Чудо

Вечером меня ведут в главное здание, расположенное прямо по центру лагеря. Вход в него охраняется особенно тщательно, так как в этом здании живут самые главные члены здешней банды головорезов, а ещё боеприпасы, оружие и запас продуктов на случай необходимости. Я догадываюсь, что в этом же здании есть подземные ходы, связывающие этот лагерь с соседними и, возможно, предназначенные для спасения самых главных персон на случай истребления.

Меня ведут по узкому коридору, и я пока только догадываюсь, что меня может ожидать.

В здании пахнет какими-то благовониями, неужто здешние правители верят в Господа и поклоняются ему?

На мне надето хлопковое белое платье-рубаха, на поясе – ремень из кожи неизвестного мне животного, наверняка, убитого руками одного из этих гадов. Как я их ненавижу! Взяла бы пистолет из кобуры одного из них и всадила бы каждому по пуле прямо в их лбы. И ни единой капли сожаления не осталось бы в моей ликующей душе.

Меня заводят в комнату, в ней темно, по периметру горят свечи, а в центре стоит стол, накрытый белой простыней. Пока я с трудом представляю, что будет дальше, но атмосфера очень загадочная и какая-то божественная.

Один из охранников подходит ко мне и снимает ремень, потом расстёгивает мою рубаху и скидывает её на пол. Я остаюсь стоять голой посреди этой комнаты и жду, что будет дальше. Охранник отходит, и я вижу приближающегося ко мне солдата-прачку, с которым я должна сейчас заняться сексом. Он улыбается и потирает руки в предвкушении. Уже приблизившись по мне вплотную, он быстро скидывает с себя своё солдатское облачение и остаётся голым. Мы так и стоим посреди комнаты, пялясь друг на друга.

Я чувствую чей-то тяжёлый взгляд на своём теле и понимаю, что оттуда, из "зрительного зала", спрятанного за свечами, за нами наблюдает начальник лагеря.

Мой любовник подаёт мне руку и я, взяв его за пальцы, наступаю на имитированные ступени, ведущие к столу. Он укладывает меня на стол и раздвигает мои ноги. Я точно уверена в том, что мои ноги раздвинуты так, чтобы начальник рассмотрел всё в мельчайших подробностях.

Прачка кружит вокруг меня, я вижу его стоящий колом член, готовый по команде вонзиться в меня, как кинжал. Я не вижу этого сигнала, но знаю, что без разрешения мой партнёр не посмеет прикоснуться ко мне.

Наконец, он приближается ко мне и погружает в меня свой инструмент. Я машинально приподнимаюсь, всё-таки, мои женские органы способны чувствовать всё, что с ними происходит. А сейчас я чувствовала негу и влагу между ног, мне хочется, чтобы он не останавливался, а довёл меня до конца, который бывает ярким, как огонь, и сладким, как дикая ягода, растущая в лесу. Я издаю стон, сама того не желая, всё же я состою из плоти, и, значит, мне не чужды плотские удовольствия. Мой любовник ещё пыхтит на мне, но вскоре тоже вздрагивает и обмякает.

Тут же он отходит от меня, а я продолжаю лежать, тяжело дыша и чувствуя предательское удовольствие, которое доставил мне один из тех, кого я должна уничтожить. Я шепчу слова прощения Господу, мне стыдно и страшно от мысли о том, что плотские утехи станут стеной между мной и моим Ангелом, указывающим мне путь.

Из темноты появляется мужское лицо, это начальник лагеря. Он смотрит на меня, а потом дотрагивается до моей обнаженной груди и проводит рукой ниже по животу.

– Вставай, завтра ты снова пойдешь в прачечную. А потом будешь танцевать передо мной голой.

Вот это честь! Танцевать перед самим начальником! Вкусная еда, чистая одежда, плотские утехи – я рискую сбиться с пути, если буду принимать хорошее от тех, кто является моими врагами.

Мне разрешают встать и одеться. Потом выводят из главного здания и отпускают. Я должна пойти в свою комнату, но это они так думают.

Вместо этого я иду к себе в комнату, и, достав пистолет из-под матраса и зарядив его, прячу под рубаху и иду в прачечную, в которой ночью работает тот, который насколько минут назад доставил мне удовольствие. Я зла на себя, я хочу искупить свой грех, и я знаю, как это сделать.

Увидев меня, прачка улыбается:

– Понравилось?

– Хочу ещё, – говорю я и увлекаю его за собой.

– Почему ты не хочешь здесь?

– Потому что я люблю острые ощущения.

Я веду его к склону, где временно живут мои люди. Мы вдвоём идём в сторону склона, а я стараюсь выбрать дорогу так, чтобы пройти мимо охранников незамеченными.

Мой любовник идёт за мной молча, он предвкушает наслаждение только без лишних свидетелей. Хватаясь за ветки, я поднимаюсь вверх, он идёт за мной как ослик на верёвке. Я прикидываю, на сколько далеко мы отошли от лагеря, чтобы охрана не услышала выстрелов.

Мой расчет приблизительный, но я верю в удачу и замысел Господа. Выбирая место, под деревом, где много листвы и падаю на неё. Он падает на меня сверху, на ходу снимая штаны. Он ещё не чувствует, что я держу пистолет прямо у него за головой, он целует меня и шепчет нежные слова.

Резко я переворачиваю его и, оказавшись сверху, прижимаю пистолет к его груди. Он не видит его, думая, что это моя рука. Выстрел получается глухим, и мой поклонник открывает глаза и испуганно смотрит на меня. Он ещё не понимает, что умирает, он вообще ничего не понимает, и с этим чувством непонимания, он и уходит на тот свет.

Я вытаскиваю из карманов его штанов фонарик и пистолет, слегка присыпаю тело листвой и осторожно двигаюсь в сторону своего отряда. Я отлично помню, где он находится, для этого я постоянно смотрю на освещённую фонарями площадку внизу. Наконец я достигаю цели и чувствуя запах углей.

– Эй, народ, вы здесь? Это я, Ирина.

Через несколько секунд я слышу хруст веток и мои глаза ослепляет луч фонаря.

Это мои люди. Они по очереди спрыгивают с деревьев и обнимают меня. В темноте очень сложно понять, кто есть кто, но я всё-равно рассказываю им о ситуации в лагере.

– Нам их не перебить, – раздается чей-то безнадёжный голос в темноте, – нас тут по пальцам пересчитать, все насквозь старые и больные, а там отряд здоровенных лбов.

– Их уже меньше на три человека, – я стараюсь говорит бодро, чтобы люди чувствовали мою уверенность, которая, как по волшебству, передастся и им. Я не хочу говорить о том, что заразила ещё одного через поцелуй. Им этого знать не надо, да и не уверена я, что всё получится.

– Мы слышали, что назад пути нет, – подал голос из толпы кто-то из мужчин, – наши поселения почти истреблены.

– Откуда вы узнали об этом, сидя два дня на деревьях? – удивлённо спрашиваю я, прикидывая, что в следующий раз приду сюда при свете дня, чтобы видеть их лица и понимать, кто есть кто и что говорит.

– Алекс был там, он издалека видел, как от деревни, где он жил, осталось пепелище.

– Это не значит, что истреблено всё! За нами, наверняка, идут по следу, – я уверена в правдивости своих слов и переживаю за безопасность своих людей, – Смитт как ищейка, он идёт за нами, и он не прощает незаконных убийств своих людей. Меня удивляет тот факт, что он до сих пор ещё не поймал нас… Но это всего лишь вопрос времени.

– Что нам делать? – звучит женский голос. – Еды осталось максимум дня на четыре, а потом мы или умрём от голода или можем сожрать друг друга. Мы верим тебе, но не верим, что за это время ты прочистишь нам дорогу дальше и освободишь от преследования Смитта.

– Верьте! – восклицаю я, возводя руки к небу. – Только Он, только Господь поможет нам. Моими руками он даст нам силы и шансы на полное освобождение. Но надо запастись терпением. А еду я постараюсь вам принести в ближайшие дни.

Все загудели, соглашаясь с тем, что здесь они в безопасности, а я спасу их благодаря воле Господа.

Я не вижу лиц всех, но мне почему-то кажется, что в толпе есть и сомневающиеся. При дневном свете надо будет рассмотреть и понять, кто же эти неверующие. Такие люди в моей команде лишние. А от лишних я буду избавляться без раздумий и безжалостно.

Я прошу двоих мужчин из своего отряда помочь мне перетащить тело убитого мной прачки поглубже в лес, а днём закопать его хотя бы на небольшую глубину.

Возвращаясь в лагерь, я иду тем же проверенным маршрутом, обходя охранников и не попадаясь под свет фонарей. Уже поздно, основная часть лагеря спит. В своей комнате под матрас я прячу уже два пистолета, а потом долго молюсь Господу, благодаря за то, что он расчистил мне путь к моим людям.

Засыпая, я вижу лицо Смитта, оно выглядит разъярённым. Он бежит за мной, пытаясь схватить за ногу, но никак не может дотянуться. Я падаю, и его рука впивается в мою ногу. Я просыпаюсь от своего крика, вся в поту. За ногу меня держит чья-то рука.

Я хватаю фонарик, лежавший под подушкой и свечу в сторону ног. На меня смотрит лицо одного из солдат, он скалится и облизывает большой палец на моей ноге. Сначала я резко одергиваю ногу, но он не уходит и не пугается. Напротив, он вползает в мою кровать, как змея, и руками трогает моё обнаженное тело.

Что же, он сам решает свою судьбу. Я беру его лицо в руки и приблизив к своему, страстно целую, орудуя у него во рту языком. Он возбуждён, поэтому плохо контролирует себя. Отталкивая его лицо, я ногой толкаю его, и он отлетает от меня и с грохотом падает с кровати.

Я вижу злость у него на лице, он снова направляется ко мне, на ходу снимая свои грязные штаны. Выхода у меня нет, поэтому я поддаюсь его силе, и он вонзается в меня, заставив издать лёгкий стон. Я снова ощущаю в себе мужчину и осознаю, что его присутствие во мне довольно приятно, и я уже не хочу противиться его движениям. Обычно меня насиловали, принуждая выполнять самые мерзкие и грязные вещи, но теперь я сама желаю мужчину и мне почему-то неприятна эта мысль.

Всё моё тело податливо, я снова целую своего насильника, чтобы реабилитировать своё наслаждение мыслью о том, что я наношу вред этому подонку. Я испытываю горячую сладость внизу живота, и тут же мой насильник падает на меня, тяжело дыша и содрогаясь от удовольствия.

Потом он сползает с меня и, подобрав свою одежду, исчезает из моей комнаты.

Я лежу на своем матрасе, моё сердце колотится, я не понимаю, как я могу получать удовольствие от этих отморозков, которых мечтаю убить и закопать?

С утра я снова работаю в прачечной, перестирывая горы грязного белья. Я почти не чувствую усталости, наоборот, во мне словно новый прилив сил, и я не хочу думать о ночном происшествии. И вообще, вспоминать то, что связано с запретным плодом… Меня претит то, что вчера испытала сексуальное удовлетворение.

На обеде в столовой я встречаю начальника лагеря, который напоминает мне о том, что сегодня вечером я буду танцевать для него.

В своей комнате на кровати я нахожу красивое платье, ярко-красное, вышитое драгоценными камнями. Я никогда в жизни не надевала на себя такой красоты. Примерив платье, я ощущаю себя не воином, а слабой женщиной, я трогаю пальцами переливающиеся камни, и моё тело будто отделяется от моей воинственно настроенной души.

Меня опять ведут в главное здание, но ведут не в ту комнату, где я была вчера. Меня ведут в комнату начальника лагеря.

Он сидит на кресле посреди своей комнаты, в его руке стакан с какой-то тёмной жидкостью. Охранник выходит, оставляя нас наедине.

– Танцуй, – говорит мне мужчина и кивает головой, – Танцуй так, будто ты хочешь, чтобы я тебя трахнул.

Я начинаю двигать бёдрами, стараясь делать это сексуально. Он смотрит на меня равнодушно, стуча пальцами по стакану. Через несколько минут он недовольно произносит:

– Я до сих пор не захотел тебя, ты плохо танцуешь.

Я начинаю злиться, чего он хочет от меня? Я сажусь на корточки и раздвигаю ноги, демонстрируя ему свои женские органы, он смотрит внимательно, облизывает губы. Я падаю на пол и начинаю кататься по нему, издавая стоны и трогая себя руками.

Камни стучат о поверхность пола, больно впиваются в мою кожу, я чувствую боль и накатывающее на меня возбуждение. Я настолько увлекаюсь своим диким танцем, что не замечаю, как начальник, достав свой член, теребит его в руках. Член маленький, поэтому я не сразу различаю его пальцы от полового органа.

Я встаю с пола и приближаюсь к нему. Не касаясь мужчины, я теперь танцую у его ног, моя грудь высвобождается из платья, и он плотоядным взглядом смотрит на неё.

Я ещё раз внимательно смотрю ему в пах и удостоверяюсь в том, что его член едва ли больше мини-банана, которыми раньше кормили животных. Я тут же отворачиваюсь, не желая видеть это зрелище. Надо же, у начальника лагеря такой маленький прибор в штанах!

Мой танец завершается, когда он встаёт с кресла, подходит ко мне и извергает из своего едва заметного члена семя, которое льётся на мою обнаженную грудь несколько секунд.

– Уводите её, – кричит он охранникам.

Я едва успеваю натянуть платье на обнаженную грудь, когда за мной заходят охранники и выводят из комнаты начальника.

Ночью ко мне в комнату снова приходит вчерашний солдат. Я уже не сопротивляюсь, отдаюсь ему, стремясь получить то удовольствие, о котором знаю и которого хочу. Стыдно, нестерпимо стыдно, но невозможно устоять перед искушением… Он двигается во мне, я слышу, как его кожа касается моей кожи, и больше не сдерживаю себя.

Потом он снова уходит в темноту, оставляя меня одну.

Утром я слышу на улице шум, громкие голоса, они заставляют меня одеться и выйти наружу.

Я вижу толпу солдат, которые окружили кого-то и что-то громко обсуждают. Я пробираюсь сквозь толпу и с ужасом я осознаю, что на территории лагеря находится Маша. Она громко плачет, сидя на коленях, она в оборванной одежде, сведя руки в молитве, просит солдат не причинять ей боли.

Увидев меня, она меняется в лице, но продолжает плакать и умолять мужчин пощадить её.

Я выхожу из толпы и сталкиваюсь с начальником лагеря, который почему-то снова меняется в лице при виде меня. Но, не говоря мне ни слова, идёт в толпу. Я не знаю, что там решается, и зачем вообще Маша попала на территорию лагеря, но я понимаю, что её присутствие здесь подвергает опасности не только её жизнь, но и мою. Я злюсь, мне не нравится, когда люди не понимают слов. Видимо, у Маши свой план, но он чертовски напоминает мой собственный.

С утра и до обеда я снова тружусь в прачечной. На обеде, сидя за столом и поглощая мясную похлёбку с куском хлеба, я вижу Машу, которая, находясь в толпе мужчин, активно крутит задницей и хохочет. От злости я стучу ложкой по тарелке как можно громче, привлекая к себе её внимание. Наконец, она видит меня и нехотя садится за мой стол.

– Неплохо тут кормят, да? – спрашивает она меня, и в её голосе я слышу откровенный намек, – Не то, что в лесу, одни консервы с сухарями.

Я чувствую, как во мне клокочет злоба и желание придушить предательница прямо за этим столом, но мой Ангел шепчет мне: "Подожди, всему своё время. Пусть девочка вкусно поест".

– Приходи в прачечную через полчаса, я там работаю, – говорю ей я и встаю из-за стола.

Маша появляется в прачечной через час и с усмешкой смотрит на меня:

– Батрачишь? А я думала, что ты тут избавляешь мир от нечисти. Оказывается, ты тут в почёте, самому начальнику танцуешь по вечерам. Хорошо устроилась: сытно и безопасно, пока мы спим на деревьях и трясёмся в ожидании Смитта.

– Маша, – я говорю, и стараюсь, чтобы мой голос звучал спокойно и уверенно, – У меня есть план, которому я следую. А твоё появление может помешать моей миссии.

– Как бы не так! – её голос уже звучит на повышенных тонах. – Трахаешься с мужиками, добиваясь их расположения. Я тоже хочу красивую одежду и вкусную еду. Ты позвала нас, как свою прислугу, я пошла за тобой не для того, чтобы жить в лесу как голодранка! Я тоже хочу быть красивой и жить достойно.

– Маша, я собираюсь уничтожить этот лагерь, это моя миссия. А ты или помогаешь, или…

– Или что? – спрашивает она вызывающе. – Сдашь меня начальству? Ну так мне тоже есть, что им рассказать и про тебя, и про твоё предательство, и про убийства людей Смитта, и про твой отряд, который живёт в ожидании якобы чуда, а на самом деле, верной погибели в этом грёбаном лесу!

Я вижу, что между нами стоит стена непонимания. Маша хочет одного, а я стремлюсь совершенно к другому. И сейчас бесполезно объяснять ей ещё раз смысл моей миссии. Зарекаюсь брать баб на подмогу, от них одни неприятности.

– И что ты будешь здесь делать? – спрашиваю её я. – То же, что и ты: работать на непыльной работе, вкусно есть и трахаться с мужиками. Обожаю, когда меня сладко трахают, я этого не делала уже давно. А тут столько красивых и горячих мужиков, готовых растерзать меня. От одной мысли – я вся теку.

Маша мечтательно прикрывает глаза, видимо, представляя, как в неё засаживают сразу десять мужских членов.

Я возвращаюсь к стирке, не желая продолжать бессмысленный разговор.

Ближе к вечеру, когда я иду к себе в домик, я снова вижу столпотворение и шум на площадке. Мне нельзя туда подойти, но из моего окошка открывается отличный вид на всю площадку.

Я забегаю в комнату, подставляю к окну единственный табурет и с ужасом наблюдаю за происходящим на площадке.

Я вижу обнаженную Машу, лежащую посреди площадки на игровом столе: на ней лежит один из солдат и по его движениям я понимаю, что он насилует её.

Действо длится около трёх минут после чего он встаёт и отходит, а к ней подходит новый солдат, и вставляет в нее стоящий член. Она размахивает руками и кричит, и я не совсем понимаю от боли или от удовольствия. Пока я с трудом осознаю происходящее. На смену второму приходит третий, потом четвертый. Все они насилуют мою нерадивую напарницу, кончают в неё и, довольные, отходят в сторону. Она похожа на куклу, руки уже висят как плети, она даже не шевелится. Жива ли она?

Я чувствую, как моё сердце колотится в груди, готовое выпрыгнуть наружу от страха и отвращения. Я едва сдерживаю крик отчаяния, рвущийся из груди и отворачиваюсь в тот момент, когда уже двадцатый по счету подонок вонзает в беззащитную женщину свой грязный член.

Я слезаю с табурета и прыгаю к кровати, чтобы вытащить пистолет и пойти туда, чтобы прекратить этот ад. Я плохо соображаю, что я буду делать, и в тот момент, когда я пытаюсь просунуть руку под матрас, дверь в мою комнату распахивается, и я едва успеваю отдёрнуть руку.

Входит начальник лагеря и жестом подзывает меня к себе. С ним двое охранников, они выводят меня из домика и ведут в сторону площадки. Боже, что меня ждёт? Я начинаю дрожать, ноги предательски подкашиваются, а тело отказывается двигаться.

На площадке уже никого нет, кроме Маши, неподвижно лежащей на столе.

Подойдя ближе, я с ужасом закрываю рот рукой, подавляя крик: её ноги вывернуты, из промежности течёт кровь, смешанная со спермой, а стеклянные глаза смотрят вверх. Всё её тело покрыто синяками, а на шее я вижу кровавую рану: ей всё-таки перерезали горло. Белоснежное обнаженное тело словно снежное пятно на голой земле, лежит на столе, это больше не человек, это кусок мяса, труп.

– Я хочу, чтобы ты знала, за что с ней так обошлись, – ровным голосом говорит начальник, – Но для этого ты должна смотреть мне в глаза и внимательно меня слушать.

Я повернулась к нему, едва сдерживая рвотные позывы, по всей площадке блуждал запах крови и спермы, смешанный с запахом немытых тел, истязавших мою помощницу.

– Эта женщина проникла на территорию лагеря, чтобы своей промежностью лишить всех нас рассудка. Я дал своим парням шанс сразу сбавить напряжение и не ждать, когда в лагере начнутся перепалки. Ты тоже баба, которая своими прелестями может охмурить любого. Но с сегодняшнего дня всё меняется: ты переезжаешь в мой дом и будешь спать только со мной! Выходить из комнаты нельзя, еду будут тебе приносить. Если я узнаю о том, что ты пытаешься своей грязной промежностью манипулировать моими людьми – ты окажешься здесь же, порванная пятьюдесятью членами и с перерезанной глоткой. Ты поняла?

Я киваю, понимая, что весь мой план летит в тартарары. Моя миссия столкнулась с непреодолимыми препятствиями.

Я не знаю, что делать и не уверена, что Голос Господа поможет мне.

В этот вечер я ложусь в одну постель с начальником лагеря: она мягкая, большая, от простыней пахнет свежестью. Он просит меня раздеться, и я снимаю мужскую майку, найденную мной в прачечной.

Его руки берут мои груди, он обсасывает мои соски, потом раздвигает мои ноги и языком водит по моей промежности. Я вскрикиваю от удовольствия и ногами прижимаю его не молодое морщинистое тело к себе.

Его язык горячий, он разбередил моё нутро так, что я готова молить его не останавливаться. Но он и не собирается останавливаться, движения его языка нарастают, и я дрожу от эйфории. Потом я вижу его маленький член, который в стоящем состоянии едва насчитывает пяти сантиметров, он вставляет его в меня, но тут я уже не чувствую ничего, кроме остаточной пульсации где-то между ног. Его сперма брызгает на мой живот, и он, тяжело дыша, падает рядом со мной, и за считанные секунды его член исчезает в клубке волос под животом.

Сплю я плохо, мне снова снится Смитт. Почему-то он стоит рядом с Машей, у которой по груди течет кровь, и я вижу, что из её горла торчит пищевод.

Смитт смотрит на меня с укором, а потом говорит: "Скоро встретимся, сука. Готовь свои кишки, которые я размотаю по периметру всего лагеря, в который ты попала, чувствуя безнаказанность!"

Я снова резко просыпаюсь, по моему телу стекает пот. Рядом никого нет, за окном едва рассвело. Я дрожу от ужаса, вспоминая свой сон и кожей чувствуя, что Смитт где-то рядом, он вот-вот нагонит меня и выпустит мои кишки.

Я встаю, сердце не перестаёт гулко стучать в груди. На столе стоит графин с водой, я наливаю стакан и залпом его выпиваю. Сегодня же днём мне надо проникнуть в отряд к моим людям и передать им еду. Как я это сделаю, пока не представляю, но я чувствую, что должна это сделать во что бы то ни стало, даже рискуя собственной никчёмной жизнью.

Я падаю на колени и молю Господа дать мне сил справиться со всеми трудностями на моём пути. Я осознаю, что моя похоть привела к тому, что моя цель отдалилась, и Машу убили только потому, что она была похотлива и грязна. Господь освобождает мир от грязи. Я смою грязь со своих рук кровью этих подонков!

Я молюсь, когда в комнату входит начальник:

– Мы обнаружили два трупа наших солдат в пропасти. В нашем лагере завелся предатель.

Я чувствую, как бледнеют мои губы, и предательски дрожит подбородок. Начальник не замечает этого, он уверен, что это кто-то из его людей. – Как только я узнаю, кто эта мразь, я лично отрежу ему сначала член, потом одну ногу, затем другую, а потом выколю глаза!

Он зол, а осознание того, что в кругу людей, которым он полностью доверял, появилась крыса, совсем выбила его из колеи.

В этот день в лагере начались волнения. Я сидела в комнате начальника, но через окно слышала, как солдаты рассуждают о том, кто может быть предателем. Атмосфера полного недоверия воцарилась на всей территории военного лагеря.

Я сижу в кресле и слышу Голос: "Всё, что сейчас происходит, тебе на руку. Не делай ничего, Господь сам всё сделает, а ты ему поможешь".

В эту ночь я слышала выстрелы, мой любовник, лежавший рядом со мной, сразу убежал из комнаты, приказав мне запереться.

Через окно я сидела, как солдаты тащат в чёрных пакетах тела убитых, я насчитала четыре пакета. Мой начальник был удручен. Контроль уходил из его рук, а, когда на следующий день в лагере нашли зараженного, ситуация вовсе потеряла всяческий контроль со стороны начальства.

Покинув комнату, я хожу по лагерю, видя обеспокоенные лица солдат: теперь они боятся не только друг друга, но и заражения. Я не боюсь ни того, ни другого: только я знаю всю правду.

Вечером, вернувшись в комнату, я нахожу начальника повешенным.

Я решаю никому не говорить об этом, а его тело прячу в шкаф. В мою голову приходит гениальный план.

По рупору я вызываю всех оставшихся солдат в главное здание. Они видят во мне женщину начальника, то есть, почти его заместителя. На их лицах написан страх, они сторонятся друг друга и с надеждой смотрят на меня.

– По приказу главнокомандующего этого лагеря, всем вам необходимо записать все ваши действия, совершенные вами три дня назад. Анализ этих данных укажет на предателя. Прошу сесть поодаль друг от друга и не смотреть на то, что пишет ваш коллега по соседству. У вас есть пятнадцать минут, после чего я соберу бумаги и передам их главнокомандующему.

Все принимаются писать, отсев друг от друга на безопасное расстояние. У меня есть пятнадцать минут. Я иду к комнате, где хранятся боеприпасы. У меня есть ключ от этой комнаты, его я нашла в вещах повешенного начальника. На складе я беру пустую коробку и наполняю ее гранатами, пистолетами и патронами.

Потом иду в комнату начальника, в которой я жила в последние дни и где сейчас в шкафу лежит его остывающей тело и срываю красный балдпхин, висящий над любовным ложем.

Потом медленно выходу из домика, неся в руках коробку и красный балдахин.

Я встаю в центр площадки, расстилаю в центре красный балдахин – знак для моего отряда. От площадки до главного здания около двадцати метров, этого мало, чтобы меня не задело осколками.

Поэтому я достаю из коробки несколько гранат и лезу по склону наверх, туда, откуда несколько дней назад я попала в это место. У меня осталось пять минут. Я смотрю вниз, я вижу знакомые домики, вижу окошко моей комнаты. Срываю чеку с одной гранаты и, размахиваясь, бросаю ее в главное здание. Она падает на крышу дома с правой стороны и через несколько секунд я машинально отворачиваюсь, слыша взрыв. Затем я срываю чеку со стороны гранаты, и она летит в центр дома. Никто не успевает выбежать из него, а хранящиеся в доме остатки боеприпасов поднимают дом, заполненный солдатами, на воздух.

Я оборачиваюсь и вижу лица моих людей. Испуг на их лицах сменяется восторгом. Я снова поворачиваюсь и смотрю на столбы пожара, пожирающего дом и находящихся в нём отморозков. Я возвожу глаза к нему и благодарю Господа за то, что он дал мне шанс помочь ему.