«Общественное мнение с напряженным вниманием следит за развитием событий на Ближнем Востоке», — доносил в июле 1914 года в Петербург российский посланник в Бельгии о реакции на кризис вокруг Сербии. Да-да, Балканы тогда были для Европы громокипящим Ближним Востоком. А в российском МИДе тамошними делами ведал Азиатский департамент, ведущий мозговой центр внешнеполитического ведомства. Увы, чем дальше, тем хуже для империи шли эти дела.
Если вы посмотрите на этническую карту Балкан начала ХХ века, то поразитесь сходству с «чересполосицей» нынешней Сирии. Особый шарм ситуации придавало то, что у каждой балканской страны была своя карта, на которой ее титульная нация, естественно, доминировала. И от того, чья карта окажется козырной, зависело, кто станет региональной сверхдержавой, а кто останется на третьих ролях. Места и ресурсов для двух лидеров тут не было.
Поначалу судьба улыбнулась Болгарии. По Сан-Стефанскому договору, подписанному после русско-турецкой войны 1877–1878 гг., ее границы практически совпали с представлениями болгар о «болгарском мире». Но эти границы нарушали негласное соглашение России с Австро-Венгрией о том, что на Балканах не возникнет «обширного славянского государства». Территорию Болгарии пришлось урезать втрое, а Турция сохранила на Балканах обширные владения. С тех пор возвращение к «сан-стефанскому идеалу» стало идефикс политики Софии. Но если на пути к югу болгары встречали лишь сопротивление дряхлеющей Османской империи, то на ключевую балканскую позицию — Македонию — претендовали еще два молодых «балканских тигра»: Греция и Сербия.
Греки считали ее колыбелью эллинской цивилизации, сербы называли Старой Сербией, болгары числили своей со времен средневековых болгарских царств. За всеми этими «историческими обоснованиями» пряталась голая геополитическая правда: именно Македония обеспечивала демографический ресурс для того, чтобы стать региональным лидером, и выход к Эгейскому морю (так же, как завоевание Украины открывало для Московского царства дорогу к Черному).
Еще в 1868 году в Белграде был создан «Комитет школ и учителей в Старой Сербии», начавший активную пропагандистскую работу. В ответ болгары добились от турецкого султана учреждения Болгарского экзархата — самостоятельной болгарской церкви, лишь формально подчиненной Константинопольскому патриархату, управляемому греками. Каждый претендент уверял, что именно его титульная нация составляет большинство населения Македонии. И каждый мог обосновать свою точку зрения. «Вот христианская деревня; в ней говорят на албанском диалекте; ее поп — православный и подчиняется экзарху; если спросить у жителей этой деревни о том, кем они являются, они отвечают, что они болгары, — писал французский политолог и балканист Луи-Жаре. — Вот другая деревня: крестьяне являются мусульманами; их язык — славяно-болгарский; их физический тип — албанский, и они называют себя албанцами; рядом другие земледельцы также называют себя албанцами, но они, в свою очередь, православные, зависят от экзархата и говорят по-болгарски». Иногда в одной семье отец называл себя болгарином-экзархистом, старший сын — сербом-патриархистом, а младший — греком. По выражению русского дипломата Григория Трубецкого, местное население было «тестом, из которого можно было вылепить и сербов, и болгар». Чем и занимались с переменным успехом Болгария и Сербия.
Но дело не ограничивалось открытием школ и церквей. В крае десятилетиями шла ожесточенная партизанская война. Сербские, греческие и болгарские четы (партизанские отряды) получали щедрое вспомоществование от «военторгов» своих стран, а их офицеры регулярно отправлялись в македонские «командировки». По турецким данным, в 1907 году в Македонии действовало 110 болгарских, 80 греческих, 30 сербских чет. О масштабах их работы говорит, например, процесс 1901 года: турки обнаружили подкоп под здание Оттоманского банка в Салониках, который планировалось подорвать. В итоге осудили 101 боевика.
В июле 1903 года болгарские четники подняли восстание. По признанию организаторов, оно «не могло рассчитывать само завоевать свободу Македонии, а имело целью принудить европейское общественное мнение разрешить македонский вопрос». Болгарские четники исходили из опыта 1876 года, когда зверская расправа турок с мирным населением Болгарии всколыхнула общественное мнение Европы и привела к русско-турецкой войне.
(В том же 1903-м Николаю II доложили о планах болгар распространить в европейских столицах чуму через зараженных крыс, «чтобы отомстить Европе в случае ее невмешательства в конфликт». «Людей, прибегающих к таким способам мести, следует уничтожать как собак», — в сердцах начертал на донесении император.)
Однако борьба с турками была факультативом, основной же задачей чет являлись зачистки Македонии от иноплеменников. «В сегодняшней ситуации наш противник в тех землях не Турция, а Болгария», — писал в 1885 году в «Инструкциях о поддержании сербского влияния в Старой Сербии» сербский премьер Милутин Гарашанин. Для Софии, соответственно, противником была не Турция, а Сербия. В итоге партизаны всех трех сторон активно стреляли друг в друга, убивали священников, учителей, просто крестьян, отказывающихся от «правильной» национальности. Порой вырезались целые деревни, как, например, болгарские Загоричаны. В борьбе с конкурентами использовали и турок: в 1906 году болгарские четники не смогли сами добраться до директора одной из сербских школ Димитриевича. Тогда ему подбросили в прихожую сверток с динамитом и план взрыва местной мечети, не преминув сообщить об этом в турецкую жандармерию.
В начале ХХ века перед российской дипломатией, сферой которой были и Балканы, открылись новые перспективы. Во-первых, в 1903 году в Сербии в результате переворота пришла к власти новая династия — Карагеоргиевичей, во-вторых, удалось наладить отношения с Болгарией, изрядно испорченные в царствование Александра III. Появилась идея направить энергию балканских стран в «конструктивное русло».
В 1912 году под эгидой Петербурга удалось даже создать военный союз Сербии, Болгарии и Черногории. «Сплотив воедино до полумиллиона штыков и притом великолепного войска, мы поставим несомненную преграду всяким замыслам захвата с северо-западной стороны полуострова [т.е. Австро-Венгрии]», — радовался посланник в Софии Анатолий Неклюдов. Однако славян и примкнувших к ним греков нимало не интересовала Австро-Венгрия, все свое внимание они обратили на Турцию. 2 августа 1912 года на рынке македонского города Качаны болгарские четники подорвали осла с ношей динамита. Погибли в основном мусульмане, в ответ предсказуемо началась резня, убивали христиан.
К октябрю 1912-го кризис разразился войной между балканскими союзниками и Турцией. Петербург сумел заставить их заранее разделить будущую добычу: сербы, скрепя сердце, отдавали болгарам большую часть македонских земель, получая взамен выход к морю через албанские территории.
Но после разгрома Турции Австро-Венгрия и Италия пролоббировали создание Албании, в результате сербы лишались вожделенного побережья Адриатики. Белград решил компенсировать свои потери за счет Македонии, — пока болгары безуспешно штурмовали Стамбул, она была оккупирована сербской армией. Софии такой расклад не понравился, и недавние союзники сошлись в новой войне.
Тут в России поняли, что усидеть одновременно на сербском и болгарском стульях не получится. Приходилось выбирать, кому помогать, и ставка была сделана на Сербию. Причины этого были отчасти идеалистические («Идея славянской солидарности, совершенно отсутствующая у болгар, напротив, проходит красной нитью через всю сербскую историю», — писал наш посланник в Белграде), но прежде всего основывались на прагматичном расчете. Если «болгарский мир» лежал целиком в пределах бывших турецких владений, то идея «великой Сербии» делала ее естественным противником Австро-Венгрии, особенно после аннексии австрийцами Боснии и Герцеговины, которые до той поры формально принадлежали Османской империи. Белград сам претендовал на эти земли и включение их в состав Австрийской империи рассматривал как национальную катастрофу. Таким образом, в грядущей мировой войне сербы были обречены на союз с Россией, нанося Вене удар в ее «мягкое подбрюшье». А чтобы удар оказался мощнее, их необходимо было усилить за счет Македонии.
Что касается Болгарии, то ее усиление могло помешать планам России в зоне черноморских проливов. «Дальнейшее распространение Болгарии и стремление ее иметь выход к Мраморному морю встретили бы с нашей стороны решительное противодействие. Мы не можем допустить, чтобы свобода плавания через проливы могла зависеть от усмотрения Болгарии», — писал глава российского МИДа Сазонов.
В 1913 году, попытавшись отбить Македонию, болгары оказались в кольце фронтов: Сербия, Греция, Турция. Решающим стал удар в спину, нанесенный румынской армией (который по русско-болгарскому договору должна была предотвратить Россия, но не сделала этого).
Вышедшая победительницей в этом «споре славян между собою» Сербия стала бы идеальным союзником для России, если бы не одно обстоятельство: она была неуправляема. Горячие сербские парни из офицерской организации «Черная рука», решив македонский вопрос, принялись за боснийцев. Последовало шесть покушений на высших должностных лиц Австро-Венгрии, организованных чернорукцами. Роковым оказалось последнее — убийство эрцгерцога Фердинанда в Сараеве в июне 1914 года. Возникла классическая ситуация, когда хвост стал вилять собакой. Сербское правительство отказывалось допустить австрийских чиновников к расследованию покушения на своей территории, само же делало все, чтобы замести следы (например, одного из замешанных в покушении чернорукцев срочно отправили из Белграда «в командировку», затем вымарали его имя из служебных реестров и, наконец, заявили, что «не в состоянии его разыскать»). Дело явным образом шло к войне.
Допустить разгром Сербии Россия не желала как из соображений престижа (поговаривали даже, что династия Романовых могла в этом случае потерять престол), так и из оперативно-стратегических расчетов: сербы в случае мировой войны оттягивали на себя шесть австро-венгерских корпусов.
Так свершилось предсказание Бисмарка: «Если в Европе начнется война, то из-за какой-нибудь глупости на Балканах». А вскоре выяснилось, что именно Балканы — ахиллесова пята Российской империи. Турция, вступив в войну против России, перекрыла проливы — самый удобный путь сообщений с союзниками по Антанте.
Осенью 1915 года один из самых толковых немецких генштабистов, начальник оперативного отдела Восточного фронта полковник Гофман, заявил, что победа над Россией всецело зависит от возможности «прочно преградить Дарданеллы. Если русские увидят, что пути для экспорта хлеба и ввоза военных материалов закрыты, страна будет постепенно охвачена параличом».
Лучшим шансом вновь открыть проливы было помириться с Болгарией и использовать ее территорию и армию для удара по туркам. Болгары соглашались забыть все обиды… в обмен на Македонию. Но сербы вцепились в нее зубами, не помогали ни обещания самых широких компенсаций за счет территорий Австро-Венгрии, ни угрозы. В итоге Болгария стала союзницей Германии, пообещавшей вернуть Софии «македонское наследство».
Новый 1917 год задыхавшаяся в блокаде империя встречала надеждой, что истощенные войной Германия с Австро-Венгрией рухнут еще раньше. В российских газетах печатались описания низкокалорийных немецких пайков с предсказанием сроков, когда Берлин начнет вымирать от голода. Но история и экономика, будучи науками не вполне точными, рассудили по-своему.
Опубликовано: Ведомости, 21 ноября 2016 г.