Весна на Радужной улице

28 марта 2006 года я женился на Галине Михайловне Лавриченко, журналистке отдела культуры газеты Вести Сегодня, выступавшей под вымышленным мною псевдонимом Лада Гарина столь долго, что многие ее иначе, как Ладой, не именовали. Мы общались уже больше семи лет, а двумя с половиной месяцами ранее официально прекратился мой первый брак с преподавательницей фортепиано из города Шяуляй Еленой Николаевной Фен, продолжавшийся более 15 лет.

Вышеуказанные обстоятельства как-то отклонили от фаты, пупсиков на капоте и прочих свадебных шариков. Бракосочетание произошло не просто в узком – но в нанокругу. Присутствовали только «молодые» и по свидетелю: от Галины – художница Таня Стеценко, а от меня – наш коллега по Вести Сегодня Костя Гайворонский. Обручальные кольца у нас тоже были чисто символическими, тонюсенькими. Кроме этого дня, мы ни разу их не надевали. Символы не укрепляют брак.

– А где же невеста? – недоуменно спросил таксист, когда мы подъехали к ЗАГСу. Мы изрядно посмеялись. На что водитель как-то скис и сказал, что сломался. Что ж – тогда в весенний лес, где еще стоял снежок, поехали на другой тачке. Хлопнули там шампанского и полетели на другой машине в «Русский трактиръ», где уже оттяг пошел по полной. Потом прибыла жена Кости и утрамбовала разошедшегося супруга, мы же устроили афтерпарти на последнем, 11-м этаже только что открывшегося трендового отеля «Албертс», откуда открывался впечатляющий вид на вечереющую Ригу. К нам присоединился – мимо проходил – папа Галины, отставной моряк Рыбфлота, впервые оказавшийся в столь фешенебельном месте. Да мы и сами, честно говоря, поднялись туда случайно. Так или иначе, могу теперь гордо говорить – отмечал свадьбу в «Албертсе»…

Ну а затем – возвращение в спальный микрорайон Пурвциемс (Болотное село) на улицу Варавикснес (Радужная). Первый этаж, вандалоустойчивые стеклопакеты, но уж очень хлипкая входная дверь, выходящая в обширное пространство, называвшееся «колясочной». Ранее предполагалось, что социалистические граждане не будут тырить друг у друга повозки для своих любимчиков. Однако сейчас колясок в наличии не было, все стояли по квартирам, а место превратилось в подобие социального клуба тинейджеров, из тех, которые тряпки жжем, смеемся. В общем, Галина убедила меня укрепить вход в апартаменты Илоны железной дверью.

Улучшение жилого фонда имело несколько неприятные последствия со стороны соседей. Дело в том, что от косяка фанерной двери нашей съемной квартиры выступала странная стеночка в один кирпич, где-то на метр пятьдесят в длину. К ней умельцы железную дверь и пристыковали. Но получилось, по факту, что мы оттяпали полтора-два квадратных метра у мнимой колясочной. Бдительные жильцы подняли кипиш. С точки зрения общего блага им должно было быть все равно – к тому же наша хатка была единственной и неповторимой, выходившей в этот «холл». Дворницкая квартира, однако.

Ну, пошумели, покричали, да и забыли. Тем паче что месяцев через десять мы оттуда свалили на новую «улучшенную» арендованную фатеру. Так что, наверное, и по сей день на Варавикснес красуется сейфового вида дверка с ручкой желтого металла. Приятно было, что ни говори, гостей принимать. Когда нас однажды посетила подруга Галины, рижанка с кубинским папой Ольга Бармина, проживавшая в Барселоне, то по секрету передала, что ее спутник жизни, аргентинец Алехандро, никак не мог понять: почему депутат парламента живет в таких, мягко говоря, странных условиях?

А для меня это оказалось, не поверите, нормой жизни – засыпать, держа в головах мерно журчащий рефрижератор. Утром же смотал кроватку в рулон, и в уголок, это же выгодно! Рекомендую, камрады со стесненными жилищными условиями. Зато вы свободны от ипотечного рабства…

Самым же болезненным переживанием той весны стало то, что в одни и те же дни в больнице оказалось два моих сына. Причем случилось это накануне треклятого 16 марта, памятного дня латышских легионеров СС. Старший, Никита, почувствовал рези в животе. Помня о том, что я в возрасте 27 лет чуть не угодил в 40 % смертных случаев при перитоните, примчался на свою экс-квартиру и убедил вызвать скорую. В детской клинической больнице заведующий хирургическим отделением доктор Арнис Энгелис постановил делать лапароскопию – операцию с маленьким разрезом, через который вводятся режущий инструмент и видеокамера.

Прогноз изначально был очень оптимистичным – мол, через три дня ходить будет. Но у Никиты оказалось специфическое расположение аппендикса, и хирургам пришлось ковыряться гораздо дольше, чем предполагалось. Все это время в брюшную полость был закачан холодный газ. И от него мой сын получил… плеврит. Притом, что за лапароскопию мы официально внесли в кассу более 300 латов. Месяц последующего лечения прошел за счет заведения. В Лондон с мамой на Пасху он не полетел, билеты пропали.

Антон же тем временем находился в больнице с каким-то подозрением на нечто. Это не пойми что желудочно-кишечное у него, к счастью, не нашли. Но он к тому времени уже подхватил больничную инфекцию – и в результате завис на неделю. Вот он, уровень национальной медицины!

Помню, как один, в пустой однушке, раз за разом в адском напряжении набирал хирурга, проводившего операцию Никите. Наконец доктор Саратова ответила – было уже за полночь. Все нормально, он спит. Тогда я просто разрыдался – так отпустило… Уже лет через пять я познакомился с сыном главного хирурга Энгелиса – Карлис стал депутатом XI сейма. Вместе ездили в командировку в литовскую Ниду; неплохой оказался парень.

Антона крестил отец Андрей в рижской Троице-Задвинской церкви, крестным отцом был Юрий Алексеевич Петропавловский. Это был пик наших политических и личных отношений – мы стали почти родственниками.