Глава 49

Джош

– Дрю, какого черта ты здесь делаешь? Сейчас два часа ночи. – Я перевожу взгляд на его машину, в ней – никого. Сначала решил, что он снова привез ко мне Солнышко, потому что она набралась, но в машине пусто. – Настю уже отвез? – спрашиваю я, когда мы с ним проходим в гостиную. Ее имя звучит странно, но я больше не могу вслух называть ее Солнышком.

– Она дома.

– Тогда что стряслось? Тебе ведь самому уже час как надо быть дома. – Я никак не возьму в толк, зачем он приехал.

– Сара меня прикроет. – Дрю прячет глаза, будто что-то не договаривает, и я начинаю злиться. Наверняка это как-то связано с тем, что Настя снова напилась на одной из тех вечеринок, куда он ее все время таскает. Как же меня это достало. Но когда он поворачивается ко мне, я понимаю, что ошибся.

Я совершенно не узнаю своего друга. В нем нет ничего от знакомого мне Дрю; мой сон снимает как рукой.

– В чем дело? Что случилось? – Он молчит, и я спрашиваю еще раз: – Дрю, что произошло?

– Я сам не пойму. – Глаза у него красные, и в целом выглядит он плохо.

– Если сейчас же не объяснишь мне все толком, я сяду в машину и отправлюсь туда сам.

– Да все это вообще без толку, Джош. – Теперь Дрю больше не кажется опустошенным, его обуревает злость. Когда он бросает на меня сердитый взгляд, я понимаю, что речь сейчас идет скорее о Солнышке.

– Ты прямо как она, говоришь долбаными загадками. С ней все хорошо?

– По ее словам, да. Лицо, конечно, сильно пострадало, но в остальном вроде бы нормально.

– Что у нее с лицом? – медленно произношу я, мой голос звучит необычайно низко.

– Это все Кевин Леонард.

– Кевин Леонард? – Мне хочется припечатать Дрю лицом к стене, раз уж я пока не могу добраться до Кевина Леонарда. И это я еще не выяснил, что произошло. – Что он с ней сделал? – Слова даются мне с трудом. Я пытаюсь сдерживать свою ярость, чтобы выяснить все подробности, но неизвестно, надолго ли меня хватит.

– Не знаю. Он ударил ее. Наверное, когда раздевал. Она же мне ничего не рассказывает. – Дрю проводит рукой по волосам, и я замечаю, что костяшки у него в крови, да и рубашка в красных пятнах.

– Как она вообще оказалась с ним наедине? Ты ведь все время был с ней рядом. Не потому ли ты уговорил ее пойти с тобой?

Дрю молча разглядывает разбитые пальцы на правой руке.

– Где тебя черти носили? Ты таскаешь ее по этим вечеринкам, спаиваешь, а потом бросаешь одну? – В моем голосе отчетливо звучит обвинение.

Он вскидывает голову, всем видом ощетинивается.

– Ее нельзя назвать беспомощной, Джош. Если не заметил, она все время поступает так, как хочет. Я никуда ее силком не тащил и с той первой вечеринки ни разу не спаивал. Сейчас она напивается сама. – Он пытается хоть как-то оправдаться перед собой, но у него это плохо получается.

– Она ненавидит бывать одна на таких мероприятиях. И ни в коем случае от тебя не отошла бы.

– Она и не отходила. – Что и требовалось доказать. Дрю бросил ее. – Она прислала мне сообщение, но я его не услышал. Тогда она поднялась на второй этаж, где не так шумно, хотела позвонить тебе, чтобы ты ее забрал. Когда туда пришел я, она лежала на полу, а он навалился на нее сверху. – По его словам, у нее было разбито лицо, шла кровь. Когда он начинает рассказывать о том, что ее трусы были спущены до щиколоток, то едва сдерживает слезы. Если б я не испытывал отвращения ко всему человечеству, сам бы, наверное, расплакался.

– Значит, ты бросил ее одну. – Мне хочется убить Дрю. Свалить всю вину на него, чтобы не винить во всем себя. А о телефонном звонке даже думать тошно.

– Да, Джош! Именно так я и сделал! С помощью чувства вины уговорил ее пойти со мной, а потом бросил, потому что я – эгоист. Думаешь, я этого не знаю? Еще как знаю, уж поверь. Можешь не напоминать мне о том, какой я придурок. Мне и без того всю ночь об этом напоминают: ее лицо, кровь и… – Он взъерошивает волосы, его голос надламывается. Надеюсь, он сумеет удержать себя в руках, потому что на это невыносимо смотреть. Уже достаточно страданий. Сейчас у меня перед глазами стоит ее лицо, залитое кровью, и сам я еле держусь. – Просто поверь мне, – продолжает он. – Я прекрасно это знаю. Понимаешь? Знаю.

Дрю стоит, прислонившись к кухонному столу, я – напротив него, подпираю стену. Мы оба молчим, проходит, наверное, час, а на самом деле не больше минуты.

– Она тебе ничего не рассказала?

– Не совсем. – Он устало качает головой. – Но самое противное: она, похоже, нисколько не удивилась. Как будто ожидала такого поворота.

– Почему ты не привез ее сюда? – спрашиваю я.

– Привез. – Дрю замолкает и смотрит мне в глаза, позволяя мне переварить услышанное. За всем тем кошмаром, что приключился с Солнышком, я совсем забыл, чем занимался сам в то время, как она была в спальне с Кевином Леонардом. – Ну-ка, вспоминай, Джош. Мы приехали к тебе домой около двух часов назад. Гараж был закрыт, свет выключен, и я, решив, что ты уже спишь, воспользовался своим ключом. Мы вошли в дом и, угадай, что услышали?

– Она вошла вместе с тобой. – Это даже не вопрос. А ручная граната.

– Я думал, что в этой ситуации ей поможет только встреча с тобой. – Его голос источает горечь и сарказм. Я даже не знаю, кого из нас двоих он в эту минуту презирает больше.

– И что она сказала? – произношу я едва слышно, поскольку не хочу знать ответ. С того дня, как она ушла из моего дома, я только и думал о том, когда она вернется. И вот сегодня это случилось.

– Ничего. Она не проронила ни слова, с тех пор как мы вошли в дом.

– Мне нужно увидеть ее. – На самом деле, я не хочу этого. Не хочу осознавать, что ей известно то, чем я занимался. Не хочу думать о том, что я и сам знаю, чем занимался. Мне просто нужно увидеть ее. Убедиться, что она здесь, что с ней все хорошо, даже если она меня ненавидит. Возможно, мне не вынести ее боли, но ненависть я переживу.

– Нет.

– Нет?

– Нет. – Категорично.

– Да кто ты такой, чтобы запрещать мне видеться с ней?

– А кто ты такой, чтобы думать, будто тебе можно?

– Что ты хочешь этим сказать?

– А то, что, когда мы входили в твой дом, она выглядела ужасно, но когда выходили, вид у нее был еще хуже.

Мне вдруг становится плохо. И это не в переносном смысле. Меня вот-вот вырвет. Должно быть, Дрю видит это по моему лицу, поскольку тон его голоса немного смягчается. Или же он просто устал от этой отвратительной ночи.

– Джош, даже если бы я считал это возможным, а это не так, потому что сейчас ты очень напоминаешь меня и совсем мне не нравишься. Даже если бы я считал, что ты можешь с ней увидеться, это решать не мне.

– Она сама не хочет меня видеть.

– Именно, – подтверждает Дрю. Он не пытается вселить в меня ложную надежду, и я впервые за эту ночь благодарен ему. – Ты когда-нибудь расскажешь мне, что между вами произошло? – продолжает он свои расспросы.

– Нет.

– Ладно. Может, тогда скажешь, почему ты спишь с Ли? – произносит он ледяным тоном, под стать выражению своего лица.

– Мы спим с ней уже много лет. – Так и есть. Это вошло в привычку. Формально я ничего плохого сегодня не сделал. Никем не воспользовался. Никому не изменил. Не оставил Настю наедине с этим пьяным отморозком. Я могу привести еще много доводов – Дрю, Солнышку, самому себе, – но, несмотря на это «ничего плохого», не перестаю чувствовать себя козлом.

Я даже могу сказать, почему так сделал. По той же причине, что и в первый раз, и во все последующие разы. Это давало мне успокоение, помогало чувствовать себя нормальным. Ли появилась на пороге моего дома, поздоровавшись, вошла, и ее поведение, как всегда, было абсолютно простым и естественным. Она села на диван, и мы стали смотреть телевизор. В какой-то миг она наклонилась ко мне и поцеловала. Но уже через секунду отстранилась с виноватым видом. А когда я ничего не сказал, снова меня поцеловала. Я не возражал, поскольку мне больше не нужно было за это расплачиваться или делать выбор. Настя сделала его за меня.

Тогда Ли взяла меня за руку и повела в мою комнату, я последовал за ней. Мне хотелось хотя бы на одну ночь притвориться, будто я ни по кому не скучаю.

– Ты ведь ее не любишь. – Звучит как обвинение. Будь во всей этой ситуации хоть капля смешного, я бы рассмеялся, потому что не понимаю, как Дрю умудряется говорить об этом с таким невозмутимым видом. Мне хочется врезать ему – не только за это, но и за многое другое. Однако в глубине души я понимаю, что мне не нужен еще один повод злиться на себя. Может, стоит ударить его, чтобы он ответил мне, ведь я это заслужил. Хочу, чтобы он ударил меня. Хочу, чтобы он колошматил меня по лицу – так я не буду чувствовать ничего, кроме боли. Остальные чувства слишком невыносимы.

Я отхожу в другой конец комнаты, держа между нами дистанцию, но он следует за мной, опускается на диван и вздыхает так тяжело, словно это была самая долгая ночь в его жизни. Думаю, так оно и есть, но сочувствия он от меня не получит.

– Ничего нового ты мне не сообщил, Дрю. Давай выкладывай все гадости, что хотел мне сказать, и уходи.

– Ты любишь ее.

– По-моему, мы только что выяснили обратное.

– Не Ли. А Настю. Ты любишь Настю.

Ненавижу это слово, тем более в устах Дрю оно звучит дико. Дрю всю жизнь высмеивает любовь, губит девушек, питающих надежду на это чувство. Поэтому не имеет никакого права меня судить, но все равно сидит здесь, на моем диване, закинув ноги на кофейный столик, и критикует. И все же я не отрицаю его слов. Хотя должен – должен отрицать это всю ночь, пока сам не поверю в то, что это не может быть правдой. Что я не самоубийца – влюбляться в девчонку, особенно в ту, чья душа сама разбита на тысячи осколков, кто бросит меня, как только вновь ее склеит. Но, видимо, я утратил всякую способность к здравому мышлению, потому что ничего не отрицаю. Уже поздно. Я устал, напуган, ранен и полон такого невыразимого сожаления, что больше не могу мыслить ясно.

– Она об этом не знает, – наконец говорю я, глядя на Дрю, словно это как-то может оправдать мое поведение. Смягчить ужас произошедшего. Слова на вкус точно горечь, переполняющая меня и изливающаяся из моего рта.

– Джош, – произносит Дрю. В это мгновение в его голосе нет неуважения и сарказма, нет осуждения и снисходительности, и я уже ненавижу его за то, что он собирается сказать. – Все это знают.