– Что случилось?

Ночь была темна и безлунна, и Конни не могла разглядеть ничегошеньки за темной массой растений, что скрывала дом на Милк-стрит, но слышала голос матери. Наконец глаза Конни привыкли к темноте, и она ее увидела.

У калитки стояла Грейс Гудвин босиком и без головного убора, лишь на плечи был накинут платок с бахромой. Конни, Сэм и Зази выкарабкались из салатовой «киа» и поплелись к забору, давя подошвами ракушки. Ночь выдалась душной и жаркой – больше летней, нежели весенней. Повсюду пели невидимые жабы.

– Боже мой, вы выглядите ужасно! – воскликнула Грейс, сощурившись и высматривая гостей в темноте. На Милк-стрит имелось уличное освещение, фонари появились в пятидесятых, но этот дальний участок дороги не освещался. – Почему вы в саже?

– Привет, Грейс, – изможденным голосом поздоровался Сэм.

– Здравствуйте, миссис Гудвин, – прокричала Зази. – Ничего, если я оставлю машину здесь?

– Мама, ты знаешь… Произошло… – Слова, горькие, как пепел, застряли в горле Конни.

Грейс опустила ладонь на плечо дочери.

– Рассказывай, – велела мать.

Конни разрыдалась.

– С нами все в порядке, – поторопился вставить Сэм. – Просто вечер был долгим.

– Пойдемте в дом, я поставлю чайник.

Грейс обхватила дочь за талию, и та повисла на матери, вдыхая знакомый аромат лаванды и пачули. Волосы Грейс, такие же длинные, как и у Конни, стали жесткими и непослушными, когда поседели. Кожа на ее щеках была тонкой, как бумажный лист.

– А где Арло? Разве не с вами? – поинтересовалась она.

Конни закрыла лицо руками и всхлипнула.

– О… – Рука матери затряслась – по всему ее телу прокатилась дрожь.

Сэм и Зази следовали позади вдоль тропы из плитняка под пение затаившихся в листве сада жаб, чьи глаза мерцали то там, то здесь.

В доме было жарко. Окна в ожидании мимолетного ветерка стояли нараспашку, но тот не желал наведаться в гости. Грейс скрылась на кухне, а Конни, Сэм и Зази тем временем рухнули на стулья у обеденного стола. Две красные свечи в латунных подсвечниках отбрасывали на стены теплое свечение. На противоположной камину стене, между двумя окнами с видом на сад, висел портрет Темперанс Хоббс. Ее сверкающие глаза в свете огня казались живыми. Большой камин был растоплен, и Грейс что-то готовила в ульевой печи.

Конни глубоко вдохнула.

Пахло хлебной закваской.

Глаза существа подмышкой Темперанс тоже сверкали. Конни опустила взгляд на свои колени и принялась теребить ремешок торбы, чтобы не смотреть на картину.

– Что там у тебя? – спросил Сэм, указывая на торбу.

Конни ничего не ответила.

– Мы были в «Рафферти» перед тем, как заметили огонь, – сказала Зази.

– Да? Ну и как? Нашли кораллы?

– Для чего вам кораллы? – поинтересовалась Грейс, толкая бедром дверь кухни.

Она вынесла на подносе четыре чашки из разных сервизов и медный чайник, из носика которого выходил пар с ароматом жасмина. Грейс поставила поднос на стол и, не задавая вопросов, принялась разливать чай по чашкам – кому-то с лимоном, а кому-то с молоком.

– Коралл нужен мне, – ответила Конни. – Для…

– Подожди-ка.

Грейс подошла к портрету Темперанс, со знанием дела провела пальцами под рамой, нащупала кнопку и надавила на нее. Тайник открылся. Мать достала секретный ящик, опустила на обеденный стол и похлопала дочку по плечу.

– Жаль, что так вышло с вашим домом, – сказала Грейс, проворачивая ключ, который Конни забыла в замочной скважине ящичка.

Она осторожно подняла крышку и запустила руку внутрь.

– Все ваши книги, Арло… Представляю, как это больно.

– Откуда вы… – удивленно воскликнула Зази, но ее прервала мелодия в стиле «диско», доносившаяся откуда-то из-под стола. Это была песня «More than a Woman».

– О боже, извините! – Девушка зарылась рукой в сумку, вынула телефон и ответила, прикрывая рот ладонью.

– Мама? Привет! – поздоровалась она, а дальше затараторила на беглом испанском, изредка вставляя английские слова.

Конни удалось уловить лишь: «пожарные машины», «Зипкар» и «Северное побережье». Зази помолчала, выслушивая ответ собеседника, чей голос казался взволнованным, затем на повышенных тонах добавила еще несколько коротких фраз, закатила глаза и сказала:

– Хорошо, люблю тебя, пока. – Два раза чмокнула воздух и отключилась. – Прошу прощения, – еще раз извинилась Зази, пряча телефон обратно в сумку.

– Вы сказали маме, что вы в полной безопасности здесь, у нас? – Грейс передала ей чашку с отваром. – Кажется, она очень волнуется.

– Я… Да… – Зази с подозрением глянула на Грейс, беря в руки напиток. – Спасибо, – поблагодарила она, сделав глоток, а затем тихонько добавила для Конни: – Нашим мамам надо бы организовать клуб.

Конни слабо улыбнулась.

– Расскажи Грейс, – легонько подтолкнул ее локтем Сэм. – Скажи, что собираешься сделать.

– Она знает, – ответила Конни.

Грейс усмехнулась.

– Верно, – подтвердила она. – Я бы сама это сделала, если бы знала как.

Она снова запустила руку в землю и вынула то, что искала.

– Коралл, – провозгласила Грейс.

Это был маленький красноватый камешек. Его отполированная поверхность была гладкой, словно кончик пальца или кончик языка. Конни вытянула руку со звенящим на ней орлиным камнем. Грейс опустила на ладонь дочери коралловый кругляшок, и та принялась его разглядывать.

– Думаю, – Конни посмотрела по очереди на Сэма, Зази и Грейс, – теперь у нас все компоненты.

– Это будет круто! – сказала Зази, дрыгая коленками под столом.

– Констанс, – начала Грейс, дотрагиваясь до плеча дочери. – Ты уверена, что подумала хорошо?

Конни стиснула кусочек коралла и прижала ко лбу. Закрыв глаза, она увидела, как поглощенный огнем «зеленый монстр» складывается, будто карточный домик, и тут же распахнула веки, чтобы прогнать воспоминание.

– Да, – ответила она.

Грейс сжала ее руку. Дуновение ветерка всколыхнуло пламя свечей, и на стенах комнаты заплясали отсветы.

– Ладно, – сказала мать. – Приступим.

Чугунного котелка в доме не оказалось, но Грейс быстро нашла большую алюминиевую кастрюлю, которая должна была подойти.

– Крышки нигде нет, – сказала она извиняющимся тоном, шагая от раковины кухни в гостиную и проливая воду на пол.

– Ничего страшного, – отозвалась Конни.

Она стояла на коленях у камина и пыталась разжечь дрова.

– Господи, – сказал Сэм, обмахивая себя рукой. – Здесь прямо как в сауне.

– Извини, – ответила Конни, не отводя глаз от огня. – По-другому никак.

Зази поставила пятки на сиденье стула и обняла колени. Ее темные глаза сверкали, наблюдая за приготовлениями Конни.

– У вас все в наличии? – спросила Зази, подтягивая к себе торбу и заглядывая внутрь.

– Почти. Но то, чего не хватает, скорее всего, найдется в саду, – пожала плечами Конни. Она привстала на корточки и повернулась к Грейс: – Как поставить кастрюлю на огонь? Мы же не можем просто водрузить ее сверху на дрова. Она упадет.

Грейс взвесила кастрюлю в воздухе, подняв ее за проволочную ручку.

– Вот, – сказала она и при помощи ухвата притянула железный крюк из глубин камина.

Крюк повис над огнем, рассыпая ошметки ржавчины. Грейс надела ручку кастрюли на крюк, но руки сразу убирать не стала, чтобы убедиться, что он выдержит вес. Когда все прошло успешно, она при помощи ухвата поместила кастрюлю над очагом. На поверхности воды начали образовываться крошечные пузырьки.

– Ну, – провозгласила Грейс, обтирая пыльные ладони о джинсы, – где же этот заговор шторма, о котором я так много слышала?

Конни подошла к столу, заглянула в торбу и достала блокнот, куда переписала рецепт Темперанс.

– Итак, – объявила Конни, отыскав нужную страницу. – Сначала нужно приготовить зелье, а затем я должна прочесть нечто вроде заклинания.

Она посмотрела на Сэма, ожидая, когда до него дойдет смысл ее слов, и он передумает. Сэм сидел во главе стола со сложенными на груди руками. Взгляд его был спокойным. По правде говоря, выражение лица Сэма было таким же открытым и безмятежным, как во время их первого свидания в баре в центре города. Тогда, попивая пиво, он пытался убедить Конни в том, что вера людей в магию возникла не на пустом месте. «Прекрати», – ответила она ему в тот вечер, потягивая густую белую пену. «Но если так много людей в нее верит, – парировал Сэм, – не стоит ли обратить на это внимание?»

Чтобы подтвердить свою теорию, он повел Конни через мрачные дворы, переулки и мокрые газоны, сокрытые в тени. В конце концов они нашли, что искали: давно всеми забытый межевой столб с выгравированной на нем скалящейся фигурой. Ее руки и ноги были раздвинуты по сторонам. Прямо как у шила-на-гиг, что Конни видела в книге в «Рафферти». Это был оберег. Тогда она не восприняла его всерьез.

– В этом городе было чего бояться, – сказал тогда Сэм.

Сейчас же, сидя за столом эпохи королевы Анны, что принадлежал еще бабушке Конни, в свете огня, Сэм улыбался ей с тем выражением на лице, которое буквально говорило: «Помнишь? А ведь именно я впервые навел тебя на мысль о том, что магия реальна. Тебе все же пришлось в нее поверить».

Грейс выставила вперед ладонь, останавливая дочь.

– Погоди, – сказала она и исчезла на кухне.

Одна из свечей в центре стола закоптила. Грейс вернулась с двумя горстями сушеного шалфея.

– Мам… – начала возражать Конни.

– Прошу прощения, но ты помнишь, чей это дом? – ответила Грейс чуть резче, чем обычно.

Все годы, что Грейс посвятила движению нью-эйдж, стремлению к осознанности и медитации, не смогли целиком искоренить новоангликанскую особенность выражать беспокойство через гнев. В грубом тоне матери Конни услышала страх.

– Извини. – Конни терпеть не могла возвращаться в это состояние подростка, пристыженного своей матерью-хиппи прямо перед конкордскими друзьями.

Сразу вспоминались мокасины стоимостью в пенни, гольфы до колен и чувство стыда.

Грейс бросила шалфей в огонь.

– Это отнимет всего несколько секунд, – сухо сказала она.

Сушеный шалфей затрещал в огне, наполняя помещение облаком сладковато-пряного аромата. Затем она смахнула пылающие веточки кочергой, сбивая с них огонь. Потом развернулась к Конни, зачерпнула горсть дымящегося шалфея и подняла над головой дочери.

Глаза Грейс постепенно затуманились белой дымкой.

– Я, Грейс Гудвин, слуга Божия, взываю к тебе и заклинаю тебя, Ахаэль, Банех, самыми святыми словами Агиос, Тетраграмматон, Эширос, Адонай, Альфа и Омега, Рафаэль, Махаэль, Уриэль, Шмарадиэль, Задай и всеми известными именами Всемогущего Господа, всем тем, чем могу заставить тебя, Ахаэль, явиться предо мною в человеческом обличье и исполнить то, что я желаю, – уберечь мою дочь Констанс от опасности и указать на того, кто подверг опасности жизнь ее возлюбленного Сэмюэла. Да будет так. Да будет так. Да будет так.

При каждом «да будет так» Грейс подносила тлеющий шалфей ко лбу дочери, затем к правому плечу, к левому и, наконец, к ее носу. Закончив, она подбросила траву к потолку, и та осыпалась пепельным дождем к кроссовкам Конни, образуя полукруг. Пробубнив себе под нос еще пару фраз, мать собрала шалфейный пепел и выбросила в огонь. Он исчез, вспыхнув напоследок голубовато-серой дымкой.

– Потрясающе! – оскалилась Зази.

– Вода закипела, дорогая, – заметила Грейс.

– И чем это поможет? – поинтересовалась Конни.

Она никогда прежде не слышала о таком заклинании. По всей видимости, это были очень древние знания, которые изучала Грейс, – что-то вроде рейки.

Мать принялась суетиться у огня.

– Может, ничем. А может, сбережет тебя. Или поможет узнать, как уберечь Сэма. Увидим позже.

– Но каким образом? – осведомилась Зази, выглядывая из-за своих коленок.

Грейс прислонила кочергу к стене.

– Вы же историки, – сказала она. – Сами и ответьте.

Зази опустила сначала одну ногу, затем другую.

– Ну… – начала она. – Я знаю, что во времена всей этой салемской канители некоторые сельские жители утверждали, будто видели, как фигуры с человеческими очертаниями проходили сквозь окна.

– В то время разгорелся серьезный теологический спор, – добавила Конни. – На тему того, способен ли дьявол принимать облик невинного человека.

– И так ли это? – спросила Грейс, глядя перед собой.

– Коттон Мэзер полагает, что нет, – ответила Конни. – Но Инкриз Мэзер утверждает, что да.

Грейс вытянула вперед руку, в которой только что держала шалфей, и помассировала ее другой, словно разгоняя боль.

– Можно подумать, будто существуют невинные люди, – сказала она. – Но вероятно, это уже другой вопрос.

Язычок пламени одной из свечей вытянулся, отправляя к стропилам струйку черного дыма.

– Думаю, пора начать, – констатировала Конни, раскладывая ингредиенты по столу.

По ее рукам пробежала боль, она встряхнула ими и протянула рецепт Зази.

– Будете говорить, сколько и чего нужно.

– Но тут не сказано, – возразила та, вглядываясь в лист.

– Это цифры в начале, – подсказала Конни. – Просто называйте их, и все, ладно?

– Ладно.

Конни подняла перемерзший сельдерей. Из обмякшей головки торчало пять увядших стеблей, покоричневевших на концах.

– Шаг первый: сварить сельдерей, – объявила Конни, поворачиваясь к Сэму.

– М-м-м… – довольно промычал тот. – Сельдерей…

Грейс отправила растение в бурлящую кастрюлю. По комнате начал медленно распространяться запах вареных овощей.

– Шаг второй, – сказала Конни, глядя на мать. – Добавить коралл.

Она подняла отполированный красноватый камешек из ящичка Темперанс, и тот засверкал в свете огня. Прежде чем отправить коралл в кастрюлю, Конни потерла его большим пальцем, наслаждаясь гладкостью. Кругляшок плюхнулся в воду, подняв брызги.

– В алхимии коралл считается как растением, так и камнем, – отметила Грейс, обращаясь к Зази. – В правильном окружении он очень силен. Как и все, что существует в лиминальных пространствах.

Сельдерей начал закипать, и на щеке Конни осела испарина.

– Что еще по списку? – поторопила она.

– Семь волкобоев, – продиктовала Зази.

– Это мы найдем в саду. Что дальше?

– Дальше пять ингредиентов, которых у вас нет, а после них табак под цифрой «семь».

– Ага! – Конни подняла пачку «Кэмел», демонстрируя ее всем, словно иллюзионист перед совершением фокуса, сняла целлофановую обертку, достала семь сигарет и разложила в пальцах веером.

– Я так рада, что ты никогда не курила, – отметила Грейс. Конни рассмеялась, и мать настойчиво переспросила: – Ты же не курила, правда?

– Да я уж и не помню… – ответила Конни.

Она провела ногтем большого пальца вдоль каждой сигареты, разрезая и по очереди отправляя их содержимое в кастрюлю. На поверхности воды образовались маленькие пузырьки, и дурманящий пряный аромат наполнил комнату.

– Дальше, – скомандовала Конни Зази.

– Девять опиума, – ответила та, поднимая глаза. – Где, черт возьми, вы найдете опиум? Ума не приложу, где его можно достать.

– Я немного схитрила, – улыбнулась Конни, поднимая баночку с просроченными таблетками с тайленолом и кодеином, которые давным-давно выписывали Сэму.

Открутив крышку, она высыпала на ладонь последние три кругляша. От старости те крошились.

– Мам? – позвала Конни.

Грейс поднялась, вышла на кухню и через несколько секунд вернулась с деревянной разделочной доской и маленьким ножиком.

Конни расположила таблетки на доске и провозгласила:

– Узрите силу математики!

Она разрезала каждую таблетку на три части и поднесла разделочную доску с девятью кусочками современного опиума к кипящей кастрюле. Развернула боком и соскребла таблетки в зелье при помощи ножа. Варево зашипело, и горячая капелька обожгла щеку Конни. Она сощурилась, но немного жидкости все же попало в глаз. Зрение сразу помутилось, а веко будто опалило крапивой.

– О… – простонала Конни, зажимая глаз ладонью.

– Один шафран, – продолжила Зази, поднимая стеклянный флакончик с травой – винтаж 1973 года, если верить пожелтевшей отклеивающейся надписи. Его она тоже вручила Конни.

Та все еще щурилась, пытаясь проморгать слезы, но взяла флакончик, извлекла из него маленький сверток с шафраном и целиком высыпала в кастрюлю.

Столовая наполнилась неуловимо тошнотворным запахом, похожим на аромат гниющих листьев или заросшего трутовиком полена. Виски Конни слегка запульсировали.

– Три тополиных листа. Это они? – Зази указала на три заостренных и покоричневевших по краям листа в форме сердца – те самые, что Конни стащила из «Махониз».

Голова у нее продолжала ныть, но Конни кивнула. Зази передала ей листья, и она бросила их в варево. Тополиные листья скрылись под булькающими пузырьками в полупрозрачной темной жидкости. На поверхности начала скапливаться маслянистая пена.

Дым постепенно сгущался, пока не превратился в густой белый столб. Запах распространялся непередаваемый – запах гнили, червей и личинок, запах копошащихся тараканов, муравьев и жуков, вернее, если бы у копошащихся насекомых вообще был запах, они пахли бы именно так. К глотке Конни подкатил комок. Она оперлась на обеденный стол и глубоко задышала ртом.

– Давайте выйдем на минутку, – предложила Грейс. – Пускай зелье немного выварится. Как раз соберем недостающее.

Конни подавила рвотный позыв, и все четверо заторопились к выходу – навстречу влажной весенней ночи.

Должно быть, начался прилив, потому что, переступив через порог, Конни сразу же ощутила запах океана. Дом находился на узенькой улочке, спрятавшейся среди деревьев в центре полуострова, но Конни все равно чувствовала океан. Он был на востоке. Конни глубоко вдохнула соленый воздух, и боль покинула ее виски. Под зеленым пологом ночь казалась еще чернее. Жабы утихли – видимо, испугались людей. Окна столовой были распахнуты, и теплый свет проливался в сад.

– Волкобой, говорите? – Грейс босиком и с непокрытой головой осторожно потопала по земле.

По пути она натянула пару старых садовых перчаток и остановилась у высоких зарослей с тоненькими листочками и раскачивающимися конусообразными соцветиями насыщенного фиолетового цвета, который делал их практически невидимыми в темноте.

– Семь, – произнесла Зази, поворачивая список к свету.

Она стояла прямо под ржавой подковой, что всегда висела над дверью.

Грейс срезала секатором семь стеблей с соцветиями.

Совсем близко послышался хруст ракушек, словно по ним проехались автомобильные шины. Все четверо замерли и прислушались. Даже жабы притихли. Этот дом был последним на Милк-стрит, и сюда редко заезжали случайные гости.

Колеса остановились, и в тишине квакнула одинокая лягушка. Грейс сделала из шали подобие сумки для фиолетовых цветов. Конни ступила в заросли сада. Жесткие листья царапали ее голени. Она запнулась о жабу, и та улетела вперед, вороша листву.

– Что дальше? – спросила Грейс.

– Лапчатка? – предположила Конни.

– Правильно, – подтвердила Зази.

– Сюда, – позвала Грейс Сэма. – Она растет рядом с розами. Они любят соседство друг друга.

Сэм последовал за Грейс, пробираясь сквозь заросли. Из-под его правого ботинка выпрыгнула жаба и квакнула в темноте.

– Официально лапчатка считается сорняком, – рассказывала Грейс. – Но я не совсем с этим согласна.

Она опустилась на колени у запутавшихся ветвями розовых кустов с зелеными узелками почек. Их корявые корни скрывались в буйных стеблях пятилистника.

Сэм присел рядом с Грейс и глянул на маленькие цветочки, что желтели под розовыми кустами.

– Странно, – тихо сказала Грейс. – Они теперь зацветают так рано…

Конни наклонилась, потерла лист шалфея и понюхала пальцы. В этот момент раздался звук захлопывающейся автомобильной дверцы, приглушенный густым лиственным забором. Хлопок отозвался пульсацией в черепе Конни. Она вдохнула эфиры шалфея, и они смешались в ее голове с запахом дыма и резким звуком.

– Сколько лапчатки? – крикнул Сэм Зази.

Свет, лившийся из-за спины аспирантки, оттенял ее глаза, а копна кудрей выглядела как ореол. Конни сощурилась. Тени придавали Зази странный вид, почти скелетообразный.

– Девять, – ответила она Сэму, и это отозвалось эхом в сознании Конни.

– Да, точно, – подтвердила она.

Слова словно материализовались у Конни во рту. Она буквально чувствовала на языке буквы. Наклонившись, Конни оперлась ладонями на колени и с силой кашлянула, чтобы избавиться от неприятного ощущения. Однако когда она попыталась произнести следующую фразу, отвлеклась на жабу, юркнувшую под листву прямо у ее ног.

– Не беспокойся, – успокоила Сэма Грейс. – Перчатки надевать не нужно.

Тот запустил руки в заросли под розовым кустом, ухватился за желтый цветок с пятью лепестками и тут же, вскрикнув от боли, потянул в рот большой палец.

– Только с шипами осторожнее, – добавила Грейс.

Сэм продолжил срывать цветки, а Зази рассмеялась. Ее смех звучал отдаленно и замедленно, как постепенно разматывающийся клубок нити.

– Дальше белена, – прочитала Зази. – Всего одна.

– Хм. – Грейс присела на корточки. – Белена должна быть рядом с белладонной. Ты не помнишь, дорогая?

Конни все еще стояла, опираясь ладонями на колени, и смотрела в дальний угол сада – на прошлогодние засохшие помидоры. Их семена скоро упадут в землю, а к концу лета сгниют и новые плоды. Помидоры с их кисловатыми цветками и листьями занимали с этой стороны дома большую часть сада. Они циклично умирали и возрождались в этом уголке пасленовых.

– Да, помню, – сдавленно ответила Конни, ощущая во рту жабий привкус.

Белена росла ближе к задней части жилища – там, куда не попадал свет окон. Листья ее мерцали во мраке. Конни, путаясь длинными волосами в сухих ветках и шелестя зеленью, устремилась в заросли.

Она остановилась у ольхи, в чьей полуночной тени прятались высокие стебли, усеянные по всей длине крупными листами размером с капустные и увенчанные бледно-желтыми цветками с кроваво-красными сердцевинами. Эти темные пятна в окружении светлых лепестков во тьме ночи придавали белене жутковатый вид, отчего она напоминала медузу с дюжиной глаз. И эти глаза были устремлены на Конни.

По саду пронесся ветер, принося прохладное дыхание океана, и по рукам Конни побежали мурашки.

– Нашла? – прокричал Сэм.

Конни обхватила пальцами один цветок и дернула, но тот не поддался.

Тогда она вонзила ноготь большого пальца в стебель и постепенно перепилила его. Цветок оторвался с громким звуком. Сок растения брызнул на губы и в глаза Конни. Испугавшись, она попятилась и, почувствовав под ногой квакающую извивающуюся жабу, подпрыгнула.

На мгновение Конни показалось, что она зависла в воздухе, успев подумать, что это странно, но ощущение быстро ее покинуло, когда она жестко приземлилась, подворачивая лодыжку. Выругавшись, Конни наклонилась размять поврежденный сустав, и тут ее голова «поплыла». Она не испытала тошноты – лишь сильное головокружение. Казалось, будто она утратила способность ориентироваться в пространстве и ощущать свое тело.

– Ого! – выдохнула Конни, не разгибаясь. Одной рукой она опиралась на бедро, другой сжимала цветок белены. Растение обжигало руку. Также жар зарождался в поврежденной лодыжке и отдавал в виски и макушку.

– Почему так долго? – окликнул Сэм.

– Где Конни? – раздался голос Зази. – Я ее не вижу.

– Здесь, – отозвалась она.

Собственный язык казался ей покрытым шерстью. Чужеродным.

– Ты в порядке? – осведомился Сэм.

Кони тряхнула головой, стараясь прогнать жуткое головокружение и ощущение невесомости.

– Да, – ответила она, глядя в землю. – Я споткнулась.

– Дальше идет тсуга, – объявила Зази.

Ее голос долетел до Конни откуда-то издалека, словно из-под толщи воды.

– Сколько? – выкрикнула Грейс с другого конца сада. Голос матери тоже звучал приглушенно, будто та лежала под снежной лавиной.

– Три, – отозвалась Зази.

Конни посмотрела наверх, на густой лиственный полог. Перед глазами сверкнули маленькие вспышки, и ей показалось, что она услышала звук шагов. Звук шагов по хрупким ракушкам. Конни не могла определить, близко он или далеко. Голос Грейс звучал так, будто она ушла на другой конец долины, и в то же время Конни слышала, как секатор матери срезает ветви тсуги, что росла в углу вместе с остальными хвойными и колючими растениями.

Конни заторопилась обратно, к безопасному свету окон. Завернув за угол дома, она увидела стоящих на крыльце и изучающих список Сэма и Зази. Грейс шла к ним с другой стороны с ветвями тсуги.

– Дорогая, ты что, рвала белену голыми руками? – воскликнула Грейс, завидев дочь.

Конни глянула на зажатый в кулаке цветок.

– И последнее, – азартно вставила Зази, – мандрагора. А потом можно вернуться и закончить!

– Мандрагора? Она-то мне и нужна. Всегда хотел увидеть ее, – произнес кто-то у ворот.

Конни сощурилась в темноте, но, по всей видимости, белена затуманила ее сознание, поскольку от попыток что-то разглядеть тьма только сгущалась. Однако профессор узнала голос.

– Кто ты, черт возьми, такой? – крикнул Сэм.

Зази скрестила руки на груди.

– Это Томас, – ответила она.