Глава 19

Джош

– Настя не сможет прийти на ужин. И попросила меня по пути на работу завезти вот это. – Стоящая в дверях светловолосая женщина протягивает мне высокий торт, изящно украшенный сахарной глазурью. По краям тарелки тянется знакомый синий узор «огурцы». В последний раз это блюдо с лежащим на нем печеньем я видел на крыльце своего дома.

– Попросила вас? – с недоверием переспрашиваю я. Значит, она мне соврала и все-таки разговаривает с другими людьми? Непонятным образом меня это задевает. И довольно сильно.

– Она написала мне этот адрес под словами «Завези, воскресенье, 17.45». А внизу приписала «пожалуйста». Это самое большее, чем она меня удостоила за много лет. – В голосе слышно раздражение от того, что ей приходится что-то мне объяснять.

– О, понятно. Спасибо. – Я забираю торт у нее из рук.

Женщина смотрит на меня так, будто чего-то ждет.

– Кто ты? – наконец спрашивает она.

– Джош Беннетт. А вы кто?

– Можно мне войти?

Ее просьба лишает меня дара речи, но мне не хочется показаться грубым. Я присматриваюсь к ней. Очень худая, загорелая, со светлыми волосами – в моем представлении она даже отдаленно не похожа на серийного убийцу. Впрочем, не похожа и на Настю, хотя это, насколько я могу судить, та самая тетя, о которой говорил Дрю. Я открываю дверь шире и пропускаю ее в дом. Понятия не имею, что ей от меня нужно, если только Настя не пудрит мне мозги, а эта женщина не хочет поведать то, чего я еще не знаю.

– Марго Траверс. Настя живет у меня. – Она протягивает мне руку. В ответ я приподнимаю торт. – Послушай, я не стану ходить вокруг да около, мне скоро надо быть на работе, и, откровенно говоря, я все это не очень люблю. – Ясно. – Даже если бы мне не пришлось завозить торт, в ближайшие выходные я бы все равно пришла сюда, чтобы узнать, что происходит. – Трудно сказать, что я сейчас испытываю больше: волнение или любопытство, – но она меня точно заинтриговала. – На Настином телефоне установлен датчик слежения. – На секунду она замолкает. Видимо, дает мне время как-то отреагировать. Я молчу. – Периодически я проверяю ее местонахождение. Несколько недель назад в ее маршрутах всплыл этот адрес. С тех пор я стала проверять его чаще, и знаешь, что обнаружила? – Разумеется, знаю, и вам это известно. Спрашиваете лишь для пущего эффекта, а потом все равно скажете. – А то, что этот адрес стал высвечиваться постоянно: в девять часов, в десять, в одиннадцать. Иногда в полночь. – Все верно. Я не подтверждаю ее слова и не опровергаю. Пусть говорит, пока не спросит что-то конкретное. – Ты не хочешь мне ничего рассказать? – Она выжидающе смотрит на меня.

– А что именно вас интересует? – Мы с ней, будто семиклашки, играем сейчас в гляделки.

– Что происходит?

– Почему вы не спросите у нее?

Ее взгляд словно говорит мне: «Ага, конечно».

– Она со мной не разговаривает.

Каждый раз, когда женщина замолкает, ее взгляд обшаривает мою комнату, точно ищет у меня коллекцию порнофильмов или дверь в подпольную лабораторию по производству наркотиков. Меня несколько оскорбляет то, что эта женщина чуть ли не вытолкала Настю из дома с Дрю – кто бы мог подумать, – а теперь устраивает мне допрос с пристрастием. Видимо, все потому, что Дрю сам приходит к ним домой, стучится в дверь и приглашает Настю на воскресный ужин в обществе его родителей, в то время как я позволяю ей поздно по вечерам тайком отсиживаться у меня в гараже без какого-либо присмотра взрослых.

– Тогда почему я должен вам что-то говорить? – отвечаю я. Веду себя как ребенок. И тут до меня доходит истинный смысл ее вопроса – что она на самом деле хочет знать. И это вовсе не то, что я подозревал вначале. Эта женщина не пытается выяснить, сбегает ли ее племянница сюда, чтобы заниматься сексом. Ее волнует, разговаривает ли она со мной. Я тяжело вздыхаю. Мне хочется поскорее положить конец этому разговору: надеюсь, моего ответа ей будет достаточно и она от меня отстанет. К тому же есть вероятность, что в противном случае она начнет прибегать к угрозам и установке правил, а я не выношу ни того, ни другого. Не знаю, хочу ли я, чтобы Настя все время ошивалась у меня, но точно не позволю никому решать это за меня. Я отвечу ей – не ради нее, а ради себя. – Настя в моем классе по труду. Она сильно отстает от остальных учеников, поэтому во время пробежек приходит сюда и смотрит, как я работаю.

Женщина долгое время сверлит меня взглядом. Интересно, что она скажет?

– И это все? – В ее голосе слышно разочарование. Она снова прищуривается. – И твои родители не против, что Настя все время торчит у тебя?

– Нисколько. – По сути это не ложь. Почти.

* * *

– А где Настя? – Таким вопросом встречает меня папа Дрю в воскресенье, едва я переступаю порог их дома. Через секунду, заслышав его слова, из-за угла показывается миссис Лейтон. Уже вовсю играет музыка, и сразу понятно: выбирала Сара. Я бы предпочел слушать визг циркулярной пилы, но здесь не принято критиковать того, кто отвечает за выбор музыки на той или иной неделе.

– Настя не придет? – с искренним разочарованием спрашивает миссис Лейтон, принимая блюдо у меня из рук. – Тогда откуда взялся торт?

– Ее тетя завезла сегодня днем. Сказала, что Настя просила вам передать.

– Какая же она милашка! – восклицает миссис Лейтон и уносит торт на кухню. Я не знаю ни одного человека на свете, кто бы мог назвать Настю милашкой. Неужели она видит в ней то, чего не видят все остальные?

Сегодня за обеденным столом мы сидим впятером, как это бывало все предыдущие разы, когда я приходил на ужин. О Насте никто не говорит до тех пор, пока не наступает время десерта и к столу не выносят торт.

– Она чокнутая, – говорит Сара, довольная тем, что у нее наконец-то появилась возможность обсудить Настю за ее спиной. Говоря это, она смотрит на меня. Я отвожу взгляд, потому что Сара меня бесит.

– Сара, не всем из нас достается легкая жизнь. У некоторых бывают проблемы, и тебе следует научиться сопереживать, а не осуждать. – Миссис Лейтон пронзает ее взглядом, каким вот уже долгие годы держит нас троих в узде – четверых, если считать мистера Лейтона.

– И поэтому вы приглашаете ее? – Черт. Надеюсь, в моем голосе никто, кроме меня, не слышит злобы.

– Нет, не поэтому. Она действительно нам нравится. – Мой вопрос удивляет миссис Лейтон. Женщина отвечает искренне, и эта искренность злит меня еще сильнее. Но я не успеваю ответить, потому что в эту секунду Сара открывает свой поганый рот, чем уберегает меня от самого себя, пусть и ненадолго.

– Говорите за себя.

– Заткнись, Сара, – одергивает ее Дрю. Эти слова, должно быть, по сотне раз на дню слетают с его языка.

– Дрю! – Миссис Лейтон спокойно кладет вилку рядом со своей тарелкой, хотя видно, каких усилий ей стоит не швырнуть ее на стол.

– Что, Дрю? Она, значит, может вести себя как стерва, а я не могу заткнуть ей рот? – Дрю встает из-за стола и отодвигает стул.

– Сядь, Дрю. – В делано спокойном голосе его матери сквозит предостережение, и он подчиняется. Парень садится на место. Но если он готов принять причитающееся ему наказание, то я так просто не сдаюсь.

– Как она может вам нравиться? Вы ведь ее даже не знаете. – Зря я развиваю эту тему. Надо бы оставить ее в покое, но я ничего не могу с собой поделать. Можно подумать, Настя – какая-то диковинка или зверушка. Вы только посмотрите, какую девочку, немую, неблагополучную, запутавшуюся в своих проблемах, мы приняли в свою семью. Разве мы не удивительно великодушные и понимающие? Бесит! Не хочу, чтобы нечто подобное звучало от мамы Дрю.

– Вряд ли можно хорошо узнать человека, который не может говорить, – с сочувствием произносит она.

Не говорит, мысленно поправляю я. Может, но не хочет. Это я знаю точно.

Теперь все внимание миссис Лейтон приковано ко мне. Она пытается объяснить свою точку зрения не только мне, но и себе. Хочет убедить меня, но в этом нет необходимости. Я и так уже знаю. Ответ: нельзя. Такого человека узнать нельзя, тем более Настю, потому что она не станет открывать перед тобой душу. Все, что она показывает, ненастоящее. Она, может, и разговаривает со мной, но я также не знаю ее.

– Тогда как вы можете утверждать, что она вам нравится? – Я уже не злюсь, но хочу получить ответ на свой вопрос.

– По всему видно, что она милая девочка. Хорошо воспитана. Никогда не приходит на ужин с пустыми руками. – Вот уж не знаю, как может воспитанность говорить о хорошем человеке. Но вслух этого не произношу. Одно дело срываться на Сару, и совсем другое – на маму Дрю. А ведь она никогда не выводила меня из себя. Отвратительное чувство. Понятия не имею, откуда оно взялось. – У нее явно что-то случилось в жизни, и мы не можем судить…

– Так все дело в этом? Вы приглашаете ее, потому что вам ее жаль или вы таким образом просто хотите научить Сару быть добрее? – Я вынужден был прервать миссис Лейтон. Наш разговор слишком близко подошел к тому, чтобы превратиться в сеанс психоанализа, а я не мог этого допустить. Не хотел этого слышать. Все равно что самому подвергнуться психоанализу, позволить им вскрыть мое нутро, раскритиковать каждое действие, решение, мотив, дабы они почувствовали свое превосходство и здравомыслие. Я не хочу, чтобы то же самое они проделывали с Настей в ее отсутствие. Конечно, я и сам уже открылся перед ними: избавив от лишних хлопот, вывалил наружу все свои чувства, которые они разложили на обеденном столе и теперь ковыряются в них.

– Джош. – В одном этом слове заключены все эмоции миссис Лейтон. Призыв, осуждение, вопрос, жалость. Теперь все смотрят на меня. И их нельзя в этом винить. Я сам привлек внимание своим тупым поведением, поскольку не в состоянии держать язык за зубами. Это не была вспышка гнева. Я даже голоса не поднимал. Сомневаюсь, что мой тон вообще хоть как-то изменился, но они все равно не привыкли видеть меня таким. Равноценно тому, как если бы Джош Беннетт вытатуировал имя Насти на своей груди. Жалко, бредово и до ужаса стыдно.

– Прости, – продолжает миссис Лейтон. Теперь она думает, будто я обманываю сам себя. Но я не из тех, кто подбирает бродяжек. Я не пытаюсь никого спасти.

– Она вам не цирковой уродец. – Я снова перебиваю миссис Лейтон, потому что не хочу слышать ее извинений. Женщина не обязана передо мной извиняться. Мне следует закончить этот разговор, пока я не зашел слишком далеко. Поступить так было бы умно, но сегодня я умом не отличаюсь.

– Но именно так она и одевается. – Саре тоже явно не хватает ума.

– А мне нравится, как она одевается. – Я не знаю, то ли Дрю пытается отвлечь всех нас от спора, напоминая о том, какой он идиот, то ли же он и вправду идиот.

– Конечно, тебе же меньше снимать, – парирует она.

– Послушай, Сара, у тебя какие-то проблемы? – взрываюсь я.

– А у тебя? Моим родителям нельзя быть с ней добрыми, а мне нельзя быть злой? По-моему, единственный, у кого здесь проблемы, – это ты. – Сара без труда повышает голос. Но хуже всего то, что она права. У меня действительно проблемы, а я даже не знаю, в чем они заключаются.

Ума не приложу, как получилось так, что наш ужин превратился в бардак. Но думаю, в этом виноват только я. Надо было держать рот на замке, слушать, как они играют в чудесную игру «Разгадай Солнышко», и не придавать этому значения. Но я этого не сделал.

* * *

Миссис Лейтон перехватывает меня возле грузовика, пока я не успел уехать. Ну почему она не может просто оставить меня в покое, как все остальные? Наверное, эта женщина взяла на себя ответственность за мою жизнь, нравится мне это или нет.

– Кто из вас встречается с этой девушкой?

– Думаю, никто. – Может быть, Дрю, но вряд ли. По крайней мере, я бы не применил к их отношениям слово «встречаться». А думать об этом не хочу. – Наверное, Дрю.

– Сомневаюсь. – Она многозначительно смотрит на меня.

– Тогда зачем спрашиваете?

– Джош. – Когда она уже перестанет произносить мое имя вот так? Мягко и осторожно, словно проводит языком по разбитому стеклу. – Только посмотри на то, как она одевается, как раскрашивает свое лицо и при этом не говорит. Она, может, и немая, но в ней все кричит о помощи.

Мне кажется, будто я сейчас смотрю одну из серий «Главного госпиталя».

– Так почему ей никто не помогает?

– Наверное, потому, что никто не знает как. Иногда проще сделать вид, что все нормально, чем посмотреть правде в глаза и признать, что все не нормально, но ты бессилен что-либо изменить. – Уж не обо мне ли она говорит своими полунамеками?

– Зачем вы мне это все говорите? Скажите Дрю.

– Ему все равно.

В ее словах звучит открытое обвинение, и я отвечаю на него:

– Мне тоже.