Глава 33

Джош

– Чистые полотенца найдешь в гостевой ванной. Я приму душ у себя.

– Надеюсь, у тебя достаточно большой бойлер, потому что вылезу я из-под горячей воды, боюсь, нескоро, – кричит мне Солнышко из коридора. Она до сих пор дрожит, ведь у нее совсем мало подкожного жира. Чувствую себя говнюком из-за того, что столкнул ее в фонтан.

– Я собираюсь вскипятить воду для чая. Ты будешь? – отзываюсь я с кухни, наливая воду в чайник.

– Ты пьешь горячий чай?

– А что такого?

– Ты же вроде не старик. И не англичанин. Я могу по пальцам одной руки пересчитать парней, которые пьют горячий чай.

– Раньше я заваривал чай своему деду. И потом пристрастился сам. Так что не надо мне тут. – Наполнив чайник, я ставлю его на плиту и направляюсь в сторону ванной. – Так ты будешь или нет?

– Нет. Не люблю чай. В общем, вылезу через час. Или два. – И дверь в ванную захлопывается.

Спустя десять минут я выхожу из душа. Вода в гостевой ванной до сих пор журчит, значит, она не врала. Закидываю свои мокрые вещи в пустой барабан стиральной машины, возвращаюсь на кухню и включаю плиту. Может, чай она и не любит, но воду все равно надо вскипятить. От горячего шоколада она точно не откажется.

Тут раздается звонок в дверь. Должно быть, это Дрю. Кроме девчонки, израсходовавшей всю горячую воду в моем бойлере, он единственный, кто может сюда прийти. На самом деле, у него есть ключ – странно, почему он не воспользовался им.

– Ну что тебе? – Я открываю дверь, приготовившись выслушивать очередную жалобу на какую-нибудь мелкую неприятность, заставившую его выйти из дома в такой час, но это оказывается не Дрю. Передо мной на крыльце стоит совершенно незнакомый парень. Он пристально разглядывает меня, будто оценивает. Но ему нужен не я сам – он явно хочет понять, кто я вообще такой, хотя это он постучался ко мне в дверь.

– Я могу чем-то помочь? – наконец спрашиваю я, потому что парень молчит.

– Моя сестра здесь? – Сестра? – Марго сказала, что она, скорее всего, тут. Настя. – Он выплевывает ее имя, точно какую-то гадость.

– Она твоя сестра? – Сходства между ними почти никакого, если только хорошенько не приглядеться. Но он очень похож на Марго.

– Да. Она ушла из дома. Так она здесь?

Я открываю дверь шире и впускаю его в дом. В душе по-прежнему громко шумит вода, и не заметить этот звук просто невозможно. Твою ж мать, Солнышко. Лицо у парня отнюдь не довольное, оно и понятно: я стою перед ним в футболке и спортивных штанах, мокрый после душа, а в это время в нескольких комнатах от нас льется вода.

– Она в душе, – говорю я, потому как скрыть этот факт не получится. Надо бы предупредить ее до того, как она выйдет. – Пойду сообщу ей о твоем приходе.

– Почему это моя сестра моется в твоем доме? – спрашивает он, не успеваю я уйти. Парень явно зол. Закономерное поведение чрезмерно заботливого братца, и я уважаю его за это, но мне не нравится, что в моем собственном доме со мной обращаются как с подонком. Таким же тоном со мной говорила Марго, когда приходила сюда. Не думаю, что вид у меня какой-то угрожающий, да и Настя не похожа на нежный цветочек.

– Твоей сестре восемнадцать. Если захочет, она может здесь не только мыться.

– На эмоциональном уровне моей сестре не больше пятнадцати. – Он сверлит меня взглядом. Не на такой разговор я рассчитывал сегодня вечером. Даже не знаю, что на это сказать.

– Хочешь сказать, она недоразвитая? – Единственное, что приходит мне в голову. Хотя сам я не могу до конца решить, чью сторону принять в этом вопросе. Иногда Настя кажется мне старше всех, кого я знаю, а порой ведет себя как маленькая девочка.

– Я лишь хочу сказать, что она не в себе, – вздыхает парень. Вид у него усталый, как будто ему приходилось говорить это тысячу раз и теперь нет никакого желания повторять все заново.

– Не согласен. – На самом деле согласен. Просто не понимаю, какое это может иметь значение.

– Я знаю свою сестру.

– Я тоже знаю твою сестру. – По сути, знаю только то, что она мне рассказывает. Отдельные куски и фрагменты из жизни, которыми она делится в те дни, когда бывает особо великодушна или просто безрассудна.

– Ты вообще знаешь, что у нее сегодня день рождения? – спрашивает он. Я не отвечаю. – Сомневаюсь. Судя по твоему недавнему выражению лица, тебе даже было неизвестно, что у нее есть брат. А ты не задумывался о том, чего еще не знаешь? – Да постоянно. – У нее проблем выше крыши и дополнительные не нужны. Так что оставь ее в покое.

Не очень-то приятно, когда тебя считают проблемой.

– Если тебе есть что мне поведать, то выкладывай. А если нет, то будь так любезен – убирайся из моего дома.

Парень молчит. Он не станет предавать свою сестру, и как бы мне ни хотелось узнать, что тут творится, я уважаю его решение. Но и негодяя из себя делать не позволю. Я правда хочу испытывать к нему симпатию, но он начинает меня раздражать.

– Любишь пользоваться слабостью запутавшихся девочек? У тебя хобби такое? – спрашивает он.

– А у тебя какое? Беспочвенные обвинения и запугивание?

Шум воды стихает. Я уже готов броситься по коридору, чтобы перехватить ее до того, как она выйдет, но дверь ванной открывается раньше. У меня даже не было возможности дать ей сухую одежду на смену. Настя появляется в коридоре, мокрая, завернутая в полотенце, и при виде нее вся кровь отливает от моего мозга и устремляется вниз; мой дурацкий член мгновенно откликается, потому что только так можно реагировать, когда красивая, мокрая и обернутая полотенцем девушка выходит из твоего душа. Как жаль, что я не могу насладиться этим зрелищем… ну, вы же сами понимаете. Но сейчас не самое подходящее время: мой член, к счастью, быстро смекает, что рядом со мной стоит крайне сердитый гость, и успокаивается.

Настя уже открывает рот, собираясь что-то сказать, но видит брата прежде, чем слова слетают с ее губ. Непонятно, у кого в этот миг глаза округляются шире. Между этими двумя словно ведется какой-то немой диалог. Нельзя сказать, что при этом она выглядит напуганной или пристыженной, однако в присутствии брата кажется более юной. Свистит чайник – мы все сейчас настолько взвинчены, что от столь неожиданного звука чуть не накладываем в штаны. За исключением Насти, которая сейчас явно без них. Я перевожу взгляд с одного на другого и останавливаюсь на ней.

– Солнышко, у нас гости. Кто будет чай?

* * *

В конце концов, Настин брат уходит без нее, когда смиряется с тем, что его сестра никуда с ним не пойдет. Ей потом, наверное, сильно за это достанется. Мне уже давно не приходится ни перед кем отчитываться, так что я даже не задумываюсь о последствиях, но у нее-то есть семья. Ума не приложу, как ей удастся избежать наказания за то, что она не пришла домой, даже если ей уже есть восемнадцать. Однажды она обмолвилась, что родители боятся ее наказывать, но в подробности не вдавалась. Уж не боятся ли они и ее тоже? Она столько времени проводит у меня, что я даже не знаю, как объясняет это своим родителям. Если раньше они не думали, что мы с ней спим, то сейчас точно в этом уверены.

– Ты не будешь спать на диване, – говорю я, когда Солнышко достает из бельевого шкафа подушку и одеяло, которыми пользовалась в прошлый раз.

– Хорошо. Извини. – Она убирает их на место и начинает искать ключи.

– Тебе не нужно уходить.

– Но ты сказал…

– Я просто имел в виду, что на диване будет ужасно неудобно. Можешь лечь на моей кровати. А я посплю на диване.

– Я не стану занимать твою кровать. Меня и диван устраивает. Я уже на нем спала.

– Поэтому знаешь, насколько он неудобный.

– Все равно это лучше, чем возвращаться в дом Марго и оставаться в нем одной. Я не хочу, чтобы ты отдавал мне свою постель. – Она садится на диван и сжимает на коленях подушку.

– Тогда спи со мной.

– Что? – Она округляет глаза, и я начинаю смеяться.

– Не в этом смысле. Просто спи рядом. Кровать у меня огромная – ты даже не заметишь меня там.

– Что-то я в этом сомневаюсь. – Она обводит взглядом комнату, будто над чем-то размышляет. – А как так получилось, что у тебя в доме всего одна кровать?

– В комнате Аманды есть односпальная кровать, но ее не откопать под всем тем хламом, что я начал складывать туда. От той, что стояла в моей старой комнате, пришлось избавиться, когда привезли больничную койку для деда. Так что теперь у меня осталась одна кровать в комнате родителей. – Солнышко не смотрит на меня, но не из-за неловкости, а понимания.

– Не думаю, что там все так плохо, – говорит она, направляясь в комнату Аманды. Обычно дверь туда всегда закрыта, и раньше она никогда в ней не была, но теперь заходит.

Настя ступает внутрь по занимающему практически все пространство ковру и разглядывает комнату. Кровать завалена коробками и грудами старой одежды. Тут и там встречаются предметы мебели моего производства, которые чем-то меня не устроили. Все эти вещи стоило бы хранить в гараже, но там свободное место мне нужнее, чем здесь.

– Ладно, все действительно очень плохо, – смеется она, а потом прищуривается. В ее глазах – любопытство. Я смотрю на то, что так привлекло ее внимание. – У тебя есть пианино, – тихо произносит она, приближаясь к инструменту. – Почему оно стоит здесь?

– Аманда брала уроки. Сам я музыкой никогда не занимался. Перетащил его сюда два года назад, когда понадобилось освободить место в гостиной для одного из столов.

Солнышко проводит пальцами по клавишам с такой легкостью, что кажется, будто совсем не касается их. В этом движении ощущается какая-то особая трепетность.

– Ты умеешь играть? – интересуюсь я, потому что она никогда об этом не упоминала.

– Нет, – отвечает она. И лишь через секунду поднимает на меня глаза, поскольку все это время смотрела на клавиши. – Ни капли.

* * *

Когда мы вместе забираемся в мою постель, становится ясно: размер матраса не имеет никакого значения. Я ведь не безмозглый и прекрасно понимаю, что идея просто ужасная и последствий не избежать. Но она права. Так приятно, что ты не один. Да и диван чертовски неудобный.

– Только мне так кажется или все это действительно странно? – наконец спрашивает она после двадцати минут неловкого молчания, поскольку никто из нас до сих пор не спит.

– Не только тебе, – соглашаюсь я.

– Хочешь, чтобы я ушла?

– Нет. – Нам даже не нужно ничем заниматься. Не то чтобы я не хотел – напротив, во мне горит сильное желание прикоснуться к ней. Но это действительно далеко не главное. Мне просто нравится быть с ней рядом.

Она тянется ко мне и находит мою руку, чуть ниже плеча, а потом скользит вдоль нее к ладони. Точно так же она касалась клавиш пианино. Я ощущаю по всей руке проложенную ее пальцами дорожку. В комнате воцаряется спокойствие, какого здесь не было еще несколько секунд назад. А после она без слов сворачивается клубочком возле меня. Так мы и засыпаем. Ее рука в моей руке. Вместе.

* * *

Когда в среду на уроке рисования Клэй Уитакер показывает мне папку с работами, над которыми он трудится, мне хочется врезать ему. Он все время что-то улучшает, дополняет, убирает в зависимости от того, в каком конкурсе участвует или в какой колледж готовит заявку на поступление, а потом демонстрирует мне, хотя я его об этом даже не прошу и вообще ни черта не разбираюсь в искусстве. Но треснуть его хочется не за сами рисунки, а за то, что он показывает их мне здесь, на виду у всего класса, где практически невозможно сохранять невозмутимость. Думаю, это проверка. Бросив взгляд на следящего за моей реакцией Клэя, я убеждаюсь, что это действительно так.

На всех до единого рисунках изображена Солнышко. Ее лицо со всевозможных ракурсов. В глазах каждого портрета отражены все эмоции, какие только можно представить. Я прощаю ему каждую минуту, что он украл у меня, пока ее не было в моем гараже.

– Нарисуй один для меня. – Слова слетают с моих губ раньше, чем я успеваю прикусить язык.

– Хочешь, чтобы я нарисовал тебя? – Клэй явно раздражен или разочарован – не такой реакции он ожидал от меня.

– Нет. Чтобы ты нарисовал ее. Для меня.

Выражение его лица немного смягчается.

– Как? – спрашивает он.

– Что значит «как»? – В моем голосе слышится злость. Я и правда злюсь, но только на себя самого. Я только что вывернулся перед ним наизнанку, а теперь он ради забавы собирается ковыряться у меня в душе.

– Как ты видишь ее? Если хочешь, чтобы я нарисовал ее для тебя, то мне необходимо посмотреть на нее твоими глазами. А не своими.

– Ты уже нарисовал сотни ее портретов. Просто нарисуй еще один или подари какой-нибудь из этих. – Я показываю на папку.

– Что ты чувствуешь, когда смотришь на нее?

– Ты надо мной издеваешься? Ладно, забудь. – Если он хочет поговорить о моих чувствах, то пусть поцелует меня в зад.

– Тебе же явно нужен портрет не просто так.

– Ага, чтобы дрочить на него. Тебе какое дело? – Я продолжаю рисовать, дабы мне не пришлось смотреть на Клэя. Но работа уже испорчена – придется начинать заново. Плевать.

– Радость, страх, безысходность, страстное желание, дружеская симпатия, злость, потребность, отчаяние, любовь, вожделение?

– Да.

– Что «да»?

– Все вместе, – отвечаю я, потому что и так выложил ему все карты, нравится мне это или нет.

– Портрет будет готов через пару дней.

* * *

Через два дня Клэй, как и обещано, входит в класс с большой картонной папкой в руках, вручает ее мне и просит не открывать до дома. В глубине души я надеялся, что он забыл о своем обещании или это был плохой сон и на самом деле я ничего такого не просил. А потом он показывает мне свою новую работу – теперь понятно, где Солнышко пропадала последние два дня.

– Ты совсем на ней помешался, – говорю я, возвращая ему рисунок.

– Только я один?

– Да. – Клэй с сомнением смотрит на меня, и я понимаю, что допустил ошибку, но пути назад нет. – Мне всего лишь нужен был портрет. Знал бы, что ты окажешься таким говнюком, ни за что бы не стал просить.

– Не волнуйся, – говорит он, и на миг от самодовольного Клэя не остается и следа. – Я ничего ей не скажу.

Я принимаю его обещание, и на минуту мы замолкаем. За это время мой разум умудряется окончательно покинуть меня.

– Какие у тебя планы на вечер? – спрашиваю я.

– Хочешь пригласить на свидание?

– На ужин к Дрю, в шесть часов. – Вот теперь я точно слетел с катушек. В эти выходные родители Дрю уезжают из города, но его мама наготовила тонну еды и настоятельно просила не отменять воскресный ужин. А потом они решили вернуться домой пораньше, и Дрю перенес ужин на сегодня.

– Ты совсем спятил, – говорит Клэй. – Сначала портрет, потом это? Я не собираюсь становиться жертвой твоего запланированного самоубийства.

– Зато у тебя будет возможность еще раз понаблюдать за объектом своей одержимости. – Я киваю на его альбом. – Можешь привести Мишель-Фотоальбом, если хочешь.

– Ты же понимаешь, что Дрю на говно изойдет, если мы с Мишель заявимся к нему домой?

– Ага.

– Значит, в шесть?

– В шесть.