Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Мнение о том, что Российская и Британская империи строились на совершенно разных принципах, и поныне широко распространено в России. Британская, говорят нам сторонники этой теории, была основана на расовой нетерпимости, грабеже и насилии. Российская, напротив, действовала не столько грубой, сколько мягкой силой, легко инкорпорируя инородческую элиту — хоть казанскую, хоть грузинскую, хоть остзейскую — и предоставляя «покоренным» как минимум равные (а то и еще большие!) права с державной нацией.
Однако, если присмотреться, противопоставление это ложное. Начнем с того, что сам термин Британия в узкоостровном смысле — это сплав трех наций: англичан, шотландцев и валлийцев. Шотландский пример наиболее показателен.
Вообще-то, говоря о Британской империи, мы привыкли воспринимать Англию и Шотландию единым целым. Это само по себе свидетельствует об успехе ассимиляционной политики англичан. Ведь даже у России во взаимоотношениях с малороссами, точнее, с казацкой старшиной, в XVII–XVIII веках не все шло гладко — при единой религии и значительном языковом сходстве. В Шотландии же англичанам пришлось столкнуться с народом другой языковой группы (или расы, как говорили еще сто лет назад), имеющим многовековой опыт собственной государственности и сильно отличающимися поведенческими стереотипами. И сделать его британским.
Особенно сложный случай — Горная Шотландия, Хайленд. Впору говорить о сходстве с Кавказом: тут вам и кланы — полный аналог тейпов, и родовая месть, рассказы о которой заставили бы содрогнуться даже тогдашних далеко не гуманных европейцев. И культ мужчины-воина, единственными достойными занятиями которого считались война, охота и грабеж. Впрочем, грабеж от войны шотландцы не отделяли.
«Когда горец гнал через перевал к своей родной долине стадо, отнятое у мирных фермеров, он никоим образом не ощущал себя вором, подобно тому, как Дрейку при дележе добычи со взятых им испанских галеонов и в голову не могло прийти, что он грабитель, — писал английский историк Томас Маколей. — Так и горец в собственных своих глазах был воином, захватившим законную добычу той войны, которая не прекращалась ни на миг при жизни 35 поколений после того, как англосаксонские захватчики вытеснили его предков в горы». «Два раза в год они собирались в большие группы и совершали набег на южные области, а затем возвращались назад и вновь рассеивались», — читаем мы в отчете времен королевы Анны, известной нам по замечательному фильму «Стакан воды».
Период 1689–1749 гг., кстати, равный по продолжительности Кавказской войне, был наиболее критическим. Династия Стюартов после свержения с английского престола нашла всемерную поддержку в Хайленде. И дело отнюдь не ограничивалось локальными партизанскими действиями. В 1715 и 1745–1746 гг. десантировавшиеся из Франции Стюарты быстро сколачивали целые армии, с которыми шли на Лондон. Для разгрома шотландцев при Каллодене англичанам пришлось перебрасывать войска с континента, где шла очередная война.
Примирение с Хайлендом проходило по максимально жесткому сценарию. Горцам под страхом смертной казни запретили носить не только оружие, но даже килты. Не спасали никакие отсылки к этнографическим особенностям, за появление без штанов могли расстрелять. Представителей особо упорных кланов депортировали в заморские колонии, а их замки сносили.
Уже через 20 лет ситуация радикально изменилась. Лояльность короне у горцев одержала верх над лояльностью клану. В свою очередь в Лондоне, где в начале века забивали камнями шотландских пленных, наследник престола не гнушался ходить в килте, еще недавно ассоциировавшемся для его английских подданных со словом «вор». Знаменитый политик-радикал Джон Уилкс, негодовавший на «растворение имени англичанина в имени британца», громко вопил об измене, когда в 1762 году пост премьера впервые занял шотландец лорд Бьют, но большинство не увидело в этом ничего скандального. Полки хайлендеров покрыли себя лаврами в эпоху наполеоновских войн. Одним из самых прославленных, 79-м, командовал сэр Алан Камерон, дед которого пал при Каллодене, а двое сыновей — в боях с французами.
Шотландская элита была полностью инкорпорирована в британскую, и ей об этом не пришлось жалеть. Динамичное развитие и расширение империи предоставило ей совершенно невиданные ранее возможности для самореализации.
Канадский пример кажется еще более невероятным. В 1763 году по итогам Семилетней войны Англия получает населенный французами Квебек. Учитывая многовековое англо-французское противостояние, можно было ожидать, что квебекцы так и останутся до скончания времен пятой колонной Британской империи. Что же случилось на самом деле?
В 1774 году британский парламент принял Квебекский акт, предоставивший французам свободу вероисповедания и право иметь собственное судопроизводство и к тому же расширивший территорию провинции Квебек. Через год разразилось восстание 13 американских колоний против британской короны. В войну вступила Франция, а восставшие колонисты попытались вторгнуться в Квебек, логично надеясь на поддержку местных франкофонов. Однако квебекцы продемонстрировали абсолютную лояльность империи. Как и во время англо-американской войны 1812–1814 гг. Несмотря на то, что и на этот раз Англия воевала с Францией.
Да, канадцы-франкофоны восстали в 1837 году. Но, во-первых, одновременно восстали и англо-канадцы, так что во главе угла стояли отнюдь не национальные проблемы. Во-вторых, англичане быстро выполнили «работу над ошибками», и вскоре один из лидеров восстания, Луи-Жозеф Папино, будет как ни в чем не бывало выступать в канадском парламенте (на французском языке!).
Не менее показательна ситуация с Трансваалем и Оранжевой республикой — бурскими государствами, аннексированными Британией в результате тяжелейшей войны 1899–1902 гг. В последние два года буры вели ее партизанскими методами, в ответ англичане сгоняли мирное бурское население в не приспособленные для обитания концлагеря, в которых погибли десятки тысяч человек, в основном дети.
Часть буров воспользовалась началом Первой мировой, чтобы немедленно поднять восстание. Но его без малейшего участия англичан подавило бурское ополчение во главе с генералом Смэтсом, еще 14 лет назад воевавшим против англичан. Те же люди, которые недавно партизанили в буше и теряли близких в лагерях, теперь стреляли в своих вчерашних товарищей, защищая интересы британской короны. А затем южноафриканская бригада отправилась во Францию на Западный фронт. «Тогда вы были неправы, сейчас правы», — пояснил Черчиллю один из ее офицеров. В 1940-м Черчилль на случай собственной гибели рекомендует королю назначить своим преемником все того же Смэтса. То есть Черчилль в лояльности этого человека не сомневался ни на грамм.
Ну а разве мог сомневаться Суворов в эстляндском дворянине и генерале русской армии Отто Вильгельме фон Дерфельдене, прошедшем с ним Фокшаны и участвовавшем в ожесточенных боях за Прагу! В критический момент Швейцарского похода генерал от лица всего командного состава обратился к Александру Васильевичу на военном совете с краткой речью: «В нас, отец, ты не увидишь ни гнусной, незнакомой русскому трусости, ни робости… Веди нас, куда думаешь, делай, что знаешь: мы твои, отец, мы — русские!» И хотя произнес эти слова Дерфельден с неизбывным немецким акцентом, кто хоть на секунду усомнится в том, что это слова настоящего русского генерала?
А вот другой немец — курляндец Карл Багговут. В кампанию 1806–1807 гг. генерал Багговут встретился на передовой позиции с французскими офицерами, чтобы заключить перемирие на несколько часов. Вдруг из нашей передовой цепи раздался выстрел, — то ли случайный, то ли у кого-то не выдержали нервы, — и подъехавший слишком близко к ней французский офицер падает замертво. Французы негодуют. Тогда Багговут подъезжает к вражеской цепи и кричит: «Я стою перед вами, прикажите стрелять в меня; здесь несчастная ошибка: pyсские не способны на вероломство!» Никто, конечно, не выстрелил. Счастливое для империи время, когда немец готов умереть даже не за Россию, а за честное имя русских.
Раз уж заговорили об остзейцах, упомянем еще одну общую для двух империй черту. «Британская лояльность была направлена на Корону — символ политического сообщества, к которому принадлежали все британские подданные… Этот тип преданности можно определить как династический, — пишет Елена Макарова в сборнике “Национальная идея в Западной Европе в Новое время”. — В этом плане Великобритания отличалась от новых национальных государств, таких как Германия или Италия, где одно сплоченное национальное сообщество давало рождение государству. Ни Соединенное Королевство Великобритании и Ирландии, ни Британская империя, включающая примерно 200 колоний, не были национальными государствами в его классическом либеральном понимании».
То же самое можно сказать о лояльности «инородческих элит» Российской империи. Николаю I приписывают фразу: «Русские дворяне служат государству, остзейские — нам». Даже если это апокриф, то очень точно отражающий ситуацию. Да, были абсолютно русские по духу Дерфельден и Багговут, но в целом немецкое дворянство Прибалтийского края свою преданность империи определяло именно как лояльность трону, а не нации. В 1812 году 19-летний Фридрих Берг бросил Дерптский университет и пешком отправился на фронт добровольцем — сражаться с французами. Это не помешало ему, став уже фельдмаршалом русской армии, весьма непочтительно отзываться в частных разговорах о самих русских.
Но формула Николая I применима не только к остзейцам. Когда Россия в 1917 году перестала быть монархией, «обнулилась» лояльность не только многочисленных инородческих элит, но и тех, кого инородцами язык не повернулся бы назвать даже у самых густопсовых националистов. И вот уже генерал свиты его величества Скоропадский становится гетманом Украинской державы и рисует карты территориальных претензий к России.
Даже провалы интеграционной политики у обеих империй похожи: у Британии это Ирландия, у России — Польша. Если бы Российская империя, уцелев в жерновах Первой мировой, попыталась удержать Польшу на условиях какой-либо автономии, аналогия была бы совсем полной. Не исключено, что и поляк Пилсудский погиб бы в том же 1922 году, что и ирландец Коллинз, — и при тех же обстоятельствах.
Эти две католические окраины принципиально «не сошлись характерами» с метрополиями. Как ирландские депутаты, заседавшие в Вестминстере, так и польские аристократы, принятые при российском дворе, не особо скрывали фигу в кармане. В итоге в России, например, в Академию Генштаба не принимали офицеров-католиков. А ведь академия в русской армии была важнейшим карьерным лифтом к полковничьим и генеральским званиям, а для офицеров, не служивших в гвардии, единственным.
Вы можете возразить, что и англичане в Индии установили для офицеров-индусов планку, выше которой те подняться не могли. И вообще Индия не подходит в качестве примера хотя бы потому, что тамошнюю элиту никак нельзя было назвать инкорпорированной в имперскую, не говоря уже о десятках миллионов простых индусов. Но это тот случай, когда нас вводит в заблуждение масштаб. У России просто не было необходимости удерживать в повиновении субконтинент с населением, в десятки раз превышающим собственное. Абсолютной аналогией было бы включение в состав Российской империи Китая, но, к счастью, история избавила обе страны от такого эксперимента.
Однако и Россия применяла «индийскую систему», комбинировавшую прямое управление территориями с «туземными княжествами», находившимися в вассальной зависимости от Британии. Именно так Россия правила Средней Азией, где Туркестанское губернаторство органично соседствовало с Бухарским эмиратом и Хивинским ханством. Конечно, индийские раджи и махараджи не заседали в палате лордов, но и эмир Бухарский еще перед Первой мировой как об особой милости просил разрешить ему наконец купить дом в Петербурге и жить там хотя бы пару месяцев в году. И при этом на Балтийском флоте нес вахту миноносец «Эмир Бухарский», построенный на средства среднеазиатского правителя.
Почему-то в России принято сравнивать с индийскими феодалами грузинскую элиту, поголовно включенную в дворянское сословие империи, хотя куда ближе здесь аналогия с шотландцами или даже маори. Да, маорийским вождям тоже не присваивали титулы баронетов и не делали их пэрами. Однако в отличие от российского общества, в котором дворянство было наиболее защищенным в правовом отношении сословием, в британской империи статус определялся доступом к рычагам власти (в том числе законодательной) и возможностью влиять на нее. Еще в 1867 году маори была выделена квота в новозеландском парламенте, кроме того, они сохранили свои племенные структуры управления, создав собственный парламент, который небезуспешно отстаивал их права.
Разумеется, темных страниц в истории обеих империй хватило бы не на один том. И фразу: «Мы не являемся в обычном смысле слова империей. Мы видим естественный рост, просто нормальное распространение… видим, что наши переселенцы осваивают новые земли без завоевания», многие покоренные племена сочли бы насмешкой. (Кстати, написал ее не русский, как вы, скорее всего, подумали, а Джон Сили в 1883 году.) Важно другое: невозможно построить две самые обширные империи в мире исключительно при помощи насилия и подавления. И Россия, и Британия умели, отложив кнут, вовремя предложить пряник.
Какая из империй оказалась успешнее? Если сравнить оставшуюся у метрополии территорию — несомненно, Российская. Если вспомнить, что случилось с ее стержнем, триединой славянской нацией великороссов, малороссов и белороссов, — пожалуй, успешнее Британская. Три народа Альбиона пока не спешат разойтись по национальным квартирам.
Лучше у британцев обстоят дела и с отношением к империи и ее языку на постимперском пространстве. Тут России остается надеяться на время, которое многое расставляет по своим местам. А вот по доле выходцев из бывших «колониальных окраин» (только в случае России это Средняя Азия, а не Индостан) Москва стремительно догоняет Лондон. Говорю же, мы похожи.
Войти с помощью соц. сетей: