Состояние, в котором находился Алекс, можно было назвать апатией. Лёжа в кровати, он думал о минувшем вечере без эмоций – не осуждал себя и не подбадривал и лишь морщился от неприятных ощущений в желудке и горле, вызванных чрезмерно выпитым количеством вина. Впрочем, похмелья Алекс не чувствовал: его внутренние органы, как сказал бы Сургон, находились в прекрасном тонусе. Просто ничего не хотелось.

Постучав, вошла Тая, чтобы пригласить завтракать. Он отказался. Тая сказала, что оставит завтрак на кухонном столе, а самой ей нужно в город. И ушла, ни о чём не спрашивая и не докучая присутствием. Алекс был ей за это благодарен.

Он лежал под толстым одеялом, вспоминая кособокого правителя исседонов и его острый нож. Вытащив из-под одеяла руки, Алекс оглядел подсохшие порезы, которые немного болели. Выше щиколоток, на лбу и животе саднило так же. Но раны, насколько заметил Алекс, были тщательно вымыты. Кто их обработал? Наверное, та хромая женщина с единственной грудью.

«Золотые черепа, исседоны…» – думал Алекс. Зачем он согласился на эти этнические игры? Приблизиться к решению приведшей его в Россию задачи? Но, по сути, разгадка до сих пор так же далека, как и была. А времени… И тут Алекса точно обожгло струёй колодезной воды: он сообразил, что времени, которого ещё недавно казалось в достатке, теперь совсем не осталось, ибо именно сегодня наступал указанный в записке деда день равноденствия!

Апатия слетела с Алекса вместе с одеялом, отброшенным решительной рукой. «Нашёл когда отдыхать, – ругал он себя, быстро одеваясь. – Пока я валяюсь в кровати, уходят драгоценные минуты». Он понимал, что настал период активных действий, хотя не очень понимал, каких. Необходимо было взбодриться и всё хорошенько обдумать. Энергично размявшись, Алекс проглотил завтрак и отправился в лес, чтобы, освежив голову, прийти к какому-то решению.

Кружа вокруг лаборатории, Алекс из череды мыслей, которые, вдруг проснувшись, стали теснить одна другую, вскоре выделил главную мысль, представлявшуюся ему всё более очевидной: в одиночку он не сможет справиться со своими проблемами. Не сможет по обрывку, найденному в бревенчатой стене, восстановить в полном объёме послание Бориса Холвишева, не сможет за недостатком данных провести розыски на острове Веры, а кроме того, рискует попасть в руки полиции при попытке вернуться в Соединённые Штаты. Самое разумное было – рассказать всё Сургону: о тайнике, о записке, о совершённом случайном убийстве. И, конечно, о днях рождения бабушки и деда, продолжать утаивать которые не имело смысла и выглядело уже грубостью.

Вот только бы, забеспокоился Алекс, пока от тут бродит по лесу, Сургон не ушёл в город, да ещё, как водится, на сутки, а то и двое. Тогда – катастрофа: ведь ни в следующий день равноденствия, ни в какой другой Алекс уже не сможет приехать в Россию, а улететь в США и просто передать Сургону столь важные сведения о возможных немалых семейных ценностях мог, разве что, чересчур доверчивый человек. Едва ли не бегом Алекс поспешил к заброшенной лаборатории.

К счастью, Сургон находился дома: его комната была приоткрыта. Забыв даже постучать, Алекс влетел внутрь, но хозяина не застал: висела его одежда, на заваленном бумагами столе лежал ноутбук, а сам Сургон куда-то отлучился. Алекс пересёк комнату, нервно побарабанил по столешнице пальцами и уже хотел выйти, чтобы подождать в коридоре, как вдруг заметил среди бумаг на столе торчащий уголок фотографии, которая показалась ему знакомой. Взявшись двумя пальцами, Алекс потянул уголок к себе и, когда достал фотографию полностью, в недоумении поднял брови: стоя возле бревенчатого дома, с неё улыбался кому-то Борис Холвишев.

Фотографию можно было бы счесть принадлежащей Алексу – той копией, что он привёз с собой в Россию, если бы не одно обстоятельство: на копии отсутствовал крестик, обозначающий тайную нишу, а здесь, обведённый жирной чертой, крестик располагался на своём месте – возле руки деда. Не являлась эта фотография и оригинальной, оставленной в Соединённых Штатах, поскольку та была отпечатана на матовой бумаге, а эта – на глянцевой. Вывод напрашивался сам собой: у Сургона и ранее имелся снимок Бориса Холвишева с указанием тайника в бревенчатой стене.

Алекс развернул карточку оборотной стороной. Там ровным почерком были записаны некоторые сведения: дата совершения снимка, которую Алекс раньше не знал – июль 1958 года; точный адрес дома; имя стоявшего человека – Борис Николаевич Холвишев, с указанными датой и местом рождения; а также имя «Вера» с припиской «жена» и поставленным большим знаком вопроса.

Обескуражено переворачивая карточку с одной стороны на другую, Алекс медленно понимал, что его в очередной раз обманули и продолжают дурачить до сих пор. Потрясённый этой мыслью он полез в бумаги дальше. Едва ли не сразу ему попалась раскрытая папка с заголовком «Борис Николаевич Холвишев». В ней оказались документы, собранные как о самом Борисе Холвишеве, так и о его родственниках: жене Вере, дочери Анне и двоих внуках – Алексе и Вильяме Коннелл. Алекс перебирал справки о месте жительства семьи Холвишев-Коннелл в США, о роде занятий и увлечениях каждого члена семьи, просматривал свою переписку с Сургоном. И тут натолкнулся на исписанный крупным почерком лист старой разлинованной бумаги, судя по сгибам, ранее свёрнутой.

«…руда выполнить следующее, – выхватил глаз Алекса строки из общего текста на листе. – В день равноденствия на западной стороне острова…», и так далее, те же несколько фраз, что содержались в записке, спрятанной в стене бревенчатого дома. Но если в стене Алекс нашёл только часть записки, то сейчас, похоже, держал её целиком.

Тут же лежал другой лист – белый, новый, с буквами компьютерного набора. Небольшие усилия Алексу потребовались, чтобы понять идентичность обоих текстов, рукописного и компьютерного. Печатные буквы Алекс разбирал без проблем и потому впился в них взглядом, быстро складывая в слова, а затем в предложения.

«Неважно, какого ты пола и возраста, – бормотал Алекс, проговаривая фразы для лучшего усвоения, – неважно, в какой стране живёшь и к какому народу себя причисляешь. Важно то, что по происхождению ты Холвишев, и в тебе течёт кровь моя и кровь моей жены – твоих дальних или близких дедушки и бабушки. И если это так, если нам суждено было оставить потомство, и ты по роду принадлежишь к семье Холвишевых, а сейчас читаешь моё письмо, то наверняка знаешь кое-какие подробности биографии нашей семейной пары. А не знаешь, так можешь узнать. И потому тебе не составит труда выполнить следующее.

В день равноденствия на западной стороне острова с именем моей жены, а твоей бабушки, найди точку, указанную заходящим лучом солнца, откуда видно будет единственное дерево. У того дерева вспомни дату рождения бабушки и двигайся далее. Год рождения укажет тебе количество шагов, месяц – направление движения, а день – на сколько ладоней предстоит углубиться в землю.

Из того, что найдёшь, треть возьми себе как награду за смелость и труд, а остальное раздели между всеми моими наследниками поровну. Такова моя воля. И так должно быть исполнено.

Любящий вас и пребывающий в вас

Борис Холвишев».

Та часть текста, которую Алекс извлёк из ниши в бревенчатой стене, была в компьютерном варианте подчёркнута.

Алекс опустился на стоящий рядом стул, отяжелев под грузом открывшейся правды. Так вот для чего Сургону понадобилась дата рождения бабушки Веры! Он был знаком с полным текстом записки Бориса Холвишева, чётко и подробно разъяснявшей, как найти спрятанные на острове Веры ценности, по-видимому, золото. Алексу же подсунули только «обрывок» написанного, понять что-либо из которого было невозможно. Но зачем? Чтобы убедиться, что Алекс Коннелл, прибывший из США искать дом своего деда, знает, или, по крайней мере, догадывается о наличии в стене тайника. На случай же, если внук знаком с почерком деда, отрывок был взят из настоящего послания.

Мысленно оглядывая события, связанные с поездкой в Россию, Алекс сейчас увидел их по-другому. Его водили за нос, делая это расчётливо и долго, подпитывая сомнения и играя на неведении иностранца. На самом же деле история с дедом, насколько теперь Алекс мог судить о ней, состояла в следующем.

Миасский золотоискатель Борис Холвишев, готовясь к бегству в США и не имея возможности вывезти с собой все имевшиеся ценности, закопал часть из них на находящемся рядом с городом острове Веры. Об этом с помощью фотографии и письменного послания, убранного в нишу бревенчатой стены, он сообщил своим будущим внукам. Но информация о спрятанном золоте попала в руки чужим людям – Сургону и компании, которые теперь пытаются завладеть тем, что им не принадлежит. Причины, побудившие Бориса Холвишева покинуть родину, пока оставались неизвестными, и вполне возможно, могли проясниться после извлечения клада с острова Веры.

Алекс покачал головой. Но каков этот Сургон. Да какой там Сургон – Сергей Устинов! Хотя неизвестно, является ли и это имя настоящим? Наткнувшись на старую фотографию с изображением тайного знака, заинтересовавшись ею и выяснив, кто на фотографии изображён, он давно нашёл дом Бориса Холвишева и лежавшую в тайнике записку. Это было удачей! Но пока только наполовину. Многое в записке для Сергея Устинова и его сообщников – а таковые, безусловно, имелись – оказалось понятным. Кроме главного: где именно зарыты ценности? Ведь точное их местонахождение было зашифровано в дне рождения жены Бориса – Веры. А о ней данных как раз не доставало.

Наверное, Сергей Устинов и вправду владеет поисковой фирмой, и можно только догадываться, какие усилия он предпринял для добычи необходимых сведений. Но всё было тщетно: следы Бориса Холвишева и его жены терялись.

И тут охотникам за чужим добром повезло: в интернете объявился американский внук Бориса Холвишева, Алекс Коннелл, интересовавшийся своим дедом. Позже Сергей-Сургон рассказывал Алексу отчасти правду о том, как постоянно искал потомков Бориса Холвишева и как затем вступил с Алексом в контакт. Вот только цель Сергей Устинов имел другую: выведать у внука дату рождения его бабушки, Веры Холвишевой – единственного, чего недоставало преступникам для завладения кладом. Потому что невозможно было перерыть весь каменистый остров на озере Тургояк, да ещё в охраняемой археологической зоне.

Когда с нескольких попыток заполучить от Алекса сведения не удалось – сначала в электронной переписке, а потом и в личном общении, Сергей Устинов придумал историю о принадлежности их с Алексом к народу исседонов, населявшему в древности часть Уральских гор. «Информация о каждом исседоне и его семье собирается по крупицам, – убеждал Сергей-Сургон «единоплеменника», – и ты должен поделиться со мной всем, что знаешь». Но и тут Сергея ждала неудача. А потому он устроил представление с посвящением Алекса в исседоны, хотя единственной целью «посвящения» было напоить посвящаемого алкогольными, а скорее, наркотическими напитками, помогающими развязывать язык. Да, похоже, доза, влитая в «неофита», оказалась чрезмерной.

– Ведь я оставил комнату всего на десять минут! А ты тут как тут: вошёл без спросу, да ещё влез в мои бумаги, – услышал Алекс над собой голос Сургона.

И одновременно почувствовал укол в спину между лопаток.