переусердствуй гляди, мне надо, чтобы он говорил, а не умер.
— Все скажу, — тут же передумал убийца. — Не надо палача.
— Поздно, — расстроенно сказан Эдуард. — Надо было сразу соглашаться. А теперь все, теперь нам всем охота на пытку поглядеть.
Убийца бухнулся на колени.
— Ладно, — смилостивился король. — Говори, кто тебя нанял?
— Вон тот, — связанными руками негодяй показал на Тобиаса. — Он с нашим старшим договаривался.
— О чем именно?
— Надо было убить молодого Монброна, его спутника и тюремную охрану, — торопясь и проглатывая окончания слов, тараторил убийца. — Карету следовало отогнать за город, нагрузить камнями и утопить вместе с трупами.
— А этот молодой человек? — Король ткнул пальцем в Генриха. — Он при разговоре со старшим был?
— Нет, — помотал головой головорез. — Я его впервые вижу. Но вон тот упоминал, что его племянник настаивал на непременном затоплении кареты. Два раза это повторил. Наш старший просто не хотел связываться с эдакой морокой. Одно дело — горло кому-то перерезать, другое — днем через весь город на тюремной карете прокатиться.
— Племянник, — поднял указательный палец король. — Запомним. Итак, Тобиас, что скажете?
— Вранье, — заявил дядюшка. — От первого до последнего слова. Гарольд специально это все подстроил.
— Из тюремной камеры, надо полагать, — покивал король. — Напомню, он на свободе в Силистрии и нескольких часов не пробыл, поскольку практически прямо с корабля вашими заботами отправился в Башню-на-Площади. Кстати, в высшей степени интересен и тот факт, что все участники ареста как-то очень быстро и дружно отправились к небесному престолу.
Тобиас трубно засопел, но промолчал.
— А вообще мне на все происходящее смотреть грустно, — продолжил Эдуард. — Не сказать — противно. Тобиас Монброн, где ваша честь? Где ваше достоинство? Даже последнему идиоту уже понятно, чьих это рук дело. Так скажите уже: «Да, я хотел возвысить свое семейство. Да, я хотел, чтобы мои потомки были старшей ветвью и заняли место у трона». Будьте мужчиной.
— В смерти служителей закона я неповинен, — тихо сказал дядюшка. — Остальное… Будь все проклято, да! Да, это сделал я. Но повторюсь — стражники не на моей совести.
— А на чьей? — полюбопытствовал король.
— Его. — Дядюшка показал на Генриха.
— Врет, — холодно парировал тот. — Я вообще тут ни при чем.
— Да как же! — заорал Тобиас. — Ты все придумал! Ты меня уверил в том, что мне это нужно!
— Докажи, — предложил ему Генрих. — Есть какие-то письма, записки, свидетели? Нет уж, дядюшка, сам эту кашу заварил, сам и расхлебывай. Я, между прочим, вообще пострадавший. Я своего любимого младшего брата преступником считал и теперь не знаю, как ему в глаза смотреть. И вообще, эта история — мне урок на всю жизнь. Нельзя не доверять родным людям. Гарольд, брат, прости меня.
Что примечательно — он даже не потрудился изобразить на лице скорбь.
— Ловок, — с легким восхищением произнес король. — Тобиас, ты можешь доказать то, что именно Генрих Монброн подбил тебя на участие в этой отвратительной истории?
— Нет, — выдавил из себя дядюшка. — Если только вон его мать и сестры это подтвердят. Только я в этом сильно сомневаюсь.
— Прямые родственники не могут быть свидетелями, особенно женщины, — развел руками король. — И ты это знаешь. Итак, подытожим.
Он встал и заложил руки за спину.
— Я, король Силистрии Эдуард Четвертый, выслушав стороны и свидетелей, своей властью выношу следующее решение. Тобиаса Монброна признать виновным в оговоре и мошенничестве. В связи с тем, что и то и другое не привело к чьей-либо смерти, смертную казнь по отношению к нему не применять.
Народ разочарованно загудел, он, как видно, настроился на кровавое зрелище.
Что до меня, я лично не стал бы так уверенно говорить о том, что обошлось без смертей. Королевские стражи, трое убийц — это ведь тоже были люди. Хотя, с точки зрения короля, может, и нет. Речь, как видно, шла о тех, в чьих жилах текла благородная кровь, а остальных он просто не брал в расчет.
— Но это не значит, что правосудие не покарает означенного Тобиаса Монброна, — продолжил король. — Наказание должно воспоследовать. За совершенные преступления я приговариваю его к десяти… Нет. К пятнадцати ударам кнутом, суточному стоянию привязанным к позорному столбу и последующей высылке из столицы. Пожизненной высылке. Стража!
Два стражника подошли к Тобиасу и прихватили его за локти.
— Генрих Монброн. — Король мрачно посмотрел на брата Гарольда. — Твоя вина не доказана, но это не значит, что я не стану за тобой присматривать.
— Как будет угодно вашему величеству, — склонился в поклоне тот.
— Гарольд Монброн. — Тон короля потеплел. — Я всегда знал, что ты честный и отважный юноша, достойный потомок славных предков. Твоя невиновность доказана, хотя у меня в ней сомнений и не было. Подойди сюда.
Кто-то подал королю шпагу и дагу Гарольда, те, что он вчера положил к его ногам.
Монброн приблизился к нему, встал на одно колено и, протянув руки к королю, принял от него свое оружие.
А я? Про меня забыли, что ли?
— Эраст фон Рут, — словно отвечая на мои мысли, сказал король. — Я рад знакомству с тобой. И, признаюсь, даже немного завидую Гарольду. Вокруг меня полно людей, которые рады составить мне компанию за столом или на охоте. Но я не знаю, найдутся ли среди них, клянущихся в вечной верности, желающие последовать за мной на эшафот. Впрочем, я надеюсь, что такую прогулку мне и не придется совершать. И тем не менее — ты большой молодец, барон. Оставайся таким же. А ты, Гарольд, гордись дружбой этого человека.
Мне прямо неловко даже стало, если честно. Но и приятно. Понятное дело, что король забудет про меня через минуту, но все равно — приятно.
— Я горжусь, — ответил ему Гарольд. — Правда, он иногда бывает жутким занудой, но это можно и стерпеть.
В руках короля появилось мое оружие, после чего я повторил действия своего друга с коленопреклонением и всем прочим.
Вот только мне, в отличие от Монброна, еще кое-что перепало.
— Это тебе. — Эдуард стянул с безымянного пальца правой руки золотой перстень с приличных размеров рубином. — Увы, ты увидел Силистрию не такой, какая она есть на самом деле. Вместо солнца, пиров и красивых девушек тебе довелось столкнуться с семейными дрязгами и наемными убийцами. Да ее и свести знакомство с Башней-на-Площади. Неравноценная замена.
Народ поддержал своего короля дружным смехом.
— Так пусть этот перстень напоминает тебе о том, что Силистрия разная, — продолжил король. — Впрочем, если ты его продашь, а деньги спустишь на вино и женщин, я не обижусь. В конце концов, для чего еще жить мужчинам?
— Благодарю, ваше величество. — Я надел перстень на палец, он сел как влитой. — Сначала поношу его, похвастаюсь, а потом видно будет.
— Молодец. — Эдуард потрепал меня по щеке. — Хороший ответ.
— Ваше величество, — обратился к нему Гарольд, затягивая ремень, на который он повесил дату, — вы позволите мне кое-что вам напомнить?
— Не вижу причин для отказа, — заинтересовался Эдуард. — Напоминай.
— Вчера, когда мы с бароном пришли во дворец и сдались в руки правосудия, мной было сказано, что если вы признаете меня невиновным, то я буду вправе убить любого, кто позволит себе усомниться в моем добром имени.
— Было такое, — кивнул король. — И?
— Этот человек только за последний час измарал мое имя в грязи как только можно. — Гарольд показал на Тобиаса. — Согласитесь, я имею полное право убить его. Не в подворотне, не тайком, не ударом в спину, а здесь и сейчас, на глазах вашего величества, жителей Форессы и под взглядами богов.
— Справедливое желание, даже несмотря на то, что он твой родственник, — согласился король. — Люди, как вы думаете, это честно?
Народ, которому надоело стоять и слушать разговоры, дружно заорал: «Да!» Ему зрелище подавай, а детали не сильно важны.
Гарольд подошел к дядюшке Тобиасу и что-то сказал ему на ухо, отчего тот побагровел невероятно.
— Этого достаточно, чтобы ты взял шпагу и сразился со мной? — ласково спросил Гарольд у него. — Или ты стал дерьмом настолько, что и это проглотишь?
— Ты моложе и сильнее, — проворчал дядюшка. — Это не поединок. Это убийство.
— Это справедливость, — возразил ему мой друг. — Мне ты вообще никакого шанса не давал. И моему отцу — тоже.
— Я не убивал твоего отца, — твердо произнес Тобиас. — Не противился этому, но и пальцем его не тронул.
Гарольд перевел взгляд на Генриха, тот мило ему улыбнулся, как бы говоря: «Не понимаю, о чем речь».
Вот ведь где истинный гадючник-то. А я еще считал, что подворотни большого города — это дно миров. Да там на фоне этого просто островок благочиния, пусть даже и дурно пахнущий. По крайней мере, если и доходит дело до ножей, так их втыкают в грудь, а не в спину.
— Повторю свой вопрос. — Гарольд приблизил свое лицо к дядюшкиному, и я уже еле-еле различал, что он ему говорит. — Ты будешь драться? Или я всем расскажу о том, как ты развлекался со своими дочерями?
Тьфу ты, пропасть. Лучше бы я этого не слышал.
— Буду. — Тобиас тяжело вздохнул и громко произнес: — Но вообще несправедливо. Все было задумано вот этим гаденышем, а шпагой махать мне.
— Еще раз говорю — это все твои домыслы, — мягко ответил ему Генрих. — Или даже болезненные фантазии. Ты не знаешь меры в вине, дядя, да и другие твои забавы не способствуют душевному здоровью. Даже король признал, что осудить меня не за что.
— Я сказал, что вина не доказана, — перебил его Эдуард. — Нет, господа, каков наглец, а? В моем присутствии мои же слова передергивает. Может, мне его просто так казнить?
Лицо Генриха перекосилось, он бухнулся на колени и рассыпался в извинениях. Выглядело это более чем правдоподобно, вот только взгляд у него не изменился. Он остался таким же, что и был. Я поймал его всего на секунду, но этого было достаточно.
— Я никому не желал зла, — вещал Генрих. — Да, возможно, мой брат и имеет какие-то поводы для обиды, но это наше семейное дело.
— Увы, — бросил Гарольд, снимая колет. — Прямые родственники не могут не только свидетельствовать друг против друга, но и вызывать на поединок. А жаль.
— В тебе бурлит злоба, я это понимаю, — встал с колен Генрих. — Тюрьма, навет, подлость дядюшки… Это все так тяжело, так неприятно. Так что я тебя не виню, брат.
— Хорошо говорит, — сказал я Гарольду. — Заслушаешься.
— Не то слово, — ответил мне он, доставая из ножен шпагу. — Знает, что ему ничего не угрожает.
И вот тут я порадовался за то, что надо этого поганца убить. В смысле, Генриха. На мгновение губы его искривились в улыбке, и столько в ней было превосходства над нами, столько гордости за себя умного. И ожидания того, что все равно все будет по его. Вот только мы уедем — и будет.
Меня прямо передернуло всего от отвращения. Нет, я сам не подарок, но это…
— Это спорный момент. — Я подошел к Генриху, который снова выглядел как приличный юноша, случайно попавший в дурную компанию. — Ты никогда не бывал в Лесном краю?
— Нет. — Генрих чуть попятился назад.
— Зря. — Я склонил голову к плечу и внимательно посмотрел на своего собеседника. — У нас красиво. Много лесов, много озер, отличная охота. Это, возможно, лучшее место на континенте.
В тишине из толпы раздался выкрик Фалька: «Лесной край!» Речь шла о его родине, и просто так он это оставить не мог.
— А еще мы, тамошние жители, обладаем одной интересной чертой, — продолжал я. — Мы упертые. Вот если во что поверили или к кому привязались, то все, назад пути нет. Лесные жители, что тут еще скажешь? Я вот с твоим братом дружу, если надо — умру за него не задумываясь.
Генрих молчал, но я заметил, как забегали его глаза.
— Но то твой брат. А ты — другое дело, — улыбнулся я. — Мне все равно, есть доказательства твоей вины или их нет, я точно знаю, как оно все обстоит на самом деле. Потому что сам все видел и слышал. А еще я не твой родственник, мне никто не может запретить тебя убить.
— Закон запретит, — быстро сказал Генрих. — Между нами нет вражды и обиды.
— Да как же нет? — Я два раза хлестнул его ладонью по щекам — сначала по левой, потом по правой. — Я неотесанный барон из Лесного края, приличий не знаю и только что нанес тебе оскорбление. Надо смыть его моей кровью. По-другому уже никак.
Дерье расхохотался и крикнул:
— Молодец!
Генрих помолчал, а потом вдруг обратился к королю:
— Ваше величество, я…
— Даже слушать не стану, — отказался Эдуард. — Вам, Генрих Монброн, как верно было сказано, только что нанесли оскорбление, и вы должны действовать согласно «Уложению о чести благородной». И сразу напомню, что если вы прямо сейчас не бросите вызов барону фон Руту, то через десять минут я лишу вас всех привилегий, прав и титула. После вы будете публично высечены плетьми и изгнаны из нашего королевства навеки. Таковы правила.
— Ну вот. — Я подмигнул Генриху. — У тебя есть пара-тройка минут, чтобы размяться. На большее я бы не рассчитывал, твой брат не станет тянуть. Он уже неделю с лишним только и думает о том, как выпотрошить твоего дядюшку.
— Не уверен, — отозвался Гарольд, несколько раз взмахнув шпагой. — Удовольствие надо растягивать. Мой дражайший родственник, вы готовы?
— Да, — сказал Тобиас, который тоже скинул камзол. — Давай быстро с этим всем закончим.
Ну да, шансов у этого толстяка против поджарого Гарольда не имелось никаких. Может, окажись он лет на десять моложе, результат поединка был бы непредсказуемым, но сейчас все ясно с самого начала.
Я, кстати, думал, что там не все жир, что там и мышцы есть. Вон наш Карл тоже выглядит со стороны внушительно. В смысле упитанности. Но там жира нет, там одни мускулы. А тут сало с боков свисает, брюхо под рубахой трясется. Камзол все это хоть как-то скрывал, а без него картина стала совсем уж жалкая.
К чести Тобиаса, могу сказать, что, как за шпагу держаться, он знал. Думаю, в молодости хорошим фехтовальщиком был. Он даже умудрился продержаться целую одну минуту, отражая атаки Гарольда.
Но и только. После этого дыхание у Тобиаса сбилось, пот заливал лицо, а тут еще и полуденная жара…
Он пропустил один удар, потом второй, его рубаху запятнала кровь.
Я видел, что задумал Гарольд. Он хотел растянуть победу, он хотел заставить умирать своего врага снова и снова. И я душой принимал это его решение.
Потому я и не понял, отчего третий удар был нанесен точно в сердце Тобиаса.
— Как-то так, — крутанул шпагу Монброн. — Один долг выплачен.
В толпе рядом с помостом кто-то заплакал, надо думать, родные дядюшки. Кому еще рыдать по этому человеку?
— Отличный удар, Гарольд. — Эдуард несколько раз хлопнул в ладоши. — «Полет скворца», любимый выпад твоего батюшки. Видишь, я помню.
Монброн поклонился королю, благодаря за эти слова.
Тем временем пара стражников подхватила тело дядюшки Тобиаса за ноги и оттащила в сторону.
— Вперед, — сказал я Генриху. — Чего ждем? Иди туда. Я добрый, я тебе позицию получше уступаю. Пусть мне солнце в глаза светит.
— Не хочу, — пробормотал тот еле слышно. — Давай разойдемся миром. Пожалуйста!
— Скажи об этом вон Гарольду, — посоветовал ему я. — Ты же умеешь хорошо говорить. Как там? «Я испытаю давно ожидаемую огромную радость, глядя на то, как тебя четвертуют на Судной площади». Ничего не перепутал, так ведь ты говорил? Ну так теперь моя очередь испытывать давно ожидаемую радость. Пошел.
И я, уже не особо скрываясь, толкнул брата Гарольда в спину.
— И шпагу не забудь достать, — посоветовал я ему во весь голос. — Хоть умри достойно. Да и нет у меня желания просто перерезать тебе глотку.
Народ одобрительно зашумел. Вообще мы явно пришлись по душе толпе. Вот только интересно — если бы не мы убивали, а нас, они бы так же радостно шумели?
Проходя мимо Монброна, который вытирал клинок шпаги платком, я остановился.
— Если ты передумал, скажи мне это сейчас, — произнес я. — Одно твое слово, и я оставлю его в живых.
— Сделай это быстро, — попросил он меня. — Это моя единственная просьба. Пусть он не мучается.
— Этого ты тоже так пожалел? — кивнул я в ту сторону, где лежало тело Тобиаса.
— Он пытался сражаться, — ответил мой друг. — Да, он был подлецом, но умер как воин. Это достойно уважения.
— Такой взгляд на вещи тебя когда-нибудь в могилу сведет, — недовольно буркнул я. — Слишком это возвышенно, слишком романтично.
— Иди, Генрих уже ждет, — подтолкнул меня к центру помоста Монброн. — Удачи.
Только взглянув на то, какую стойку принял Генрих, я мысленно вздохнул. Вот все-таки забавная шутка жизнь. И прав был Ворон, утверждая, что всякое происшествие в ней всегда повторяется дважды, причем во второй раз — как балаганная комедия.
Полтора месяца назад напротив меня уже стоял очень умный и талантливый молодой маг, который совершенно не умел владеть шпагой. Его звали Прим. И я, заметим, не хотел его убивать. Точнее, убить-то его я был не против, но делать этого не собирался. Мне было невыгодно отнимать его жизнь.
И вот это повторилось снова. Напротив меня снова стоит очень умный и по-своему очень талантливый молодой человек, который ни разу не боец. Вот только ситуация изменилась. Теперь мне не надо думать, как бы не убить своего противника. Напротив, мне это надо сделать очень быстро.
Жизнь — кольцо без начала и конца.
Я отсалютовал Генриху шпагой, как и велели законы поединка. Он, заметим, даже не подумал мне ответить.
Быстро сократив расстояние между нами, я сделал выпад и был полностью уверен, что он его даже толком не отобьет.
И чуть не получил удар датой в грудь. Он мой выпад не просто парировал. Он предпринимал ответные атаки, причем очень даже уверенно.
Мы обменялись парой ударов, сталь мелодично звякнула о сталь.
Вот всем хорош подарок семейства де Фюрьи — тут тебе и отменный баланс, и удобная рукоять, и чашка, закрывающая руку. Но он длиннее моего старого клинка, и это мне немного мешает. Скажем так — будь со мной та шпага, которую когда-то мне купил Агриппа, лежать бы уже брату Гарольда в луже крови.
Я пытался обвести защиту Генриха уколами в руку и грудь, но он держал дистанцию, ловко парируя мои удары.
Надо думать, что он предвидел нечто подобное и занимался с каким-то мастером боя втайне от всех. Ну и потом, все-таки он из семьи с традициями, каким бы умником он ни был, все одно азы фехтования дома получил.
Потому и продержался еще пару минут. Уроки с наставником — это хорошо, но мой, пусть пока и небольшой, опыт настоящих боев, тех, что не на жизнь, а на смерть, дал о себе знать.
При очередном обмене ударами мне удалось зацепить его гарду своей, благо она у него была в виде витых колец. Убедившись, что все идет как надо, я рванул шпагу на себя, выдирая оружие у него из рук. Этот трюк в свое время мне показал Гарольд, назвав его грязным, но действенным.
В принципе, Генрих мог выйти из этой ситуации, достаточно было опустить шпагу вниз, и тогда наши клинки, скорее всего, расцепились бы, но он этого не сделал. Наоборот, он вскинул руку со шпагой вверх, что было верхом глупости, и я немедленно воспользовался этой ошибкой, вогнав свою дагу ему в бок по самую рукоять.
Брат Гарольда удивленно, как-то прямо по-детски охнул, выпустил оружие, которое немедленно упало на помост, и прижал руку к стремительно разрастающемуся на рубахе красному пятну.
Я не стал ждать, пока меня остановит окрик короля или Гарольда, у которого вдруг проснутся родственные чувства. Я просто нанес еще один удар, на этот раз — шпагой, так, как некогда учил меня Агриппа, — коротко и быстро, прямо туда, где билось сердце брата моего друга. Что-что, а расположение внутренних органов внутри человеческого тела любой из нас, подмастерьев Ворона, знал хорошо.
Генрих на мгновение застыл, а после упал навзничь на доски помоста.
