9
Поминовение

Написать об этом непросто. То, что вы сейчас читаете, я написал, наверное, с шестой или седьмой попытки. Я никогда пространно не высказывался о бойне в Черную пятницу, главным образом потому, что мне казалось, не мое дело говорить на эту тему. Но поскольку я, так понимаю, приближаюсь к концу пути, надо высказаться и мне.

Ужасный это был день. Знаю, вопрос это действительно спорный. Отношения американцев с огнестрельным оружием всегда были напряженными. И я это понимаю. Я родился в семье, гордившейся своими охотничьими традициями. Мне еще не исполнилось десяти лет, а я уже знал, как разбирать и чистить винтовку. Меня с детства учили обращаться с огнестрельным оружием с чрезвычайным почтением. То же относится и ко всему тому, что я приносил с охоты. Я никогда не относился к числу идиотов, охотящихся на львов в Серенгети, чтобы кому-то что-то этим доказать.

Нет, мы охотились на лосей и белок, мясо ели, шкуры дубили. Отец из костей даже делал ножи, потому что казалось правильным максимально использовать тело убитого животного. Чтобы ничто не пропадало.

Но в то же время я отношусь к огнестрельному оружию совсем не так, как житель Детройта или Чикаго.

У каждого есть мнение, и эти мнения расходятся. В том-то и дело. И вот вам мое мнение: продавать огнестрельное оружие со скидкой в утренние часы – непростительная ошибка. Скажу вам честно – я отлично помню: как-то поутру пью я кофе, читаю газету и вижу такое объявление. Первое, что пришло мне в голову: какого-то дурака обязательно подстрелят.

Это была мрачная мысль, и я ее отогнал. Приятнее иметь о людях более лестное мнение. Очень жаль, что я оказался прав. И еще прискорбней, насколько я оказался прав. Кто знал, что такое случится и затронет столько магазинов?! Кто знал, что столько народу погибнет?!

Тут-то я твердо решил и сказал, что мы больше не будем продавать огнестрельное оружие. А ведь я потратил годы на получение права продавать его, и это был единственный товар, который доставлялся нашему заказчику человеком, а не дроном и за который заказчик должен был лично расписаться.

Теперь, когда магазины розничной торговли, в которых покупатель вступает в личный контакт с продавцом, вот-вот прекратят свое существование, а мелкие магазины не способны выдерживать конкуренцию, в Соединенных Штатах производится около двадцати миллионов винтовок в год, и это число ежегодно убывает чуть меньше чем на сто тысяч. И даже при этом огнестрельное оружие действительно дорого, его цена делает его недоступным для большинства населения. Если и есть отрасль промышленности, которую я бы прикрыл без зазрения совести, то это производство оружия.

Бойня в Черную пятницу стала последним случаем массового применения огнестрельного оружия в Америке, и я счастлив, что сыграл в этом определенную роль.

Рынок диктует решения. Под этим я подразумеваю, что американцы проголосовали кошельками, приняв нас в качестве своих главных розничных поставщиков, отлично понимая, что мы не будем доставлять огнестрельное оружие к их парадным дверям по воздуху.

Повторяю еще раз, поскольку знаю, как легко неправильно истолковать сказанное: вы себе представить не можете, как горько я оплакиваю жертв побоища, но я рад, по крайней мере, что Америка наконец пришла в чувство и трезво взглянула на эту сложную проблему.

Ну и прекрасно. Давайте мы все вместе потратим несколько минут на самих себя и хорошенько задумаемся. В Облаке, как обычно, будет проводиться церемония, минута молчания, которой мы помянем тех работников, которые не смогут закончить смену. Мы прочтем имена погибших и будем почитать их память самым достойным образом, то есть усердной работой и проявлением сострадания друг к другу.

Есть еще одна вещь, о которой я хочу сказать. Признать ее непросто, но я не могу больше откладывать, поскольку сегодня, вероятно, состоится мое последнее посещение Материнского Облака. Потом я сделать это просто не смогу. Я уже сейчас едва могу говорить. Трудно удержать пищу в животе. Я стараюсь изо всех сил, но бывают дни, когда я не могу обойтись без сиделки – огромного парня по имени Рауль, который носит меня на прогулку. Так жить нельзя.

Этот день для меня особенный. Один из последних.

Моя последняя поездка в Материнское Облако. Клэр и Рей поедут со мной, и мы погуляем по территории, а затем вернемся к автобусу и поедем домой. Я буду и дальше писать, по крайней мере, постараюсь, хотя и не все написанное попадет в блог. Пока. Пришлось привлечь Молли к редактированию этого поста, она даже печатает его за меня с середины. Поздоровайся, Молли.

Пусть запись покажет, как Молли стукнула меня по руке. Она хочет, чтобы я относился к этой работе серьезно.

На всякий случай хочу поблагодарить всех вас за внимание. Хотелось бы мне до ухода познакомиться с каждым сотрудником Облака. Сейчас у меня множество желаний. Есть вещи, которые придется оставить недоделанными, но такова жизнь, не так ли?

Пожалуй, попробую сказать на прощание что-нибудь мудрое. Как будто что-то из сказанного мною может считаться мудрым. Но, знаете, я всегда следовал простому принципу: либо работа делается, либо нет, и мне нравится, когда она делается.

Если сможете сосредоточиться на этой мудрости и на своей семье, наверно, все будет в порядке.

От всего сердца спасибо вам.

Для меня было большой честью прожить эту жизнь.

Цинния положила Облачные Часы на коврик зарядного устройства и быстро оделась, как на пробежку, – тренировочные штаны и теплая пайта с капюшоном, которая должна была скрыть отсутствие часов на запястье. Одеваясь, она мысленно повторяла план. Многое в нем было неопределенно и зависело от непредсказуемых обстоятельств. Но действовать предстояло сейчас, времени на сбор дополнительных сведений не было.

Она отогнула ткань гобелена в углу потолка, забралась в открывшееся отверстие и поползла по потолку в туалет. Там было пусто. Она спрыгнула на пол и вышла в коридор. Подошел лифт. Стоявшая возле него женщина вошла в кабину, Цинния успела добежать и войти до закрывания дверей.

В лифте вошедшая женщина провела часами перед сенсорной панелью, Цинния стояла у нее за спиной, выжидая. Обе вышли на первом этаже. Цинния направилась к спортивному залу, дверь в который сама она открыть не могла. Пришлось подождать. Подошел парень с великолепной мускулатурой рук, открыл дверь и пропустил вперед Циннию, чтобы иметь возможность полюбоваться ее задом.

В зале она позанималась некоторое время с легкими гантелями. Выждав момент, когда никто не видел, положила резиновый диск весом в четыре с половиной килограмма в передний карман пайты и вышла из зала, придерживая одной рукой диск, чтобы не отвисал, и прошла по коридору в вестибюль с трамвайными путями.

Здесь был только один скучающий охранник, пожилой человек. Вероятно, все собрались в Прихожей, готовились к приему Гибсона и к церемонии. Цинния прижалась к стене так, что охранник ее не видел, и стала ждать.

Охранник обошел вестибюль, не спуская глаз с трамвая. Не очень хорошо.

Она подумала о спичках у себя в кармане, о том, чтобы поджечь урну, это позволило бы отвлечь охранника, но могло бы привлечь слишком пристальное внимание к вестибюлю. Не лучший вариант, но хоть что-то. Она уже собиралась достать спички, когда охранник воровато огляделся и направился к туалету.

Как только он скрылся, Цинния побежала к трамваю, проскользнула под барьером турникета, распласталась по платформе и, не прикасаясь к рельсу, положила резиновый диск между ним и стеной. Диск представлял собой восьмиугольник, поэтому Циннии удалось поставить его вертикально. Цинния подождала, рассчитывая, что сработает датчик, но ничего не произошло. Рельсы, вероятно, были оснащены датчиками давления, которые могли сигнализировать о присутствии посторонних предметов на пути трамвая. Диск, не прикасающийся к рельсам, должен был быть невидимым для системы и должен был затормозить движение вагона. Должен, должен, должен. Неряшливо, а Цинния терпеть не могла неряшливую работу, но неряшливо – лучше, чем ничего.

Она снова проскользнула под барьером турникета и направилась к лифту. Пока она ждала его, из туалета вышел охранник. Цинния стала, переминаясь с ноги на ногу, рассматривать схему Материнского Облака, как если бы собиралась совершить пробежку трусцой. Рельсы здесь шли прямолинейно, и на этом участке трамвай набирал скорость. Поскольку следующая остановка предполагалась в «Живи-Играя», трамвай должен был ехать довольно быстро.

Цинния подумала о Пакстоне. В момент, когда вагон заденет диск и сойдет с рельсов, Пакстон будет стоять рядом с Гибсоном. Поломанные конечности, изуродованные тела. Много крови. Она отогнала эти мысли. Сосредоточилась на деньгах, которые получит. На свободе, которую они ей предоставят. На всем том, что останется позади.

К лифту подошел мужчина, и Цинния вошла в кабину вслед за ним. Он провел часами перед сенсорной панелью, но ему был нужен не ее этаж.

– О, черт, совсем забыла! – воскликнула она и выскочила из лифта. На протяжении следующих пятнадцати минут она повторила этот трюк дважды. Наконец подошел человек, ехавший на ее этаж.

Она прошла по коридору и остановилась перед квартирой, не доходя несколько дверей до своей. Душа пела от предвкушения. Утром Цинния видела в туалете Хэдли, спросила ее, пойдет ли та на церемонию, и девушка сказала, что нет. За дверью послышалось шарканье, она отворилась. Из-под копны волос на Циннию из темноты смотрели глаза героини мультфильма.

– Можно войти? – спросила Цинния.

Хэдли кивнула и сделала шаг назад. В квартире крепко пахло немытым телом и застоявшейся едой. По стенам тянулись гирлянды елочных лампочек, но сейчас они были выключены. Окно закрывала плотная штора, так что солнечный свет едва сочился только по ее краям. Стойка была завалена мятыми пакетами от еды навынос, заполнявшими пространство между пустыми картонными коробками. Хэдли отошла к окну и села на матрац, сцепив руки и глядя на Циннию, которая стояла, опершись о стойку. Цинния уже собиралась заговорить, когда Хэдли прочистила горло.

– Я долго думала о том, что вы мне сказали в душевой, – сказала она почти шепотом. – И вы правы. Это была моя вина.

– Нет, нет, дорогая, я вовсе не то вам говорила, – сказала Цинния. – В том, что он сделал, нет вашей вины. Это он виноват. Но вы должны уметь постоять за себя. Вот что я имела в виду.

– Я последнее время плохо сплю. Иногда просыпаюсь, и мне кажется, что он здесь, со мной. – Хэдли обхватила себя руками. Она дрожала, несмотря на то, что в квартире было тепло. – Мне просто… надо выспаться. – Она посмотрела вверх. – Я хочу быть сильной. Как вы.

Цинния на время потеряла дар речи. Она не ожидала, что ей так сильно захочется обнять Хэдли, прижать к себе, погладить по голове и сказать, что все будет хорошо. Цинния не могла вспомнить, когда последний раз испытывала такое по отношению к другому человеку, что только усугубляло тяжелое впечатление. Она попыталась думать о Хэдли как о кукле, о куске пластика, который говорит, если потянуть за нитку.

Цинния нащупала в кармане небольшую коробочку.

– У меня есть то, что может помочь.

Хэдли с надеждой подняла широко раскрытые глаза. Цинния опустилась возле нее на колени и протянула ей лежащую на ладони коробочку с «Забытьём».

– Это… – начала было Хэдли, но замолчала, как будто не могла выговорить это слово.

– Будете спать как младенец, – сказала Цинния.

– Мне надо работать. После церемонии.

– Вам надо выспаться. Скажите, что заболели.

– Но мой рейтинг…

– К черту рейтинг, – сказала Цинния. – Рейтинг – всего лишь число. Ну, понизится немного, а вы потом постараетесь и добьетесь повышения. Все будет хорошо. Надо лишь отключить голову и выспаться. Поверьте мне. Вид у вас такой, будто вы сейчас на части развалитесь.

Хэдли долго смотрела на коробочку. Цинния уже стала думать, не засунуть ли «Забытьё» ей в рот насильно, но Хэдли наконец кивнула.

– Как это надо принимать?

Цинния открыла пластиковую коробочку, посмотрела на тонкие полоски пленки и сказала себе:

«Хэдли это нужно. Ей надо отключить голову и немного полетать».

Цинния сказала это настолько уверенно, что почти поверила себе.

– Просто кладете на язык, – сказала она.

– Хорошо, – сказала Хэдли. – Хорошо.

Она высунула язык, затем застенчиво спрятала его. Цинния знала, что девушка с весом Хэдли, никогда не пробовавшая наркотики, свалится и будет спать без задних ног. Цинния достала четыре пленки и протянула их Хэдли. Хэдли открыла рот, Цинния положила зеленоватые прямоугольники на язык. Девушка закрыла глаза, как будто глубоко задумалась. Цинния, поддержав за плечи, уложила ее на матрац.

Дыхание Хэдли сделалось неслышным, мышцы расслабились. Голова повернулась так, что щека касалась подушки. Цинния нащупала сонную артерию, чтобы убедиться, что девушка жива. Пульс напоминал медленные контролируемые дыхательные движения.

Цинния раздела Хэдли и взяла ее коричневую рубашку, которая оказалась маловата, но все же надеть ее удалось. Цинния подумала, не поменять ли ремешки у Облачных Часов, но они были почти одинаковые, только у Циннии фиолетовый, а у Хэдли розовый. Порывшись в одежде, Цинния нашла старую потрепанную бейсбольную кепку. Собрав волосы в конский хвост, она надела эту кепку. Посмотрелась в зеркало, висевшее на входной двери. Надела часы Хэдли. Часы запросили отпечаток пальца. Цинния взяла Хэдли за руку и приложила подушечку большого пальца к экрану. Появился улыбающийся смайлик.

Одной головной болью меньше.

Толпа собралась огромная. Стены внутри Прихожей украшали все цвета радуги. Огороженное свободное пространство вело снаружи к сцене, по этому проходу должен был проехать автобус Гибсона. Свободными также оставались трамвайные пути, по которым трамвай с Уэллсом поедет к «Живи-Играя».

Пакстон прошел по сцене. Говоря словами Дакоты, обращенные на него взгляды раздевали. Сотрудники службы охраны пробирались через толпу, но хорошо также было видно и всю картину в целом. Пакстон и сам не знал, что ищет. Все улыбались и были возбуждены.

Позади Пакстона на гигантском экране показывали все тот же ознакомительный видеофильм вперемешку со свидетельствами клиентов: люди разной этнической принадлежности рассказывали о том, насколько упростилась их жизнь благодаря деятельности Облака. Пакстон находился так близко к динамикам, что из-за помех с трудом разбирал речь.

Каждые несколько минут Пакстон поглядывал в раскрытую пасть въезда, прямоугольник ослепительно-белого света, где должен был показаться автобус. Уже скоро. Он подъедет к тыльной части сцены, и сам Гибсон выйдет из него и поднимется по лестнице. Пакстон будет среди десятка окружающих Уэллса людей. Так близко, что сможет дотянуться рукой.

В животе у Пакстона что-то сжалось и натянулось. Он снова подумал о том, чтобы выступить против этого человека. За этим моментально последует потеря работы, но болезненное воспоминание о том, как он шел на анкетирование по разрушенному городу, о том, как подавал заявление о приеме на работу, которая совершенно не соответствовала его притязаниям, все это заставляло его желать если не ответа или извинения, то признания. Чтобы узнать, что случилось, Гибсон должен был его увидеть.

– Готов? – перекрывая рев громкоговорителей, спросила вдруг появившаяся рядом Дакота.

Пакстон кивнул, не вполне понимая, что означает его кивок.

– Хорошо, – сказала Дакота и шлепнула его по спине. – Потому что вот он.

Автобус сначала показался темной точкой в белом свете, затем въехал в здание и медленно пополз по проходу в толпе, ограниченному с обеих сторон барьерами, за которыми стояла кричавшая приветствия и махавшая руками толпа.

Автобус был большой, коричнево-красный с золотой отделкой. Затемненные окна не позволяли видеть, что происходит внутри. Казалось, наружная его поверхность отполирована. Пакстон смотрел, как автобус медленно подъехал к сцене и остановился за ней. Здесь стояло с десяток сотрудников в светло-коричневой форме и десятка два охранников. Пакстону показалось, что голова у него заполнена гелием и может оторваться от тела.

В тыльной части «Облачного Бургера» Цинния прошла через двери, открывавшиеся в обе стороны. Тут находилось несколько сотрудников в зеленых рубашках, все суетились, хотя посетителей в зале не было, все ушли на церемонию. Зеленые, клацая утварью, исполняли тщательно поставленный танец вокруг безупречно чистых машин из нержавеющей стали, готовились к наплыву посетителей, который ожидался позже. Несколько человек мельком взглянули на Циннию, но не более.

Ей всегда казалось забавным распространенное мнение, что работа техника связана только с устройствами и подобной хренью. Главное – почувствовать себя техником, и вряд ли кто-то усомнится в том, что ты техник.

Цинния не собиралась задерживаться на кухне. Она оглядела все поверхности, не зная, что именно ищет в надежде найти нужное. Кухня была больше, чем она себе представляла. Сделав несколько поворотов, Цинния оказалась перед массивной отодвигающейся дверью, которая смотрелась на кухне неуместно, как инородное тело. Это и означало, что за дверью находилось то, что Цинния искала.

Из-под козырька ее кепки она слишком поздно заметила перед дверью видеокамеру. Цинния не поднимала лица, чтобы оно не зафиксировалось в записи. Рядом с дверью находилась сенсорная панель, и Цинния, произнеся про себя молитву, провела перед панелью часами.

Послышался звуковой сигнал, похожий на звон колокольчика, и диск загорелся зеленым. Цинния толкнула массивную дверь в сторону, для этого пришлось приложить усилие. За дверью находилась небольшая станция подземки с трамвайным вагоном, который был примерно в два раза меньше обычного.

Тут пахло хлоркой, которая, по-видимому, призвана была заглушить сладковатый запах гнили. В трамвае болтались расстегнутые нейлоновые ремни для закрепления поддонов. Цинния задвинула за собой дверь, прошла в переднюю часть вагона и осмотрела панель управления, которую долго рассматривать не пришлось. На ней находилось считаное число кнопок, одна из которых была подписана «Ход». В Облаке действительно любили все упрощать.

Цинния нажала на эту кнопку, и трамвай поехал сначала медленно, потом быстрее, потом понесся темными коридорами, грохоча, как грузовой лифт. Чтобы удержаться на ногах, пришлось ухватиться за поручень. Нейлоновые ремни раскачивались вокруг Циннии, и несколько раз ей пришлось уклониться, чтобы пряжка не ударила ее по ноге. Трамвай был не современный, с магнитной подвеской, а старый. Металлические колеса, скользя по металлическим рельсам темного туннеля, иногда издавали пронзительный визг, отдававшийся в ушах.

Поездка продолжалась около пяти минут, за время которых Цинния представила себе эндшпиль. Несмотря на неразбериху, которая последует за сходом трамвая с рельсов, грузовики все равно будут приезжать в Облако и уезжать из него. Так должно быть. Прекратить доставку грузов надолго не смогут. Грузовики с товарами автоматизированы, ей надо будет спрятаться на одном из них, и тогда ее вряд ли заметят.

Но Циннию не оставляло чувство, что она что-то упустила.

И она вспомнила: Хэдли. Важно было убедиться, что с Хэдли все в порядке.

Может быть, написать сообщение Пакстону. Попросить его зайти к Хэдли.

Но использовать открытый канал связи рискованно. И что она ему напишет?

«Ну, давай же думай, – сказала Цинния сама себе. – Не раскисай».

Трамвай остановился. Еще не успели открыться двери, а кожа на открытых участках лица и рук Циннии натянулась, выдыхаемый воздух образовывал облачка пара. Цинния вышла в холодильник, большое помещение, заполненное ящиками, стоящими на деревянных поддонах. Стены, отделанные металлическими листами, покрывал иней, который в углах походил на снег. Она пожалела, что не оделась теплее.

Видеокамер здесь не было. Она прошла вдоль поддонов, ища выход, и в дальнем конце помещения увидела дверь. По пути к ней Цинния открыла ящик. Внутри на восковой бумаге лежали шарики измельченной говядины. Облачные Бургеры.

Странно. Все, в том числе и пищевые продукты, поступало через Прихожую. Пакстон что-то говорил об этом. Если это здание, где происходит преобразование энергии, то почему здесь хранят говяжий фарш? Цинния считала, что Облако располагает фермами для выращивания скота, поэтому говядина здесь продавалась по доступным ценам. Может быть, пастбища находятся вне территории Облака, а то место, где она сейчас находится, лишь ближайшая к пастбищу точка доступа. Цинния не видела это место на спутниковых снимках, но, с другой стороны, она его и не искала.

Неважно. Цинния подошла к двери и открыла ее. За дверью был пустой коридор. В дальнем его конце находилась другая массивная дверь, отодвигавшаяся в сторону.

Подойдя к ней, Цинния провела часами перед сенсорным диском. Он загорелся зеленым, она открыла дверь, и в лицо ей, как океанская волна, ударила отвратительная вонь. Наполнила нос, горло, всю ее, как будто ее сунули головой в засорившийся унитаз.

Автобус остановился, двигатель умолк. Толпа, отхлынувшая назад и лишенная возможности видеть происходящее, стала скандировать, сначала медленно, нестройно, но потом все более громко:

– Гиб-сон.

– Гиб-сон.

– ГИБ-СОН!

Там и сям в толпе виднелись люди с плакатами, написанными от руки черным маркером.

Пакстон стоял на своем посту в верхней части сцены и смотрел в толпу, все ли спокойно. Он не мог видеть дверь автобуса, но видел, что возле нее происходит какое-то движение. Люди пропадали из виду и появлялись снова, двигались туда- сюда.

Пакстону пришлось посмотреть вниз, чтобы убедиться, что он по-прежнему стоит на сцене. Что не улетел.

Ноги стояли на полу. Он никуда не улетел. Стоит на месте.

Он поднял взгляд и увидел лицо человека, которого ждал.

Перед ним стоял Гибсон Уэллс.

Со всех сторон его окружали телохранители. Они шли, расставив руки, как будто хотели поймать Гибсона. Уэллс оказался меньше, чем его представлял себе Пакстон. Человек, так сильно изменивший мир, придавший ему новую форму, казалось, должен быть больше.

На экране над толпой появился Гибсон, но живой он едва походил на свое изображение, рак иссушил его. Редевшие волосы, которые были у него на экране, теперь совершенно выпали, и в свете огней блестела лысина. На шее образовались складки кожи. Глубокие морщины избороздили лицо. Он шел, волоча ноги. Гибсон улыбнулся и помахал собравшимся. По-видимому, это потребовало от него титанического усилия. Как будто в любой момент он мог рассыпаться в пыль, и не рассыпался только благодаря усилиям воли.

Позади Гибсона шли несколько человек. Рядом маячил высокий мускулистый латиноамериканец. Пакстон узнал Клэр, хоть волосы у нее были не ярко-алые, как в видеофильме, а блекло-красного цвета. Еще одного мужчину, находившегося рядом с Гибсоном, можно было принять за Рея Карсона. Дакота еще прежде дала указание присматривать за «полузащитником». Это было удачное прозвище. Карсон имел густые брови, смятые под лысой головой, широкие плечи, намечавшийся живот. Вид у него сейчас был недовольный, но, казалось, это его обычное состояние.

Гибсон Уэллс, самый богатый и могущественный человек в мире, подошел к лестнице, ведущей на трибуну, ища опоры, положил руку на перила, посмотрел вверх и встретился взглядом с Пакстоном.

Цинния выплеснула содержимое желудка на рельефный металлический пол и перевела дух. Блевотина с комками пищи стекала в желоб, тянувшийся вдоль прохода. Она заставила себя встать. Едва она приняла вертикальное положение, ее снова вырвало. Она увидела кислородные маски, свисавшие с крюков на стене, схватила маску и сделала глубокий вдох. Внутри маски пахло резиной и ее рвотой, но также карамельными палочками. Отчего было только хуже. Цинния терпеть не могла карамельные палочки.

Через стекла маски она видела окружающее в немного искаженном виде, но все же нашла еще одну дверь в конце коридора. К этой же двери шла худощавая женщина в розовой рубашке поло. Цинния приостановилась, но снова пошла дальше, не желая производить впечатление человека, которого застали там, где ему быть не следует. Обе они прошли в коридор, и Цинния посторонилась, давая женщине дорогу. Та кивнула и пошла дальше.

Розовая. Цинния никогда не видела в Облаке розовых рубашек поло.

Она прошла еще несколькими коридорами, чувствуя себя так, будто находится внутри корабля. Дугообразные коридоры без окон, трубы, тянущиеся вдоль стен. Она нашла еще одну дверь и подумала, что она откроется в очередной коридор и что лучше бы вернуться и поискать другой вход, но за дверью оказалась большая лаборатория. Рабочие места перед экранами компьютеров, гудящие машины, огоньки. Огоньки повсюду. В этом помещении был второй уровень – стеклянный бокс, к которому вела лестница. Внутри бокса были видны столы, за которыми люди в лабораторных халатах что-то делали с трубками и контейнерами, содержавшими жидкость.

На первом же уровне, где находилась Цинния, суетилось несколько человек без масок. Цинния сняла маску и повесила на свободный крючок на стене. Во рту все еще оставался вкус рвоты. В помещении стоял приятный запах, показавшийся искусственным, как будто воздух здесь специальным образом обрабатывают. Она прошла по помещению. Несколько работавших здесь людей в белых, но большей частью розовых рубашках поглядывали на нее, некоторые даже задерживались на ее лице взглядом, как бы пытаясь вспомнить, кто это, но затем сразу возвращались к своим занятиям.

От этих взглядов Цинния занервничала. Заметив дверь, она подумала, что за ней начнется еще один коридор. Но там находилась маленькая комната, в которой она застала склонившегося над микроскопом худощавого мужчину, выходца из Азии, с иссиня-черными волосами на пробор. Он поднял взгляд, увидел ее коричневую рубашку и покачал головой.

– Я не вызывал техника. – Он вернулся было к микроскопу, но снова обернулся к Циннии. – Знаете, вам здесь нельзя находиться.

Циннии не понравился его тон, ей показалось, что он может донести. Движимая инстинктом, она сделала выпад и толкнула мужчину на стол. Микроскоп опрокинулся. Цинния огляделась по сторонам, чтобы убедиться, что здесь нет камер и свидетелей.

– Что вы, черт возьми, делаете? – сказал мужчина дрожащим голосом.

Цинния не знала, как ответить. Ей все еще было не по себе от запаха в коридоре. Мужчина, оказавшийся под ней, попытался высвободиться, но вскоре прекратил сопротивление.

– Где мы находимся? – спросила Цинния. – Что это?

Мужчина изогнул шею и посмотрел на нее.

– Вы… не знаете?

– Что не знаю?

– Ничего. Это ничего. Это просто… здесь происходит преобразование. Вам нельзя здесь находиться.

– Преобразование. Преобразование чего?

Мужчина молчал, и Цинния слегка сдавила ему горло.

– Отходов, – едва выговорил он.

Она подумала о первой комнате. Полуфабрикаты бургеров. Сознание Циннии вдруг погасло, а затем заполнилось беззвучным криком.

– Что?

– Слушайте, они нам поклялись, так? Они поклялись, что вы никогда не сможете попробовать этого. Они совершенно безвредны.

Постепенно в сознании Циннии возникло изображение.

– Попробовать что?

– Мы выделяем белок, – сказал мужчина, как будто надеясь, что бессвязность слов сможет спасти его. – Бактерии создают белок, мы просто извлекаем его и обрабатываем аммиаком, чтобы стерилизовать. Красители изготавливаются из пшеницы, сои и свеклы. Клянусь вам, это белок с низким содержанием жира. Абсолютно чистый.

Она знала ответ, но все же спросила:

– Где этот белок с низким содержанием жира?

Молчание. Затем шепот:

– В Облачных Бургерах.

Цинния думала, что желудок у нее уже пуст, но она ошибалась. Она отвернулась и извергла из себя на пол тонкую струйку желчи. Вспомнила о бесчисленных Облачных Бургерах, съеденных за время пребывания в Материнском Облаке. Хотелось блевать, пока в животе остается хоть что-то. Пока есть живот.

– Хотите сказать, что говядина – просто преобразованное человеческое дерьмо? – спросила она.

– Если разобраться с научной стороной дела, это не так уж плохо, – сказал он. – Я… Я сам их ем. Клянусь вам.

Тут он солгал. Цинния между тем старалась дышать носом и не думать о шипящем на сковородах коричневом мясе. Как часто она заходила в Облачный Бургер? Дважды в неделю? Трижды? Хотелось пробить кулаком затылок этому человеку, но Цинния воздержалась. Его вины в этом не было.

Или все-таки была? Он соучастник.

Цинния отогнала эту мысль.

– Розовые рубашки. Кто их носит? Я никогда не видела розовых рубашек в общежитиях.

– Мы… занятые на переработке живут в особом здании.

– Как совершенно отдельная категория сотрудников?

– Нас всего несколько сотен. В большинство зданий нам вход запрещен, да. Наш труд оплачивается лучше, чем труд остальных. Лучше… Квартиры лучше. На нас тратят много.

Цинния отпустила его, но оставалась между ним и дверью. Он поднял руки и отошел в дальнюю часть комнаты, напрасно ища защиты или убежища. Цинния оглядела комнату в поисках чего-нибудь, чем можно было бы его связать. Голова у нее шла кругом, она пыталась осознать новые сведения.

Она заставила себя задуматься, нельзя ли извлечь выгоду из такого положения дел. Если цель ее работодателей – разрушить Облако, полученные сведения заслуживают солидного вознаграждения. Вероятно, обнародование таких сведений выполнит ее задачу вместо нее. Откуда бы ни бралась энергия для функционирования Облака, ничто не может быть хуже бургеров из человеческого дерьма.

Об этом следовало думать именно как о ценном козыре. Это помогло ей отогнать мысли о том, сколько Облачных Бургеров она съела.

Об их жирности.

Ее передернуло.

– Скажи, как мне отсюда пробраться в здание, где происходит преобразование энергии, – сказала Цинния этому человеку, который поднял руки, чтобы защитить лицо.

Гибсон остановился, как бы собираясь с духом для подъема на сцену, где стоял Пакстон. Между ними на восьми ступеньках сейчас никого не было. Все толпились за Гибсоном, предоставив ему возможность подняться первым. Пакстон должен был встретить Гибсона на сцене.

Пакстону вдруг вспомнился первый его день в должности главного исполнительного директора «Идеального яйца». Он заполнял кучу бумаг для получения патента, для функционирования предприятия, сидел за столом, он был один, он боялся, но он был свободен. Ему не надо было больше просыпаться в шесть пятнадцать утра, ехать полтора часа, чтобы целый день ходить по тюремным коридорам под крики, рыдания и зубовный скрежет заключенных.

Гибсон занес ногу над первой ступенькой и опустил голову, сосредоточился. Кто-то протянул руку, желая ему помочь, – Пакстон не видел, чья это рука, но Гибсон оттолкнул ее.

При изготовлении первого «Идеального яйца», официально предназначенного для продажи, трехмерный принтер сломался. Пробные яйца получались хорошо, но Пакстон поменял калибровку, и принтер вдруг остановился, обработав треть пластиковой заготовки так, что получилась лишь верхушка яйцеобразного контейнера. В этот момент Пакстон понял, что совершил ошибку.

Гибсон уже находился на середине лестницы. Самый могущественный человек в мире. Руки у него дрожали. Стоя рядом, Пакстон видел желтоватый оттенок кожи Уэллса. Шею, тыльные стороны кистей рук и неприкрытые одеждой предплечья покрывали коричневые пятна.

Пакстон почувствовал судорожное подергивание в ногах. Хотелось убежать. Хотелось ударить ногой и спустить Гибсона с лестницы. Хотелось схватить его, встряхнуть и спросить:

«Знаешь ли ты, кто я? Видишь меня?»

Гибсон, тяжело дыша, поднялся на сцену, выдохнул и опустил голову. Пакстон сделал шаг назад, уступая Уэллсу дорогу, и тут Гибсон взглянул на него. У него были глаза молодого человека. В них, помимо всего прочего, была жизнь. Энергия. Так вы смотрите на человека, видите беспрестанно вращающиеся колеса и думаете, когда же они останавливаются.

Гибсон улыбнулся, кивнул и сказал:

– И как же вас зовут, молодой человек? – И протянул свою узловатую руку.

Пакстон схватил ее. Непроизвольный рефлекс. Вежливость. Они пожали друг другу руки, ладонь Гибсона была холодной и влажной.

– Пакстон… сэр.

– Пожалуйста, Пакстон, зови меня Гибсоном. Скажи, как тебе нравится работа в Облаке.

– Я… – На мгновение сердце в груди Пакстона остановилось. Он сознавал это. Оно действительно остановилось. Но затем забилось снова. Он попытался сказать то, что намеревался, но слова застряли в горле.

Наконец Пакстон вымолвил:

– Мне здесь нравится, сэр.

– Молодец, – сказал Гибсон, кивая. Он обошел Пакстона и направился к микрофону. Приветственные крики толпы слились в рев, подобный реву водопада, и рядом с Пакстоном появилась Дакота, прижалась к нему, и он ощутил ухом ее горячее дыхание.

– Не могу поверить, он пожал тебе руку! – едва слышно прокричала она.

Пакстон стоял, глядя на свои ботинки. Замер на месте. Замер во времени. Крик в его голове был громче крика толпы.

Цинния вышла из трамвая, ходившего между тремя зданиями, где осуществлялось преобразование, и вошла в здание, где преобразовывалась энергия. Она по-прежнему старалась не думать об Облачных Бургерах, как, вероятно, не сможет думать о них до конца жизни.

Пол вестибюля, как и в других зданиях Облака, был из полированного бетона. Настенные экраны показывали рекламу и свидетельства клиентов Облака. Отсюда начинались коридоры, ведущие вглубь здания.

Здесь никого не было.

Большинство помещений, в которых за сегодняшний день успела побывать Цинния, были безлюдны, но здесь это безлюдье ощущалось как-то особо. Что-то в нем было. Она не могла понять, что именно. Возможно, это имело отношение к тому, что она наконец оказалась здесь, над бездной.

В дальнем конце помещения стоял небольшой столик, за ним сидела привлекательная молодая женщина в голубой рубашке, с волосами, собранными на затылке в округлую массу, называемую в народе «вошкин домик», и в очках с толстой красной оправой. Женщина читала книжку в бумажной обложке.

Цинния пошла к столу. Подошвы кроссовок поскрипывали, и этот скрип эхом отражался от стен. Когда Цинния приблизилась, женщина оторвалась от чтения, и Цинния увидела, что она читает потрепанную книжку Сью Графтон «„А“ означает алиби».

– Хорошая книжка, – сказала Цинния.

Женщина посмотрела на нее искоса, как будто растерявшись, как будто Циннии нельзя было здесь находиться. Цинния занервничала и стала лихорадочно перебирать в уме возможные предлоги для посещения здания, но женщина вдруг улыбнулась.

– Читаю их все по пять или шесть раз. Начинаю по алфавиту. Их так много, что когда начинаю перечитывать очередную книжку, уже не помню, кто что сделал.

– Но это и хорошо, верно? – сказала Цинния. – Для вас все как будто в первый раз.

– Гм. – Женщина прижала раскрытую книжку к своей большой груди. – Чем могу вам помочь, дорогая?

– Знаете, мне надо поговорить тут с одним человеком.

Глаза женщины сузились, и Циннии показалось, что, сказав это, она совершила ошибку.

– С кем именно?

– С Тимом.

– Тим…

– Фамилию не помню. Какая-то польская. Одни согласные.

Женщина уставилась на Циннию, уголки рта опустились вниз. Она положила книжку на стол, поднесла часы ко рту и нажала кнопку на их корпусе сбоку.

– У нас ситуация в отделе преобразования энергии.

Цинния бросилась вперед и схватила женщину за руку.

– Эй, – закричала та, и книжка упала на пол. Цинния ухватилась поудобней и уложила женщину на пол.

– Что это, по-вашему, вы делаете?! – воскликнула женщина.

– Извините, – сказала Цинния, доставая из кармана коробочку с «Забытьем». Удерживая женщину одной рукой, она открыла коробочку другой, вытащила кусочек пленки и, когда женщина стала звать на помощь, вложила полоску ей в рот. Женщина прикусила палец Циннии, но через мгновение обмякла.

Цинния подождала, не будет ли ответа от Облачных Часов. Ответа не последовало. Хорошо. Вероятно, все заняты праздником.

Затем часы ожили.

– Какого рода ситуация?

Цинния распрямилась и сорвалась с места.

– Спасибо. Спасибо.

Гибсон повторил это раз десять, пытаясь успокоить толпу, не дававшую ему начать речь. С Пакстоном он говорил дрожащим голосом, но сейчас, перед микрофоном, перед собравшимися, у него, видимо, открылось второе дыхание. В голосе появились властные нотки. Он заряжался энергией от толпы.

– Большое вам спасибо за теплый прием, – сказал он, когда аплодисменты стихли. – Слушайте, я должен быть с вами честен. Я не могу говорить долго. Но я просто хотел приехать сюда и поблагодарить. От всей души. Для меня было большой честью выстроить это Материнское Облако, и, поверьте, это большое счастье видеть здесь столько улыбающихся лиц. Это… – Он помолчал и продолжал уже более хриплым голосом: – Это примиряет. Это действительно примиряет. Я сяду там… – Он указал на ряд стульев, приготовленных для него и сопровождающих, – пока будут читать имена. И потом перед отъездом хочу тут немного погулять. Сейчас особое и очень важное время, мы должны вспомнить о том, как нам повезло: ведь мы можем быть здесь все вместе, – говоря это, он взглянул на Карсона и на дочь. – Как нам повезло, что мы живы.

Гибсон поднял руку, и толпа снова заревела. Он подошел к стульям. Сопровождающие уже стояли возле них, но никто не садился: ждали, когда сядет он. Гибсон тяжело рухнул на стул. Женщина в белой рубашке поло подошла к микрофону. Толпа затихла. Женщина стала читать имена.

Пакстон почувствовал тяжесть в груди. Так всегда бывало в этот день. Бойня в Черную пятницу ощущалась одновременно и как реальность, и как выдумка. Забыть было легко, хотя постоянно говорили, что забывать нельзя. И не то чтобы эти события забывали, но память о них стала фоновым шумом жизни. Пакстон помнил, как события Черной пятницы показывали в новостях. Тела жертв. Кровь на белом линолеуме под лампами дневного света. Но эти события стали частью ландшафта. Частью истории, и, как все в истории, со временем они стали покрываться пылью.

Такие дни, как сегодня, позволяли стереть эту пыль и хорошенько рассмотреть то, что находится под ней. Прежде всего, вспомнить то, что придало этим событиям такое значение. Пакстон хотел бы выключить эти мысли. Подумать о чем-нибудь другом. Но не мог. Так он и стоял, сложив руки и опустив голову.

Столько времени прошло, а он все еще помнил некоторые из этих имен.

По окончании церемонии Гибсон и сопровождавшие поднялись с мест и, потоптавшись немного возле стульев, направились к лестнице со сцены и далее к трамвайному вагону, который должен был провезти их по территории Материнского Облака. На этот раз Гибсон позволил Клэр помочь себе спуститься по лестнице.

Карсон ушел со сцены последним. Перед этим он осмотрел толпу, сжимая и разжимая кулак. Дошло до того, что Пакстон, опасаясь, что Карсон задержит отправление трамвая, подошел к нему сзади и спросил:

– Что-то не так, сэр?

Карсон покачал головой:

– Нет-нет, ничего.

Он помахал толпе и, избегая взгляда Пакстона, пошел к лестнице.

Гибсон, оказавшись в огороженном проходе, то и дело останавливался, подходил к ограде, пожимал руки толпившимся здесь людям и улыбался. Пакстон находился у него за спиной. Гибсон наклонялся и прикладывал ладонь к уху, чтобы расслышать, что ему говорят. От этого его свита нервничала, как будто Гибсон подходил к стае диких собак с сочной вырезкой в руках. Сопровождающие переглядывались, подходили поближе, кто-то как будто собирался стать между Гибсоном и толпой, но затем отступал, опасаясь вызвать неудовольствие.

Несколько раз Гибсон поворачивался к Клэр и жестами призывал ее подойти к нему поближе. Но ее, видимо, вполне устраивало место в сторонке – левая рука свисала вдоль туловища, правая держала левую за локоть. Первые несколько раз Гибсон улыбнулся, но потом это стало его раздражать. По лицу это было незаметно, только ладонь, которой он дружелюбно махал толпе, превратилась в лезвие, рассекающее воздух.

Наконец Клэр подошла к Уэллсу, стала пожимать руки, улыбаться и кивать, как делают, желая показать говорящему, что внимательно его слушают. При каждом удобном случае Клэр обхватывала локоть левой руки правой, тогда как Гибсон едва не слился с толпой, он тянулся через барьер все дальше и дальше, стремясь пожать как можно больше рук, и все это время улыбка, как солнце, освещала его лицо.

Гибсон подошел к трамвайной платформе, и в это время телефон Пакстона зажужжал. Он инстинктивно потянулся к карману, но вспомнил, что, по инструкции, не должен читать сообщения. Что бы то ни было, неважно.

Но телефон зажужжал снова.

К этому времени Пакстон находился позади свиты Гибсона, все глаза были устремлены вперед. Даже глаза Дакоты и Добса. Поскольку на Пакстона никто не смотрел, он отвернулся всем телом, вытащил из кармана телефон ровно настолько, насколько это было необходимо, чтобы увидеть экран, и обнаружил сообщение от Циннии:

Затем:

Цинния пробежала по коридорам, заглядывая в кабинеты и туалеты, осматривая комнаты, в которых располагались серверы, и не увидела ни одного человека. Ни одного человека во всем здании, и, более того, здесь стояла именно такая тишина, какая, по ее представлениям, должна быть на луне.

Неудивительно, что она показалась подозрительной женщине, сидевшей в вестибюле: Цинния хотела повидать человека там, где людей не было.

Тут не только не было людей, все оборудование стояло выключенным. Несколько раз Цинния останавливалась у компьютера или у серверов, ища мигающие огоньки, но не находила ни одного. Она прикасалась ладонью к приборам, ожидая почувствовать тепло или вибрацию, но все было мертво и холодно.

Она понимала, что большая часть сотрудников ушла на церемонию, но хоть кто-то должен же был здесь оставаться. Материнское Облако – не кофе-машина, нельзя уйти и оставить ее делать свое дело. Всех как будто похитили с рабочих мест. Все открыто, некоторые двери оставлены полуприкрытыми. Чем дальше от входа, тем быстрее она бежала, надеясь убежать от страха, бурлившего у нее в животе.

И все же, несмотря на полное безлюдье, Цинния что-то чувствовала. Статическое поле в воздухе, которое ощущалось так, будто муравьи бегают по коже. Ее тянуло все дальше от входа в здание. Перед ней оказалась широкая лестница, она по ней спустилась. То, что ее тянуло, казалось, находится под ней.

Спускаясь по лестнице, она вспомнила о Пакстоне.

Если все пойдет по плану, вскоре Гибсон со свитой сядут в трамвай. Трамвай налетит на диск, сойдет с рельсов, многие будут травмированы или погибнут. В том числе Пакстон. Цинния представила себе, как это будет. Тела. Кровь. Он, весь изломанный, в самой гуще, его глуповатое лицо разорвано.

Цинния отодвинула в сторону эту картину, стараясь не обращать внимания на тихий писк и-и-и-и-и-и в ухе. Кто такой Пакстон? Какой-то парень. Какая кому разница? Люди смертны. Они умирают. Это просто кожно-мускульные мешки с начинкой. Благодаря этой начинке они двигаются и говорят. Но, в конце концов, это всего лишь мясо.

И вообще в мире людей слишком много. Перенаселение привело их в это Облако, откуда они даже не могут выбраться, так что определенное сокращение численности населения не такая уж ужасная вещь. Кожно-мускульных мешков, выделяющих двуокись углерода и потребляющих ресурсы, станет чуть поменьше.

Кожа у нее зудела. Цинния остановилась. Волоски на коже встали дыбом. Она близка. Она не знала, к чему, но чувствовала это. Гудение.

Перед ней находилась металлическая дверь с большим колесом посередине. Цинния подбежала и провела запястьем перед панелью доступа.

Красный.

Она попробовала еще раз. Красный.

Может быть, коричневые не имеют сюда доступа. Вероятно, сюда уже направляются охранники. Каким именно образом она облажалась? Этого она не знала, но, независимо от этого, время поджимало. Она отклонила корпус назад и ударила пяткой по панели так сильно, что почувствовала удар всей ногой. Раз, другой. После пятого удара диск вывалился из стены и повис на цветных проводах.

Прощай, тонкая игра. Она стала переподключать провода. После третьего удара током диск загорелся зеленым. Цинния повернула колесо, дверь приоткрылась. Она снова подумала о Пакстоне.

Вспомнила, как он обнимал ее.

Как спрашивал о прошедшем дне и с интересом слушал.

Он был словно пара домашних шлепанцев и одеяло.

– Вашу мать, – сказала Цинния. – Вашу мать.

Она ударила ладонью по двери.

Достала телефон. Нашла последнее его текстовое сообщение и набрала:

Отправить.

Затем:

Телефон издал подобие свиста, и Цинния почувствовала такое облегчение, будто несла на плече мешок с песком и сейчас поставила его на землю. Вероятно, она совершила ошибку, но можно было надеяться, что это хорошая ошибка.

Пакстон уставился на экран телефона. В это время Гибсон и сопровождающие по очереди заходили в вагон. Когда вошли все, в вагоне стало тесно. Все смеялись, как будто это игра для взрослых. Сколько человек может втиснуться в вагон? Независимо от того, сколько народу уже набилось, толпившиеся в дверях приглашали войти тех, кто еще оставался на платформе.

Дакота, стоявшая возле трамвая, посмотрела на Пакстона и нахмурилась. Потом брови поползли вверх и губы скривились – она заметила у него в руке телефон. Она повернулась к Пакстону и сжала кулаки.

Что это значит?

Почему Цинния не хочет, чтобы он вошел в трамвай?

Дакота опустила руку вниз, чтобы никто не заметил, и сделала жест Пакстону. Он не понял: то ли она хотела, чтобы он подошел, то ли чтобы убрал телефон.

Мысль глупая, но Пакстон подумал: текстовое сообщение имеет тон. Тон отчаяния? Страха? Он не понимал, как сообщение может иметь тон, но оно его имело. Цинния о нем беспокоилась. Почему она может о нем беспокоиться?

Сказано было не входить в трамвай, как будто с трамваем что-то неладно.

Дакота шла к Пакстону, поднимая руки, как бы собираясь забрать у него телефон. Он уже собирался спросить об этом, но, похоже, посадка в трамвай закончилась, все были довольны количеством поместившихся людей, и трамвай был готов к отправлению.

– Подождите, – сказал Пакстон.

– Что, твою мать, с тобой такое? – сказала Дакота.

– Стойте! – сказал Пакстон, прошел мимо нее и махнул у открытой двери, за которой в салоне трамвая, кивая толпе, стояли люди.

Все в вагоне растерянно переглянулись.

Все, кроме Карсона. Он встретился взглядом с Пакстоном, и его лицо сморщилось, как будто он пытался сосчитать что-то в уме. Глаза Карсона расширились, челюсть отвисла, лицо покраснело, и он стал поспешно пробираться к выходу, крича на мешавших ему людей, как будто спасался с тонущего корабля.

На Циннию пахнуло холодом. Здесь было холоднее, чем в холодильном помещении. Холод, обжигавший слизистую носа. За дверью находилась большая прямоугольная в плане комната с потолком на уровне по крайней мере четвертого этажа. По бетонным стенам тянулись металлические лестницы и балконы.

Эта комната тоже была пуста, если не считать ящика, размером и формой напоминавшего холодильник, который стоял точно посередине пола.

Цинния вошла в комнату. Казалось, стены здесь пульсировали, издавая гудение. Пол под ногами был неровный и растрескавшийся. Прежде здесь стояли станки, крупные станки. Пятна машинного масла меняли цвет бетона. Желоба, царапины и выбоины в полу позволяли судить, в каком направлении вытаскивали эти станки.

Все это не имело значения, поскольку теперь у комнаты было совсем иное предназначение. В углу, ожидая монтажа, лежали разобранные леса, мотки проволоки и металлические скобы.

Холодильник был металлически-серый. Цинния медленно пошла к нему, ожидая срабатывания сигнализации или падения на себя чего-нибудь сверху, готовясь к тому, что вдруг потеряет сознание, но ничего не произошло. Только температура воздуха изменилась. Он как будто стал еще холоднее, но, как ни странно, и более влажным.

Она подошла к «холодильнику» и прикоснулась к нему пальцами. Он был так холоден, что обжег кожу. В его боку было окошко, внутреннюю поверхность которого покрывал иней.

Неужели эта штука дает энергию для Облака?

Голова у Циннии закружилась. Нет, не может быть. Облако – целый город, а этот аппарат мог поместиться в кузове пикапа.

Дрожащими руками она достала из кармана телефон и стала делать снимки. Она сфотографировала каждую сторону «холодильника». Стены и полы. Строительные материалы в углу. Стены и потолок. Сфотографировала даже оконце в боку «холодильника», хотя за ним ничего не было видно. Из-за дрожания рук и большого пальца, случайно закрывавшего объектив, ей пришлось кое-что переснимать. Она щелкала и щелкала затвором, надеясь, что снятого будет достаточно.

Покончив со съемкой, Цинния попятилась из комнаты и в конце длинного коридора увидела открывшуюся дверь и мелькнувшую розовую рубашку. Убедившись, что телефон хорошо лежит на дне кармана, она побежала по другому коридору, ища выход.

Вскоре Цинния оказалась в длинной комнате с изогнутыми стенами. Вдоль правой стены располагались рабочие места, отгороженные друг от друга и от коридора матовыми стеклами. Она находилась у наружной стены здания. Можно было взять стул, разбить им окно, но тогда она бы оказалась удобной мишенью на открытом пространстве. И это даже при том, что окно расположено невысоко над землей и ей удастся благополучно спрыгнуть.

Нет, надо отыскать дорогу к трамвайному вагону. Но о ее присутствии в здании уже знали. У вагонов будут ждать или узнают, что она направляется к ним. Она попыталась восстановить в памяти карту: нет ли тут чего-то такого, чем можно воспользоваться как выходом?

Может быть, медицинский трамвай. Если тут никого нет, может быть, и в трамвае скорой помощи тоже никого не будет. Правда, она не знала, как до него добраться.

Цинния побежала. По коридорам, открывая двери, мимо пустого кафетерия, еще через одно помещение, разделенное на рабочие кабинеты, и через комнату, которая своим видом напоминала космический корабль пришельцев. Она бежала изо всех сил, как будто стремилась сделать желтую линию на экране часов зеленой.

Она оказалась в пустом коридоре с белыми стенами, пол в котором был застлан серым ковром. Этот коридор образовывал Т-образное пересечение с другим. Рядом с местом пересечения Цинния увидела шестерых крепких мужчин в черных рубашках поло. Крючковатые носы, уши как вилки цветной капусты, дикие глаза. Такие любят бить и любят, чтобы их били.

Цинния остановилась, в животе у нее все сжалось.

Это не охранники. Это что-то другое, что-то гораздо худшее, чем пентюхи в голубом, слоняющиеся по променаду.

Она подумала об отступлении, но отбросила эту мысль: они были так близко, что ей не уйти. Настолько близко, что она видела ухмылки на лицах. Они смотрели на нее как на что-то такое, вкус чего надо оценить.

Оставался только один выход.

Чтобы воспользоваться им, она постаралась распалить в себе гнев, отчаяние и обиду, копившиеся в ней со времени анкетирования в театре. Сначала ей было жаль работавших здесь людей, хотя им не хватало таких качеств, которые были у нее, они были слабее. Но после долгого пребывания здесь она поняла: Облако задумано с тем, чтобы лишить человека выбора. Его цель – сделать человека покорным.

Ей вдруг захотелось увидеть Имбер и извиниться перед ней.

За все.

Мужчины в конце коридора проявили нетерпение. Один из них, худощавый, с седыми коротко стриженными волосами и с военной татуировкой на предплечье, оторвался от остальных и уверенным шагом направился к Циннии.

– Все, дорогая, игра закончена, – сказал он.

Она вздохнула. Было бы не по-женски сдаваться без боя.

– Тогда, ублюдок, – сказала она, – ты будешь первым.

Мужчины переглянулись, кто-то улыбнулся, один загоготал. Стриженый подошел так близко, что мог, подняв руки, схватить ее. Цинния отшатнулась назад, уклоняясь от захвата, и ногой ударила его в промежность. Почувствовала, как яйца сплющились под ударом ее носка. Он согнулся, а она, отступив назад, нанесла сильный боковой и ушла с линии атаки. Противник рухнул на пол.

Остальные удивились, но не испугались: все-таки их было пятеро против одной. Следующий пошел на Циннию в одиночку, что было ошибкой. Это был мускулистый лысый человек, такие любят для времяпрепровождения затевать драки в баре. Цинния подпустила его поближе, резко присела и нанесла удары обоими кулаками сразу: одним под дых, другим в печень. Он попытался отступить, но она вложила все силы в апперкот. Удар был так силен, что Цинния решила, что сломала себе что-то в кисти.

Лысый повалился назад, но остальные четверо напали все сразу. Цинния побежала им навстречу, свернула налево к стене, стараясь видеть их всех перед собой и не давать им зайти сзади. Она подняла руки, прикрывая предплечьями голову и поддерживая ударами дистанцию между собой и нападавшими, которые мешали друг другу. Она играла с ними в шахматы, тогда как они играли в шашки.

К тому времени, когда на ногах оставалось лишь двое, в другом конце коридора показалась бегущая толпа людей в черных рубашках.

Цинния отвлеклась на них и пропустила удар в подбородок. Она повернулась, споткнулась, опустилась на колено. Сверху навалилось несколько человек. Она едва могла дышать.