Глава 36

Саттер

«Ты не пострадал?» – спрашиваю я, усаживаясь в гостиной напротив младшего брата. Таккер мотает головой – «нет».

«Отец снова напился?»

Так кивает – «да».

«Ты туда не вернешься», – заявляю я.

Наверное, даже кстати, что Мелроуз уезжает через три дня. Я поселю его в ее комнате и, может быть, попрошу домовладельца закрыть договор аренды раньше срока. В городке по соседству есть школа для глухих и слабослышащих, и я уверен, что смогу там найти жилье для нас. Завтра с утра я позвоню своему юристу и попрошу начать процесс. У отца нет никаких доходов, но родительские права здесь, в Калифорнии, могут оказаться не по зубам даже самым лучшим акулам-законникам.

«Я сказал ей, что она тебе нравится», – сообщает Таккер, указывая в сторону лестницы, потом отворачивается, чтобы скрыть полуулыбку.

«Ты нарушил братский кодекс, – укоряю я его. – Это нехорошо».

«Ты должен ей сказать сам, – отвечает он. – Кажется, она мне не поверила».

«Ты голоден?» – спрашиваю я его.

«Мелроуз накормила меня».

Ну конечно же, разве она могла поступить иначе?

«Ты чаще улыбаешься, – сигналит Так. – До нее ты не улыбался».

Неожиданно.

«Она влюблена в другого», – возражаю я, и не важно, знает она об этом или нет. Так проводит ладонями по щекам и резко выдыхает.

«В кого?»

«В Ника». – Я изображаю его имя по буквам.

«В твоего соседа?»

Я киваю. Таккер высовывает язык и скашивает глаза к переносице. Он все понимает.

«Уже поздно, – сообщаю я ему. – Тебе пора спать. И сегодня ты будешь спать на диване».

Я ухожу в свою комнату, чтобы принести ему подушку и одеяло. Забавно, как много замечают подростки… я понятия не имел, что стал улыбаться чаще, однако я не удивлен.

Я отдаю ему постельные принадлежности и снова иду к себе, чтобы улечься в кровать. Желудок, полный куриных крылышек и светлого пива, и голова, полная тяжелых мыслей, не способствуют приятному сну, но чем скорее закончится этот дерьмовый вечер, тем лучше.

Забравшись в постель и повернувшись на бок, я взбиваю свою подушку повыше. Проходит ровно четыре секунды после того, как я закрываю глаза, и телефон, лежащий на прикроватном столике, вибрирует.

На секунду в моей груди вспыхивает надежда, и я знаю почему. Крошечная часть моей души, та часть, которую я всегда отрицал, надеется, что это от нее… что это она пишет мне из соседней комнаты.

Я хватаю телефон и, щурясь, смотрю на экран, слишком яркий в темноте моей спальни.

НИК: Привет. Хотел сообщить, что приезжаю домой завтра. Хочу сделать Мелроуз сюрприз. Не говори ей.

Я: Ты бросаешь гастроли, чтобы удивить ее? Разве так можно?

НИК: Я сказал им, что у меня срочные семейные обстоятельства.

Ничего себе!..

НИК: Мне нужно кое-что сказать ей до ее отъезда. Я не понимал это, пока не побыл вдали от нее.

И теперь я знаю… Ник тоже ее любит.

НИК: Ты можешь оставить черный ход не запертым часа в два дня? Мои ключи у Мелроуз конечно же.

Я: Ладно.

НИК: Спасибо, чувак!!!

Я перевожу телефон в режим «не беспокоить» и гашу экран.

Мне нужно ненадолго спрятаться от всего мира.

Глава 37

Мелроуз

Утром в четверг мы сталкиваемся у входной двери: я возвращаюсь с ранней пробежки. Не знаю почему, но я проснулась в пять часов утра и не смогла уснуть снова.

– Привет. – Я промокаю потный лоб тыльной стороной кисти. Наверняка я выгляжу разгоряченной. В буквальном смысле, а не в переносном.

– Привет. – Он тянется за своими пыльными рабочими ботинками, стоящими на шерстяном коврике у входной двери. Его футболка с надписью «ALCOTT ELECTRIC» сияет почти ослепительной белизной, контрастируя с его загорелой кожей. Должно быть, новая. – Спасибо, что позаботилась о Таккере вчера вечером.

– Всё в порядке? С ним, я имею в виду.

Саттер прикусывает нижнюю губу изнутри, потом кивает.

– Да. Он крепкий парень. Он с этим справится.

– Наверное, ему проще от того, что у него есть ты.

Я ожидаю, что Саттер закатит глаза или скажет мне, чтобы я перестала его превозносить, или еще как-нибудь выразит свое самоуничижение, но он просто стоит и рассеянно смотрит в пространство, как будто напряженно о чем-то размышляет.

Если бы он мог прочесть мои мысли… он знал бы, как отчаянно мне хочется поцеловать его. Мне даже плевать на то, что я вся потная и пахну, как будто только что со стадиона. Я хочу ощутить жар его губ. Почувствовать его пальцы в своих волосах. Полностью слиться с ним.

Я хочу, чтобы он смотрел на меня так, как смотрел раньше – как будто я какое-то чудо.

Саттер бросает взгляд в сторону двери. Я знаю, что ему нужно идти.

– Что ты делаешь сегодня вечером? – спрашиваю я.

– Пока не знаю точно.

– Может быть… сходим куда-нибудь вместе?

Саттер делает шаг к двери и кладет ладонь на дверную ручку.

– Да. Может быть. Посмотрим.

Я ощущаю боль в груди. Настоящую боль. Мой желудок стягивается в узел, когда я смотрю, как он распахивает дверь.

– Зачем ты это делаешь? – спрашиваю я. Саттер поворачивается ко мне лицом.

– Мелроуз…

– Я знаю, что ты тоже чувствуешь это, Саттер. – Я ощущаю жжение в глазах, но не хочу, чтобы он видел, как я плачу.

– Мне нужно идти. – Он закрывает дверь и спускается с крыльца, потом садится в свой пикап. Мне хочется думать, что он осмысляет мои слова по дороге на работу, но, зная его, я скорее поверю, что он заглушает эти мысли своим любимым классическим роком.

Он хорошо умеет прятаться от мира, когда ситуация становится слишком острой. Я только не думала, что он станет закрываться от меня – после того, насколько далеко мы зашли.

Полагаю, в конечном итоге мне придется смириться с тем, что я значу для него далеко не так много, как мне казалось. Но это не заставит меня меньше скучать по нему, когда я уеду.

* * *

Сегодня я не могу оставаться дома.

Таккер угнездился на диване со стопкой книжек, которые он откопал бог весть где. Я забираю Мёрфи и отвожу его в бабушкин дом. Ближе к вечеру я встречаюсь с Аэрин и Марицей за поздним обедом, потом еду на бульвар Эббот-Кинни в Санта-Монике и пробегаюсь по магазинам, и в конечном итоге устраиваюсь за угловым столиком в кофейне, чтобы немного покопаться в себе.

К слову сказать… с самого утра среды от Ника нет никаких известий.

Достав телефон, я набираю ему короткое сообщение, спрашивая, что у него на уме. Если он все еще на Восточном побережье, то там вот-вот настанет время ужина, так что, надеюсь, он пока не спит.

Этот небольшой разговор насчет его «экзистенциального кризиса» тревожит меня. Ник всегда был спокойным – более спокойным из нас двоих. Он держал свои эмоции под контролем и точно знал, чего хочет от жизни. Теперь мы каким-то образом поменялись ролями.

Я допиваю латте с миндальным молоком и возвращаюсь к своей машине. Пробки на дорогах такие, что до дома я доезжаю почти через полтора часа. Шоссе 405 в основном стоит, и каждый раз, когда я останавливаюсь, проехав считаные футы, я думаю о том, как сегодня вечером увижу Саттера – после всего, что я ему сказала, – и мне приходится прилагать сознательные усилия, чтобы перестать нервно постукивать пальцами по колену или ступней по полу.

Я не умею справляться с беспокойством. Я могу плакать по заказу, но если мне требуется прийти в себя – то бог мне в помощь!

Мне до смерти хочется знать, что Саттер думает обо мне после сегодняшнего, после того, что я сказала ему в прихожей. Я, по сути, призналась, что чувствую к нему нечто, а он просто… ушел.

Может быть, он просто опаздывал на работу, но мне нравится думать, что этот разговор заставил его ощутить такую неловкость, что он предпочел удрать, – а неловкость возникла из-за того, что он тоже что-то чувствует ко мне.

Забрав Мёрфи от бабушки, я доезжаю до нашего маленького бунгало, останавливаю машину на подъездной дорожке, потом выключаю мотор, беру пса под мышку и иду в дом.

Там темно, все шторы задернуты, но я чувствую сладкий запах. Что-то похожее на свежесрезанные розы, вино и свечи.

Дюйм за дюймом мое безумное сердце карабкается из груди в горло, пока не добирается до ушей. Удары пульса почти заглушают негромкую музыку.

Саттер не романтик, по крайней мере, насколько я его знаю, но я уже видела его заботливую, альтруистичную сторону и не могу не отдать ему должное.

Есть вполне реальный шанс, что он почувствовал себя виноватым за то, что случилось утром, и за то, что в последние несколько дней он отгораживался от меня. Быть может, он таким образом хочет передо мной извиниться?

Я не могу сдержать улыбку, представляя, как он стоит в соседней комнате и ждет мгновения, чтобы сгрести меня в охапку и сказать, что он чувствует то же самое, что он будет адски скучать по мне, когда я уеду, и что он должен сказать мне о своих чувствах до моего отъезда…

Я воображаю, как он говорит, что мне есть, ради чего возвращаться сюда через два-три месяца… что он меня дождется.

Но мои невольные мечтания рушатся с грохотом, когда я вижу, кто стоит в дверном проеме, ведущем на кухню.

– Ник?.. – Я смотрю на него через темную гостиную. – О боже, что ты здесь делаешь?

Мой голос срывается, в горле встает комок, который я, похоже, не в силах проглотить.

Разочарование. Это разочарование. И оно не хочет проходить.

– Мел, – говорит он, направляясь ко мне. Он берет меня за руку, и я думаю о том, как неловко это ощущается.

Месяц назад я прыгала бы от восторга, кричала бы, визжала бы, плакала бы, бросилась бы в его объятия. Месяц назад я была уверена, что это именно то, чего я желаю.

Мне понадобилось узнать Саттера, чтобы понять: я вообще никогда не желала Ника. Мои чувства к нему были этакой щенячьей любовью, нереализованной детской влюбленностью.

– Ты знаешь, что я написал эту песню о тебе, верно? – спрашивает он.

Я не знаю, откуда доносится музыка, но вскоре понимаю, что это «Угольки юности» в исполнении его группы, «Melrose Nights». Это была одна из моих любимых песен, написанных Ником, потому что в ней говорилось о том, каково это: любить кого-то и бояться, что не получишь ответной любви, и потому молчать и упустить все возможности.

В юности я всегда думала о Нике, когда слышала эту песню. Но сейчас… все мои мысли уносятся к Саттеру.

– Почему ты никогда не говорил мне об этом? – спрашиваю я.

– Потому что был идиотом. – Он смеется и сжимает мои руки. – Я отчаянно влюбился в тебя еще тогда, когда мы учились в старшей школе.

– Что? – Я неотрывно смотрю на него, воспринимая его слова, точно срочный выпуск новостей. – Почему же ты ничего не сказал?

– Я слишком любил тебя, чтобы испортить все хорошее, что между нами было, – отвечает он. – Я хотел, чтобы ты стала моей девушкой, но ты была мне нужна как лучшая подруга.

У меня нет слов.

– Я люблю тебя, Мел, – продолжает он. – Я всегда любил тебя. И мне понадобилось увидеть тебя счастливой с кем-то другим, чтобы осознать, что я могу тебя потерять.

– Ник… во‐первых, ты меня никогда не потеряешь. А во‐вторых – счастливой с кем?

– С Саттером, – без колебаний отвечает он.

Я зажимаю рот рукой и смеюсь, потому что ничего другого мне не остается.

– Так вот, в чем дело? Ты приревновал, потому что мы с Саттером поладили, и поэтому ты решил вернуться и признаться мне в любви?

– Я знаю, как это выглядит. – Он закатывает глаза. – Но… да. Это задело во мне что-то. Какие-то потаенные струнки или что-то в этом духе, не знаю даже.

Я вглядываюсь в его лицо, в эти черты, о которых я много лет подряд грезила ночами. И когда я смотрю на него, мое сердце не отзывается. Мое дыхание не замирает. Я не испытываю прежней пузырящейся радости.

– Ты не хочешь меня, Ник. Ты хочешь только то, что считаешь невозможным получить. – Я говорю это с любовью, вкладывая в голос как можно больше сочувствия.

– Я хочу отвезти тебя кое-куда, – заявляет он, игнорируя мое рациональное объяснение этого безумия. Потом отпускает мою руку, обходит гостиную и задувает свечи. Затем берет меня под руку и ведет наружу, к серебристому «Форду». Достав из кармана ключи с эмблемой прокатного агентства на брелоке, он отпирает пассажирскую дверцу.

Его губы растянуты в широкой улыбке, которая напоминает мне о том, как в десять лет мы дразнили злую старуху, жившую на нашей улице. Но Ник не стал бы лететь через всю страну, чтобы устраивать мне дурацкий розыгрыш в доказательство своей любви.

Он смотрит мне в глаза, потом сгребает меня в охапку.

– Боже, как же я рад видеть тебя!

– Куда ты собрался меня везти? – спрашиваю я, когда он начинает кружить меня по лужайке. Этим он застает меня врасплох, и я смеюсь, словно от щекотки.

– Увидишь! – отвечает он.