Цветы – ростки человеческих душ, не нашедших себя в этом мире при жизни. Разглаживая пальцами свернутые лепестки, ты будто притрагиваешься к чужим судьбам. Темные и жесткие, желтые и лучезарные, красные и манящие. Смысл всех цветов в утешении. Быть может, именно поэтому мне так нравилось засиживаться допоздна в саду: по колено в грязи, выгребая ямки для новой рассады и заботясь о стеблях, в чьей красоте и крылась их слабость – непригодные для здешнего климата, но пробивающиеся вопреки всему.

Однако заниматься вечно одними только цветами я не могла. Рано или поздно предстояло принять решение.

– Ты уверена, что хочешь этого? – спросил меня Крис уже в сотый раз, держась за массивный вентиль хитроумного механизма, над которым весь месяц корпел Себастьян. – Еще можно передумать.

Я запрокинула голову, глядя в солнечный просвет между пролетами узкой винтовой лестницы, тянущейся бесконечно высоко вверх.

– Уверена, – шепнула я, надеясь прозвучать непоколебимо. – Иначе мы уже никогда не решимся на это. Тем более…

– Огонек! – взвизгнул детский голосок, заглушаемый цокотом туфелек по каменному полу.

– Как ты можешь ей отказать? – ухмыльнулась я, и Крис, вымученно улыбнувшись, со всей силы крутанул вентиль.

Механизм пришел в движение и загудел. Все завертелось, и одна петля потянула другую, пуская электричество по проводам, уходящим глубоко в стены. Маяк загудел, напитываясь энергией. Там, в пролете лестниц, замигал ослепительный свет, как вспыхнувшая звезда, но продлилось это, увы, недолго.

Раздался неестественный скрежет. Свет погас, а вместе с ним заклинило одно из колес механизма. Оно задрожало и вдруг слетело со штыря, отскочив в сторону Криса, чудом успевшего увернуться. Еще большим чудом являлось то, как ловко и стремительно он ухватил за платье малышку, спасая и ее. Вентиль вонзился в пол, куда она спрыгнула секунду назад, и расколотил его до грунта.

Оцепенев от ужаса, который не удавалось осмыслить, я медленно подняла глаза на Криса. Испуганно прижимающий к себе дочь, он даже не заметил, как сноп искр, выстреливший из колеса, прожег ему одежду. Край футболки дымился.

– Огонек, – радостно взвизгнула Эбигейл, и только тогда Крис посмотрел вниз и захлопал рукой по тлеющей ткани.

Искры перекинулись ему на волосы, и я подскочила, помогая затушить назревающий пожар.

– Папа, – всхлипнула Эби, вывинчиваясь из его рук, сдавивших слишком сильно: костяшки Криса побелели, прижимая к себе мертвой хваткой. – Там бабочка!

Отрезвев, Крис разжал пальцы и с раскаянием взглянул на малышку, покрасневшую от натуги.

– Прости, зефирка. Беги. Только осторожно!

Взвизгнув, она вылетела на улицу и понеслась по тропинке за упитанным тигровым монархом, от которых лично я шарахалась, как и от всех остальных насекомых.

– Мини-инфаркт, – наконец-то заговорил Крис, и его голос будто зажали в тисках. – Кажется, это был он.

Несмотря на полушутливый тон, на Крисе не было лица. У меня и самой дрожали коленки, но он всегда переживал подобное острее, и на то были свои весомые причины.

Крис молча поднял отскочившее колесо и, установив его на место, вышел из башни маяка, даже не заглянув внутрь механизма, к которому, кажется, вмиг потерял всякий интерес.

– Мы худшие родители на свете, – устало сказал он, переводя дух под ярким согревающим светом. В нем его волосы, выгоревшие до пепельно-русого, походили на пшеничные колосья, облитые крепким кофе.

– Со всеми случается… – попыталась приободрить его я.

– Во всех семьях детей едва не зашибают гигантские колеса?

Роуз крепко зажмурился, а затем рухнул на землю – вот прямо так же, как стоял. На миг я испугалась, что у него действительно случился инфаркт, но он быстро сел и уставился вслед Эби, наворачивающей круги вокруг маяка. Взгляд его скользил за ней по пятам как приклеенный. Теперь Крис даже боялся отвернуться, шумно дыша и забыв об ожоге на виске, что оставили искры. О наших сорванных планах он тоже забыл.

История наших неудач повторялась, и все что я могла – это тихонько сесть рядом и запустить пальцы в его локоны, умиротворяюще перебирая.

Курносая и круглолицая, как персик. Шоколадные волосы Эбигейл, по-мальчишечьи короткие, чтобы не было жарко, трепались на ветру, как петушиный хохолок. Она, поймав бабочку, увлеченно разглядывала пестрые кашемировые крылья, и сощурила на солнце голубые глаза, прозрачные и светлые, точно речная гладь горного озера. Ингрид оказалась права: действительно роза, шедеврально идентичная той, от которой проросла.

– Себастьян вздернется, когда увидит, что мы сделали с маяком, – вздохнул Крис.

– Это не мы сделали, а он. Точнее, это то, что он не сделал. Себ должен был починить маяк, а не ломать его еще больше. Где же этот хваленый дар чинить что угодно?

– Может, это и правильно?

– Что именно?

– Что у нас не получилось, – прошептал Крис и перехватил мою руку в его волосах, чтобы не отвлекаться на мурашки, оккупировавшие его шею от моих ласк. – Может, это знак, что нам и не стоит продолжать? Байрон-Бей переполнен, всем хватает ресурсов, жилья… Мы пришли к согласию и единению. А если новоприбывшие разрушат эту идиллию? В чужой монастырь со своим уставом не ходят, но на то он и чужой. Все остальные люди, которых мы так отчаянно и безуспешно ищем, и есть чужаки. Зачем они нам, Джем?

– Чужаки, – эхом повторила я и выдернула свою ладонь из руки Криса. – С этого начинала Сара.

– Джем…

– Я не собираюсь разбиваться на группки, как в старшей школе. Делиться на «чужаков» и на «не чужаков». Есть люди, Крис, только люди, и это место потому и зовется Домом, что мы не в Прайде и не в элитном обществе. Человеку нужен человек, и, в то время как мы есть друг у друга, какому-то бедняге даже некому пожелать спокойной ночи перед сном.

Крис смотрел на меня пристально и неотрывно. На миг я стушевалась: не перегнула ли я палку со своим командованием? Но его мягкие губы тронула странная улыбка, природу которой я не могла разгадать и по сей день.

– Будь честна сама с собой, Джейми, – ухмыльнулся он, снова ложась на траву. – Ты выбрала демократию – Совет, – но ты по-прежнему негласный лидер.

– Я не пытаюсь быть лидером…

– Но ты говоришь как лидер и ведешь себя так же. Этого достаточно, чтобы люди чувствовали, какая сила стоит за тобой. Для этого тебе и не надо зваться ловцом. Прикажи называть тебя королевой кенгуру или миледи – смысл не поменяется. Тебе может не нравиться это, но ты привыкла, признайся. Птица не перестанет быть птицей, просто отказавшись летать.

Меня передернуло. Лишнее напоминание о Другом, о котором мы не заговаривали с того самого дня, как покинули Аляску. В Роузе горело отражение былых дней, как уголек в нашем домашнем камине – даже за годы прошлое не вытравить из памяти.

Заметив перемену во мне, Крис очертил кончиками пальцев контур моих губ. Я поддалась ему, придвинувшись ближе.

– Мы включим маяк, – прошептал он, смирившись с тем, сколь это для меня важно. – Возможно, свет и впрямь кто-нибудь да увидит… С той стороны или даже с этой. Того, кто сможет перенести нас на Аляску, мы тоже рано или поздно отыщем.

Целых три года это оставалось негласным табу – произносить вслух, где еще можно отыскать человека с даром, подобным дару Ливви, из-за смерти которого на кулаках Криса, разбитых тогда о стену, до сих пор бледнели шрамы. Мы искали возможность вернуться долго, но еще дольше мы ждали – один месяц, четыре, шесть… Если бы Оливий оправился, выжил, то однажды открыл бы к нам дверь. Но этого не произошло. Обещание вернуться, данное Тото, кануло в Лету, как и он сам. Никто не узнает, удалось ли аэропорту Анкориджа пережить смерч, а Тото осуществить мечту и преобразить его.

Никто не узнает… До тех пор, пока я не исправлю то, что сама же натворила, и не найду другого телепорта.

– Я не потакаю твоему чувству вины, – подал голос Крис, уже зная меня настолько хорошо, что начинал знать и мои мысли. – Потому что твоей вины тут нет. Я тоже скучаю по Тото и по всему, что когда-либо было, даже если и кажется, что был один сплошной ужас. Однажды мы вернемся на Аляску, Джейми.

– Ты не считаешь меня виноватой, – повторила я и, когда Крис кивнул, насмешливо заметила: – Но самого себя вечно судишь по всем библейским канонам. Еще и эта гиперопека…

– Гиперопека? Да я просто хочу, чтобы наша дочь дожила до совершеннолетия! Но такими темпами….

– Тш-ш!

Я поцеловала Криса, затыкая его раньше, чем чувство ответственности за все сущее расплющило бы его в лепешку. Он подобрал меня под бедра, усаживая на свои. Его поцелуи спустились бы гораздо ниже моего декольте, если бы только теперь минута спокойствия не была чем-то из разряда фантастики.

– Шипучка!

Мы с Крисом одновременно повернулись, ожидая увидеть вздувшуюся банку с газировкой, которую Эби могла найти под лестницей маяка. Но то была не банка: в ее маленькой ручке извивалась короткая змея с раздвоенным языком, жгутом обвивая запястье.

Крис, кажется, закричал громче меня. Он одним движением ухватил Эби за тот же смятый край платья и выхватил у нее змею, зажав двумя пальцами ее пасть. Та все равно успела ужалить его, сомкнув на ладони зубы. Крис поморщился и, отшвырнув змею далеко в траву, прижался ртом к кровоточащей ранке.

– Если я умру, – сказал он мне спокойно, – соври Эби, что папа просто решил вздремнуть. А если начну биться в агонии, просто уведи ее.

– Ты не умрешь, – вздохнула я, приглядевшись и рассмотрев знакомый узор на чешуе змеи, уползающей от нас в панике. – Она не ядовитая. Как только мы сюда переехали, я изучила справочник вдоль и поперек. Не зря Грейс очистил это место от всего ядовитого. Благодаря ему я за все три года не видела ни одного тарантула.

– Тогда чего же ты завизжала?! Ты напугала меня больше, чем вид змеи.

– Я завизжала, потому что ты завизжал! Крис, не начинай… Снова выращивать для тебя валерьяну?!

Он фыркнул и взволнованно подозвал малышку, наклоняясь, чтобы взять ее на руки, но она увернулась от объятий.

– Я сама, – твердо решила Эбигейл, перепрыгивая кочку, и Крис насупился.

– А ко мне на ручки не хочешь? Тебе ведь нравится, когда я катаю тебя.

– Нет.

Эби высунула язык. Я похлопала Криса по плечу, посмеиваясь над его разбитым отцовским сердцем.

– Она вредничает. Зато вот я очень хочу к тебе на ручки… И не только на них.

Крис хмыкнул, целуя меня в висок, и мы спустились вниз к домам. Напоследок я оглянулась на маяк, стараясь отделаться от липкого желания закончить начатое. Он не давал мне покоя с самого первого дня, ведь это была мечта многих – застать его зажженным хотя бы единожды. Свет, который бы привлек обездоленных, как мотыльков. Эта моя мечта была даже более недосягаемой: чтобы Дом стал Домом в полной мере, а человечество вновь обрело себя.

Крис все же подцепил неугомонную Эбигейл на руки, опасаясь, что она провалится куда-нибудь на крутом склоне. Та умудрялась падать каждые пять метров, обязательно разбивая себе или колени, или лоб, но каждый раз поднималась, даже не хныкая. Крис только и успевал, что одергивать ее легкое платьице, уже ставшее грязно-бордовым из розового.

– Неуклюжая и бесстыжая, – вздохнул он и ухмыльнулся, в очередной раз поправляя непокорный подол, задравшийся Эби до самой шеи. – За то, что она твоя копия, люблю ее еще больше.

Я толкнула Криса локтем под дых, и тот поперхнулся.

Из-за коттеджа Грейса выскочили двое рыжих волчат и кинулись навстречу Эби. Воспитанные рядом с рождения, они оба вцепились ей в платье, играя. Каждый пытался перетащить ее на себя, и Эбигейл смеялась, подставляя под их шершавые языки пальцы и морщась.

Я невольно вспомнила о том, как все это начиналось – с тридцати людей, которых постепенно становилось все больше, больше и больше. Мы будили спящих постепенно: интегрировав одно семейство, переходили к следующему. Себастьян настроил электропередачу по всему Байрон-Бей так искусно, что жизнь здесь почти не отличалась от той, что была до Сна. Радио ловило каналы круглые сутки, но всегда молчало.

Под Совет был выделен спортивный стадион. Его полностью переоборудовала местная жительница Тринити, владеющая телекинезом. Надстроив колонны и снеся крышу, она превратила стадион в подобие римского Колизея. Если раньше для Совета хватало и крохотной туристической базы, то теперь места было маловато: чем больше спящих мы будили, тем больше у нас было слушателей. Я, Грейс, Флейта, Себастьян, Эшли и Барби без стеснения имели верховенство в Доме, как и Крис, который, однако, предпочитал отвечать исключительно за безопасность Байрон-Бей. В его же юрисдикции был порядок и некоторые… санкции, благодаря которым даже во время собраний стояла безукоризненная тишина. Только спустя полгода в Совет вошли еще двое – пробужденная Ванесса и выживший по имени Кит, найденный Крисом во время охоты. Тот отбивался от загнавшей его стаи во главе с Дурашкой.

Я махнула Киту рукой, заметив его возле кроличьей фермы. Он нес кучу загаженных клеток, но даже не кивнул в ответ, проходя мимо. Кит по-прежнему оставался диким и отчужденным, хотя и прошло больше трех лет. Он напоминал мне кого-то… Возможно, меня саму в худший период моей жизни.

В лицо ударил терпкий океанский бриз, и я проехалась по песку босиком, разувшись. Дом Себастьяна стоял у самого океана, так близко, что во времена прилива вода почти подкрадывалась к крыльцу. Он снова нашел, чем занять себя: на платформе сверкал апельсиновый гидроцикл Sea-Doo SPARK. Лежа под ним, Себастьян чинил двигатель, жизнерадостно орудуя инструментами. К его татуировкам прибавилось еще несколько, а голова теперь была полностью выбрита по бокам, что, по мнению Себастьяна, являлось последним писком пост-апокалиптической моды. После того как разбуженный нами серфингист Шейд снова открыл свой салон, Себ только и делал, что менял имидж каждый месяц. Флейте это не нравилось, но, как она и сказала, «чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не вешалось». А у Себастьяна продолжительное безделье и впрямь было чревато тягой к саморазрушению и алкоголизму.

– Лилу! – воскликнул он радостно, подхватывая верещащую малышку на руки. – Сладкая булочка с корицей!

– Погляди, – шепнула я Крису, многозначительно сложившему руки на груди. – Она любит его сильнее, чем нас.

– Да, – хмыкнул он. – Несправедливо.

– Я слышу, о чем вы там судачите, – ухмыльнулся Себ, удерживая нашу дочь на руках, пока она прижимала к груди баночку с мыльными пузырями, подаренную ей секундой ранее. – Все дело в том, что я обожаю детей, а они обожают меня. Мир построен на взаимности. Ты ведь тоже любишь дядю Себа, правда же, красотка Лилу?

– Она не Лилу, – огрызнулся Крис, закатывая глаза. – Ее зовут Эбигейл! Что вообще общего между этими двумя именами? Они же разные!

Я засмеялась и взяла Криса под руку, ласково сдавливая его локоть.

– Угомонись, пусть зовет ее, как душе угодно, даже булочкой, – улыбнулась я, не сводя с него глаз, и Крис опустил ко мне лицо, позволяя дотянуться до его губ и поцеловать.

Себастьян помог Эби открыть баночку и показал, как это делается. По ветру поплыли блестящие пузыри, уносясь прочь от океана.

– Кстати, – воскликнул Себастьян, опомнившись. – Знакомьтесь, ее зовут Рыбка!

Тщательный поиск транспорта, способного сравниться с Arctic Cat, не прошел даром. Привычка Себастьяна давать имена неодушевленным предметам тоже никуда не делась.

– Рыбка, – Крис хмуро оглядел гидроцикл. – Этого следовало ожидать. Уже не тоскуешь по Кошечке?

– Она навсегда останется вот тут, – понизил голос Себ, постучав кулаком по своей груди, но затем широко улыбнулся. – Теперь я могу патрулировать береговую линию. Эй, булочка, хочешь прокатиться и посмотреть на больших черепах?

Прежде чем Эбигейл успела изойтись неуемным воодушевлением, через которое Крису было бы так сложно переступить, он клацнул челюстью и процедил:

– Только через мой труп!

– Хм, – Себастьян задумчиво постучал пальцем по подбородку. – С учетом твоего бессмертия, это условие вполне осуществимо.

Флейта выглянула из окна. Ее волосы снова отрасли в длинную косу, туго заплетенную и украшенную цветами. Посветлевшие от солнца, они теперь походили на растопленную платину, нежели на золото. Все такая же хрупкая и сияющая, она вызывала у меня восхищение, уже несколько лет уживаясь один на один с Себастьяном, который по-прежнему был просто… Себастьяном.

– Эй, – громко позвала она, перегнувшись через перила. – Глэйди предсказала сегодня шторм, так что лучше перенести собрание на завтрашний вечер.

– Так и сделаем, – кивнула я и, прочистив горло, все же озвучила, переглянувшись с Крисом: – Маяк сломался.

От изумления Себ выронил гаечный ключ.

– Вы. Сломали. Маяк?!

– Он и так был сломан, – заступился за нас обоих Крис. – А ты должен был его починить, но не починил.

– Ты залил синюю канистру перед тем, как включать батарею?

Крис открыл рот, чтобы ответить, но вдруг замолчал, и я недобро покосилась на него. Себастьян выругался первым:

– Я же предупреждал тебя, Роуз! Все… Теперь ты мой должник. Я починю ваш маяк завтра, но сегодня ты должен кое-куда со мной сходить.

Я снова вернулась к ним: погрузила руки в землю, выкорчевывая сорняки и удобряя землю под избалованными розами. Закат окрасил небо в огненный пурпур. Тьма сгущалась, и ветер усиливался, предвещая обещанный Глэйди шторм. Я поставила фонарь на мраморный выступ в саду, чтобы хоть что-нибудь видеть. Вспоминая уроки Барби, на которой держалось все аграрное хозяйство Дома, я торопливо укрепляла стебли цветов, привязывая их к деревянным палкам.

В такие моменты я думала обо всем и ни о чем одновременно: покой в мыслях, отчего идеи приходят сами по себе, но не давят. Себастьян с Крисом пропали на целый вечер, и я догадывалась, что оба вернутся изрядно перебравшими бренди. За горящим окном дома сопела Эбигейл, свалившаяся без ног от усталости сразу, как мы вернулись. А я просто ухаживала за садом – и этого было достаточно.

Я ощупала гортензию: та была сухой, рассыпаясь от малейшего прикосновения. Осветив куст, увядший от июньской жары, я расстроенно поджала губы.

Ветер взвыл, и беззвучная молния разрезала небо, где было не отличить грозовые облака от самой ночи.

Меня будто поразило тоже – мощь, запертая внутри, как в ящике, на который я нацепила дюжину замков. Я огладила иссушенные цветы, и под моими пальцами лепестки снова напитывались влагой.

Взглянув на зацветшие бутоны, распустившиеся прямо в темноте, я поспешно накрыла клубни полиэтиленом, а затем пробежала мимо плодоносных деревьев, которые разрослись по всему заднему двору.

Я оглядела коттедж и, убедившись, что все окна и двери заперты, быстро понеслась вверх по тропам, сокрытым в чаще. Я надеялась успеть до первой громогласной вспышки грозы, которая разбудит весь Байрон-Бей и зальет его дождем. Мной руководило то, что я надеялась оставить на Аляске. Ловец – это не только боль и исполнение обязанностей. Ловец – это шанс изменить все к лучшему.

Молния взорвалась, и под неистовый грохот я вдруг приняла себя настоящую. Я должна быть здесь, и я должна быть собой.

Я взлетела к маяку, опережая небесную вспышку, и она осветила мне путь. Отыскав под лестницей канистру, оставленную Себастьяном, я залила ее содержимое в бак, а затем зафиксировала отлетевшее колесо. Тело двигалось по инерции, так, будто я всю жизнь проработала механиком: руки на вентиле, затем на кнопках и рычагах. Ритм, заданный взведенным механизмом – крутится, крутится, крутится.

Снова предательский скрип и искры, летящие в сумерках башни.

Я вскинула руки, на всякий случай отгораживаясь от дребезжащих деталей, но в следующую секунду глаза ослепило. Я запрокинула голову, всматриваясь в просвет лестницы.

Лампа закрутилась по часовой стрелке, пронзая ночь ярким лучом, и маяк озарил шторм, поглотивший Байрон-Бей.

По крыше застучал дождь, будто на башню вывернули ковш с водой. Я выбежала из маяка и так же ужаленно понеслась обратно к дому, поскальзываясь на расплывшейся тропинке. Я то и дело оборачивалась, любуясь делом рук своих. Победа!

Когда я снова оказалась на участке коттеджа, уже насквозь промокшая и перепачканная в размягченной земле, меня снова ослепило. То были фары мотоцикла Ducati, который Крис загонял в гараж, но бросил при виде меня.

– Где ты была?! – воскликнул он.

Он был не только мокрым до нитки, но и напуганным. Крис кинулся ко мне, затаскивая под навес крыльца, но я только смеялась, тыча пальцем в мигающий маяк. Слишком встревоженный и разозленный, чтобы заметить это сразу, Крис повернулся и застыл так на несколько мгновений. Но то был вовсе не грозовой мираж – то была реальность.

– Ты включила его?

Я кивнула, притягивая Криса к себе, чтобы отметить это поцелуем, но он тут же вскрикнул опять:

– Тебе прямо-таки приспичило сделать это накануне штормового предупреждения?! Да что с тобой не так, Джеремия? Захотелось побегать с подгоревшем от грозы задом?

Я снова засмеялась и, не дав Крису раскричаться, упрямо прильнула к нему всем телом.

– Вдохновение – вещь непредсказуемая, – шепнула я, расцеловывая его колкие щеки и подбородок, пока он не отогрелся моей нежностью и не смирился с ней.

– Ты определилась, – вдруг сказал он мне в губы и чуть отстранился, чтобы я разглядела его лукавую ухмылку. – Как я и говорил. Да здравствует ловец?

– Да здравствует, – согласилась я впервые. – Но не сегодня. Сейчас я Джейми.

Я затянула Криса в домик сразу же, как вспышка осветила крыльцо, показывая, где находится дверь. Быстро стянув друг с друга мокрые вещи, чтобы переодеться в сухие, мы… Не переоделись, задержавшись на диване в гостиной. Пальцы, исследующие созвездия родинок на его плечах. Безустанное изучение друг друга, которое он мне обещал. Его тело все еще оставалось неизведанным для меня и иногда даже оборачивалось внезапными открытиями, как это.

– Тату? – удивилась я, когда Крис, будучи сверху, оперся руками о подлокотник над моей головой, и я разглядела рисунок, до этого прижатый к телу.

Татуировка тянулась по внутренней стороне его предплечья. Покрывая всю поверхность руки до сгиба локтя, раскрытый бутон черно-белой розы еще немного блестел, воспаленный.

– Так это потребовал от тебя Себастьян в уплату долга за маяк? – спросила я, завороженно разглядывая тонкие и аккуратные линии. Невзирая на нежное происхождение розы, цветок смотрелся на Крисе поразительно мужественно. – Себ сам набил ее тебе?

– Да, – со вздохом признался Крис, морщась, когда я тронула пальцами надпись, тянущуюся вдоль края внешнего лепестка.

– А это что?

Крис смутился и не ответил, поэтому я приблизилась, читая сама.

«М». «Дж». «Э».

Я посмотрела Крису в глаза. Он зарделся, нервно хохотнув:

– Сначала Себастьян предложил мне набить банку джема, но… Кстати, теперь он хочет, чтобы и ты сделала себе такую же.

– А получить сотрясение Себастьян не хочет?

– Хм, нет, об этом он не упоминал.

Я снова погладила татуировку, а затем изловчилась и поцеловала ее отекшие контуры. Крис блаженно прикрыл глаза, и мы продолжили изучать друг друга, в этот раз непростительно и восхитительно долго. Лишь когда наверху послышался красноречивый топот, я тут же швырнула Крису шорты и судорожно натянула на себя рубашку, еще взмыленная и покрытая мурашками.

– Мама?

– Зефирка, – улыбнулась я Эбигейл, показавшейся в свете ночника с плюшевой морковкой в руках. – Тебя разбудила гроза? Иди сюда.

Она забралась на одеяло и всхлипнула. Раскат грома снова обрушился на Байрон-Бей, как пушечный обстрел. Ее дрожь быстро прошла, когда мы с Крисом зажали ее между нами в объятиях.

– Ух ты, морковка потолстела, – пожаловался он, кивая на игрушку, занявшую полдивана. Эбигейл хихикнула. – Здесь очень тесно.

Тогда Крис затащил меня на себя ради «экономии места», ухмыльнувшись. Эбигейл легла возле спинки дивана, свернувшись калачиком, и быстро уснула. От нее веяло молоком и ореховым печеньем, и этот аромат убаюкивал не хуже барабана дождя.

От очередного грохота, раздавшегося за окном и осветившего гостиную, Эби уже даже не вздрогнула.

Следующая пара недель проходила в штатном режиме: Себастьян проверил и дочинил маяк, Крис патрулировал и охотился, а я и Флей разбирались с Советом и подготовкой к вечеринке на пляже. Дом устраивал ее каждый месяц за неимением других развлечений, кроме захолустного бара.

– У тебя скоро день рождения, – промурлыкал мне на ухо Крис, помогая завязать пояс изумрудного шелкового платья, струящегося до колен. – Что тебе подарить?

– Выходной, – шутливо, но вовсе не шутя сказала я.

Вечер стоял влажный и душный, но с океана дул прохладный ветер. Высокий костер, разведенный прямо у кромки воды, был как никогда кстати. На нем жители Дома зажаривали сосиски и пекли воздушный мармелад, при виде которого Эбигейл тут же встрепенулась:

– Хочу такой!

– Я тоже, – засмеялся Эшли, несущий ее на плечах, и с моего разрешения двинулся к столу с едой и сладостями.

Я заметила Себа, пытающегося откупорить бутылку виски зубами, и ничуть не удивилась, когда он отколол себе зуб. Сжимая в пальцах пластиковый стаканчик с холодным ягодным пуншем, я разговаривала с остальными и смаковала его вкус. Брусника, вино и кубики льда – что может быть лучше? Я выпила уже третий стакан, раззадоренная весельем, когда знакомые руки повели меня в танце, затянув в толпу.

Крис прижался ко мне и выбросил наши стаканчики в урну, на что я возмущенно замычала. Его запах теперь звучал совсем по-другому – вместо мороза и хвои это были соль и акация, приглушенные жаром.

Я уткнулась носом ему в плечо.

– Боже, – шепнула я. – Благослови того, кто придумал пунш.

– Джейми… Не напейся, как в прошлый раз, пожалуйста.

Я скользнула пальцами по руке Криса, лежащей на моих бедрах, и поднялась до татуировки, открытой рукавом кофты. Почти зажившая, на ощупь она была гладкой, но я все равно чувствовала ее.

Крис наклонился ко мне, перехватывая мою руку и целуя пальцы. Губы у него были сухими и горячими, как сам Байрон-Бей. Я улыбнулась, но музыка вдруг прервалась. Вместе с ней прервалось и мое сердцебиение, когда раздался душераздирающий вопль:

– Ловец!

Я отскочила от Криса, мгновенно протрезвев при виде Кита, несущегося к нам со всех ног. Люди расступились, пропуская его. Светлые волосы торчали, слипшиеся от пота.

– Там… На площади Совета, – выдавил он, пытаясь отдышаться. – Там что-то происходит!

Жители кинулись врассыпную. Велев Эшли отвести Эби домой, я вскочила на Ducati Криса.

Когда мы достигли площади, заставленной овощными палатками, наготове уже стояли вооруженные жители. Крис устремился к Грейсу, раздающему ружья, и взял себе одно. Вместе они заняли свои позиции.

Впереди, в нескольких метрах от фонтана, пульсировало бесформенное пятно энергии, похожее на пространственный разлом. Воздух вокруг искрился, становясь плотным, тугим. Этим воздухом было невозможно дышать, но я все равно приблизилась, обходя группу Криса. Меня влекло к разлому как магнитом.

– Джем, не смей… – шепнул мне Крис, но я все равно подошла. Как только между мной и сгустком света осталась пара шагов, он вдруг извергнулся лавандовыми всполохами.

Новый импульс оказался мощнее предыдущих. Он толкнул меня в грудь, сбивая с ног, как взрывная волна. Я упала, и Крис тут же подскочил ко мне, помогая встать, а в следующий миг всех накрыло флуоресцентным куполом. Жители заохали, роняя оружие, чтобы прикрыть руками глаза и не ослепнуть.

Когда мерцание стихло, я выпрямилась и увидела два человеческих силуэта, сидящих посреди площади. Бледная шатенка, свернувшаяся на земле, хрипела, пока широкоплечий мужчина не подставил к ее рту спасительный ингалятор. Девушка втянула лекарство, и мужчина одобрительно погладил ее по спине.

– Молодец, Иветт. Все хорошо. Молодец…

У него были нерасчесанные черные локоны, вьющиеся у висков. На фоне девушки, такой слабой сейчас, он выглядел еще внушительнее. В кругу фонарей глаза у него светились – штормовые и глубокие, как ночной океан, и такие же серые.

Ружья предостерегающе щелкнули, и мужчина поднял голову. Оглядевшись, медленно и миролюбиво он положил перед собой на землю снайперскую винтовку.

– Эй, – робко улыбнулся Тото, поднимая руки так, чтобы подошедший с автоматом Кит их видел. – Я забыл, что у вас тут уже полночь. Извините, наверно…

На нем была старая джинсовая куртка Криса, в которой здесь он бы попросту спекся. Густая борода облепила половину его лица, а сам Тото выглядел возмужавшим и заматеревшим. Он явно не рассчитывал на столь горячий прием, а потому вдобавок выглядел еще и ошарашенным.

Да, это точно была куртка Криса – грубая и пропахшая травой. Я поняла это, когда стиснула ее швы пальцами, стремительно очутившись возле Тото и повиснув на его шее. Кряхтя, он рассмеялся и пригнулся ко мне, обнимая тоже.

– Привет, – улыбнулся он, найдя взглядом за моей спиной Криса, опустившего ружье, а рядом с ним Грейса, Барби и Себастьяна с Флейтой. – Я же обещал навестить вас. Как много я пропустил? Уже приручили кенгуру? Всегда мечтал на них покататься!

Я онемела от потрясения и облегчения. С плеч упала неподъемная ноша. То, что пыталась сделать я столько лет, вдруг удалось сделать ему. Мы снова встретились.

– Ух ты, – выдохнул Себастьян ошеломленно. – Я слышу где-то поблизости индийскую музыку. А где танцующие слоны?

Глядя на плачущую от радости Флейту, которая все это время не могла простить себя, я уступила место ей и остальным. Барби осторожно подняла на ноги девушку с ингалятором, которая отходила после открытого ею портала, будучи еще слишком неопытной в своем даре, чтобы миновать его последствия. Ей тут же налили пунша и усадили возле костра, а Тото, разрываемый между старыми друзьями, взглянул на меня, пялящуюся на него безотрывно.

– Мы назвали это место Домом, – прошептала я. – Так что… Добро пожаловать домой.

Я сжимала один из них в своих ладонях – белоснежную орхидею, – прежде чем бережно поместить его в короткие волосы Эбигейл. Она чихнула, стряхивая с носа пыльцу. Наблюдая за тем, как Эби с интересом и недоверием рассматривает Тото, я посмеивалась, когда Тото точно так же рассматривал ее в ответ.

– Абигаль, значит?

– Абигаль, – повторил Крис с усмешкой. – Как ее уже только не называли, но только не так.

– Эбигейл с иврита означает «радость для отца», – улыбнулся Тото.

Крис ощетинился, как делал каждый раз, когда кто-то замечал его безудержную любовь к малышке или ко мне. Он все еще рефлекторно воспринимал это в штыки, как поиск его скрытых слабостей.

– Хм, не знал об этом.

– Врешь.

Я постаралась смягчить ситуацию, хохотнув:

– А Грейс говорит, что Эби по-японски означает «креветка».

Все еще растерянный нашими рассказами о жизни в Байрон-Бей, Тото быстро отвлекся на австралийские пейзажи. Мы с Крисом переглянулись, растерянные не меньше его рассказами о Прайде.

– Значит, ты справляешься? – осторожно уточнил Крис, облокачиваясь о перила маяка, на верхушку которого мы поднялись, любуясь океаном, лежащим как на ладони. – И много прибавилось людей?

– Ты серьезно? – засмеялся Тото, сменив джинсовку на майку, под которой при каждом движении играли мышцы. – После того как все проснулись, к нам, кажется, стеклась половина Канады… Банши тоже стало вдвое больше. Теперь нас примерно поровну, но это не самое страшное по сравнению с тем, что творят преступные группировки. Сейчас с доверием и ресурсами большая напряженка…

Лицо Криса переменилось, как и мое собственное. Мы переглянулись, и тишиной, нарушаемой лишь шипением волн, можно было вколачивать гвозди.

– Процесс эволюции закончился, – вторила я голосу Франки, зазвучавшему у меня в голове.

– Значит, все спящие пробудились? – подхватил Крис.

– Только не говорите, что вы не знали…

– В Байрон-Бей не осталось спящих, – пояснила я. – Всем, что были, мы дали моей крови.

Тото устало вздохнул и помассировал брови.

– Что же… Тогда вам повезло. Люди – это проблемы. Легко скучать по человечеству, пока оно снова не постучится к вам в двери. Выключите маяк, пока не поздно. Пусть хотя бы у вас будет спокойно.

Я оглянулась на лампу, которую оставляла гореть и крутиться даже днем. От слов Тото под ложечкой тревожно засосало. Вместе мы привалились к перилам и вгляделись в океан, молча раздумывая.

Эбигейл вдруг гортанно взвизгнула, проглатывая твердые буквы:

– Рыбки! Рыбки там!

Крис обернулся и расплылся в улыбке, в отличие от Тото, который и вовсе восторженно ахнул: вдоль побережья проплывала пятерка массивных серебряных туш, выстреливая в воздух фонтанами брызг.

– Горбатые киты, – сказал Крис. – Началась миграция.

Целое семейство лениво скользило почти на поверхности океана, и я нашла рукой ладонь Криса внизу. Он сплел наши пальцы вместе, беря другой рукой Эбигейл, чтобы приподнять повыше и позволить ей разглядеть, как киты уплывают за рифы. Фонтаны, бьющие вверх, в солнечном свете походили на выстрелы из алмазов.

– Еще смешная рыбка, – взвизгнула Эби снова, ткнув пальцем немного левее.

Крис опустил ее обратно в ноги и отодвинул назад, сжав мою руку почти до боли.

Там, силясь обогнать китов, из-за линии горизонта выплыл многоярусный корабль с шафрановыми парусами.