Сейм без депутатов

Но, наверное, стоит теперь затронуть тему наших рабочих и прочих помещений. Они на меня произвели очень неоднозначное впечатление.

Как само государство Латвийское (или что тут было на его месте) неоднократно меняло форму, так и парламентский Большой Дом на улице Екаба не был таким, как в 2002 году. В XVIII веке на этом месте стоял двухэтажный дом российского вице-губернатора Лифляндии. И тот решил польстить местным псам-рыцарям: передал недвижку на баланс Ландтага. Дворянское собрание остзейцев хозяйничало с 1754 года, надстроило этаж, а спустя сто лет, насосавшись крови трудового латышского крестьянства, захотело дворца. С этой целью заказало проект архитекторам Августу Роберту Пфлугу и Иоганну Фридриху Бауману (ныне именуется основателем латышской архитектуры Янисом Бауманисом). Те изобразили в духе модного тогда историзма флорентийское палаццо. Медичи, Макиавелли – приятно, наверное, было немецким баронам себя с ними равнять. Стройка шла с 1854 по 1867 год, а в 1901–1903 годах Вильгельм Нейман еще немножко улучшил фасад.

Немцы уходили неохотно – в этом здании 12 апреля 1918 года собрался ландтаг Лифляндии и Эстляндии, поставивший целью Балтийское герцогство под протекторатом Германии. 22 сентября его суверенитет признал Вильгельм II, а 5 ноября состоялось торжественное провозглашение немецкого государства на нынешних территориях Латвии и Эстонии. Но спустя пару недель все стало несколько иначе, хотя тоже не без немецкого участия.

В 1919–1922 годах во дворце поприсутствовали 4 власти: правительство Советской Латвии, временный Народный совет Карлиса Улманиса, Учредительное собрание и, наконец, сейм. По поводу происхождения последнего слова, как известно, идут дискуссии: дескать, правильно саэйма. Стоит напомнить ревнителям чистоты, что понятие относится к т. н. новым словам, которые ввел в латышский язык филолог Юрис Алунанс (1832–1864). Неутомимый энтузиаст изобрел их около 500, в т. ч. Saims, то есть сходка, собрание. сеймами же по-русски к тому времени уже давно именовались своего рода парламенты Польши и Финляндии.

Перед тем как тут появился постоянный парламент независимой ЛР, здание пережило пожар. 17 октября 1921 г. выгорели зал заседаний и часть внутренних интерьеров. Нашелся поджигатель – сторож Учредительного собрания, признанный душевнобольным, пироманом. Видимо, здравый смысл в то время в нашей стране превалировал (и к тому же компартия и так была запрещена) – так что репрессии не последовали. Архитектор Эйженс Лаубе создал новый декор, в значительной мере существующий и поныне.

А вот сейм продержался только 12 годков, после чего тут были всякие административные органы К. Улманиса, Верховный Совет Латвийской ССР, а во время немецкой оккупации – штаб СС и полиции Остланда.

Есть парочка мест, где холодное нацистское прошлое как-то особенно чувствуется. Если постоять в курительной комнате (последнее по времени постройки помещение сейма, введенное в уже второй половине «нулевых» годов) и наблюдать через застекленную стену внутренний двор, куда через железные ворота въезжает «Газель» парламентской автобазы с какими-то материалами, то представляешь себе, как отсюда вывозили на расстрел жертв тоталитаризма.

А в подвале Большого Дома (спуск тоже близ курилки) были камеры предварительного заключения. В подземельном этом этаже, кстати, в начале XXI века находилось столь невинное заведение, как парламентская парикмахерская. Но сколько раз я собирался, никак мастерицу не заставал. Что ж, похожу лохматым.

Сейчас там квартировали всякие хозслужбы. Шутка ли – на 100 голов депутатов в сейме служат 500 человек персонала. Некоторые ветераны труда, как говорят, но криеву лайкием («с русских времен»). Вот эти двое работяг в зеленых комбинезонах, которые куда-то деловито несут лист гипсокартона, – точно. Вечно в этом комплексе зданий что-то ломается, ремонтируется, переиначивается. Фракцию избрали новую – извольте кабинеты перестраивать, ибо у нее размер то ли больше, то ли меньше.

Обширные подвалы имеются во всех 4 парламентских зданиях. Наиболее функционально используется погреб дома парламентских комиссий (Екаба, 10/12; 1912 г., архитекторы Нейман и Реслер) – тут фотостудия. Нас там основательно отщелкал длинный, как штатив, маэстро Улдис Паже. Он самодержавно царил в этом сводчатом подвале, где были собраны тысячи иллюстраций парламентских заседаний и прочих церемоний, а также разные фотографические диковины. Карточки наши изготавливались для всяких надобностей – на удостоверения в кожаных обложках (после VIII сейма их не применяли), на пластиковые карточки применительно к устройствам Philips для голосования в зале пленарных заседаний.

Вставляешь эту карточку с магнитной полосой, проверив, чтобы система электронного учета тебя зарегистрировала, и – после приятного звукового сигнала – можешь голосовать: Par («За»), Pret («Против»), Atturas («Воздержался»). Табло показывает результат. А я б еще одну кнопочку сделал – Apčuras («Обоссался»). Ее можно было бы нажимать в том случае, если депутатская совесть уж совсем не может найти ни одного приличного варианта поведения. Но так как кнопочки такой не завели, то депутаты во время стремных для них голосований просто… выходят в туалет. И тогда в распечатке возникает столбец «Не голосовал». Однако можно вообще выдернуть карточку, и тогда – все, нету тебя. А где был? Пиво пил…

В ярко-розовом здании комиссий и фракций на Екаба, 16 (XIX век, авторство скрыто) подвал покинут, хотя там вполне приличные коридоры и двери советского типа. За одной даже собрание тарелок и чашек с символикой номенклатурной гостиницы Ридзене. Видать, в начале 90-х она курировала питание Верховного Совета ЛР.

Решением же нашего продовольственного вопроса занимались в VIII сейме столовая и два кафе. Рацион в столовке в главном здании был как в нормальных заведениях типа «домашняя кухня». Обед из трех блюд стоил где-то лат (по тем временам 1,5 евро). Для заработка в конце 2002 года у обычного парламентария в районе 500 латов в месяц (зарплата плюс доплаты за комиссии) – даже очень приемлемо. Жаловаться нечего, а был ведь еще и зал столовой для курильщиков, и в кафе главного здания и на Екаба, 16 (эдакое заглубленное место использовалось для кулуарных терок) продавали алкоголь. В самом сейме и соседних зданиях в конце 2002 года было 6 банкоматов – спустя 13 лет остался только один!

А в подвале дома депутатских кабинетов на Торню, 3/5 во времена его строительства оборудовали сауну с тренажерным залом. В VIII сейме они уже не задействовались, говорят, из-за плохой вентиляции и соответствующего амбре. В это верю, ибо в старом здании пленарных заседаний есть один мистический коридор, где конкретно подванивает. То ли труба XIX века протекает, а может, и какой SS-ман остался на боевом посту и отравляет атмосферу. Но не изменяется этот запашок никак за десятилетия – аналогично тому, как никто не переложит весь в ямах булыжник на улице Арсенала, где находится депутатская стоянка, и если ехать уже 20 км/ч – бьешься днищем.

Зато духовный фитнес политиков обеспечивают еженедельные богослужения в капелле на 1-м этаже дома по адресу: Торню, 3/5. Молельное помещение – экуменическое, т. е. там служат попеременно духовные лица лютеранского и католического вероисповеданий, а также заходили некоторые экзальтированные пастыри новых церквей. Православные и старообрядцы – не бывали. В VIII сейме у нас появилась целая фракция богобоязненных товарищей – Латвийская первая партия. Спешишь как-нибудь в четверг к девяти на пленарку закинуть вещи в кабинет – а там поют. Лепота!

Заканчивая рассказ о доме на углу Торню и Екаба, отмечу: здание с удивительно теплой энергетикой, пожалуй, единственное во всем парламентском комплексе. Потому как, во-первых, это самое старинное – 1685 г., шведские времена! – строение, а во-вторых, здесь в довоенные годы располагалась библиотека Яниса Мисиньша, ныне имеющая статус академической. И на чердаке этого старого жилого дома под дубовыми балками – по-прежнему парламентская читальня, в которой, как зайдешь, всегда один библиотекарь. И ни-ко-го боле. Не тянутся к гуманитарным знаниям депутаты.

В сейме две библиотеки; основная в Большом Доме, там парламентарии по утрам листают газетки. Книги берут куда реже. А ведь парламентский либрариум уникален: с начала 90-х и поныне латышские эмигранты постоянно слали сюда свои книжные собрания. Сохранилась и масса изданий довоенного периода, роскошные и статусные фолианты авторитарного режима Улманиса (1934–1940). Справедливости ради регулярно поступает политическая, историческая и этнологическая продукция из России. Потому я с первых дней сделался ревностным читателем библиотеки, подарив ей с десяток специальных изданий из России и выпущенных в Латвии книг на русском языке.

Зал заседаний сейма к 2002 году был уже полностью перестроен, по сравнению с тем, как он выглядел во времена сейма 20–30-х годов и Верховного Совета ЛР в начале 90-х. Ранее он имел форму школьного класса с кафедрой, а ныне из него создали амфитеатр. Один художник использовал данное обстоятельство при написании картины из жизни VII сейма. Изобразил все фракции, за исключением ЗаПЧЕЛ. А что скажешь, если он как раз оттуда смотрел? Картина сейчас висит в библиотеке, рядом с винтовочным обрезом в стеклянной витрине (артефакт борьбы за свободу) и стеклянными же досками со списками депутатов разных созывов. Что характерно: по Верховному Совету 1990–1993 годов отдельно указаны те, кто проголосовал за независимость, и те, кто не принял участия в голосовании (против не голосовал никто).

В маленьком предбаннике у библиотеки и столовой есть кожаный диванчик (зачастую используется для неформального общения политиков со СМИ), чан с питьевой водой, навечно закрытый шкаф с Брокгаузом и Ефроном, а также шуточная картинка маслом «Депутат на Гавайях». Жовиальный толстячок в шортах, жизнь удалась.

Красный зал сейма – один из наиболее интенсивно используемых. Если зал пленарных заседаний очень редко заполняется чаще раза в неделю, а в летнюю паузу вообще пустует, то в Красном и в каникулы проходят комиссии, а во время сессии одна комиссия не успевает закончить, как на пороге переминаются члены следующей. Это длинное и помпезное, с огромной люстрой, помещение с массивным дубовым столом (соединенным из нескольких), вместе с местами по периметру там помещается человек до 100. Микрофоны у каждого кресла за столом, все записывается. Там устраивают и тематические конференции, и поют под пиво на празднике Лиго. Душевно в целом и располагает как к труду, так и к общению.

Во время войны сей зал служил местом попоек эсэсовского начальства, причем в то время он был вдвое ниже по вертикали. Второй этаж убрали в 1954 году по проекту Александра Догадкина. Экую псевдоготику сделал русский! Коллега Лудис Берзиньш придумал фальш-окна, вписанные в глухие стены, но с подсвеченными витражами гербов латвийских городов.

В сейме есть помещения, куда не ступала нога топорника из числа депутатов. Коричневый, Зеленый залы, Гостевой салон – все это для узкого круга уровня спикера, президента, премьера и послов крупнейших стран. Все парламентарии, впрочем, бывали в Золотом зале – там сохранились с XIX в. тяжелые белые кресла с подлокотниками в виде голов грифона. Аутентичным наследством ландтага является и громадное зеркало, в котором отражается невеселый Янис Чаксте. Портрет первого президента в духе постмодернизма представляет собой фотографию, скопированную неестественными в природе флуоресцентными красками. Чаксте на кислотном рейве, так сказать, – как похоже это на нашу демократию!

Рядом безликий зал для голосований – там опускают бюллетени при избрании высших должностных лиц. Для этого в стену вмонтированы две стационарные кабинки, где происходит интимный процесс волеизъявления, после чего заклеивается конверт и опускается в опечатанную урну, которую сторожит специально обученный депутат. Их называют счетчиками, и потом они вытряхивают урну и определяют, кто ж у нас теперь, например, президент. На стенах зала – две картины начала прошлого столетия, одна изображает тяжкий труд во времена русского царизма, вторая – веселую войну за независимость Латвии.

Однако самый милый – Гостевой зал, где чаще всего принимают иностранные делегации. Весь в белом и золотом, он украшен картинами Огюста-Гиацинта Дебе (1804–1865), символизирующими счастье материнства. Судя по всему, они приглянулись еще немецким аристократам. Дебе известен был во Франции как исторический живописец и скульптор, оформивший фронтон церкви в Латинском квартале и фонтана на площади Конкорд.

Но не эти наивные полотна дали бы самый высокий аукционный эстимейт. Китайская ваза XVIII века из камерного Каминного зала – вот чемпион. Подумать только, если бы этот предмет был способен разговаривать, на всех языках и про все времена, когда им владели?! Хотя тогда бы пришлось распустить сейм, а правительницей назначить вазу.