Глава 15

Мелроуз

Утром в понедельник я сижу в кофейне «Riverwalk», обхватив ладонями чашку с кофе. С минуты на минуту должна прийти моя кузина Марица, и это хорошо, потому что мне нужно отвлечься – я никак не могу перестать вспоминать о вчерашнем безумии, случившемся в гостиной.

Сегодня утром, когда я проснулась, Саттер уже ушел на работу.

И хотя мне следовало бы понимать, что переспать с ним вчера вечером была нелучшая идея и что это потенциально может усложнить все, но я не могу не думать, как хорошо это было.

Нет.

«Хорошо» – это слишком слабое описание. Слишком общее.

Потрясающе? Невероятно? Безумно? Крышесносно?

Прошлый вечер заслуживает миллиона смайликов с сердечками в глазах и поднятыми большими пальцами.

В отличие от большинства мужчин в возрасте от двадцати до тридцати лет, он на самом деле знал, что делать. Он не обращался со мной, как с надувной куклой, не избегал смотреть мне в глаза. Он не отвалился и не захрапел сразу же после того, как все закончилось. Вместо этого мы просто бухнулись друг на друга, и он прижал меня к себе – не романтически, а скорее расслабленно, словно говоря «это было так хорошо, что я не могу пошевелиться, поэтому я просто обниму тебя».

Не хочу слишком захваливать его, но, возможно, это лучший любовник, какой у меня когда-либо был…

Конечно, я ни за что ему об этом не скажу. Он и так слишком высокого о себе мнения.

И кто знает, может быть, все дело в том, что мы друг другу не нравимся, а значит, не было необходимости производить друг на друга впечатление? Мы просто сошлись, повинуясь природной тяге друг к другу, словно первобытные, примитивные создания.

Чистый, не отягощенный социальными условностями секс.

Я отпиваю кофе, колокольчик на входной двери кафе звякает, и появляется моя кузина. Она улыбается и стягивает с носа огромные солнечные очки. Она протягивает руки в мою сторону, ее пышные волнистые волосы упруго подрагивают, ниспадая ей на плечи. Я встаю и заключаю ее в объятия. Мы обе – единственные дети своих родителей, и она – единственная моя двоюродная сестра по отцовской линии. В каком-то смысле мы скорее родные сестры, чем кузины.

Странно встречаться с нею лишь время от времени, в то время как мы привыкли видеться каждый день, но одновременно мне кажется, что мы обе жили в гостевом домике нашей бабушки уже целую жизнь назад.

– Так что нового? – спрашивает она, заказав кофе и усевшись за столик.

– Всё по-старому, – отвечаю я, делая очередной глоток из своей чашки. – Бегаю по прослушиваниям, как укушенная. На самом деле, прямо отсюда отправляюсь на очередное – какая-то реклама таблеток от головной боли, которую нашел мой агент.

– Все еще посещаешь курсы?

– Как обычно. Нужно оттачивать мастерство, – отвечаю я, подмигивая. И это правда. Если бабушка чему и научила меня, так это тому, что следует оставаться скромной и не допускать даже мысли о том, что твой талант достиг своего пика. Насколько бы крутой ты себе ни казалась, всегда можно стать лучше.

– А как у тебя дела с соседом?

Я закатываю глаза и чувствую, что мои губы растягиваются в улыбке, но я решительно подавляю эту улыбку и опускаю взгляд.

– Что? – спрашивает она. – Что означает эта гримаса?

– Ничего. – Я прищуриваюсь.

– Неправда. Ты состроила гримасу. Что это значит? Что происходит?

– Ничего, – говорю я твердо, как будто это может придать веса моим словам. – Он просто меня раздражает, и я подумала кое о чем, что он сделал, и это меня насмешило.

– Чем он тебя раздражает? И что такого он сделал?

– Просто… он просто… я не знаю.

Марица подается ближе ко мне.

– С чего это ты вдруг начала путаться в словах? Это на тебя не похоже.

– Ты застала меня врасплох, – объясняю я.

– О боже, ты с ним переспала! – Она прикрывает рот рукой, подавляя смех.

– Что? С чего это ты вдруг пришла к такому выводу?

– С того, что я знаю тебя и вижу такие вещи. То, как ты себя ведешь… у тебя все на лице написано, – отвечает она. Может, она и не питала желания стать актрисой, но наша бабушка и ее научила тому, как читать людей.

«Это ценное для жизни умение», – всегда говорила Глория Клейборн.

Я покачиваю чашку в ладонях.

– Это всего лишь один раз. И второго, скорее всего, уже не будет.

Я все равно не смогла бы солгать Марице. Она отлично знает язык моего тела. Она знает, в каких ситуациях я подергиваю бровями, морщу нос или слишком часто посматриваю влево.

– Ты живешь в одном доме с ним… сколько? Неделю или две?

– Знаю, знаю, – отмахиваюсь я.

– Тебе не кажется, что это усложняет ситуацию? Вам предстоит прожить под одной крышей еще примерно полгода, верно?

– Да, – соглашаюсь я. – Ты сейчас озвучиваешь то, о чем я уже думала. Не надо читать мне лекций.

– Я не читаю лекции, – возражает она. – Просто это на тебя не похоже, и я вроде как заинтригована. Как такое могло случиться? Ты же ненавидишь случайный секс.

Я качаю головой.

– Мы поспорили из-за пульта переключения телевизора, и одно привело к другому.

Она склоняет голову набок.

– Вы поспорили из-за пульта от телевизора, а потом занялись сексом? Вот так сразу?

– Я понимаю, как это звучит. – Я обвожу взглядом кофейню, выискивая что-то, на что можно отвлечься, или кого-нибудь знакомого, чтобы можно было встать и подойти к нему поздороваться. – Кстати, как у тебя с Исайей?

Это в лучшем случае неловкая попытка сменить тему, но мне все равно. Мне нужно переключить разговор на что-то другое. Я не хочу говорить о том, о чем не могу перестать думать с того момента, как оно случилось. Я все еще пытаюсь понять, что это значит и к чему это может привести, но не могу этого сделать, когда кузина обрушивает на меня по миллиону вопросов в минуту.

Она делает глубокий вдох, потом выдыхает.

– Он снова улетает в командировку через несколько недель, поэтому мы пытаемся проводить вместе как можно больше времени.

– Ну, разве в этом есть что-то новое? – хмыкаю я, снова обхватывая чашку ладонями и с облегчением думая, что попытка сменить тему удалась. – Вы и так постоянно неразлучны.

На ее губах появляется глупая улыбка, словно у влюбленной девушки-подростка.

– Да, наверное, так и есть.

Марица просто вся светится – так было с самого момента появления этого парня в ее жизни. Я никогда не видела, чтобы настолько разные люди так хорошо подходили друг другу. Честно говоря, они делают друг друга лучше, и я искренне рада за них обоих.

– Как твоя учеба? – спрашиваю я.

– Все так же. Ах да, бабушка тебе не говорила? Я наконец-то ушла из «Брентвудского блинчика и кофе», – сообщает она. – Эпоха завершена. Буду скучать по своим коллегам, но не буду скучать по спорам с каждым первым посетителем, который считает, будто ему нужно больше одного блинчика, а правила для него не писаны.

– Этого я никогда не понимала, – говорю я.

Мы допиваем свой кофе, сплетничая о бабушке и ее новом «друге», который присылает ей цветы каждую пятницу, отчего она хихикает, словно застенчивая школьница. С тех пор, как мы обе съехали из гостевого домика, этот «друг», похоже, стал чаще захаживать к бабушке в гости. По крайней мере, так Марице сказала одна из бабушкиных соседок.

Спустя некоторое время я смотрю на часы и вздыхаю:

– Мне пора. Нужно еще выгулять Мёрфи и приготовиться к прослушиванию.

Марица встает из-за стола и делает шаг ко мне, протянув руки. Когда мы обнимаемся, моя макушка оказывается где-то на уровне ее подбородка, напоминая мне, что я всегда буду завидовать ее росту. Нечестно, что бог одарил такими длинными ногами ту, кому от них нет никакого прока.

Когда, вернувшись домой, я паркую машину, то замечаю, что пикап Саттера стоит на подъездной дорожке. И это странно, потому что днем он никогда не бывает дома.

Я захожу в дом и вижу, что он валяется на диване, глядя новости баскетбола по телевизору и одновременно листая что-то на телефоне.

– Почему ты дома? – спрашиваю я, вешая сумочку на спинку кресла.

– Мы как раз ждем приезда инспекции. Пока город не одобрит выполненную нами работу, мы не сможем продолжать, – объясняет он, не отрывая взгляда от экрана.

У меня еще есть в запасе несколько минут, поэтому я усаживаюсь напротив него.

– Значит, ты так и будешь торчать здесь весь день?

– Ага. – Он закидывает руки за голову.

– У меня сегодня прослушивание, – сообщаю я. Я уверена, что моя болтовня раздражает его, но я проверяю, пытаясь понять: действительно ли он груб со мной или мне просто мерещится? Может быть, он из тех мужчин, которые сперва трахнут тебя, а потом притворяются, будто ничего не было? – Но перед тем, как ехать туда, мне нужно выгулять Мёрфи, так что… – Я внимательно смотрю на него.

– Яс… но, – отзывается он, словно не понимая, почему я говорю ему все это.

Не то чтобы я ожидала, что мы станем лучшими друзьями после того, как переспали друг с другом. Но неужели ему так трудно быть немного общительнее?

Откашлявшись, я наклоняюсь вперед.

– Так что… насчет прошлой ночи?

Он переводит на меня взгляд.

– А, так мы не собираемся притворяться, будто ничего не случилось?

Я качаю головой, лишившись дара речи.

– Ты урод. – Я встаю и сердито встряхиваю волосами. Я зла не на него, а на себя. Мне следовало знать. Следовало доверять своей интуиции.

Конечно. Его поцелуи были жаркими, а его прикосновения зажгли во мне такое пламя, о существовании которого я и не подозревала, но мне следовало остановиться, прежде чем это зашло слишком далеко.

Я идиотка.

Это официальное заявление.

– Я не собиралась поднимать из-за этого шум, но мне казалось, что раз уж мы живем вместе, то, вероятно, следовало обсудить случившееся. Или, по крайней мере, вести себя по-взрослому и признать, что это случилось.

– Хорошо. Это случилось. И о чем тут говорить?

Я пожимаю плечами.

– Ни о чем, я полагаю. Или, может быть, о том, что это не повторится.

Саттер ухмыляется.

– Я серьезно, – говорю я.

– Знаю, что ты серьезно. Вот почему это ужасно смешно.

– Если бы я знала, что ты так к этому отнесешься, этого вообще не произошло бы, – говорю я ему. Я не понимаю мужчин. Как они могут быть такими горячими и холодными одновременно и при этом иметь наглость утверждать, будто это мы горячие и холодные разом.

Несомненно, Саттер получает приз в конкурсе хладнокровных и бессердечных мерзавцев.

– И на этом разговор окончен. – Я поднимаюсь в свою комнату и подхожу к вольеру Мёрфи. Я как раз сижу на корточках перед дверцей, отпирая тугой засов, когда дверь моей комнаты распахивается.

Я оборачиваюсь и вижу Саттера, стоящего в дверном проеме.

– Ты не можешь вот так врываться сюда. – Я выпрямляюсь, сложив руки на груди и чувствуя, как колотится сердце. Я не могу дышать: он смотрит на меня, словно лев на мышь, и я не могу удрать, потому что он хочет меня.

– Мне кажется, единственная причина, по которой ты решила поговорить о случившемся, – это то, что ты хочешь повторения, – заявляет он.

– Ты заблуждаешься.

Но, может быть, в этом есть крошечная крупица правды…

– Отлично, Мелроуз. Давай поговорим об этом. – Он делает шаг ко мне, сунув руки в карманы и приподняв плечи, на губах его играет улыбка. – Тебе понравилось, верно?

В горле у меня на миг встает комок, но я сглатываю его.

– Да.

– Мне тоже. Ты считаешь, что я чертовски горячий парень, верно?

Я киваю.

– Это взаимно, – продолжает он. – Но ты терпеть меня не можешь.

– Вот именно.

Я обнаруживаю, что почему-то прижимаюсь спиной к стене, а Саттер стоит так близко, что опьяняющий, древесный запах его лосьона после бритья наполняет мои легкие.

– Так что нам с этим делать? – спрашивает он. Я снова сглатываю ком в горле, когда его пальцы поддевают мой подбородок, так, что мои губы оказываются на одном уровне с его губами.

Жар у меня между бедер усиливается, и я пытаюсь дышать, борясь с предвкушением. Сцены прошлой ночи всплывают у меня в памяти, словно яркие вспышки: то, как его кожа соприкасалась с моей кожей, то, как его член все глубже и глубже погружался в меня…

Саттер чуть наклоняет голову, едва-едва касаясь губами моих губ.

Он меня дразнит.

– Мне нужно готовиться к прослушиванию, – ухитряюсь выдавить я в те микросекунды, что отделяют нас от умопомрачительного поцелуя.

Расстояние между нами увеличивается, но ненамного, и от прикосновения его пальцев к моим бедрам по коже у меня бегут мурашки.

– Очень жаль, – говорит он низким, гортанным голосом, глядя мне в глаза. – Что ж, удачи тебе на прослушивании.

А потом он уходит.