Глава 35

Джош

Проводив Ли, я возвращаюсь в гостиную. Жаль, не напился и не обкурился, как все остальные. Сары и Пайпер в комнате нет, значит, скорее всего вырубились в ее спальне. Через стеклянную раздвижную дверь вижу во дворе Мишель, которая лежит на траве и смотрит в небо. Или же спит. Отсюда не разглядеть. Кальян одиноко стоит на кофейном столике. Дэмиен и Крис, еще не до конца окосевшие, рубятся в игровую приставку. В другом углу комнаты Тирни обучает Клэя сворачивать косяки. Парень говорит ей, что хотел бы нарисовать ее, а она в ответ истерично смеется. Дрю сидит на диване, смотрит на нее. Заслышав мои шаги, он поднимает глаза, его лицо искажается в презрительной гримасе. Только этого мне не хватает от него. Я и так себя ненавижу.

– Где она? – спрашиваю я.

– А тебя это волнует? – Всем своим видом он показывает, что считает меня сволочью.

– И что с того? – Я дико устал и хочу домой, а мое терпение к выкрутасам Дрю иссякло уже несколько часов назад.

– Я задал простой вопрос, – не унимается он. С каждым его словом мой кулак сжимается все сильнее, я с трудом заставляю себя разогнуть пальцы. – Тебя волнует, где она? А тебя не волновало это, когда ты трахал в комнате для гостей другую девчонку? – Не могу поверить, что ему хватило смелости сказать мне такое. Мы с Солнышком не вместе – ему это известно как никому другому.

Окончательно опьяневшая Тирни изо всех сил пытается уловить суть нашего разговора.

– Не здесь, Дрю.

– Без проблем. Давай выйдем. – Дрю встает, и я с удивлением отмечаю, что тот трезв как стеклышко. Я ведь действительно не видел, чтобы он с самого ужина к чему-то притронулся, а ели мы несколько часов назад. К тому же он так и не выпил налитую Тирни стопку, когда отказался говорить правду о том, была ли Солнышко пьяна, когда они занимались сексом.

– Ответь на мой вопрос. – Я прислоняюсь спиной к своему грузовику, пряча руки в карманы, потому что мне нужно куда-то их деть.

– Я отвез ее домой, – говорит он. – Теперь отвечай на мой. – Дрю не ходит вокруг да около. Значит, его и правда переполняет злость.

– Я спрашивал не об этом.

– Знаю. Но сначала ты ответишь на мой вопрос.

– Да, меня очень волнует, где она, – передразниваю я его.

– Так вот чем ты занимался в спальне с Ли? Волновался? – Его саркастично-снисходительный тон действует мне на нервы. И мне плевать, заслуженно это или нет.

– Я порвал с ней, – говорю я, хотя по идее не должен ему ничего объяснять. Все то время в спальне я задавался вопросом, какого черта тут делаю. Сидел на кровати, смотрел на Ли: в ее зеленые глаза, на светлые волосы и идеальное тело, которое принадлежало мне, когда бы я ни захотел – без каких-либо обязательств. С Ли все было просто, удобно, незатейливо. Вот только мне это больше не нужно. Да, я хотел ее, но до сегодняшнего дня это желание не ставило меня перед выбором.

Я склонился над Ли и поцеловал в надежде прогнать из головы все непрошеные мысли. Закрыл глаза и впервые за наши с ней отношения вообразил не ее лицо. Я увидел не светлые волосы и зеленые глаза, бесхитростные и простые. Передо мной предстали темные волосы и темные глаза – чернота, запутавшаяся и полная разочарования. Как только я, разорвав поцелуй, открыл глаза и взглянул на девушку, стягивающую с меня футболку, ко мне пришло осознание, чего я лишусь, если пойду на близость с ней. Никогда раньше мне не приходилось задумываться о цене, но вот этот момент настал, и эта цена оказалась слишком высока.

Я отстранился. Ли посмотрела на меня так, будто ей все уже известно. Как будто она ждала этого, понимала, что рано или поздно это произойдет, только не знала как, когда и почему. И вряд ли я мог ей что-то объяснить.

– Прости, – только и произнес я, потому что не знал, что еще сказать девушке, которая раздевает меня, когда я собираюсь отвергнуть ее, казалось бы, без всякой причины. Некоторое время мы сидели молча: не касаясь друг друга и не понимая, как заговорить. В это мгновение я осознал, что рядом с ней тишина дарит совсем другие ощущения.

– Девчонка на коленях у Дрю, – наконец сказала она.

– Да. – Слово сорвалось раньше, чем я успел придумать какую-нибудь ложь.

Она прищурила глаза, слегка надула губы – я заметил размазавшуюся по краям помаду. Значит, рот у меня тоже перепачкан.

– Она не слишком-то разговорчива.

– Ты и половины всего не знаешь.

– А она знает хотя бы половину?

Я промолчал, да и Ли, скорее всего, не ждала от меня ответа.

– Джош, – проговорила она, положив голову мне на плечо и издав смешок – так смеются люди, когда им грустно и они пытаются это скрыть. – Что же нам с тобой делать? – Хороший вопрос, хотел выдать я. Заодно спросить, есть ли у нее на него ответ.

Ли не двинулась, чтобы покинуть комнату, я тоже остался сидеть на месте. Главным образом потому, что не знал, как себя вести в подобных ситуациях. Если и существовали какие-то правила поведения, то мне они были неизвестны. Я должен был уйти, оставив ее здесь? Поцеловать на прощание? Нужно ли нам было вообще «разрывать отношения»?

А потом Ли сделала то, чего ни разу не делала со дня нашего знакомства – удивила меня. Откинулась на кровать и, глядя в потолок, принялась рассказывать мне о колледже. Всякие мелочи. О том, что она ходит не через кампус, а обходит его вокруг, потому что дорога там спокойнее и вдоль нее растут дубы – ведь во Флориде очень мало дубов. О том, что у нее соседка не умеет заходить и выходить из комнаты, не наделав шуму, и довела эту способность до совершенства. О том, что в качестве очередного обязательного предмета она выбрала класс постмодернистской литературы, а после по-настоящему полюбила этот предмет. Она говорила и говорила, все это были незначительные детали. Из таких обыденных, простых вещей и состояла ее повседневная жизнь. Я вдруг понял, как мало мы знаем друг о друге, и мне стало грустно.

На меня лавиной нахлынули воспоминания о трех годах наших отношений с Ли, и каждый из них был похож на другой. Я смотрел на ее безупречные руки, теребящие пуговицу на рубашке, и пытался припомнить, мягкие ли они на ощупь, поскольку уже забыл или, может, просто никогда не обращал внимания. Наверное, я идеальное воплощение типичного подонка. Но тут Ли, закончив свой рассказ, посмотрела на меня и улыбнулась.

– Я всегда знала, что когда-нибудь нам все-таки придется поговорить, – сказала она. – Решила, что сейчас самое время. Даже если разговор и получился односторонним.

Я улыбнулся на ее замечание. Еще раз попросил прощения, а она пообещала, что, возможно, когда-нибудь заскочит ко мне повидаться. Однако было ясно: скорее всего, она больше не придет – мы оба знали, но никто из нас вслух этого не сказал.

Ли даже не расстроилась. Не было ни сцен, ни вопросов, ни слез. Хотя, будь я на ее месте, повел бы себя точно так же. Наше расставание прошло так, как и все, что было прежде с Ли, – легко.

Даже проводив ее за дверь, я не переставал думать о том, как просто было бы изменить решение, вернуть все на свои места. А потом перепихнуться с ней на заднем сиденье ее машины и больше никогда не заводить этот разговор.

– Это многое меняет, – говорит Дрю.

Уж не знаю, что тут меняется для Дрю. Мне ясно лишь одно: я только что отказался от секса из-за чувства вины перед девушкой, которая даже не была моей.

– Почему ты не сказал, что переспал с ней? – спрашиваю я. Вдобавок мне хочется знать, стал ли он для этого дожидаться, пока она опьянеет. Если да – ему несдобровать.

– Потому что я с ней не спал. – Не такой ответ я ожидал услышать.

– Но при этом сказал обратное.

– Видимо, воспринял правдивую часть игры не столь буквально. – Он пожимает плечами.

– Но она не стала возражать. – Я вспоминаю взгляд, которым они обменялись. Дрю спрашивал у нее разрешения. Только непонятно, почему она дала ему согласие.

– Мы заключили сделку.

– Так разорви ее, – требую я, хотя не имею на это права.

– Зачем?

– Затем, что ты все время лапаешь ее, делая из нее какую-то шлюху.

– Во-первых, дело далеко не только во мне. Во-вторых, если она сама попросит меня прекратить, я перестану. Иначе с какой стати мне это делать?

– Потому что я тебя об этом прошу.

– У нас с ней взаимовыгодные отношения. Как у вас с Ли, только без секса. И это работает. Так зачем мне отказываться от такого? – Дрю даже не скрывает подтекста.

– Для тебя это ничего не значит.

– А почему значит для тебя?

– Потому что она – моя, и я не желаю, чтобы ты к ней прикасался. – Веду себя как пятилетка, у которого отобрали игрушку. Чувствую себя полным идиотом, как только слова слетают с губ, но сказанного не вернешь. К тому же это правда, пусть мне и не хочется этого признавать.

– Знаю, – самонадеянно заявляет Дрю.

– Знаешь?

– Джош, я не тупица. Вы двое с самого начала учебного года раздеваете друг друга глазами. У меня с ней быть ничего не могло, как и у нее – со мной.

– Тогда какого же хрена ты устроил это представление?

– Просто хотел добиться от тебя признания. – Сверкнув улыбкой, он направляется в сторону дома. Меня переполняет такое облегчение, что я даже не могу на него злиться.

– А что у вас с Тирни? – спрашиваю я, когда он поднимается на крыльцо.

– Стараемся не наброситься друг на друга от страсти. И при этом друг друга не поубивать. У нас с Тирни все как обычно.

* * *

В девять часов утра я стою возле Настиного дома. У нас с ней были планы, но после вчерашнего, боюсь, все могло измениться. Я жду ее на подъездной дороге, потому что Марго, возможно, только легла спать, и мне не хочется будить ее своим стуком.

Дверь открывается, и выходит Солнышко – в розовом цветастом сарафане и белых босоножках на плоской подошве. Интересно, кто она сегодня? Настя залезает в грузовик и захлопывает дверцу.

– Ничего не говори. Это подарок на день рождения, – выпаливает она, прежде чем я успеваю что-то сказать.

– Это не значит, что ты обязана его надевать. – Хотя лично я этому рад.

– Решила принять хоть что-нибудь из их «лечебных» подарков, раз от телефона я отказалась. К тому же я так часто стираю твои вещи, что на стирку своих у меня времени не остается. – Она застегивает ремень безопасности, и мы трогаемся с места, ни словом не обмолвившись о прошлом вечере.

К полудню мы объехали три антикварных магазина, а я так и не нашел ничего похожего на пристенный столик, который искал. Если Солнышко не подведет, то начнет ныть в пятом магазине. Обычно в это время ее «любовь» к антиквариату заканчивается. Четвертый магазин, с более дорогим ассортиментом товаров, расположен на западе, через два города от нас, и мне приходится пообещать ей мороженое после него, чтобы вытащить ее из машины.

– А не проще найти то, что тебе нужно, в интернете?

– Какое в этом веселье? – спрашиваю я. Хотя она права: это действительно проще, но мне нравится самому ходить по магазинам.

– А какое веселье в этом? – Она открывает дверь и с преувеличенной неохотой тащится внутрь магазина.

– Признай, тебе же здесь нравится.

– Мне?

– Тебе.

– С чего ты это взял?

– Я тебя знаю: никто не может заставить тебя делать то, что ты не хочешь. Если б ты не хотела ехать, то никуда бы не поехала. А если б не поехала, то не была бы здесь. Отсюда следует вывод: если бы ты не хотела ехать, тебя бы сейчас тут не было. Но ты здесь, а значит, в соответствии с принципами Солнышка ты хочешь здесь быть.

– Ненавижу тебя.

– Это я тоже знаю, – небрежно бросаю я, и в ответ один уголок ее губ приподнимается.

– Я услышала от тебя так много слов сразу – уже ради одного этого стоило поехать. Такое может больше не повториться.

– Скорее всего, нет.

– Тогда напомни мне, почему ты не хочешь, как все современные люди, воспользоваться интернетом.

Я пожимаю плечами: возможно, мое объяснение покажется ей глупым.

– Люблю находить то, что больше никто не ищет. Вещи, о существовании которых я не подозревал. Мне даже не нужно их покупать. Достаточно найти их, знать, что они есть. Вот что мне нравится.

– Но здесь же одно старье.

– Это антиквариат. В этом все и дело.

– Так почему бы просто не купить новую вещь? – Она останавливается и оборачивается ко мне.

– Мне нравятся старинные предметы, – отвечаю я и, положив руку ей на спину, подталкиваю вперед. – Они многое повидали за свою жизнь. И живут до сих пор.

– Неужели все они стоят тех денег, которые за них просят? – Она изучает ценник на резном серванте из красного дерева.

– Все зависит от того, насколько сильно ты хочешь ее заполучить. Каждая вещь стоит столько, сколько ты готов за нее заплатить.

– И ты можешь позволить себе что-то из этих вещей?

– Да.

– Так хорошо идут продажи мебели? – Она сильно удивлена.

– Нет. – Моя мебель неплохо продается, но не настолько хорошо, чтобы на вырученные деньги позволить себе антиквариат. Просто нет времени активно этим заниматься.

– Ох. – Настя больше ничего не спрашивает, но я все равно скажу ей, даже если ненавижу об этом говорить.

– У меня много денег.

– Насколько много?

– Миллионы. – Я слежу за выражением ее лица. Миллионы. Звучит, конечно, абсурдно. Я никогда об этом никому не говорил. Знают только те, кто знал всегда. Даже странно произносить это вслух. Я не говорю о деньгах. Стараюсь не думать о них. Вместо меня этим занимаются мой собственный юрист, два бухгалтера и финансовый советник. Если завтра все эти вопросы вдруг лягут на мои плечи, я не буду знать, что с этим добром делать. Скорее всего, стану хранить деньги под кроватью.

– Неудивительно, что у тебя не возникло проблем с освобождением от опеки, – сухо замечает она.

– Неудивительно.

Она прищуривается.

– Ты ведь не врешь. – Она внимательно вглядывается в мое лицо, и я качаю головой. – Ты ничего не тратишь. – Это не вопрос.

– Отец не хотел притрагиваться к этим деньгам, и я стараюсь делать это как можно реже. Беру только на оплату счетов, потому что из-за учебы в школе пока не могу достаточно зарабатывать на жизнь. – Нельзя сказать, что я ненавижу эти деньги, поскольку они мне нужны. Но мне ненавистно то, что они олицетворяют, и с ними я никогда не буду счастлив.

– Ты что-нибудь купил на них?

– В прошлом году приобрел грузовик, когда старенький папин пикап наконец накрылся. А еще антикварный столик.

– Это который?

– Тот темный, что стоит у дальней стены в гостиной, возле стеклянных раздвижных дверей.

– Темный? И все?

– Ты о чем?

– Ну, обычно ты в таких красочных эпитетах восхищаешься изгибами дерева, симметрией линий, единством формы и функциональности. – Настя произносит это высокопарным тоном, энергично размахивая руками.

– Неужели я так говорю?

– Только когда дело касается дерева и мебели.

– Я похож на напыщенного барана.

– Тебе виднее.

Она устремляется в глубь магазина, где на стеллажах выставлены всевозможные керамические изделия, вазы и лампы.

– Мне нужно к пяти быть дома, – говорит она, переворачивая ценник в три тысячи долларов на какой-то безобразной лампе с основанием в виде арлекина. – Вот такую хочу, – саркастично добавляет.

– Почему к пяти?

– Надо встретиться с Дрю для подготовки к дебатам. Скоро очередное соревнование. О необходимости владения государством ядерным оружием. Очень увлекательная тема.

Я с самого утра не вспоминал про Дрю, да и сейчас не горю желанием говорить о нем. Однако зная его, уверен, что он может что-нибудь ляпнуть ей вечером, поэтому нужно заранее обезопасить себя.

– По поводу вчерашнего, – начинаю я и тут же ловлю себя на мысли, как банально это звучит. Теперь и сам понимаю почему. Она не прекращает внимательно разглядывать уродливую вазу, а сама при этом слушает. Она всегда слушает. – Я сказал Дрю, чтобы он держал свои руки подальше от тебя.

– Зачем ты это сделал? – Должно быть, мои слова заинтересовали ее больше вазы: она оборачивается ко мне.

– Потому что из-за него о тебе болтают всякие гадости. – А еще я ревную. По сути это и есть настоящая причина, поскольку нас обоих мало волнует, кто и что там говорит. – Но это не мое дело, так что прости.

– И он согласился? – В ее голосе слышатся нотки потрясения и удивления.

– Пришлось прибегнуть к методам убеждения.

– Что же это за методы такие, раз они подействовали на Дрю? – смеется она.

– Я соврал, – отвечаю я, даже сейчас вру. – Сказал ему, что ты моя. – Она молчит, поэтому я продолжаю: – Прости. Я не хотел выставлять все так, будто ты какая-то игрушка.

Я жду от нее какой-то реакции – ничего. Она переворачивает ценник на шкатулке для драгоценностей лицевой стороной и ставит ее на место.

– Если это фигурка Лары Крофт, я не против.

– Разумеется. – Я улыбаюсь, но улыбка выходит вялой. – С такой же идеальной фигурой.

– Идем отсюда, – говорит она, направляясь в начало магазина. – Если ты не собираешься покупать мне клоунскую лампу за три тысячи, то делать нам здесь нечего. Ты мне еще мороженое обещал.

Когда мы съедаем по порции мороженого, я веду ее в еще одну антикварную лавку в старой части города. После этого мы отправляемся домой. На обратном пути между нами на сиденье восседает керамическая статуэтка кота, разрисованная всеми цветами радуги, – Настя настояла, чтобы я купил его ей. Мне не терпится поскорее добраться до дома, потому что этот кот меня до смерти пугает. Наверное, она заметила мелькнувший в моих глазах страх, когда в магазине взяла его в руки, и после этого ни в какую не захотела уходить без него. Я пытался уговорить ее на покупку браслета вместо того, что она потеряла в свой день рождения, поскольку чувствовал себя действительно виноватым. Но она наотрез отказалась. Сказала, это неприемлемо – понятия не имею, что она имела в виду. Видимо, кошмарные керамические коты более приемлемы, раз она выбрала одного из них. Всякий раз, бросая взгляд на кота, Солнышко расплывается в улыбке, и это в десять раз дороже того, что я за него заплатил.

– Спасибо, что съездила со мной, – говорю я. Лишь бы не молчать, пока она достает из сумки ключи.

– Тебе спасибо за кота. – Она снова улыбается, подхватывает статуэтку и подносит к своему лицу. – Я назову его Волан-де-Мортом. – Затем сажает его на колени, словно настоящего кота, и на миг меня охватывает страх, что он действительно сейчас ее укусит.

– Не за что, – говорю я совершенно искренне, пусть и звучит это весьма глупо.

Она аккуратно берет кота под мышку, хватается за дверную ручку, но, прежде чем выскочить из машины, оборачивается ко мне.

– И к твоему сведению, – говорит она, улыбка на ее лице гаснет, глаза неотрывно смотрят на меня, – тогда ты не соврал.