После сильных ночных заморозков снег напоминал французский витраж. Он слепил глаза, переливаясь алмазными бусинами. Пройти столько миль после долгой отсидки в безопасных чертогах оказалась непредвиденно сложно: бедро начало ныть уже спустя пару часов беспрерывной ходьбы. Я старалась не слишком хромать и с ужасом ждала, когда идущий впереди Крис обернется и предложит взять передышку. Никакая боль не могла показаться мне страшнее перспективы пробыть с ним дольше запланированного. Предвидя это, он несся вперед так быстро, что мы с Флейтой едва поспевали за ним. С каждым шагом идея отправиться в волчье логово казалась все более безумной. Но в ней все равно было меньше безумства, чем в глазах Роуза, когда мы наконец-то достигли рыбацкого причала.

Когда-то очень давно я проезжала этот берег по пути в Фэрбенкс. Летом здесь всегда были пришвартованы лодки: рыболовные судна, катера и даже катамараны. По реке можно было быстро добраться до границы города, скоротав минимум полсуток. Здесь же Себастьян и подготовил заначку, чтобы сбежать вместе с Флей. Эта лодка была их с Крисом запасным планом на тот случай, если однажды их прижмет Прайд или банши.

Все, что оказалось на этом месте теперь, – маслянисто-черная вода, отравленная литрами слитого топлива, и испорченные посудины. На носу одной из лодок красовалась яркая синяя надпись, источающая еще совсем свежий запах аммиачной краски, – «Suce».

– Может, стоит ткнуть в него палкой? – робко сказала мне Флейта. – Франки как-то рассказывал о синдроме, когда люди умирают стоя, но не падают…

Спустя еще несколько минут предположение Флейты перестало казаться абсурдным: Крис все еще стоял на подмостках и пялился на треклятую лодку, колыхающуюся на скудных волнах. Его руки безвольно висели вдоль тела, и ничего не выдавало живых эмоций – ни сжатые кулаки, ни нахмуренные брови. Он выглядел так, будто находился уже не с нами: приоткрытый рот, отсутствующий стеклянный взор… Невзирая на его неподвижность, воздух вокруг искрился в преддверии неминуемой катастрофы.

– Так выглядел мужик из «Американского психопата» перед тем, как сорваться и начать кромсать топором всех своих друзей, – прошептала Флейта. – Не знаю, как тебя, но меня это пугает. Лучше бы он матерился или пару раз пнул эту ржавую рухлядь… Кто вообще способен на такое? – Я проследила за ее взглядом. Нефтяные лужи разъели чистую лазурь реки. – Ладно бы просто лодки испортил… Но и невинных рыбок на мучительную смерть обрек, деспот!

– Кто-то из Прайда? – пожала плечами я, и тут-то Крис заговорил. От неожиданности я даже дернулась.

– За причалом есть рыбацкий домик. Переночуем там, а наутро выдвинемся. Хм, подумать только… – Он поправил за спиной рюкзак и кинул в сторону надписи презрительный прищур. – Я почти выучил благодаря ему французский!

– Что? – зашипела Флейта мне на ухо, нетерпеливо дергая за плечо. – Я не расслышала, что он сказал? Что значит «suce»? Джейми, ну ответь!

– Я не…

– Отсоси, – перебил меня Крис, спустившись с причала в снег. – Это означает «отсоси» на французском.

– Себастьян, – ахнула Флейта, и я вторила ее противоречивым чувствам. – Не думала, что он такой… злобный.

Крис хмыкнул. Мы продолжили идти, и желудок у меня заурчал. Обернувшись к Флейте, чтобы попросить у нее хотя бы жвачку, я вдруг обнаружила ту вдалеке. Она сидела на корточках под крышей причала, где висели снасти и бумажные объявления. В углу ютилось несколько мешков с цементным порошком и старый ящик, внутрь которого Флейта с любопытством заглядывала.

– Ничего полезного… Ух ты, фейерверки! – вслух пролепетала она. – Наверно, когда-то здесь планировался грандиозный салют.

Она отряхнула брюки и, задвинув ящик обратно, поспешила догнать меня.

– Если бы о нас сейчас снимали сериал, какое название ты бы ему дала? – задумчиво спросила она, напомаживая обветренные губы жирным кремом из дорожного тюбика. – «Двое в метели, не считая убийцы, «Поворот в Анкоридж»? Думаешь, это был бы детектив с элементами мистики или просто классический хоррор?

– Ты подцепила от Себастьяна вирус трещотки? – вздохнула я. – Надо понимать, это передается через слюну…

Вдалеке показалась черепичная верхушка: высокая крыша с гребешком и навесом над крыльцом, выходящим на еще один причал. Одноэтажная рыбацкая лачуга, увешанная сосульками, выглядела угнетающе. Крис вышагивал к ней уверенно и, остановившись перед дверью, принялся копаться в замке. На небе уже зрел закат, и то полыхало, как в огне. Спустя минуту мы вошли внутрь дома, и там оказалось еще темнее, чем становилось снаружи. Флейта звонко чихнула от пыли, включив фонарик.

– Вы уверены, что здесь никто не живет? – осторожно спросила она, освещая аккуратно застеленный диван и стол, ломящийся от консервных банок.

Невзирая на клубящуюся пыль, дом и впрямь не походил на заброшенный. В гостиной пахло корицей и жженой солью, будто еще совсем недавно кто-то обедал пирогом с семгой. В кресле лежала стопка одежды, а в камине был сложен хворост. Мы все чувствовали себя такими уставшими, что эти предостережения выглядели как приглашение.

– Может, поищем другое место? – продолжила сомневаться Флейта, подвинув носком чьи-то ботинки под пуфиком.

– Кто бы здесь ни жил, он наверняка уже мертв. Никто бы не пошел разгуливать по окрестностям в ночь, – весомо заметил Крис и вальяжно бросил рюкзак прямо на пол, доставая флягу с маслом для розжига. Плеснув его в хворост, Крис саркастично добавил: – Но если вам правда так не по себе, мы можем уйти и бродить хоть до утра… Познакомимся с волками, забудем про сон и гору еды. У нас ведь и так с собой ее много, правда?

Вторя словам Криса, где-то с другого берега реки прозвучал вой. Немного помявшись, я тоже скинула свою сумку в кресло. Рядом с ней приземлился рюкзачок Флейты, ее футляр и заряженное ружье.

– Значит, решено. Остаемся, – удовлетворенно озвучил Крис и отправил почти догоревшую спичку в камин. Огонь ярко вспыхнул, и стены дома затрещали от тепла.

В желудке, оставленном сегодня без обеда, урчало. Я прошлась пальцами по этикеткам банок с консервами. Такого выбора не было даже в магазинах! Отобрав несколько, мы устроились подле камина и разделили на троих маринованные говяжьи ребрышки, а на десерт банку сгущенки. Под столом даже нашлась бутылка самогона, но сейчас было не до нее.

Уже спустя полчаса Флейта, сытая до отвала, заснула в кресле в обнимку с ружьем. Я осталась одна, задумчиво помешивая ложкой чай и упустив из виду Криса. Когда он не вернулся в гостиную ни спустя десять минут, ни спустя двадцать, я напряглась. Выбравшись из-под пледа, я бесшумно двинулась в соседнюю комнату. Приоткрытая дверь, ведущая в единственную спальню, почти не скрипнула. Я прижалась к ней лбом, подглядывая.

Крис переодевался, стянув с себя джемпер и майку. Его старая одежда была насквозь влажной, будто он успел встать в ней под душ. Крис зажег солнечный фонарь, и на рельефной спине его кожа мерцала от крупных градин пота. Он принес с собой ведро растопленного снега и брился напротив зеркала, усердно избавляясь от островков щетины. В какой-то момент, резко отшвырнув лезвие в миску, Крис задрожал и согнулся. Будто эхо от неистовой ярости, слишком долго запертой внутри и теперь просящейся наружу…

– Я здоров, если ты хочешь спросить меня об этом, – сказал он и, промокнув полотенцем лицо, повернулся. – Просто устал.

Я замялась в дверном проеме. Как долго он в курсе, что я подсматриваю за ним?

– Ты мог простудиться.

– С каких пор ты печешься обо мне?

Крис не сразу понял, как резко это прозвучало. Он всегда сходил на шепот, когда говорил со мной. Шепот тот был обходительным, липким и омерзительным… Но сейчас Крис почти огрызнулся. Такое случилось впервые. Наверное, поэтому я так растерялась, наблюдая, как сжались губы Криса, когда он осознал, что сорвалось с них.

– Подойди, – попросил он уже мягче.

Утешая себя тем, что за стенкой спит Флейта с боеготовым ружьем, я приблизилась. От Криса исходил соленый медный запах, напоминающий смешение крови и пота. Едва мне хватило ума передумать и отстраниться, как Крис перегородил мне путь и пригвоздил к платяному шкафу. Я сдавленно вскрикнула, но недостаточно громко, чтобы быть услышанной.

– Ты убьешь Себастьяна? – спросила я тихо, лишь бы спросить хоть что-нибудь и не дать ему переступить черту. – Если встретишь его…

– Почему ты спрашиваешь?

– Кажется, ты хотел доказать мне, что у меня нет причин тебя бояться, – напомнила я, облизнув пересохшие губы, и тут же пожалела о содеянном: взгляд Криса впился в них, и, кажется, он вконец перестал меня слушать. – Когда ты увидел те лодки и надпись, ты разозлился, но…

– Сдержался, хотя желал перевернуть все вверх дном? – закончил он за меня. – Выпотрошить всех, кто окажется под рукой? Отыскать Себастьяна и заставить его ползать у меня в ногах, моля о прощении? Да, так и было.

– Он всем сердцем любит тебя, – произнесла я, и взгляд Криса стал насмешливым. – Того тебя, кто является его лучшим другом. Даже слепой бы заметил эту любовь.

– Слепой заметил бы и ту ненависть, которую он питает ко мне такому, какой я есть сейчас, – хмыкнул он. – Со мной нынешним у него много незаконченных дел.

– Каких дел?

– Разных. Их множество. Его мать…

– Считает своим сыном тебя, а не Себастьяна, ты об этом?

– Ну… Почти.

Крис подавился причудливым смехом. Его пальцы, освобожденные от прочных полицейских перчаток, легли на мою шею, отрывая затылок от шкафа. Губы его походили на раскаленное стекло, гладкое и пронзающее, – именно таким ощущался этот поцелуй, когда Крис, обняв меня настолько крепко, чтобы я не смогла вырваться, приник к моему рту.

Я застыла, забыв выдохнуть проглоченный воздух. Крис надавил мне на поясницу и выгнул так, чтобы я прижалась к нему животом. Он вонзался в мои губы снова и снова, хотя я по-прежнему не отвечала. Это было совсем не так, как тогда на ферме, где он пытался взять меня силой. Теперь он не брал, а просил отдаться, и эта мольба не оставляла мне шанса.

– Пожалуйста, – выдавил он так хрипло, что я едва отличила его шепот от шороха снега за окном. – Пожалуйста… Посмотри на меня. – Я неохотно подчинилась и увидела, как тяжело Крис дышит, будто запыхавшись от бега, и как потемнели его глаза. – Я никогда не сумею стать таким, каким ты желаешь меня видеть, но во мне давно нет ничего, что не принадлежало бы тебе. Это тоже твое, Джеремия. – Он взял мою руку в свою и положил себе на грудь в области сердца. – Так дай мне взамен хоть что-то, что будет только моим.

Он снова поцеловал меня, вдавив своим телом в шкаф, и на этот раз я поцеловала его тоже.

А затем сбежала. В тот момент мне показалось это единственным выходом: воспользовавшись податливостью Криса, я вывернулась и выскочила из хозяйской спальни. Следом я собиралась выскочить и из дома, чтобы освежить голову в одиночестве, но уже на пороге гостиной в лицо мне нацелилось дуло ружья.

– Джейми, – выдавила Флейта жалобно, съежившись в кресле и испуганно взирая на мужчину, входная дверь за которым была открыта.

Он сливался с зелеными обоями кухни, стоя в охотничьей куртке и меховой шапке, нахлобученной на глаза. Внешне мужчина походил на медведя, будучи средних лет и широкой комплекции.

– Что вам нужно? – первой спросила я, вернув себе самообладание.

– Нет, не так, – покачал головой мужчина, и голос его тоже звучал по-животному низко и утробно. – Что вам нужно в моем доме?

Флейта медленно встала, держа в руке фонарь. Тусклый луч упал на сервиз и, отразившись, осветил угрюмое лицо рыболова с глубокими морщинами вокруг светлых глаз. Дулом нашего ружья он сдвинул со лба шапку и еще раз осмотрел каждого из нас, включая Криса, тихо подкравшегося из спальни.

– Мы думали, здесь никто не живет, – созналась я честно. – Остановились на ночь… Утром мы бы ушли.

– Вы конченые идиоты, если правда так решили, – хмыкнул мужчина и обвел ружьем поредевшую кучу продуктов на столе. – Или кто, по-вашему, сложил здесь все это?

– Да, мы и впрямь идиоты, – миролюбиво улыбнулась я, но вряд ли столь сложную ситуацию можно было сгладить женским очарованием.

Рыболов осторожно приблизился. В рассеянном свете фонаря он, кажется, наконец-то разглядел мое лицо.

– Ты совсем девочка. Похожа на мою дочь, которую они забрали, – прошептал мужчина. – У нее тоже были зеленые глаза.

– Кто ее забрал?

– Такие, как твой парень, который думает, будто я не вижу, что у него в руке нож.

Воцарившаяся тишина ударила под дых. Я повернула голову и взглянула на Криса, жеманно оскалившегося в ответ: в прижатой к бедру руке он действительно сжимал кухонный нож, прихваченный с фермы.

– Вы угрожаете нам нашим же оружием, – спокойно отозвался он, выступая вперед.

– А вы оккупировали мой дом, – напомнил рыболов. – Но это все не важно. Я помню тебя. – И вот ружье уже ткнулось Крису в ребра. Он даже не шелохнулся, словно привыкший. – Помню твое лицо… Ты был с ними. Я никогда не забуду тот день, когда вы забрали мою Мишель.

– Она была спящей, – мягко ответил Крис. – Она была опасна…

– Это вы так решили! – рыкнул рыболов, и его палец накрыл курок. – Вы лишили меня моей малышки, а теперь и все корабли попортили…

Флейта встрепенулась.

– Это был не он! Не мы, – затрясла головой она. – Другой человек. Извините! Нам правда жаль, но это не мы слили топливо, и уж точно не мы отняли у вас дочь.

– Верно, – мужчина глубоко вздохнул. – Именно поэтому вас я отпускаю, а вот его – нет.

– Крис…

Я смотрела на него с минуту, пытаясь понять, что нам делать. Рыболов закричал снова, веля убираться из его дома, и тогда Крис невозмутимо произнес:

– Подождите меня снаружи.

Ночь, холод и нож, который Крис сжимал с такой силой, что налились сухожилия. Безмолвие. Флейта молча схватила свой рюкзак, но тут карабин покачнулся.

– Без вещей, – строго приказал рыболов и рявкнул: – Вы забрали мое, а я – ваше. Либо так, либо никак!

– Футляр… – прошептала она, шмыгнув носом. – Я музыкант. Там моя флейта. Можно мне забрать хотя бы ее?

Мужчина озадаченно нахмурился, и Флейта едва не упала в обморок от облегчения, когда он сам схватил ее футляр и швырнул ей в руки. Благодарно кивнув, Флейта схватила с вешалки наши куртки и вытолкала меня на улицу.

Лишь когда мороз забрался под одежду и скрутил пальцы, напомнив о брошенных в доме перчатках, я пришла в себя.

– Нет, – ахнула я, вырвав запястье из ладони Флейты. – Мы не можем оставить Криса там! Если все это правда и Прайд забрал дочь того человека… Он не оставит его в живых.

– Фактически он и нас в живых не оставил, – стуча зубами, прошипела Флейта. – Он забрал все наши вещи, Джейми, и выгнал. Ночью! На Аляске! Если мы не замерзнем здесь насмерть, то все равно не доберемся до Прайда живыми. Это его великодушие, как мертвому припарка. Он обрек нас на мучительную смерть!

Волчье завывание со стороны леса заставило Флейту затихнуть. Она затопталась на месте и завертелась, прижимая футляр. Тени леса заплясали, расступились, и несколько пятен отделились от них, принимая очертания зубастых пастей и вздыбленных холок.

Мы обе попятились к дому, надеясь спрятаться от охоты, в которой были добычей.

– Они чуют нас, – поняла я и, поскользнувшись на ступеньках крыльца, упала. – Играй.

– Что?

– Играй! – повторила я уже громче, расслышав на- двигающийся голодный рев. – Доставай свою волынку и начинай играть уже что-нибудь!

В карих глазах Флейты застыло недоумение, но она бессознательно открыла футляр. Внутри он был обшит мягким голубым бархатом. Достав позолоченный инструмент, она обхватила его губами и выдохнула в зиму нежную, пронзительную мелодию.

Несколько минут ничего не происходило. Волчья стая разбрелась по холму, вынюхивая след, пока несколько животных не устремились на нас. Флейта дернулась, и мелодия сорвалась.

– Играй дальше! – вскрикнула я, и Флейта, стараясь не разрыдаться, возобновила такт.

То, что она играла, не несло смысла. Каждый раз глаза слушающего застилала фантазия Флейты – близкие люди, невиданные места, воспоминания… Сейчас же музыка была сплетена из страха – пустого, бессмысленного и беспощадного. Такая музыка не работала.

– Колыбельная! – опомнилась я. – Ты рассказывала, как играла раненому Грейсу в автобусе, чтобы он спал… Сыграй колыбельную!

Флейта запнулась, лихорадочно вспоминая ноты, и часто закивала головой. Массивный бурый волк, первым выступивший из леса, пригнулся к земле, оказавшись возле крыльца. Флейта зажмурилась и заиграла с удвоенной силой.

Грозный рык сошел на сонный зевок. Привалившись пузом к снегу, зверь оцепенел, навострив уши. Пасть сомкнулась, и широкий влажный язык вывалился наружу. Волк заскулил, а затем опрокинулся на бок и улегся.

Другой волк, белый как снег, тоже рухнул. Следом за ним свалился и третий. Будто заподозрив уловку, другие закружили вокруг дома, не осмеливаясь подступить. Они водили носом по воздуху, словно граница магии Флей была осязаемой. Мне захотелось спать, но я, отряхнувшись, пробормотала:

– Не переставай играть.

И быстро побежала к причалу, пока наваждение Морфея не забрало и меня. Флейта протестующе замычала, и мелодия зазвучала отрывисто. Спящие волки забрыкались, пытаясь подняться.

– Не останавливайся! Соберись! – крикнула я, и Флейта, затравленно жмурясь, продолжила играть.

В несколько рывков я добралась до моста, где стоял стенд со снастями. Открыв хлипкий ящик, я достала оттуда целый сверток фейерверков и, подтащив ближе к дому, расчистила небольшое пространство от снега. Озноб и тремор сделал пальцы совсем непослушными. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем мне удалось отыскать сухой фитиль и подпалить его зажигалкой. Сначала скудные и бледные, искры вдруг ударили снопом и перекинулись на все содержимое коробки. Радостно взвизгнув, я отскочила, забираясь обратно на холм в томительном ожидании.

Небо разразилось разноцветным огнем, и половина Аляски утонула в этих всполохах. Грохот прокатился по всему берегу. Мир словно взорвался – отовсюду раздался скулеж волков, разбегающихся врассыпную. Я запрокинула лицо вверх, позволяя упиваться себе красотой и не слышать, как эти раскаты поглощают и мужской крик, донесшийся из рыбацкого дома одновременно с выстрелом ружья. Тот крик звучал незнакомо, и во рту будто растеклась сладость конфеты с кислым лимонным нутром – счастье напополам с сожалением.

Я не смогла спасти рыболова. Крис спустился с холма сразу же, как расправился с ним, – ободранный и запятнанный с ног до головы чужой кровью. Для несчастного мужчины, потерявшего дочь, все было предрешено: я лишь могла пожелать ему легкой смерти, зная, на что способен Роуз один на один с тем, кто задел его самолюбие. Эта участь рано или поздно ждет и Себастьяна – я поняла это еще тогда, когда он потерял дар речи перед оскорбительными синими буквами. То был не шок… То была ненависть, ледяная и безумная, с которой однажды предстояло столкнуться и мне.

«Он не оставит его в живых». Крис Роуз не оставит в живых никого. Это факт.

Позади Криса я увидела миниатюрную фигурку, несущую в руке флейту. От навалившейся слабости я даже не испугалась, когда один из крупных волков решил напоследок отомстить добыче, посмевшей прогнать его стаю. Я успела пригнуться, погрузив пальцы в снег, когда Крис подоспел и закрыл рукой мою шею, куда метил зверь, выпрыгнувший из кустов. Вместо этого волк вонзил зубы в рукав его куртки и принялся рьяно грызть, раздирая ткань и живую плоть. Роуз даже не вскрикнул. Он забрался в пасть волка второй рукой и потянул ладони в разные стороны. Никто не убивал так, как это делал Крис, – спокойно и безразлично.

Челюсть волка хрустнула, разломанная пополам, и животное упало бездыханной тушей, сверкая внутренностями. Крис обтер капающую кровь о штанину и безучастно отвернулся, даже не чувствуя боли.

Я опустилась на колени в сугроб и заплакала. Помпезная красота и лишенная смысла смерть. Выживание и обреченность. Утрата… А затем обретение нового.

– Смотрите! – воскликнула Флейта, задрав голову.

Лавируя между лиловыми и янтарными вспышками салюта, со стороны аэропорта Анкориджа показались крылья самолетов. «Львиной доле» – гласила надпись на приближающемся вертолете, и, когда я сморгнула слезы, чтобы дочитать, Крис торжественно озвучил:

– «Львиной доле – львиный дом. Я повинуюсь этим силам».