ГЛАВА 17
— О какой именно? — холодно поинтересовался Гарольд.
— Скажи мне, Монброн, кого бы ты выбрал — своего друга Эраста или наставника? — прогнусавил Форсез.
— Я не понимаю, о чем идет речь, — неприязненно бросил мой друг. — Форсез, не обижайся, но, по-моему, ты заговариваешься.
— Нет, просто я начал с конца, — засипел вновь развеселившийся Виктор. — Я не сказал, что надо выбрать того, кто умрет. Кого бы ты спас — друга или учителя?
— Я предпочел бы убить того, кто представляет для них угрозу, — медленно и четко ответил Гарольд. — А если придется — умер бы в этом бою. Между родными людьми не выбирают.
— Как это… — Форсез потряс в воздухе кулаками, изображая восхищение. — По-мужски. Осталось только дождаться того солнечного дня, когда я предоставлю тебе такой выбор. Кстати! Ты, Монброн, уйдешь из этого мира последним из тех, кто мне задолжал смерть.
Гарольд бросил взгляд на кровать, где лежал отброшенный им шелковый шнурок.
Если честно, я бы и сам с радостью прикончил этого человека, но ситуация никак не позволяла нам сделать это. Слишком много «куда» и «как». Куда девать тело, как объяснить тот факт, что в палаты Раздумий он пошел, а из них не вышел, как потом будет выкручиваться наставник, объясняя, отчего его подмастерья взяли да и убили клерика ордена Истины?
Если бы не это, он бы уже был мертв. На этот раз — окончательно.
— Договорились, — шагнув к Монброну, я положил ему руку на плечо. — Идет. Я лично ничего не имею против. Одно плохо — я не увижу, как мой друг будет убивать тебя.
Форсез смерил нас взглядом и достал из рукава черную матерчатую полумаску.
— Покрасоваться решил? — с приторным сочувствием спросил у него Монброн. — Таинственности нагнать? Дамам это нравится.
— Смешно, — просипел Форсез. — Очень смешно.
И он закрыл свое лицо до глаз, а после завязал маску на затылке.
— Виктор, — поколебавшись, обратился я к нему, — и все-таки как ты выжил? И как ты стал таким… Каким стал?
Дело не в сочувствии. Мне правда интересно.
— Уродом? — неожиданно спокойно, без недавней истеричности уточнил Форсез. — Называй вещи своими именами. Нет, фон Рут, я не выжил. Я мертв. Подмастерье мага, неужели ты этого не ощущаешь?
— Мертвец не может служить ордену, — возразил ему Монброн. — Тебе ли этого не знать. Любой немертвый подлежит немедленному уничтожению как существо, неугодное светлым богам и добрым людям.
— Отменное знание постулатов ордена, — похвалил его Форсез. — Но я мертв. Да, я хожу, я дышу, я испражняюсь, моя кровь горяча. А жизни во мне нет и никогда больше не будет. Она осталась там, в Гробницах пяти магов. Фон Рут, ты знаешь, как называлась та тварь, что выползла из-за стены, учуяв кровь и смерть?
— Многоликий червь, — чуть помедлив, ответил я.
— Верно, — сверкнул глазами Виктор. — Многоликий. И каждое лицо — это его добыча, его победа над человеком.
— Те, кого он сожрал? — предположил я.
— Нет, — покачал головой Форсез. — Пищей для его плоти служат трупы. А пищей для его души — живые. Мое лицо теперь красуется на спине этой твари, а моя душа вечно будет ему служить. Червь забрал их у меня. Остальным повезло, они были уже мертвы, и он их просто съел, кого-то — в ту ночь, кого-то, скорее всего, потом. Просто заглатывал их, как питон. Ам — и труп в его желудке. А меня… Меня он поглощал долго. Вечность. Он смаковал меня как бокал вина, отрывая по лоскутку то от тела, то от души. А потом, с рассветом, уполз за стену, оставив меня на песке. Причем, видимо, в насмешку еще и исцелил мои раны. Мол, иди отсюда, если есть на то желание. Но какие желания могут быть у мертвеца? Нет, я убрел в пески тем же утром, но это был уже не я.
— Так и повесился бы там, — посоветовал ему Монброн.
— Повешусь, — покладисто согласился Форсез. — Непременно. И именно там. Но сначала мне надо убить каждого из тех, кто выжил тогда у стен некрополя. Ну и ваших друзей, за компанию. Пусть их там и не было, но это не важно. Желаний у меня нет, а вот жажда мести — есть.
— Значит, ты не мертвец, — сообщил ему я. — Мертвые не мстят. Они просто всегда хотят жрать.
— Не убей ты тогда Августа — и червь выпил бы его сущность, не мою, — глухо произнес Форсез. — А я бы за это время успел умереть. И все были бы в выигрыше.
— Ну так и мсти только мне, — предложил я. — При чем тут остальные?
— Они были слишком глупы и слишком отважны, — пояснил Форсез, берясь за ручку двери. — Надо было просто сказать «да», но они этого не сделали, а значит, тоже виновны. До встречи, друзья. И вот еще что — у ордена Истины пока к вам нет вопросов. У вас очень хорошие заступники, чьи интересы совпадают в настоящее время с нашими. Но в этом мире нет ничего постоянного, все может измениться. Особенно если учесть, что скоро вы покинете эти гостеприимные края.
И он вышел из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Мы с Монброном еще некоторое время постояли молча, а после он подошел к двери, приоткрыл ее и выглянул в коридор.
— Ушел? — спросил я у него.
— Ушел, — подтвердил мой друг. — Слушай, это что такое сейчас было?
— Если тебе хочется поговорить о том, что мы только что видели и слышали, вовсе не обязательно задавать мне глупые вопросы, — произнеся. — Но изволь — это был вконец спятивший Форсез.
— А, так тебе тоже показалось, что он не в своем уме? — почему-то обрадовался Гарольд.
— Не в своем уме — не то слово, — уставился я на него. — Ты слышал, как он фамилии перечислял? Как молитву богам, с придыханием. И каждую — со своей интонацией. Не удивлюсь, если он это делает каждый день, и не по разу. Как его такого вообще в ордене-то держат и одного на улицу отпускают?
— Ну, в ордене и не такие служат, — резонно заметил Гарольд. — Вон того же Августа Туллия вспомни. Он нашу Флоренс ненавидел только за то, что та глупо пошутила. И убил ее за это. Если всех сопливых девчонок убивать за шутки о мужском достоинстве, то скоро их вовсе не останется.
— Это да, — признал я. — Но тут все совсем плохо.
— Вот потому я сейчас думаю: может, все-таки надо было его задушить? — Монброн подошел к своей кровати, взял с нее шелковый шнурок и проверил его на разрыв. — Выдержал бы. А то имелись у меня сомнения.
— Ты только потому его не убил? — уточнил я. — Из-за сомнений в крепости шнурка?
— Да нет. — Гарольд сел в одно из кресел. — Если бы дело было только в этом. Да и руками, если что, можно шею свернуть, это несложно. Просто я так и не решил для себя, в какой ипостаси от него будет больше вреда — в живой или мертвой. Я и сейчас этого не знаю. То ли надо было эту гадину удавить, пока она не ужалила, то ли нет.
— О том же самом думал, — признался я. — И тоже не знаю правильного ответа. Но одно мне предельно ясно — труп его мы спрятать не смогли бы. Ну не под кровать же его запихивать? И еще — ладно бы речь шла лишь о том, что потом за это ответим только мы. Тут ведь и королю вашему перепадет от ордена, а он на самом деле славный малый. Не хотелось бы навлечь на него вражду с этими ребятами.
— «Славный малый», — фыркнул Гарольд. — Фон Рут, ты все-таки о монархе говоришь, имей к нему почтение. Тут не Лесной край.
— Но я же прав?
— Прав, прав. Ладно, в любом случае все уже случилось так, как случилось. — Монброн взял со стола бутылку, из которой наливал себе Форсез. — Но одно полезное дело этот полоумный для нас сделал. Вот это вино точно не отравлено. Он его пил и не умер.
— Жизни во мне нет, — скорчив страшную рожу, захрипел я, изобразив Виктора, и продолжил уже своим обычным голосом: — Если он мертв, то ему яд всяко не повредит.
— Он безумен, — укоризненно глянул на меня Монброн и начал разливать вино по бокалам. — В остальном он не отличается от тебя и меня.
— Сомнительное сравнение, — не согласился я. — Мы с тобой не самые лучшие люди, это да, но тут ты перегнул палку. Скотиной он был еще до того, как стал уродливым полуидиотом.
— Завтра, если нам повезет, я убью своего дядю и буду смотреть на то, как ты заколешь моего брата, — парировал Монброн. — Причем последнее я сам попросил тебя сделать, а ты не отказался. Ну и как, сильно мы с ним разнимся? Он, по крайней мере, не скрывает того, что хочет нас убить. Хотя, конечно, сволочь Форсез редкая, это да. Так ты выпьешь?
И он жестом показал на бокалы, в которых лучилась рубиновая терпкая влага.
— А если это медленно действующий яд? — с сомнением произнес я.
— Исключено, — покачал головой Гарольд. — Если бы нас задумали отравить, то яд был бы быстрый, это наверняка. У короля есть маги в услужении, и они, если надо, нас бы не пустили за Грань, если бы мы умерли не сразу. Медленный яд, если ты забыл, обладает рядом побочных признаков, которые мы различим без труда. Так что только мгновенность — это единственный шанс на успех.
Этот довод меня убедил, я сел во второе кресло и взял бокал.
— Все-таки поражаюсь, до каких пределов безумия может человека довести злоба. Твое здоровье. — Монброн отпил из бокала. — Хорошее вино. Вот прямо хорошее.
— Злоба, помноженная на сумасшествие, — поправил его я. — Твое здоровье!
— Знаешь, а я думаю, что он не просто так тут оказался, — еще раз отпив вина, сказал Гарольд. — В Силистрии.
— Только не говори, что его сюда отправили по нашу душу, — попросил его я. — Это будет перебор.
— Нет, конечно, — засмеялся мой друг. — Он ведь сам сказал, что его послали на край света, чтобы он пришел в себя. Ну или что-то в этом роде. Полагаю, что его сюда фактически сослали. Силистрия всегда была не слишком интересна ордену Истины. Здесь нет резиденций конклавов магов, здесь вообще никогда ничего привлекающего их внимания не происходило. У нас даже в Век смуты ни одной серьезной резни не случилось. Тут люди просто живут, радуются солнцу, ловят рыбу, делают вино. Вот его сюда и отправили. А что с ним таким еще делать? Явно же свихнулся человек, пользы от него ни на грош. Но и за двери не выкинешь, все знают — орден Истины никогда не избавляется от тех, кто ему служит или служил, даже от калек и стариков. Что, кстати, можно поставить им в заслугу, это достойно уважения.
— А знаешь, может, и так, — помолчав, согласился с ним я. — И тогда, выходит, наша встреча — это просто совпадение высшего порядка.
— Ну прямо уж высшего, — усмехнулся Гарольд. — Ты еще про божественное вмешательство скажи. Просто совпадение.
Мы еще немного посидели молча, допили бутылку вина, с тоской посмотрели на подернувшуюся жирной пленкой жареную хрюшку, по очереди посетили отхожее место, да и разошлись по кроватям досматривать сны.
— А может, надо было все-таки его… — услышал я слова Гарольда, засыпая.
— Может, и надо, — подтвердил я.
Ну или мне показалось, что я это сказал.
Самое забавное — мы чуть не прозевали королевский суд. Серьезно. Накопившаяся усталость дала о себе знать, и мы разоспались не на шутку.
— Вставайте, барон, — кто-то потряс меня за плечо. — Вставайте! Вам уже надо отправляться на Судную площадь! Эраст!
— А? — прохрипел я, не желая открывать глаза. — Чего? Дайте поспать!
— До суда осталось всего ничего, — сообщил мне смутно знакомый голос. — Да вставайте же, безобразник эдакий! Уже двадцать минут одиннадцатого!
«Безобразник»? Так меня еще никто не называл.
Я открыл глаза и чуть не заорал от удивления. На меня, сочувственно моргая, глазел Борн.
— Вы? — только и смог сказать я.
— Ну а кто же? — изумился приятель Унса. — Я еще вчера вас приметил в тронной зале. Просто вы меня не видели. Если честно, не понимаю, почему в «Старом городе» вы мне не открылись, я не давал вам повода к недоверию. Но обиды я за это не держу. И знайте — я на вашей стороне, мой мальчик.
И он шаловливо хлопнул меня ладонью по лбу.
— Это наполняет меня уверенностью в том, что наше дело правое, — пробормотал я. В этот момент его слова дошли до моего сознания, и я заорал: — Монброн, вставай! Время поджимает!
Гарольд оторвал голову от подушки и сонно сообщил:
— Мы не в поле ночуем, а во дворце. Нас разбудят заранее и куда надо отвезут.
— Не разбудят и не отвезут, — всплеснул руками Борн. — Я случайно узнал, что виконт Скорма заплатил кое-кому, чтобы этого не случилось. И очень хорошо заплатил. Стражи правосудия, которые должны вас сопроводить на суд, попросту сбежали из дворца, Дерье уже на площади, король отбыл туда же. Дворец вообще словно вымер, только на половине королевы-матери кто-то на лютне играет. А больше про вас никто и не вспомнит, по крайней мере, до той поры, пока вы на суд не опоздаете.
— Старый пес! — Монброн вскочил с кровати и цапнул с кресла свою одежду. — Не иначе как у него какие-то дела с моим трижды клятым дядюшкой есть. Иначе зачем ему это? Опоздать на суд — это все равно что проявить неуважение к королю. Я уж молчу про то, что это вообще могут расценить как признание нашей вины нами же самими.
— Племянник виконта Скорца уже год как ведает королевскими выездами, — подал голос Борн, а после встал и подал мне мою одежду. — Эраст, не медли.
— Благодарю вас, месьор Борн, — застегивая пояс, не забыл поблагодарить нашего спасителя Гарольд. — Ранее мы не много общались, но отныне и навсегда я ваш покорный слуга.
— Вы друзья моего Унсика, — было заметно, что толстяку приятно слышать эти слова. — Он на вас отчего-то жутко зол, но все равно просил меня присмотреть за вами. Как он вам сказал? «Я их сам хочу убить, потому не вправе допустить, чтобы это сделал кто-то другой».
— Он точно друг Ворона. — Эту фразу мы с Гарольдом сказали одновременно, переглянулись и засмеялись.
Борн, само собой, ничего не понял, но тоже смущенно заулыбался.
— Карета стоит у южного выхода, — сказал он нам, как только мы привели себя в порядок. — Вот только не знаю, кто вас туда отведет. Стражи, которым это поручено, как я сказал, куда-то пропали, а новых искать времени нет. И у меня нет уверенности в том, что где-то в переходах не стоят люди, только и ждущие того, чтобы вы без сопровождения направились к выходу из дворца.
— Побег, — скривил рот в усмешке Монброн. — Стража имеет право обнажать клинки во дворце, исполняя свои обязанности по защите королевской резиденции. И убивать без разговоров.
— Именно, — подтвердил Борн грустно. — А я не стражник, вас сопроводить не могу. Даже если захочу. Нет, с вами пойду, я не брошу вас в беде, только толку вам от меня большого не будет.
— Месьор Борн, — Гарольд положил руку на плечо Борна, — знаю, что так не делают, знаю, что сейчас могу показаться вам крайне неучтивым, но выхода нет. У вас с собой деньги есть?
— Ну да. — Толстяк тряхнул кошелем, привязанным к поясу, тот издал мелодичный звон. — Десятка три золотых, не меньше.
— Одолжите мне пять… Нет, десять монет, — попросил Монброн. — Я вам отдам их сразу же, как появится такая возможность.
— Право, какой пустяк, — немного обиженно произнес приятель Унса. — Вы меня обижаете, молодой человек. Что деньги? Это пыль. Друзья — вот главное сокровище. Вы же дороги моему Унсику, а значит, и мне.
Он отвязал кошель от пояса и сунул его в руку Монброна.
— Благодарю вас, — от всего сердца сказал мой друг и вылетел из комнаты, на ходу бросив: — Эраст, проснись уже! Время не ждет!
Стражники у входа в палаты Раздумий сильно опешили, когда из дверей выскочил один из узников и рявкнул:
— Ребята, по десять золотых каждому за то, чтобы нас сопроводили до тюремной кареты прямо сейчас, мы на суд опаздываем. А может, и на свою казнь. Южный выход из дворца — и быстро!
Для наглядности Монброн тряхнул кошелем.
— Оба не можем, — живо ответил один из стражей. — Не положено. Но ежели вы одному из нас заплатите как за двоих, то он отведет вас куда следует. Тем более что служить правосудию — наша обязанность.
— Здесь даже больше, как за троих, — сунул стражнику кошелек Гарольд. — Пошли, пошли уже.
Скорее всего, стены королевского дворца такой картины никогда не видели — два подсудимых стремительно мчатся по переходам, а за ними бежит стражник и убеждает их чуть сбавить скорость, ссылаясь на то, что палачи — люди основательные и никогда никуда не спешат.
Собственно, эта спешка чуть нас и не погубила. Прав был Борн: кто-то из наших недругов, уж не знаю, кто именно — то ли костлявый виконт Скорца, то ли дядюшка Тобиас, и впрямь предпринял очередную попытку отправить нас к небесному престолу. За одним из поворотов, совсем рядом с южным выходом из дворца, мы наткнулись на четверых поджарых молодцов в форме королевской стражи.
— Побег из палат Раздумий! — тут же завопил один из них, радостно скалясь. — Преступники сбежали! Король в опасности!
Моментально зазвенели клинки, выходя из ножен, у меня неприятно похолодело в животе, но все обошлось. Из-за поворота появился усатый страж, держащийся за солнечное сплетение, и, отдуваясь, сообщил своим сослуживцам:
— Все в порядке, они не сбежали. Я их сопровождаю до кареты, она этих двоих на Судную площадь повезет.
Четверо крепких парней не спешили убирать оружие, они переглядывались и катали желваки на скулах. Нет, я их понимаю, всем хочется подзаработать. Тем более что золота за наши жизни им, скорее всего, обещали отсыпать немало. Да и времени спрятать труп нашего сопровождающего у них было предостаточно.
Мы с Гарольдом не сговариваясь встали плечом к плечу, предчувствуя то, что у ордена Истины вновь могут появиться к нам вопросы по незаконному применению магии. Да и наш сопровождающий почуял что-то неладное.
Как ни странно, обстановку разрядил Борн, который, оказывается, и в самом деле последовал за нами. Вот только скорость такую же развить не мог, потому и задержался в пути.
— Уф, — тяжело дыша, вывалился он из-за поворота. — Я и в юности бегать не любил, а уж сейчас-то… Что тут у вас происходит?
Эти четверо явно знали, кем является наш спаситель, и прекрасно понимали, что главный постельничий короля Эдуарда будет всерьез расследовать исчезновение своего брата. И потом — им платили за смерть государственных преступников, а не собратьев по оружию и высокопоставленных персон. Тут и спрос другой, и цена — тоже.
— Подумали, что обвиняемые в преступлении сбежали, — сказал один из них. — Но теперь видим, что ничего такого нет и в помине. Можете проследовать дальше.
— Только чуть медленнее, пожалуйста, — взмолился Борн. — У меня сейчас сердце из груди выскочит!
— Правильно, — одобрил его слова стражник. — Это дворец, здесь по коридорам бегать нельзя. Да и годы мои не те, чтобы за вами, сорванцами, поспешать!
Когда мы садились в карету, часы на одном из зданий мелодично проиграли третью четверть двенадцатого.
— Почтеннейший, вы получите столько же, сколько я вам уже заплатил, если сопроводите нас до площади, — сказал Гарольд стражнику. — Кто знает, куда нас этот возница задумает завезти? А вы свой долг точно выполните честно.
Стражник замялся.
— Мое слово тому порукой. Да я вам сам и заплачу, — быстро проговорил Борн. — И еще пара бутылок «Силистрийской лозы» из моего винного погреба.
Как видно, погреба его семейства славились своими винами, поскольку этот аргумент решил дело.
— А ну, вали отсюда. — Стражник столкнул возницу с облучка и занял его место. — Буду я еще гадать, куда он правит. Сам довезу до площади.
— Господа, а можно с вами? — вытирая пот с лица и размазывая по нему белила, спросил у нас Борн. — Я никогда не ездил в тюремной карете. И потом, мне очень нравится в вашей компании!
— Сделайте милость, — распахнул перед ним дверцу кареты Монброн. — Конечно же. Но только до площади. На эшафот мы вас с собой не возьмем, уж не обессудьте.
— Какой эшафот? — просопел Борн, залезая в карету. — Брат сказал, что все уже решено и волноваться решительно не о чем. Я больше вам скажу — уже ищут нового поставщика лошадей на королевские конюшни.
— Господин Борн, я жалею об одном. — Гарольд впихнул меня внутрь, состроив свирепую рожу. — Эраст, ну что такое, кого ты ждешь? Так вот, жалею об одном — о том, что мы не слишком много общались раньше. Вы положительно прекрасный человек! Любезный, гони! Да так, чтобы ветер в ушах гудел!
Стражник совершенно по-разбойничьи свистнул, карета, скрипнув, сорвалась с места.
Занавески на окнах развевались от скорости, открывая прекрасные виды на город, но я старался на них не глядеть. Мне было страшновато. Карета, подпрыгивая на булыжниках мостовой, мчалась по узким улочкам Форессы так резво, что у меня возникло ощущение, будто мы непременно врежемся в один из домов. Я прекрасно знаю, что рано или поздно умру, но одно дело — если это случится от яда, клинка или руки наставника. А вот скончаться от множественных переломов или свернутой шеи — это совсем другое. Это нелепо, комично и, вдобавок, очень болезненно.
— Весело! — сообщил нам тем временем улыбающийся во весь рот Борн и в очередной раз подскочил на подушке сиденья. — Господа, как с вами весело! Вы молоды, отважны и совершенно ничего не боитесь! Я так рад, что попал в вашу компанию!
— То ли еще будет, месьор! — заверил его Гарольд. — У нас с Эрастом на сегодня много разных развлечений намечено.
— А сразу после них прошу ко мне в гости, — притворно пригрозил нам пальцем толстяк. — И попробуйте только не пойти. Не в моих правилах напоминать людям об оказанных им мной услугах, но в этот раз я так сделаю. А чтобы совсем уж вас убедить, скажу вот что — мой повар приготовит барашка на вертеле с восточными специями. Месьор Монброн, вы же знаете, в чьем доме в этом городе готовят барашка лучше всего!
— Истинно так, — заверил меня Гарольд. — Сам не пробовал, но слышал про это дивное блюдо от отца. Даю слово, милейший месьор Борн, если мы с бароном останемся живы, то непременно отправимся к вам в гости.
— Правда, я сразу хочу извиниться за то, что в одиночку съем половину барашка, — добавил я. — А то и три четверти. Просто очень есть хочется.
— Это вряд ли, — усомнился Гарольд.
— Я ем быстрее, чем ты, — заявил я, что, кстати, было чистой правдой.
— Месьор, вы же не будете против, если мы прихватим с собой трех друзей? — весело спросил у брата постельничего Монброн. — Мы давно не виделись, и вряд ли они захотят снова с нами расстаться.
— Чем больше молодых лиц будет в моем доме, тем лучше! — всплеснул руками толстяк. — Мне это нравится! Вы такие открытые, такие славные!
— Тогда да, — признал я. — За Фальком мне не угнаться.
— Фальк — это один из наших товарищей, — объяснил Борну мой друг. — Славный человек, тоже барон, как и Эраст. Они вообще земляки. И он очень любит жареную баранину.
— И свинину, — подтвердил я. — И говядину. И гусятину. Подозреваю, что если камни зажарить, то Карл и их съесть сможет.
В стену кареты что-то бухнуло, похоже, стражник подал нам какой-то знак.
— Подъезжаем, — сообщил нам Гарольд, высунувшись в окно. — Вроде успели!
Насколько я понял, азарт гонки раззадорил даже стражника, потому как тот, громко и весело сквернословя, чуть не задавил десяток зевак, которые не хотели дать ему подъехать как можно ближе к тому месту, где нас должны были судить.
Этих ротозеев он распугал, но вот до цели мы добраться так и не смогли. Экипаж все-таки остановился.
— Все, господа, — зычно сообщил наш страж, распахивая дверцу кареты. — Дальше ножками. Удачи вам. И поспешите, до полудня осталось несколько минут.
Гарольд выскочил первым, я последовал за ним и, выбравшись наружу, на мгновение замер.
Нет, я слышал, что это площадь, но думал, что она вроде той, где банк стоит, фонтаны журчат и парочки прогуливаются.
Как бы не так! Это место было как пять, а то и семь тех площадей. Или даже еще больше. И народу-то, народу!
А в самом центре ее стоял огромный… Как его назвать-то… Помост, скорее всего. Только вот размером этот помост был как двор Вороньего замка. Хочешь — танцы на нем устраивай, хочешь — лошадиные бега. Хотя нет, с бегами я переборщил. Но вот столь любимые нашим наставником испытания в мастерстве — запросто.
На этом помосте хватило места всем, и еще свободного пространства было хоть отбавляй. На отдельном возвышении расположился король Эдуард со свитой в пару дюжин человек, чуть поодаль от него стояли, переговариваясь, Тобиас и Генрих. На другом краю помоста обнаружился обнаженный по пояс голый здоровяк в красном колпаке с прорезями для глаз, который водил точильным камнем по лезвию здоровенного двуручного меча. О его профессии мне гадать не приходилось. Кстати, дыба и виселица там тоже имелись. Так сказать, забавы на любой вкус.
— Бегите, — толкнул меня в спину Борн. — Что ты встал, Эраст?
И правда, что я замер? Ну площадь, ну помост, ну палач. Чего из этого я не видел? Тем более что Гарольд уже припустил вперед.
Чем ближе к помосту, тем сложнее становилось пробираться сквозь толпу. Казалось, что здесь собралось полгорода. Похоже, народ в Силистрии любил смотреть на суды, пытки и казни больше, чем работать.
— Да пропусти, — вовсю работал локтями Монброн, пробивая себе путь. — Что? Я тебе сердце вырежу, если еще раз мне такое скажешь! Извините, милая девушка, я не нарочно!
Я двигался следом за ним, время от времени получая тычки под ребра от тех, кого толкнул он. Спасибо хоть кулаком били, а не нож в дело пускали.
Мы были уже около самого помоста, когда король посмотрел на солнце и громко сказал:
— Однако полдень. И где же эта парочка, а? Дерье?
— Я отдал распоряжение доставить их сюда, — бодро доложил начальник охраны. — Странно, что до сих пор экипаж с ними не прибыл.
Как мне показалось, там еще противный Скорца что-то говорить начал, но уверенности у меня в этом не было — больно толпа вокруг гудела.
— Мы здесь! — громко крикнул Монброн. — Ваше величество! Мы прибыли! Пробраться к вам не можем!
— Дерье! — приказал король, и через пару секунд стражники создали для нас нечто вроде коридора, по которому мы взобрались на помост.
— И как это понимать? — поинтересовался у нас король. — Почему мы все вынуждены вас ждать? Я приехал сюда раньше, чем вы! Я! А должно быть наоборот!
— Мы проспали, — невинно моргая и вызвав этой фразой взрыв народного хохота, сказал Гарольд.
Усиливая эффект, он еще и руки в разные стороны развел.
— Проспали? — переспросил Эдуард, после забавно сморщил нос и тоже расхохотался. — Посмотрите на них! Они проспали.
— Молодые организмы, волнение, напряжение последних дней, — как бы размышляя, произнес месьор Отиль. — И еще, мой король, я скажу вам так. В ночь перед судом крепко спят только те, кто уверен в себе и своей невиновности. Посмотрите на этих славных юношей, они выглядят взъерошенными, но спокойными. А вот про тех двоих я бы такого не сказал.
— Это все поэзия, мой дорогой Отиль, — топнул ногой Эдуард. — Поэзия. Но пора, пожалуй. Чего тянуть? Скоро станет совсем жарко, а выяснить надо многое. Стороны, подойдите ко мне.
Дядюшка Тобиас и Генрих приблизились к креслу короля, встав напротив него с левой стороны помоста. Мы так и остались там, где стояли.
— Мне нужна тишина! — громко сказал Эдуард, и народ тут же смолк. Как видно, его и простой люд здорово уважает, раз так слушается. Потребуй подобное наш раймилльский монарх, так никто бы и внимания не обратил на его слова. — Итак, начнем!
