Луч света продержался какое-то время на лице Алекса, стоящего по грудь в яме, потом переместился на гору выкопанной земли, и дальше – к перепуганной Тае. Когда глаза Алекса отошли от неожиданного ослепления, он разглядел Сургона, фигура которого выделялась на фоне ещё не окончательно почерневшего, густо-фиолетового неба.

– Я догадался взять фонарь, – повторил Сургон. – Но использовать его для поисков сокровищ Бориса Холвишева не имеет смысла: их на острове нет.

– Где же они? – спросил Алекс.

– Не знаю, – пожал плечами Сургон. – Сам хотел бы узнать. Золота твой дед наверняка припрятал немало.

– А как же послание деда потомкам семьи Холвишев? То, что находилось в тайнике бревенчатой стены?

– Никакого послания не было. Когда по фотографии я нашёл тайник, он оказался пуст. Причём, с уверенностью можно сказать – до меня не вскрывался: щели поросли в нём тем же мхом, что и стыки брёвен.

– Странно, – не поверил Алекс.

– Вот и я говорю, странно, – подтвердил Сургон. – Крестик-то на стене есть. Я было подумал, что крестик это никакой не тайный знак, а так, случайный скол, или зарубка плотника на бревне: плотники иногда делают зарубки, чтобы разобрать и собрать сруб в нужной последовательности. Но ведь тайник под крестиком нашёлся! Просто в нём ничего не было.

Алекс выбрался из ямы и вытянул за собой лопату. Сургон, посветивший было ему в глаза, опустил фонарь.

– Откуда же взялось послание? – спросил Алекс.

– Его написал я, – сказал Сургон. – В тайник положил обрывок, маленькую записку, а всё послание целиком оставил на своём столе, чтобы ты прочитал.

– Зачем?

– Мне было важно, чтобы на закате солнца в день осеннего равноденствия вы оба предстали пред Духом смерти, и предстали по собственной воле.

– Опять эти сказки про духов смерти, – скривился Алекс.

– Не такие уж это сказки, – возразил Сургон.

– И почему ты говоришь, «вы оба»?

– Потому что вас двое: ты и Таисия, и в отношении вас мы имеем некоторые планы.

Алекс вонзил лопату в землю перед собой.

– Сказать по правде, Сургон…или Сергей – не знаю, как тебя правильно называть: мне порядком надоело твоё общество. Но я подожду ещё немного, пока ты дашь исчерпывающие объяснения.

В голосе Алекса послышалась угроза.

– Охотно, – согласился Сургон. – В своё время я рассказал тебе про исседонов, в круг которых ты был принят совсем недавно. Про то, как на протяжении тысячелетий мы, исседоны, сумели сохраниться в качестве самостоятельного народа. Такому сохранению способствовала наша закрытость и приверженность древним традициям. Но помнишь ли ты, что я упоминал о реформах, к которым прибегают исседоны, стремясь приспособиться к меняющимся обстоятельствам?

– Помню, дальше, – сказал Алекс.

Сургон не обратил внимание на его нарочитую грубость.

– Одной из важнейших реформ в среде исседонов явился отказ от ритуального поедания умерших стариков.

Алекс сморщился, словно вновь ощутил во рту рвотную горечь.

– Этот ритуал, смысл которого состоял во вбирании в себя сущности старшего поколения, долгое время был очень важным для нас, но стал недостаточным. Наши старейшины пришли к заключению, что для поддержания жизнеспособности рода требуется заменить мясо старых, измученных болезнями соплеменников на мясо соплеменников молодых, и не просто молодых – а лучших из лучших: самых здоровых, умных, сильных, смелых! Заменить распадающуюся плоть – плотью крепкой, в которой ещё бьётся горячая, и что очень важно, родственная нам кровь. Вбирать в себя сущность не упадка, но роста и совершенства!

В речи Сургона послышались характерные для него ноты экзальтации.

– Данная реформа явилась величайшим переворотом в умах и традициях нашего народа, – возглашал он, – указавшая исседонам путь сохранения и развития! В самом деле: поглощение умерших стариков позволяло нам лишь воссоединиться с предками, в то время как поедание исключительных по своим достоинствам молодых людей дало возможность распределять их достоинства на весь народ! Так, если человек, которого приносят в жертву, физически силён – он делится с другими своей силой; если мудр – мудрыми становятся все; если редко подвержен болезням – и остальные реже болеют; если светел и свят – на других переходит толика святости. Но, разумеется, жертвуя наиболее достойным соплеменником, исседоны в первую очередь воздают благодарность высшим силам за своё существование!

Алекс смотрел на Сургона как на умалишённого, но тот не смущался подобного взгляда.

– Многие века в ночь, следующую за днём осеннего равноденствия, исседоны умерщвляли и поедали одного из своих братьев. Ритуал осуществлялся каждый год, и тот, кого выбирали в качестве жертвы, был несказанно горд оказаться избранным: ведь он признавался лучшим среди всех и приобретал возможность поделиться дарованными ему качествами с близкими людьми. Остающиеся жить почитали его как героя, а там, куда он уходил, приветствовали как посланника. И Всевышний Бог, дающий жизнь, и Великие Духи, следящие за жизнью, и умершие предки благоволили ему на том свете.

– Но… – продолжил за рассказчика Алекс.

– Что, но?

– Но что-то изменилось, раз ты говоришь в прошедшем времени: «умерщвляли и поедали»?

– Изменилось, – согласился Сургон. – Из века в век исседонов становилось всё меньше. И однажды мы поняли, что не можем так быстро терять цвет своего народа. Большим Кругом Старейшин было принято решение проводить жертвенные мистерии раз в три года. Но всего через сто лет и эти потери стали для нас существенны. Особенно с учётом того, что некоторые исседоны, презрев заветы предков, стали родниться с иноплеменниками и заводить «нечистых» детей.

– И тогда был принят закон «Об освящении разбавленной крови»? – догадался Алекс.

– Да! – воскликнул Сургон. – Благодаря которому мы смогли приносить в жертву детей от нечистых браков! Ибо чистых исседонов следовало беречь.

– Подожди, – произнёс Алекс, осенённый догадкой. – Мой дед Борис Холвишев был исседоном…

– Боеру Холви принадлежал к народу исседонов, – согласился Сургон.

– …Он женился на русской девушке и знал, что его ребёнка, когда он родится, могут забрать для съедения.

– Для принесения в жертву посредством ритуального поедания.

– Так вот почему Борис так долго не разрешал Вере заводить детей!

– Думаю, поэтому.

– Вот почему, когда Вера в тридцать шесть лет всё-таки забеременела, он решил бежать на другой континент!

– Боеру Холви был не лучшим представителем исседонов, – сказал Сургон. – Он думал лишь о своей семье, а не о всём народе.

– И вот почему Борис категорически запрещал детям и настоятельно не рекомендовал внукам возвращаться в Россию. Он догадывался, что закон «Об освящении разбавленной крови» вскоре распространится и на следующее поколение от «нечистых» браков.

– Так и случилось. И вот ты здесь.

– Дед опасался, что варварское племя пожрёт его семью! – воскликнул Алекс. – Если конечно, – обратил он взор на Сургона, – ты не сумасшедший и не сочиняешь небылиц.

Сургон, обдумывая слова Алекса, посветил фонарём себе в лицо, от чего оно приобрело вид страшной морды – ещё более уродливой, чем при дневном свете – и произнёс:

– Я прощаю тебе оскорбления в свой адрес, но народ исседонов настоятельно рекомендую не задевать.

– Похоже, ты веришь в то, что говоришь, – посмотрев на Сургона внимательно, констатировал Алекс, – и всё сказанное тобой – правда. Но мне плевать на тебя и твой народ! И уж, конечно, я не собираюсь становиться вашим обедом. Вы ведь, кажется, думаете, что поймали меня?

– Пока мы лишь представили вас Духу смерти.

– Ах, да! Вы поймали нас с Таей. И не жалко тебе будет отдавать на съедение свою племянницу?

– Она мне не племянница. Просто дочь погибшего вместе с женой члена нашей общины. Хотя все мы, исседоны, между собой в большей или меньшей степени родственники.

Тая затравленно посмотрела на обманувшего её «дядю».

– И как же ты собираешься нас взять? – спросил Алекс Сургона. – Помериться со мной силой?

Сургон повёл конусом жёлтого света по лесу. С десяток человек стояли у деревьев в ожидании приказа перейти к активным действиям. Луч фонаря выхватывал из темноты лица многих из тех, кого Алекс встречал в Миассе: сторожа со звериными ушами, дрожащего таксиста с красными пятнами на теле, а также якобы убитого в потасовке «орангутанга» и обоих его помощников.

– Значит, история с убийством хозяина дома тоже выдумана? – понимающе кивнул Алекс

– Единственно с целью ограничить твою чрезмерную тягу к самостоятельным перемещениям.

– Тому, кто приблизится, раскрою голову, – сухо предупредил Алекс, перехватывая лопату.

Готовые двинуться на него исседоны в нерешительности замерли.

– Мы сейчас с тобой уйдём, – сказал Алекс Тае, беря её свободной рукой и осторожно отступая назад. – Они останутся, а мы спокойно уйдём.

И едва проговорив это, почувствовал в спину укол от прилетевшей из темноты иглы.