Пэтти Джейкобс согнулась, раскрыла рот и закричала. Одну руку она прижимала к своему круглому животу, а второй стискивала покрывало. Растрепавшиеся волосы ниспадали девушке на лицо, по раскрасневшимся щекам стекали капли пота. Пруденс Бартлетт намочила тряпку холодной водой и протерла ею лоб дочери, убирая налипшие пряди. Голубые, словно водная гладь, глаза Пэтти затуманила боль.

– Мамочка! – выдохнула она, стискивая зубы. – Ой, мамочка!

– Полно тебе, – попеняла ей Пруденс. – Я видела такое сотни раз. Давай, соберись.

Пэтти вздернула подбородок и встала на четвереньки на постели. Она выгибала спину, словно испуганная кошка. Рубашка пропиталась потом. Пруденс положила ладонь между лопаток Пэтти, чтобы прочувствовать, насколько ее дочь истощена. Все женщины кричат, переживая предродовые муки. Иначе невозможно. Сложность заключается в том, чтобы понять, когда эти стоны вызваны естественными причинами, а когда свидетельствуют о возможных проблемах.

– Может, стоит осмотреть ее, Пру? – взволнованно спросила Марта Моррисон, соседка Пруденс с Пряничного холма.

Марте было примерно столько же лет, сколько и Пруденс – около шестидесяти. Чернокожая старая дева, освобожденная рабыня, вела дом своего престарелого брата. Сейчас она, прямая, как струна, сидела в углу комнаты. Уши Марты целиком скрывал чепец, на груди лежало кружевное жабо, а в руках она теребила платок. Пользы от нее не было никакой. Возможно, Пэтти бы даже полегчало, если бы Марта ушла.

– Сама разберусь, – рявкнула Пруденс. – Слушай, Марта, прошу тебя, сходи, вскипяти нам еще воды.

– Хорошо. – Марта молниеносно подскочила и заторопилась прочь из комнаты.

Освободившееся кресло у камина тут же занял пес среднего размера. Он опустил голову на подлокотник и принялся наблюдать за хозяйками обеспокоенными глазами.

Выгнувшись, Пэтти раскрыла рот и по-коровьи взревела от невыносимой боли.

Пру закатала рукава выше локтей.

– Ляг на спину, – скомандовала она дочери. – Дай, я гляну.

Хнычущая и дрожащая Пэтти подползла к изголовью кровати, плюхнулась на спину и тут же свернулась калачиком, обхватив руками колени. Из уголков ее глаз катились слезы.

– Я так ничего не увижу, – бросила Пруденс, ополаскивая руки под рукомойником. Затем подошла к дочке и легонько похлопала ту по коленям: – Давай, будь хорошей девочкой.

Проглотив слезы, Пэтти развела колени по сторонам и устремила пустой взгляд на потолочные балки.

Пруденс уселась на край кровати и наклонилась к дочери.

– Хм-м-м, – пробормотала она себе под нос.

Голова ребенка уже виднелась, но родовые пути никак не желали раскрываться. Пруденс видела, как Пэтти старается тужиться, стиснув зубы и широко распахнув глаза. У нее ничего не выйдет. Нужно помочь как можно быстрее.

– Пэтти, – обратилась Пруденс к дочери.

Та молчала. Ей каким-то образом удалось отстраниться от всего. Тело продолжало лежать на кровати, но разум где-то блуждал в ожидании, когда боль закончится. Нельзя так просто избегать происходящего. Смерть приходит даже к тем, кто не смотрит ей в глаза.

– Пэтти, – на этот раз чуть мягче произнесла Пруденс и осторожно дотронулась до колена дочери. Она пару раз моргнула, и ее глаза снова прояснились. Когда Пэтти посмотрела на мать, та постаралась улыбнуться как можно шире. – Я знаю, что нам поможет.

Пруденс подошла к своим рабочим принадлежностям, среди которых были льняные бинты, настойка витекса священного, спички, игла, хирургическая нить и прочая необходимая всячина. Из этого набора Пруденс достала маленькие швейные ножнички.

– Не-е-ет! – завопила Пэтти.

– Ладно тебе. – Пруденс подошла к постели. – До этого нам еще далеко.

Она наклонилась к Пэтти и взяла ее дрожащую руку.

Вокруг запястья девушки был повязан кожаный ремешок, с которого свисал маленький, но увесистый оберег. Камешек в серебряной ладанке дребезжал, если до него дотронуться. Пруденс склонилась ниже и просунула лезвие ножниц под толстый ремешок.

– Ты готова? – обратилась она к дочери. – Такие схватки тебе и не снились.

Пэтти молча кивнула с распахнутыми глазами. Ножницы разрезали кожаный ремешок, и оберег упал на ее ладонь. В помещении воцарилась тишина, нарушаемая лишь частым дыханием Пэтти. Через несколько мгновений тело девушки сотрясла судорога, словно нахлынувшая на берег волна. Пэтти закатила глаза и раскрыла рот, но выкрикнуть не смогла.

– Давай, садись. – Пруденс помогла дочери приподняться.

Конвульсии продолжали идти волнами, и постепенно из груди Пэтти начал подниматься стон. Подкатывая к глотке, он становился все мощнее и наконец вырвался наружу. Жуткий нечеловеческий стон. Пруденс поморщилась. Она никогда еще не слышала, чтобы женщины так кричали.

– Как она? – спросила Марта, заходя в комнату с дымящимся чайником.

– Справится, – ответила Пруденс.

– Я принесла кипяток, – сказала Марта, потупив взгляд, чтобы не видеть наготы Пэтти.

Та лежала с разведенными по сторонам коленями, а к ее набухшим грудям прилипла намокшая рубашка.

– Молодец, спасибо.

Марта подлила немного кипятка в рукомойник и поставила чайник на полку камина.

– Может, позвать кого-нибудь? – спросила она, тревожно теребя платок. – Ее мужа, например?

– Если ты не знаешь, где именно в Нью-Джерси разбила лагерь армия Вашингтона, то нет, – пробормотала Пруденс. – Подлый трус. Предпочел выйти против бриташек с одними граблями в руках! В любом случае, осталось недолго, – с надеждой сказала она. – Иди сюда, возьми ее за ту руку.

Марта уселась по другую сторону от Пэтти. Сперва старуха чувствовала себя неловко, но, когда пальцы девушки что было мочи стиснули ее ладонь, сразу же преисполнилась уверенности. Вторую руку Марта опустила на колено Пэтти.

– Честно сказать, – вставила Марта. – Я рада-радешенька, что мне не приходилось такое испытывать.

Пруденс рассмеялась.

– Боль забывается сразу же, – подбодрила она соседку. – Это как магия. Господь просто стирает эти воспоминания из головы женщины.

Марта погладила колено Пэтти.

– Тебе виднее.

– Воды… – задыхаясь, прохрипела несчастная.

Пруденс поднялась и направилась в переднюю, чтобы принести дочери чуточку слабого пива.

– Следи за ней, – наказала она Марте. – Я мигом.

В узкие окна передней лился свет полуденного солнца, освещая широкие сосновые половицы. В камине полыхал огонь, отчего в помещении становилось тепло и уютно даже при открытых окнах. На столе в ожидании готовки лежали несколько картофелин, морковин и стеблей сельдерея. Со стропил свисали пучки сушеных трав: тимьян, шалфей и петрушка. Пруденс плеснула в кружку немного пива для Пэтти, одновременно вытягивая несколько веточек из каждого пучка. Тихонько бормоча, она изготовила из трав припарку.

Вдруг раздался вопль. В ту же секунду в дверном проеме показалась морда лающей собаки.

– Пру! – завопила Марта.

Пруденс помчалась обратно в жилую комнату. Пэтти сидела прямо с мертвенно-бледным лицом. Под ней медленно расползалось красное пятно, пропитывая простыни.

– Господи, – прошептала Пруденс.

– Что делать? – взвизгнула Марта.

Ее фартук, манто, юбки и обе руки до локтя были забрызганы кровью. В глазах читался ужас.

– Нужно перевернуть ее, – сказала Пруденс.

Женщины вдвоем перевернули дрожащую Пэтти на бок. Пруденс сунула припарку между бедер дочери, чтобы замедлить кровотечение и положила ладонь ей на живот, пытаясь понять, что происходит.

Чрево Пэтти стало твердым, как булыжник. Может, Пруденс отрезала орлиный камень слишком рано? Должно быть, разорвался послед. Нужно побыстрее что-то предпринять.

– Может, сделать кровопускание? – предположила Марта.

– Шарлатанская чепуха, – буркнула Пруденс.

Она с ужасом осознала, что помочь сейчас могла бы лишь старинная книга врачеваний, которую она продала в тот год, когда им катастрофически не хватало денег на жизнь. Какие из действенных заклинаний она помнила? Никаких. Вот уже два десятилетия Пруденс использовала лишь основные обереги и готовила простые припарки, которые помнила наизусть. Но все это сегодня не поможет.

Пруденс нужен заговор шторма. Но его нет. Она могла вспомнить лишь какие-то отрывки, отдельные слова. К тому же у нее не было и половины необходимых ингредиентов.

Заклинание, что Пруденс прочла над припаркой, было сильным, но одного его мало. Нужно его чем-то подкрепить. И заставить тело Пэтти повиноваться. Вот только книга продана. Пруденс до сих пор помнила согревающее ощущение тяжести маленького кожаного мешочка, что опустил на ее ладонь мужчина, которому она тогда в таверне отдала бесценную книгу. Но выбора не было – приходилось как-то выживать.

– Марта, – сказала Пруденс, стараясь излучать уверенность. – Вон в том столе под окном есть погремушка. Подай ее мне, пожалуйста.

Марта принялась перерывать бумаги, письма, баночки с чернилами и перья в ящике стола. Пруденс взяла лицо дочери в ладони и заглянула в ее перепуганные глаза.

– Послушай меня, пожалуйста, внимательно, – тихо произнесла она. Пэтти кивнула. – Ты должна мне помочь. Такого ты еще не видела, но особо не задумывайся. Это поможет тебе, и скоро все закончится. Договорились?

Пэтти сглотнула и прошептала:

– Да.

– Это оно? – спросила Марта, демонстрируя серебристый предмет с колокольчиками на одном конце и коралловыми зубцами на другом.

– Да!

Пруденс забрала у подруги инструмент и, прижав его к сердцу обеими руками, зажмурилась и принялась читать про себя молитву. Затем раскрыла глаза и дотронулась коралловым концом до лба Пэтти. Медленно и осторожно провела наконечником вдоль ее носа, по губам, подбородку и шее, между грудей и добралась до шарообразного живота. Пруденс начала выводить на животе дочери круги, двигаясь по спирали к растянутому пупку. Странные движения она сопровождала чтением длинного списка полузабытых латинских слов.

– Что ты делаешь? – встревожилась Марта.

Пруденс не удостоила ее ответом. Тело Пэтти содрогнулось от очередной конвульсии, но девушка не закричала. Она дышала спокойно и глубоко, через рот, позволяя сделать то, что было необходимо. Припарка помогла, и кровотечение остановилось.

Солнечные лучи за окнами потускнели, словно незримая рука заволокла небо марлевым покрывалом. Где-то вдали прогремел гром.

Пруденс продолжала медленно и старательно выводить круги на животе дочери, шепча при этом что-то на латыни. Марта тихонько бормотала двадцать третий псалом.

– Если я и пойду долиною смертной тени, не убоюсь зла, – шептала она, крепко сжимая ладонь Пэтти, – потому что Ты со мной.

Пэтти лежала не моргая, с отсутствующим взглядом, а к ее щекам потихоньку возвращался румянец.

Добравшись наконец до пупка дочери, Пруденс закрыла глаза, опустила ладонь ей на лоб и сосредоточилась, стараясь вспомнить заклинание, которому ее научила Мерси еще в детстве. Прошло уже более пятидесяти лет. Мать упомянула это заклинание лишь однажды и строго наказала никогда его не использовать, кроме самых отчаянных случаев. Пруденс должна его вспомнить. Оно хранится где-то в архиве памяти, в дальнем запертом на ключ ящике.

Честно сказать, она ужасно перепугалась.

– Как наполняет он собою море, – начала Пруденс, чувствуя, как в ее ладонях зарождается боль. Яркая и жгучая. Ладони Пруденс словно вбирали в себя страдания Пэтти. Снаружи поднялся ветер и закружил опавшие ольховые листья. – Так пусть окаменеет в небесах, – продолжала она, ощущая на себе пристальный взгляд Марты, которая дочитала псалом до конца, убрала волосы со лба Пэтти и начала молитву заново.

Пес забрался под кровать и заскулил. Раздался гром – уже гораздо ближе.

– И, повинуясь воле Божьей, – Пруденс произносила слова все громче и громче, чтобы хоть как-то отвлекать себя от болезненных ощущений, – перенесет нас через крах.

Закончив читать заклинание, Пруденс провела обеими руками вниз по животу дочери. А затем еще раз. И еще. Руки женщины не останавливались ни на секунду. Казалось, кожа Пэтти светилась под пальцами матери голубоватым свечением. И не только она – на всю комнату будто бы опустилось синее облако. Дождь стеной скатывался по холму от центра полуострова к Милк-стрит и уже барабанил по крыше мягкими пальцами.

Помимо боли Пруденс чувствовала под ладонями какое-то извивающееся шевеление – новая маленькая жизнь пыталась явить миру свои плечи. Женщина тут же поместила ладони между бедер дочери.

– Сейчас, девочка! – прокричала она. – Тужься!

Комнату залило белым светом, и гром снова раскатился. Пэтти закричала, и Пруденс ощутила в ладонях что-то мокрое и округлое. Извивающееся создание изо всех сил стремилось поскорее оказаться в ее руках. Одной рукой она подхватила младенца снизу. Сначала нащупала непоседливые плечи, затем спинку, ягодицы и, наконец, пару чудесных синеватых ножек.

Пруденс осторожно положила Божье создание на покрытые фартуком колени. Личико младенца залепила молочно-белая плодная оболочка. Пру разорвала ее ногтем большого пальца, сняла и отложила. Затем наклонилась, высосала слизь из ноздрей, повернулась в сторону и сплюнула. Приподняла новорожденного, все еще связанного с матерью длинной пульсирующей пуповиной, и шлепнула по попке.

Дитя кашлянуло.

И умолкло.

В попытках сделать первый вдох младенец сморщил крошечный розовый носик. Небеса разверзлись ливнем, и в ту же секунду раздался детский плач. Крупные капли били по стеклам и стучали по деревянной черепице.

Пока новорожденный плакал, его личико розовело и приобретало здоровый вид. Пруденс испустила вздох облегчения. Она и не ожидала, что в ней скопилось такое напряжение. А затем залилась смехом.

– Да будь я проклята! – выдохнула Марта. – Я всегда знала, что ты не промах, Пруденс Бартлетт. Вы только посмотрите на эту замечательную кроху!

Пэтти начала глотать ртом воздух, приходя в себя. Она с трудом приподняла голову, чтобы глянуть на свое дитя.

– С ней все хорошо? – спросила Пэтти растрескавшимися от натуги губами.

Крошечная малышка царапала воздух маленькими пальчиками, дрыгала ножками и плакала, плакала, плакала…

– Лучше не бывает, – ответила Пруденс, сияя от радости и поглаживая внучку по розовым щечкам. Затем подобрала влажный послед и сунула его в карман. – Лучше не бывает.