Темперанс держала перед собой пальцы в виде раскрытого бутона, и между ними извивались маленькие искорки.

– Остановись! – снова скомандовал голос необычайной силы.

В дверном проеме, прислонясь к косяку, стояла Пэтти Джейкобс – Пэйшенс, мать Темперанс. Она непрерывно покачивалась, но не так, как моряки, что провели много месяцев в море и снова ступили на землю. Пэтти в жизни даже в лодке не сидела. В руке она держала пустую стеклянную бутылку – дневную порцию рома. Глаза Пэтти, некогда ясные и серые, как у Темперанс, за последние несколько лет помутнели. Впалые щеки покрылись сосудистыми звездочками, а нос покраснел и опух. Ром пропитал ее тело и, испаряясь через поры, придавал старухе запах несвежего рождественского пирога.

– Не могу! – прокричала в ответ Темперанс.

С кончика указательного пальца вылетела голубая молния и ударила в ладонь. Боль пронзила все тело Темперанс до самых ног.

– Ты должна!

Бутылка из-под рома ударилась об пол и разлетелась вдребезги, голубые осколки брызнули в огонь. Фэйт закричала, Авдий вскочил, оттолкнув стул, а Темперанс закрылась ладонями от осколков стекла, и электрическая связь прервалась. Шаткой походкой Пэтти вошла на кухню, придерживаясь рукой за сервант, затем за спинку стула и, в конце концов, за плечо Темперанс. Мать склонилась так низко, что повеяло ее кисловатым дыханием.

– Что ты творишь? – спросила она.

Темперанс придвинулась ближе в Авдию и взяла мужа под локоть.

– Я не могу его потерять, – ответила она. – Я отказываюсь.

Пэтти глянула через плечо дочери на записи, разложенные на столе.

– Отказываешься?

– Отказываюсь, – кивнула Темперанс, когда Авдий накрыл ее ладонь своей.

– Ясно.

Пэтти приблизилась и глянула за другое плечо дочери – туда, где из котла валил пар.

Аромат был нерезким и аппетитным, пахло сельдереем с нотками пряностей и цветов. Маковые коробочки в бульоне разварились и раскрылись.

Фэйт хныкала, пряча лицо в шерсть собачонки, которая вдруг оказалась в ее руках. Темные глаза животного глядели на собравшихся на кухне хозяев.

– Подмети это, малышка, – буркнула Пэтти, махнув на мерцающие в свете огня осколки.

Утерев нос рукавом, Фэйт опустила зверя на пол и взяла из угла метлу. В доме на Милк-стрит не было слышно ни звука, только треск огня да шорох сухого камыша, что не мог собрать стекло.

– Так не пойдет, – сказала Пэтти, ткнув в листы с записями. – Чего-то не хватает.

– Знаю, – отозвалась Темперанс и, вынув из лифа конверт, постучала его уголком себе по виску.

– Не это, – сказала Пэтти.

Мутный взгляд старухи остановился на Фэйт, которая до сих пор, как бы играя, мела стеклянные осколки. Пока девочке удалось лишь сгрести их в неаккуратную кучку. В спешке она задела прутьями уголек и тут же его затоптала.

– Крошка! – громко позвала Пэтти, и Фэйт подняла глаза, как напуганный котенок.

Девочка смахивала на папу лицом и спутанными рыжими волосами, но глаза, без сомнений, были мамины. Еще более светлые, чем у Темперанс.

– Я не могу их собрать. Они слишком мелкие.

– Оставь их, – сказала Пэтти и поманила дитя пальцем. Старуха опустила иссохшую ладонь на голову внучки и посмотрела на нее. – Молодец. А теперь скажи, чему мы недавно учились?

Фэйт напряглась и хотела оглянуться на мать, чтобы та ее подбодрила, но бабушка крепко держала голову девочки, не давая повернуться.

– Как перемножить трехзначные числа? – Ответ Фэйт был больше похож на вопрос.

– Не в среду. В другой день.

Фэйт съежилась. Темперанс машинально дернулась к дочке, но Авдий ее удержал.

– Мы изучали растения, – сказала девочка дрожащим, практически хриплым голосом. – И зверей.

– Правильно. – Губы Пэтти изогнулись в улыбке, обнажая неестественно белоснежные и ровные зубы. – Силу растений и животных, – добавила она, обращаясь к Темперанс. – И на что они способны вместе.

Темперанс знала, что Пэтти обучает Фэйт основам ведовства. Однако дочь проявляла мало интереса, ее страстью были цифры: измерения, сложение, вычитание. Оно и к лучшему. Может, ей не придется зарабатывать на жизнь, принимая роды, продавая амулеты или просто рыбу. Может, она научится выкраивать детали для обуви.

– Помнишь, я говорила, – обратилась Пэтти к внучке, – что вещи, которые мы изучали, особенно сильные и тайные?

Фэйт хотела убежать, но у бабушки было много сил. Она ухватилась второй рукой за щеки внучки и сжала их так сильно, что губы девочки стали похожи на рыбий рот.

– Мама!

Темперанс вырвалась из рук Авдия и попыталась отобрать дочь у матери. Глаза Фэйт наполнились слезами, но она их проглотила.

– Вот так щечки! – воскликнула Пэтти. – Сколько в них жирка! Такие крепкие и аппетитные! Я помню, когда у тебя были такие же, – бросила она Темперанс. – Кругленькие и жирненькие, как спелые персики.

В груди Темп набухла черная туча, испещренная молниями. Она схватила Фэйт за плечо и прижала дочь к себе.

– Нет!

– Вспомнила наконец, – усмехнулась Пэтти. Она опустилась на колени и глянула на Фэйт. – Жир детей, – сказала старуха. – Жир детей, вырытых из могилы.

С юного личика девочки схлынула кровь.

– Что вы, черт побери, несете? – закричал Авдий.

– Прекрати, мама, – рявкнула Темперанс.

Фэйт дрожала, а ее взгляд метался между мамой и бабушкой. Из-под стола послышалось жалобное скуление.

– О чем она, Темп? – возмутился Авдий.

– Ни о чем. – Темперанс прожгла мать взглядом, чтобы та не осмелилась ей перечить. – Это сказка.

– О, это не сказка! – расхохоталась Пэтти и закашлялась. – Этот заговор древнее сказок. Видели барельефы в церквях? – Пэтти воззрилась в пространство перед собой, закатив налитые кровью глаза. – Шила-на-гиг. Жизнь и смерть всегда ходят рядом.

Шатаясь, старуха опустилась на один из стульев.

– Что она несет? – тихонько спросил Авдий у жены.

По правде говоря, Темп понятия не имела. Иногда вечерами Пэтти лепетала бессмыслицу. Обычно это означало, что настало время оставить бабушку в гостиной и, поднявшись на второй этаж, забраться под стеганые одеяла.

– Я говорю серьезные вещи, – повысила голос Пэтти. – Жизнь и смерть… Нельзя получить одно, не пожертвовав другим.

Темперанс, глядя на Авдия, который не спускал глаз с тещи, опустила ладонь на голову дочери. Пора вымыть ей волосы.

– Но… – хотел возразить Авдий.

– Нет никаких «но». – Пэтти откинула голову на спинку стула и закрыла глаза.

– Авди… – начала Темперанс.

– Я все равно поплыву, – отрезал тот.

Пэтти резко встала со стула и, покачиваясь, поднялась на ноги.

– Ладно, – произнесла она в пространство перед собой. – Ты готова идти?

– Идти? – переспросила Темперанс.

– Эти двое пусть остаются здесь и следят, чтобы варево не выкипело. А мы уходим. Ты готова?

– Ты же говоришь, в этом нет смысла, – парировала Темперанс.

Пэтти пошарила по карманам, затем взяла с полки небольшой закупоренный пузырек, улыбнулась ему и сунула в карман.

– Нет. Ничего подобного я не говорила. Ты всегда все переворачиваешь. Пошли! – Она ткнула рукой в потолок.

На стропилах, с которых свисали сушеные травы, были нацарапаны строчки Откровения: «Блажен читающий и слушающие слова пророчества сего и соблюдающие написанное в нем; ибо время близко».

На прощание Темперанс озадаченно глянула на Авдия, а потом помогла матери выйти за дверь, шагнув в душную и влажную весеннюю ночь.