Глава 45

Настя

Я вспомнила о том, что именно со мной случилось, только через год после произошедшего. Дни, недели и месяцы я прокручивала в голове все то, что было известно остальным. Я знала, что вышла из дома и отправилась в школу на запись последнего произведения для своего прослушивания. Забежала домой, только чтобы переодеться и собраться, прежде чем вернуться в кампус. В тот день я с особым вниманием подошла к своему образу, особенно к рукам. Аккуратно накрасила ногти, доведя их до совершенства. Надела бледно-розовую блузку с перламутровыми пуговицами и белую кружевную юбку. Все знали, во что я была одета, потому что в этих вещах меня и нашли, только пуговицы были оторваны.

Я точно знала, что меня обнаружили в густых зарослях природного заповедника, отделяющего парк, через который я шла в тот день, от жилого комплекса позади него. И произошло это поздно ночью из-за разразившейся грозы, поскольку вести поиски в такую погоду было практически невозможно. К тому времени уже несколько часов по всему штату рассылались сообщения о моей пропаже. Повсюду указывалось мое имя, давались фотография и описание внешности. Но даже после моего обнаружения нездоровое любопытство не прекратилось. Людям никогда не надоедают истории о трагических происшествиях с маленькими девочками. Некоторое время я служила для них неким развлечением, особенно в тот период, когда было неясно, выживу я или нет.

Я знала, что, как только меня доставили в больницу, я тут же была отправлена в операционную, где на операционном столе у меня на девяносто шесть секунд остановилось сердце, прежде чем удалось снова его запустить.

Я знала, что очнулась с рукой, которая больше не являлась по сути рукой, и что больше никогда не смогу играть на пианино – об этом мне сказали через несколько дней. А после, когда я, по их мнению, достаточно окрепла, мне сообщили, что у меня никогда не будет детей. По всей видимости, врачи полагали, будто мне будет труднее принять неспособность иметь детей, чем неспособность творить музыку, хотя они, сдается мне, ошибались.

Я узнавала о том, что со мной случилось, по составлению длинного перечня травм. Долгие месяцы именно так я себя и ощущала – состоящей из перечня травм. Общей суммы повреждений. Все мое тело состояло из боли.

Однажды я подслушала разговор одного из моих многочисленных врачей с детективом полиции – он не знал, что я слышу их. «Вы уже поймали это чудовище?» – спросил он. Детектив ответил, что нет. «Как только поймаете, вздерните его. Он же буквально растерзал бедную девочку». Наверное, врач был прав: именно растерзанной я себя и чувствовала. А если уж подобное говорит твой врач, то он точно знает, о чем толкует.

* * *

– Ты всегда спал в футболке? До моего появления? – спрашиваю я у Джоша, когда мы забираемся в постель. Ашер ненавидит спать в футболке. И утверждает, что все парни не любят спать в одежде – не знаю, правда ли это. Джош все время ложится в футболке и шортах, и обычно я сплю так же. Он не позволяет мне складывать его нижнее белье, зато нисколько не возражает, если я его надеваю.

– До тебя я вообще спал без одежды, – отвечает он, и я слышу, пусть мне не видно, в его голосе улыбку.

– Ой. – Я чувствую, как мое лицо заливает краска. – Прости.

– Все нормально, – смеется он. – Я только рад таким изменениям.

Его рука касается моей щеки. Он наклоняется и целует меня. Губы его дарят приглашение, которое рано или поздно мне придется принять.

– Не знай я тебя, решил бы, что ты покраснела.

Вот только он действительно не знает меня. Совсем.

Впервые за несколько недель мы не проводим полночи в гараже. Несмотря на ранний час, я говорю Джошу, что устала и хочу лечь. На самом деле я не устала. Просто надеюсь, что он отправится в постель следом за мной. Через пятнадцать минут я слышу, как он выходит из душа, выключает в комнате свет и забирается ко мне в кровать. Целует меня в макушку, желает спокойной ночи и по установившейся традиции переплетает наши пальцы, словно тем самым напоминает о том, что он рядом. Или же, напротив, напоминает себе, что я рядом с ним.

Моя рука ныряет под его футболку, поднимается вверх по животу и замирает на его груди. Я чувствую под ладонью, как бьется его сердце. У Джоша от неожиданности перехватывает дыхание. Его тело такое теплое, крепкое, что мне хочется касаться его везде. Надо бы остановиться, потому что понятно, к чему это ведет. Но ведь я сама все начала и, честно говоря, останавливаться не желаю.

– Солнышко, – только и выдавливает он.

Кладет руку поверх моей ладони через ткань футболки.

– Можешь снять ее, если хочешь, – говорю я.

– Я бы с радостью снял твою, – шутит Джош.

– И мою тоже, – отвечаю я. И в отличие от него не шучу. Рукой ощущаю, как он немного напрягается, но не решается ничего предпринять. Так мы с минуту и лежим, дышим и пытаемся прочесть мысли друг друга.

– Я тебе разрешаю, – шепчу я.

Дело не в том, что я никогда не прикасалась к нему, а он – ко мне. Просто мы никогда не прижимались друг к другу всем телом. На мне, как обычно, одна из его футболок. Он стягивает ее через голову, и я позволяю ему, потому что хочу этого. Хочу, чтобы он гладил меня. Здесь. Прямо сейчас. Везде. Всегда.

– Жаль, я не вижу тебя, – говорит он.

– Хорошо, что не видишь, – признаюсь я. На моем теле слишком много шрамов. Можно, конечно, сослаться на них, но настоящая причина кроется в другом.

Рядом с Джошем мне спокойно так, как не бывает ни в одном месте на Земле, и я хочу сбежать прежде, чем погублю нас обоих. Но вот он уже снимает с себя футболку и плотно прижимается ко мне всем телом, между нами не остается свободного пространства. Отводит мои волосы назад, бормоча о том, что эти дурацкие волосы постоянно закрывают мое лицо, но руку не убирает. Запутавшись пальцами в моих волосах, он целует меня. Наши поцелуи длятся очень долго.

В какой-то миг он отстраняется и тянется к ночному столику за презервативом, а я думаю сказать ему, что в нем нет необходимости. Но вот он склоняется надо мной, снова целует, и я позволяю себе забыть обо всем. Остается только это мгновение. Оно – настоящее. Истинное. Единственное, подлинное, потрясающее, правильное. Его колено проскальзывает между моих ног, нежно раздвигая мои бедра, и через секунду я ощущаю нажим. Именно в это мгновение он осознает – постигает одну из моих бесчисленных тайн, о которых я ему не сказала. Он резко замирает. Наступает пугающая тишина. Он больше меня не целует. Просто смотрит в мое лицо, его глаза настолько близко – кажется, будто он читает мои мысли.

Сейчас Джош что-нибудь скажет, а я этого не хочу, потому что в этом случае придется все ему объяснять. Он попытается внушить мне чувство безопасности, а это то, что я больше никогда не должна испытывать.

В его глазах мелькают тысячи слов, но он произносит только одно:

– Солнышко? – Это не обращение ко мне. А вопрос. И возможно, даже не один, но я не позволяю ему больше говорить.

Я обнимаю Джоша, хотя и не уверена, что все получится, подаю бедра вперед, а его самого притягиваю к себе. Всего секунду ощущаю разрыв, жгучую боль, а после – конец. Я крепко зажмуриваю глаза, потому что боль мне знакома, она поселилась внутри, и лучше отдаться ей. Я привыкла к боли, а эта – не так уж нестерпима. Чуждым мне кажется выражение его лица, на котором читаются трепет, смятение, изумление и – нет, нет, только не это – любовь.

– Все в порядке? – Он внутри меня, но по-прежнему не двигается. Его ладони обнимают мое лицо, он выглядит так, будто я его напугала.

– Да, – шепчу я, хотя и не уверена, что произнесла это вслух. Я не знаю, все ли в порядке. Мне кажется невозможным, что можно быть настолько близко к человеку. Позволить ему проникнуть внутрь тебя.