Двадцать шесть лет назад

– Паш, я чего-то волнуюсь. Зачем я вообще эти путевки взяла? Верка с Мишкой там теперь одни. – Молодая девушка положила голову на плечо своего спутника и смотрела через большое лобовое стекло автобуса на дорогу. Автобус трясло и раскачивало, дорога оказалась сплошь покрыта рытвинами и буграми. – Может, ну его, санаторий? Лучше к маме поедем, там тоже лес и озеро большое. А здесь что? Даже реки нет, пересохла. Где купаться будем?

– Во-первых, – спокойно произнес он, – наши дети не одни, а с тещей. Ну хорошо, с мамой, – улыбнулся он, когда девушка убрала голову с его плеча и посмотрела укоризненно. – Во-вторых, тебе давно пора отдохнуть, пашешь в своей больнице, я уже скоро забуду, как ты выглядишь. Да и вообще, когда мы с тобой еще сможем вот так куда-то поехать? Дети подрастают, им столько всего нужно. Конечно, моей зарплаты хватает, но время, сама видишь, какое непростое. Вчера у нас еще троих сократили.

– А в-третьих? – спросила она, снова устраиваясь на его плече. – Скажи что-то хорошее.

– В-третьих, мы будем купаться в бассейне, там он есть. Уговорил?

– Уговорил, – улыбнулась она и прикрыла глаза, надеясь немного подремать, ведь утром им пришлось встать рано, а вчера она вернулась с работы уже за полночь.

Поспать не удалось. Со следующего после их сиденья раздался громкий смех и следом голос:

– Слушай, Пашка, – мне Марина рассказала, что на том месте, куда мы едем, когда-то была деревня и кладбище. Все это старье, конечно, сровняли с землей, даже намека не осталось, и поверх построили наш санаторий. Круто же, скажи?

– Васька, ты дурак? – перебил его женский голос. – Я тебе по секрету, а ты сразу трепать. Не слушай его, Лен! Насобирает сплетен. Я вообще все не так сказала!

Сон как рукой сняло. Девушка развернулась назад и выжидающе уставилась на пару молодых людей. Это были их с Пашей друзья, и в санаторий они ехали все вместе. Лене и Марине выдали семейные путевки на работе на целых десять дней. Время для отпуска самое удачное – конец июня. Сами отпуска даже выбивать не пришлось, всех легко отпустили. Только Паша переживал за свое место на стройке. Но прораб относился к нему хорошо и пообещал, что даже в волну сокращений будет биться за хорошего работника до последнего.

– Ну, расскажи свою версию. – Василий скрестил на груди руки и отвернулся к окну. Как Марина ни старалась его растормошить, он не реагировал, всеми силами показывая, насколько обижен. Хватило его ненадолго, и вскоре он все же присоединился к общей беседе.

– Да что там рассказывать? – фыркнула Марина. – Лялька из хирургического, ты знаешь ее, Лен, полная такая и бородавка над верхней губой. Ну вот, она ходила в наш клуб, там выступал колдун. Она вообще после него пришла под таким впечатлением, что три дня почти ни с кем не разговаривала. Мы и так особо не пересекаемся, но все удивились переменам в ее характере.

– Поплыла, Марина, на волнах болтовни, – буркнул Василий и снова уставился в окно.

Они с Мариной не были женаты, но ругались совсем как прожившие в браке не один год. Мало кто догадывался, что у них в паспортах нет штампов, ведь у Марины имелся сын от ее прошлого мужчины. Лена с Пашей поженились пять лет назад и со стороны выглядели идеальной парой, хотя и у них не все было гладко. Лена на многое закрывала глаза, все же двое детей, да и без мужа она бы просто не знала, как выживать на одну зарплату медсестры.

– В общем колдун тот после выступления всех желающих приглашал на личный прием. Денег просил немерено, а Лялька с мужем своим на машину копили, вот она и отнесла ему едва ли не половину заначки… Так, о чем это я? – Марина прервала пылкую тираду, уставилась на друзей. Она даже не заметила, что ее голос привлек внимание и других пассажиров, поэтому продолжила в том же темпе и с той же громкостью. – А, колдун же! Так вот Лялька к нему пришла и давай жаловаться на жизнь, мол, плохо все и прочее. Он ей и выдал, что отдохнуть ей надо, все само наладится. А ей путевку еще раньше нас дали, в мае. В самом начале, сразу после праздников. Она и рассказала колдуну, что как раз собирается исполнить его рекомендацию. Он возьми и спроси, куда Лялька собралась. Она ответила. Ну тут колдун лицом позеленел. Это я со слов Ляльки, если что, говорю, и будто в транс впал. Не ходи говорит туда, Ляля, там смерть поселилась.

– Паша, мне страшно, – Лена вцепилась в локоть мужа. – Давай вернемся, а? Смотри, какие страсти творятся.

– Лен, перестань. – Он нежно погладил ее ладонь. – Я давно знаю, что на том месте было кладбище, просто не посчитал нужным говорить. Его лет двести как в помине нет. Когда корпуса санатория строили, там даже надгробий не нашли. Колдун, видимо, тоже обладал нужной информацией, вот и выдал ее с умным видом, вроде как из потусторонних источников. Не переживай, все хорошо будет.

– Я тоже решила, будто ерунда все. – Марина посмотрела по сторонам и вспомнив, что в автобусе они не одни, заговорила почти шепотом: – Только Лялька в тот же день от путевки отказалась. И через неделю ее муж бросил. Колдун потом сказал, что на нее духи обиделись за то, что она не приехала.

– Марин, ну вот самой не смешно? – не стерпел Василий. – Муж ее бросил, потому как она шарлатану все деньги отнесла. Я бы вообще за такое грохнул. И какие, мать их, обиженные духи́, если сам же колдун вашу Ляльку отговаривал от поездки? Небось думал, что она деньги за путевки ему притащит, не знал, что ей их бесплатно выдали.

– Ну не знаю, – Марина предпочла не спорить. Она вообще была отходчивой и старалась чаще соглашаться с Василием. Иногда ее, конечно, заносило, но случалось такое не сказать, чтобы часто.

– Вернемся, расскажешь Ляльке, как с привидениями хороводы водила. Завтра начинается неделя купальская, может русалку какую увидим. – Вася прижал Марину к себе и поцеловал в губы, пока она не успела ничего возразить.

– Не слушай их, Лен. Мне вообще, кажется, они бухнули перед автобусом.

– Сам ты бухнул, – оторвавшись на секунду, сказал Василий. – Лучше бери с нас пример, тогда и бояться твоей женщине не придется.

Лена посмотрела на мужа с надеждой, но он лишь пожал плечами, мол, мы с тобой еще наобнимаемся. Она предпочла промолчать. А сдерживать подступающие слезы ей давно удается без лишних усилий.

Когда автобус въехал на деревянный мост через старое речное русло, многие прильнули к окнам, но не Лена. Она боялась любой высоты, а тогда ей показалось, будто под ними огромная пропасть. Возможно, если бы внизу все еще текла река, она пересилила бы себя и посмотрела. Но даже это вряд ли, чего уж говорить о, по сути, глубокой яме, в которую запросто может рухнуть их транспорт, и о последствиях даже страшно подумать.

Они подъехали к зданию, окруженному деревянным забором из нестроганых досок, автобус дернулся и замер.

– Корпус совсем новый, – пояснил Паша, хорошо разбирающийся в строительстве, – забор временный. Позже обязательно заменят. Главное, что внутри все готово, в этом году уже было два заезда.

– Красиво тут. – Лена рассматривала большие панорамные окна первого этажа, в которых отражалась их компания. Пашка был самым ярким со своей рыжей шевелюрой. Она сама будто терялась на его фоне. Вася с Мариной казались ей совсем обычными и какими-то неинтересными. Но тайком она все же завидовала их беззаботности. Василий очень легко принял на себя обязательства по воспитанию чужого ребенка и, хотя, мог уйти в любой момент, наоборот, каждый день доказывал, как она и Марк для него важны. Он даже собирался дать парню свою фамилию, но Марина по какой-то причине противилась, сохранив для сына свою девичью – Воронов. Возможно, боялась, что и этот мужчина однажды может уйти, не хотела травмировать ребенка. – Как-то и не страшно уже совсем. Пойдемте, чего мы стоим?

В просторном холле оказалось прохладнее, чем на улице. Дневной свет беспрепятственно лился в окна, а Лене очень хотелось, чтобы скорее наступил вечер, чтобы посмотреть, как здесь все выглядит при искусственном освещении. За высокой стойкой сидела уставшая женщина с вязанием в руках.

– Добрый день! – поприветствовал ее Павел. – Принимайте гостей.

– Паспорта ваши давайте, – не слишком вежливо, но и не сказать, чтобы грубо, ответила она, откладывая в сторону спицы и пряжу. – Вы все вместе или как?

– Вместе, – это прозвучало одновременно и слаженно, отчего женщина даже улыбнулась.

– А что же из развлечений у вас ничего нет? – Василий перегнулся через стойку. – Вроде даже речка, и та пересохла.

– Электрофорез из развлечений, – женщина вносила их данные в толстый журнал, на Василия не смотрела. – Расписание приема пищи слева от входа, опаздывать не рекомендую. После размещения зайдите в третий кабинет, вас осмотрит терапевт и назначит процедуры на время пребывания. Горячей воды в душевых не будет до послезавтра, но сбоку от корпуса есть баня.

– Если не встретим призраков, сами умрем от скуки, – заключил он, принимая исходное положение.

Лена заметила, как женщина напряглась и перестала писать. Но, быстро взяв себя в руки, продолжила. Расспросить бы у нее про местную легенду. Просто так подобные слухи ведь не рождаются. Вдруг действительно есть что-то нехорошее. В потустороннее, в отличии от той же Ляльки она не верила, но мама любит повторять, что все беды не от мертвых, а от живых. Знать бы, кого именно опасаться и что этот кто-то может им сделать.

Уже к вечеру Лена не вспоминала о своих утренних страхах и сомнениях. Впервые за долгое время, оказавшись вдали от дома, без детей и изматывающих бытовых забот, она снова почувствовала себя совсем юной и желанной. Паша менялся на глазах, не упуская шанса заключить ее в объятия и целовать так, как не целовал никогда прежде.

– Пойдем в нашу комнату, – просила она жарким шепотом, чувствуя, как собственные ноги превращаются в кисель. – Маринка с Васькой где-то гуляют, им точно не до нас.

Паша вдруг отстранился, и она четко ощутила волну холода, накрывшую их обоих с головой. В носу защекотало, показалось, будто пахнет речной водой. Откуда взяться запаху? Русло сухое, да и далеко до него. Даже дождя не было, но запах становился все отчетливее, и кожа покрылась противными мурашками.

– Давай найдем их, – сказал Паша, снова становясь обычным: спокойным и чуть отстраненным.

– Кого? – Лена не сразу поняла, о чем речь, слабость в ногах еще не прошла, и голова начала кружиться. – Подожди, мне присесть нужно. Что-то нехорошо.

– Терапевт же вроде не нашел никаких патологий? – голос мужа сделался обеспокоенным. – Ты случайно не…

– Нет, я не беременна. Вспомни, когда у нас последний раз это было. Да и цикл с тех пор у меня не нарушался.

– Я же не против, Лен, – В его словах не было искренности, она хорошо научилась распознавать интонации мужа. И так же хорошо умела маскировать свои обиды, огорчения и неудовольствие. Они идеальная семья. – Но сама посуди, куда нам сейчас третьего? Едва концы с концами сводим.

– А вон, кстати, наши потеряшки. – Лена была рада переключиться с неприятной для нее темы и помахала рукой приближающейся паре. В наступивших сумерках их силуэты расплывались, меняли очертания и скорее угадывались, нежели были видны.

– Где? Я никого не вижу.

– Но как же? Вон они. – Она нетерпеливо ткнула пальцем туда, где простиралось пустое пространство. Если кто-то и шел им навстречу, то теперь впереди никого не было. Спрятаться они не могли, Лена все время держала друзей в поле зрения и отвлеклась на короткое мгновение, когда Паша сказал, что никого не видит. У нее стопроцентное зрение, она просто не могла принять за движущихся в их сторону людей, например, дерево или остатки строительного мусора.

– Ничего не понимаю. – Она беспомощно развела руками. – Я же видела.

– Ты просто не выспалась. Еще и дорога вымотала. – Пашин тон показался ей чересчур снисходительным, на грани обвинения в сумасшествии, и ей это, разумеется, не понравилось.

– Я же не дурочка какая! – разозлилась Лена, сама не понимая, откуда в ней взялась такая злость на мужа. Никогда ранее она не испытывала ничего похожего. Да, они ссорились, но это было совсем иначе. Тогда же ей хотелось его придушить.

– Я не называл тебя дурочкой. Успокойся, пожалуйста. У нас позади сложный день, мы оба устали и должны отдохнуть. Утром все встанет на свои места, поверь мне. – Он попытался ее приобнять, но, накатившая злоба, почти ненависть, заставила Лену оттолкнуть мужа. Как-то так вышло, что он споткнулся и упал на спину. – Ты точно дура! И не просто дура, а клиническая идиотка! – Он выплевывал слова как горькую настойку. – В кои-то веки я попытался быть хорошим мужем, решил устроить тебе романтический вечер. Этих двоих сплавил подальше. Ты не умеешь ценить добро и хорошее к тебе отношение, Лена! Тебе нужен постоянный кнут, а пряник лишь по праздникам!

Она слушала раскрыв рот, не в силах поверить, что все это выговаривает ей Паша. Чуткий, обходительный, может быть, немного мягкотелый, но всегда корректный в высказываниях, он внезапно стал кем-то совсем другим. Лена смотрела и не верила своим глазам, ее мужа будто подменили. Неприятные слова лились из него грязным потоком, как дерьмо из прорвавшейся канализации.

– Хватит! – не выдержав, наконец, заорала она, одновременно зажимая ладонями уши. – Прекрати, я не хочу тебя слушать!

– Что с тобой, родная? – Резкие изменения Пашиного настроения пугали куда сильнее возникших галлюцинаций. Ее гладили по голове и шептали в макушку что-то успокаивающее. – Я отошел на минутку, вдруг слышу, ты кричишь.

– В каком смысле отошел? – Лена подняла на мужа заплаканные глаза, на сей раз она не смогла сдержать слез. – Ты ведь все время находился здесь со мной.

– Все время, да, – кивнул он, – но потом отошел в кусты по нужде. Ты чего это? Испугалась, что я ушел? Так ненадолго же совсем.

– Паша, ты издеваешься надо мной? – в голове шумело, перед глазами прыгали разноцветные точки.

– Зачем бы мне это делать? – Он искренне не понимал, в чем провинился, и смотрел на нее глазами побитого щенка.

– Значит, ты не говорил, что я устала и мне нужно отдохнуть?

– Говорил. И сразу после ушел вон к тем кустам. Извини, не мог больше терпеть.

– Паша, мне, кажется, действительно нужно отдохнуть. – Унять бешено колотящееся сердце никак не удавалось. – Где Вася с Мариной?

– Так вон же они.

Она посмотрела в указанном направлении и сразу увидела неспешно прогуливающихся друзей. Они медленно приближались с той самой стороны, где Лена уже видела их минуту назад.

Ноги все же не выдержали. Она начала оседать, но успела почувствовать, как ее подхватили на руки и в затухающем сознании запечатлелось прикосновение к щеке ледяных мокрых пальцев. Запах речной воды и тины показался почти тошнотворным.

Лена плавала в мутных водах кошмара, не в силах собрать волю в кулак и проснуться. Будто через вату в ушах до нее доносились звуки и невнятные голоса. Их было много: мужские и женские, они орали, бранились, спорили. Один голос рвал барабанные перепонки. Женщина не просто кричала, она выла подстреленным зверем, и тогда Лена не выдержала, распахнула сомкнутые веки. В нос тут же ударил запах гари и паленой плоти.

Понять, где она находится, не получалось. Похоже на деревню. Дома, сплошь одноэтажные, приземистые, почти все были охвачены огнем. Вокруг нее шла настоящая бойня.

Люди бестолково носились по улицам. В основном женщины в каких-то серых хламидах. Присмотревшись, Лена поняла, что это все же платья, только сшиты они из грубой ткани, похожей на лен. Были здесь и мужчины, их крепкие фигуры хорошо угадывались даже в просторных балахонах. Мужчины нападали на безоружных, резали, забивали камнями. Они не щадили никого, даже детей. Зрелище было настолько ужасающим, что Лена зажмурилась, да только оказалось, что ей теперь не нужны глаза. Она видела все чужим взглядом.

Осмотревшись в поисках той, которая кричала, как ей показалось, громче других, она обнаружила себя стоящей на коленях над телом мужчины. Совсем молодого, может лет двадцати или чуть старше. В точно таком же балахоне, как и напавшие на деревню, он при этом кардинально отличался от них. От него исходил золотистый свет, который, однако, с каждым мгновением становился все менее заметным. Остальные оказались окутанными черными коконами, тянущимися от них к беззащитным женщинам отростками-щупальцами.

Красивое лицо юноши, перепачканное сажей и грязью, кривила гримаса боли. Лена чужой рукой, которую ощущала как свою собственную, гладила его по голове, чувствуя, что ее жизнь закончится с последним ударом горячего сердца, не знавшего зла и ненависти.

Она почти не могла говорить, только выть, до исступления, до звериного рыка, рвущего голосовые связки.

Наклонилась, примкнула губами к его губам, отдавая свое тепло, которого оставалось совсем немного.

– Дыши, родной. – Горло саднило, точно из груди поднимался колючий речной песок. – Дыши. Я тебя не оставлю. Ты не будешь там один.

Он попытался ответить, закашлялся, брызги крови попали на ткань платья, обожгли не хуже огня. Она взревела, задрав лицо к небу, и небо отозвалось громовым раскатом, осветило поле битвы всполохами молний. Одна из молний прочертила неровную линию, вгрызаясь в землю, по кротовьим норам неуловимым глазу движением подобралась к каждому, до кого смогла достать. Мужчины, крепкие, сильные, падали замертво, не успев понять, что же произошло. Те, кто остался в живых, бежали.

– Все закончилось. – Проворные пальцы нырнули в густые волосы. – Вставай, родной, нам нужно уходить.

Он не ответил, уставившись в бурлящее тучами небо расширившимися глазами, которые теперь заливал мутный туман. Туман пришел с реки, он звал ее на пир, требовал прийти и отпраздновать победу.

Откуда в ней взялась та сила, которая позволила поднять на руки мертвое тело своего любимого, не ей гадать.

Она просто шла, не оборачиваясь, но зная, что за ее спиной собрались те, кто дрался из последних сил и не желал сдаваться.

У реки ноги ее ослабли, она осела на песчаный берег, опустив на землю того, кого обещала сберечь и не оставлять по ту сторону одного. А к берегу уже причалила лодка. Силы вернулись. Ровно настолько, чтобы она поднялась и опустила остывающее на земле тело в лодку.

Золотистое свечение озарило темную воду, где плавали на поверхности те, которые хотели сбежать. Река не отпустила никого, навеки заточив проклятые души в своих ледяных объятиях. Но она видела лишь свет, окутавший лодчонку и сердце, остановившееся вместе с тем другим, сделало удар, затем еще один… Сердца бились в унисон, рождая новую надежду.

Лодка качнулась, оказавшись на середине реки, замерла, презрев течение. Золотистый свет погас, а из-за борта поднялось что-то темное.

Ворон. Крупный, чернее самой черноты, расправил крылья, вцепившись когтистыми лапами в просмоленный борт и оттолкнувшись, в два взмаха оказался уже на берегу. Уселся ей на плечо, не причинив никакой боли, зыркнул белесым глазом. Из раскрытого клюва вырвался клекот, больше похожей на человеческий крик и…

…Лена подскочила на месте, не сразу поняв, где находится. Чьи-то руки прижали ее к постели и знакомый голос зашептал:

– Тише, милая, не вставай так резко.

Пашка, чей образ постепенно проступал во мраке комнаты, смотрел озабоченно и, кажется, с жалостью.

– Где он? – спросила одними губами, но Паша услышал.

– О ком ты?

– Там был человек. Много людей. Паша, они все умерли. Все.

– Давай-ка, ложись и постарайся заснуть. – Паша надавил ей на плечи, стараясь уложить обратно, но в Лене проснулась невиданная сила, почти такая же, как в ее сне и тогда, когда она толкнула на улице мужа. Или не мужа? Но кого тогда?

– Не хочу я спать! – Она уже опустила на пол ноги, как их тут же облизал сквозняк, когда в окно что-то ударилось. – Что это? Ты слышал?

Ответа не потребовалось, потому как Паша уже отворил раму и выглянул на улицу. За окном оказалось темно. Территория санатория не освещалась, еще не успели поставить опоры для фонарей, и постояльцам настоятельно рекомендовали не выходить из корпуса с наступлением сумерек.

– Что-то видишь? – Лена стояла за спиной мужа, стараясь выглянуть через его плечо, но у нее ничего не получалось. Он закрыл окно, даже подергал ручку запирающего механизма и развернулся к ней. – Паша, ты ведь слышал удар? Я не сумасшедшая!

– Успокойся, – обняв ее за талию и притянув к себе, ответил он. Теперь в голосе не слышалось никакой жалости. Лена мысленно выдохнула. – Может, ветер ветку качнул или что-то с крыши свалилось. Там наверняка остался строительный мусор. Утром я поговорю с руководством.

– Возле наших окон не растут деревья, – тихо ответила Лена. – К тому же мы на втором этаже, здесь вообще нет деревьев такой высоты, только кусты шиповника у входа. А вдруг… – она замолчала, словно попыталась спрятать уже возникшую мысль и не облачать ее в слова, чтобы она так и оставалась догадкой. – Вдруг кто-то забрался по пожарной лестнице? Она как раз на уровне нашей комнаты. Стоя на ней, можно запросто ударить в стекло кулаком, например.

– Не мели чепухи! – Паша снова разозлился, сделавшись похожим на того, кого она совсем недавно толкнула на улице. – Я выглянул сразу после удара, и никого там не было. Еще скажи, что барабашка просился в гости.

Стук повторился. На этот раз постучали в дверь. Лена вздрогнула, а Паша пошел открывать, даже не спросив, кто там. На их этаже все комнаты были заняты, но познакомиться с кем-то они не успели. Значит, пришел кто-то из обслуживающего персонала, либо Вася, либо Марина. Часы показывали половину второго. Зачем кому-то вообще приходить ночью? Люди должны спать в такое время.

Мысли неслись в голове Лены скоростным поездом. Паша ничего о них не подозревал и спокойно отворил дверь. Постоял немного молча и вышел в темный коридор. Когда вернулся, пожал плечами и произнес:

– Никого. Чудеса какие-то. Может, дети балуются?

– Паша! – взмолилась Лена. – Ну какие дети в два часа ночи? Они давно видят десятый сон. Да и вообще, ты видел здесь хоть одного ребенка?

– Нет, – не раздумывая ответил он. – Мало ли, кто-то из персонала своих привез.

– Давай уедем? – вместо того чтобы спорить, попросила она. – Утром соберем вещи и вернемся домой. Отпуск отгуляем как-нибудь, но сюда никогда больше не вернемся.

– Ну уж нет! – твердо обрубил Павел. – Я не собираюсь прерывать отдых из-за чьих-то дурацких розыгрышей. Утром мы никуда не поедем, а вот ты, – он подошел и ткнул ее пальцем в грудь, – пойдешь в кабинет доктора и попросишь успокоительного на ночь.

Заснуть она смогла, лишь когда комнату начал заливать розовый сок рассвета. Пашу, похоже, ничем было не напугать, и он захрапел уже через пять минут после того, как улегся на соседней кровати. Лена решила, что утром попросит мужа сдвинуть кровати вместе, чтобы она могла обнимать его ночью и ничего не бояться. Ему она скажет, что просто хочет засыпать и просыпаться вместе, нечего лишний раз выводить его на негативные эмоции. Паша и без того сделался чересчур нервным, стоило им приехать в санаторий. Понять бы еще, что изменилось всего за один день. Они и раньше ссорились, но так часто – никогда. Да еще и на ровном месте. И сама Лена чувствовала к Павлу ничем не оправданную агрессию.

Списав все на перемену места и непривычные условия, она заснула.

Разбудил ее стук в дверь. Резко открыв глаза, она бросила взгляд на кровать Паши, но увидела, что та аккуратно застелена, а его самого в комнате нет. Стук повторился, на сей раз более настойчиво. Она натянула одеяло до подбородка и зачем-то поджала ноги, как делала в детстве, когда было страшно. Она бы спряталась под одеяло с головой, но тогда осталась бы совершенно беззащитной и тот, кто стоял сейчас за дверью, мог причинить ей любой вред, а она даже не успела бы попытаться защититься.

– Я вхожу! – глухо прозвучало из коридора. Лена выдохнула с облегчением, пришла Марина. – Ну и горазда же ты спать, – с порога заявила она, исполнив свою угрозу, распахнув дверь настежь. Оказывается, та была не заперта. Паша просто ушел, оставив ее с незапертой дверью. – На часы смотрела?

– Нет, – честно призналась Лена и все же посмотрела на стоящий на тумбочке будильник.

– Четверть двенадцатого, – озвучила подруга. – Ты завтрак проспала. Пашка спустился хмурый и на все расспросы мычал что-то невразумительное. Вы поругались что ли?

– Нет, просто… – она уже хотела сказать, что почти не сомкнула глаз из-за странных явлений, творящихся рядом. Из-за сна, больше похожего на бред, и вообще ей страшно, а он просто так ушел и спокойно съел завтрак, даже не попытавшись разбудить жену.

– Он тебя будил. – Лена прошла к окну и распахнула створки, впуская в помещение свежий воздух и звуки улицы. Они отличались от городских, и с непривычки можно было подумать, будто там снаружи повисла тишина. Но стоило прислушаться, и они начинали проявляться словно фото на бумаге. Ленивая перекличка птиц, чувствующих приближающуюся жару, шелест близкого леса, протяжный стон кукушки, отсчитывающей чьи-то годы. – Сказал, ты спала как убитая.

От обычного, казалось бы, оборота речи, Лена дернулась как от пощечины. Похоже, Марина не заметила ее реакции, села на заправленную постель Паши и, уперев локти о тумбу, положила подбородок на руки.

– Так что же у вас приключилось, подруга? – Марина никак не унималась, серьезно намеренная выбить всю правду. – Только не пытайся увиливать, я тебя насквозь вижу.

– Все нормально, я ведь уже сказала. Просто смена обстановки, поездка не самая комфортная. Да и, вообще, я устала вчера.

– Еще бы, в обморок грохнулась и бредила, пока Пашка тащил тебя до корпуса. Ты ведь ничего не помнишь? Ну разумеется, не помнишь. Тебя местный врач осматривал, предположил солнечный удар. Но похоже удар у него. Ты и на солнце-то пробыла всего ничего. Откуда ему взяться, удару-то?

– Бредила? – Лена ухватилась за одно сказанное слово из длинной тирады. – Что я говорила?

– Ой, я, думаешь, запомнила? Перепугалась жутко. Ты ведь в обморок упала, а глаза открытыми остались. Зрачки закатились, одни белки видны. Знаешь, как жутко!

– Не представляю. Мариночка, вспомни, пожалуйста. Вдруг оно важно.

– Да кому важно-то? – Подруга развела руками. – Говорю же, бредила ты. В бреде нет смысла изначально. Его потому так и назвали.

– Понятно. Ты, извини, я набросилась что-то.

– Ты про огонь говорила и боль. – Вдруг начала вспоминать Марина. – А еще все жалела кого-то и просила не умирать. Но больше не проси, не хочу даже воспоминания такие хранить. Книжку, что ли, страшную прочитала накануне?

– Угу. – Лена скинула одеяло, встала с постели и начала одеваться. – Больше не буду.

– У меня есть предложение, от которого грех отказываться. – Марина, кажется, уже забыла о неприятном разговоре и лучилась оптимизмом. – Наши мужики в лес свалили, у нас весь день свободен.

– А как же процедуры? – напомнила Лена, привыкшая к порядку и дисциплине.

– На пенсии пройдем. Оптом. Собирайся давай, я тут такое нашла, закачаешься.

Лена решила, что ей действительно неплохо бы отвлечься. Ведь происходило нечто странное и пока непонятное.

Она уже готова была поверить в россказни Ляльки из хирургического и шарлатана-колдуна из клуба. Так было проще. Если все это проделки потусторонних сил, то чего их бояться? Нельзя ведь всерьез опасаться того, чего даже нельзя увидеть и пощупать. Хуже, если ее запугивает человек. Зачем кому-то понадобилось делать подобное, Лена не могла и предположить, но очень хотела бы разобраться.

Рассказывать свой сон тоже не стала. Вряд ли Марина чем-то поможет, да к тому же разнесет сплетню на работе, стыдно будет людям в глаза смотреть. Нет, она не сумасшедшая, и все, что привиделось, обычный кошмар. Глупо принимать близко к сердцу картинки и ощущения, проецируемые уставшим мозгом. Она, как медик, хорошо понимает природу снов и не имеет права быть суеверной.

– Вот! – голос подруги заставил ее вздрогнуть. Оказывается, они покинули стены санатория и ушли от него довольно далеко. Обернувшись Лена увидела лишь жиденький пролесок, за которым снова начинался пустырь. Странное место для отдыха, хотя несомненно тихое и уединенное. – Мы с тобой настоящие первооткрыватели. Хотя, здесь и жутковато.

Они стояли на широкой раскатанной дороге, которая упиралась в темную махину леса вдалеке. По двум сторонам дороги к обочине жались домики. Выглядели они покинутыми сиротками, оставшимися без присмотра. Сразу стало понятно, люди ушли из этих мест очень давно. Неухоженные, заросшие дворы, распахнутые настежь двери, провалившиеся крыши. Но страшнее всего была разлившаяся всюду тишина: густая, с горьковатым привкусом. Пахло гарью. От некоторых домишек в самом деле осталось лишь черное пожарище, но запах не мог сохраниться. Улыбающаяся рядом Марина, похоже, и не чувствовала никакого запаха.

– Пойдем. – Она потянула Лену за руку. – Интересно же, чего там в домиках.

– Нет. – Лена вырвалась и отступила назад. Брошенная деревня напомнила ей ту, что она видела в недавнем кошмаре. Конечно, все деревни чем-то да похожи, но эта была особенной. Лена будто узнавала ее. Вспоминала. Как такое возможно? Она точно никогда ранее не приезжала сюда. У нее не было дедушек и бабушек, у которых бы она гостила летом. Да у нее даже дачи нет. И ее никогда не тянуло в глушь. Так откуда подобные ощущения?

Она переминалась с ноги на ногу, никак не решаясь шагнуть за околицу. Точнее, околица здесь когда-то была, теперь от нее не осталось даже намека.

Однако воспоминания оставались у самой Лены. Это точно не было плодом разыгравшейся фантазии, она совершенно отчетливо понимала, что знает здесь каждый дом, каждую тропинку. А спроси, как звали ту неопрятную бабу, что изводила остальных громкими криками на скотину по утрам, не скажет. Будто блок какой поставили.

– Да в чем дело-то? – Марина сжала ее запястье. – Обычные заброшенные домики. Просто прогуляемся и вернемся. Мне скучно, подруга. Васька с Пашкой внезапно грибниками себя возомнили, а нам-то, что делать? Сидеть в четырех стенах? Ради чего тогда ехали хрен знает куда?

– Я не вижу ничего веселого в сгнивших избах. Там вообще может быть опасно. Упадет бревно какое-нибудь на голову, и поминай как звали.

– Трусиха! – беззлобно бросила Марина и сделала решительный шаг. – Не хочешь идти, жди меня здесь. Я быстренько прошвырнусь и обратно. Тянет меня туда, понимаешь? Ощущение такое, что здесь я могла когда-то жить.

Марина будто перешла невидимую границу, за которой ее силуэт слегка расплывался, голос стал тише. Лене ничего не оставалось, как пойти следом. Или она просто не смогла сопротивляться? Ведь и ее тянуло туда с непреодолимой силой.

– Да стой ты! – Звуки, запахи, обрывки каких-то видений, накрыли едва рука Лены сомкнулась на запястье подруги. Судя по ошарашенному виду той, они обе видели и слышали одно и то же.

– Ленка, что сейчас было? – Марина высвободила свою руку, и видения сразу же прекратились. – Мне на секунду показалось, будто…

– Здесь есть люди, и ты хорошо с ними знакома. – Лена не спрашивала, констатировала неоспоримый факт. Если одно и то же видится двоим одновременно, значит, они не сумасшедшие. Происходит, что угодно, но списать происходящее на галлюцинации уже не получится. – Не знаю как, но, похоже, мы с тобой увидели прошлое.

– Почему именно мы? – голос девушки дрожал и срывался. – Мы же не ясновидящие какие-то.

– Марин, давай просто уйдем отсюда и никому ничего не станем рассказывать. Пообещай мне.

– Не могу. Боюсь, в психушке мне вколют такие препараты, которые быстро развязывают язык. Да и потом, ты ведь знаешь, я боюсь боли. Если меня начнут пытать, я сдам нас с потрохами. – Марина зябко поежилась. Лена не видела, но была абсолютно уверена, что между ними прошел человек. Или как назвать того, кто бесплотным призраком бродит по давно брошенной и почти сожженной деревне? Дух? Фантом? Она ощутила холод, пронзивший во всю длину позвоночник. – Странное чувство, если честно.

– Уже представила, как тебя начнут колоть и ты пулеметной очередью примешься выдавать наши секреты? – усмехнулась Лена.

– Другое. Мне кажется, что я пришла домой. Мне совсем не хочется отсюда уходить.

Ей стоило огромных трудов не повторить фразу. Лена чувствовала абсолютно то же самое, но запах гари и крик, ее собственный крик над мертвым телом, не позволили тяжелому, точно свинец языку, пошевелиться. Она так и стояла, молча, будто находилась далеко от этого места и от всего мира. На самом же деле глубоко погрузившись в себя.

– Ты права, пойдем, – внезапно сказала Марина, осторожно касаясь ее пальцев. – Ощущения какие-то сумбурные, одновременно тянет сюда и отталкивает.

Лена знала, они смотрели и видели одно и то же: развалившиеся дома больше не были таковыми, они будто восстали из руин, радуя глаз резными наличниками, на крышах отбивались от солнечных бликов отполированные флюгеры, во дворах кудахтали куры, брехали собаки. Не хватало самого главного – жителей деревни. Вместо них бродили серые тени, до краев наполненные болью, скорбью и неисчерпаемым отчаянием.

Голоса живых людей показались совершенно лишними, ударили по барабанным перепонкам резкой какофонией. Уже знакомая злоба поднялась из темных недр на поверхность. Лена бросила короткий взгляд на подругу, дабы удостовериться, что она испытывает точно такие же чувства.

Их мужья шли о чем-то негромко переговариваясь. Шли прямиком к околице. Но когда до нее оставалось каких-то несколько шагов, Паша встал столбом, положил руку на плечо Василия, требуя остановиться. Он смотрел прямо в глаза своей жены, но будто бы не видел ее. Она помахала ему, только взгляд мужчины оставался рассеянным.

– Кажется, мы заблудились, – произнес он неуверенно. – Там впереди лес и судя по плотности деревьев, пройти дальше не получится. Сворачиваем.

– Девчонки нас уже, скорее всего, потеряли. – Василий поднял лицо к небу, зажмурился. – Часа четыре ходим, не меньше.

Девушки переглянулись. Не могли они быть здесь столько времени. Они вышли из корпуса не многим позже своих мужчин.

– Часы остановились. – Паша постучал ногтем указательного пальца по наручным часам, поднес их к уху. – Показывают ровно полдень.

– Маринка меня прибьет, – расстроился Василий. – Я обещал с ней в бассейне поплавать.

– Не убьет. Мы тоже пойдем. При нас она ругаться не станет, – успокоил Паша. – А в прохладной водичке остынет. Мне кажется, нам в ту сторону, – почти без паузы сказал он и развернулся на сто восемьдесят градусов.

Лена почувствовала, как ее руки касается рука подруги. Окружающая реальность, или ирреальность, немедленно среагировала, будто только этого и ждала. Только на этот раз что-то изменилось. Пейзажи больше не радовали пасторалью, все вокруг будто сошло с ума. Над головой одновременно пылало солнце и ледяной монетой зависла луна, звезды выглядывали из-за обрывков туч, спорящих с белоснежными облаками; небо раздирали молнии, разделяя его на две части – свет и тьму. Призраки, серые, бесплотные, сделались почти черными и рванули к невидимой границе. И в саму прозрачную стену бился крупный ворон, роняя перья, истошно клокоча. В какой момент он смог вырваться. Лена не заметила, как вырвала из захвата свое запястье.

– Ты с ума сошла! – бросилась она на подругу. – Мы не знаем, что за силы разбудили и какими могут быть последствия!

– Ленка, это все солнечный удар! Или в санатории некачественные стройматериалы. Мы надышались какой-то краской или клеем! – беспомощно осев на землю, произнесла Марина. – Не может быть все взаправду. Ты видела, как они хотели выбраться и не смогли? Видела?!

Вопрос был риторическим, они обе понимали это. Один лишь ворон вылетел и растворился сразу за мерцающей дымкой. Лена успела заметить, что глаза его выделялись пугающей белизной на фоне антрацитового оперения.

Она хотела помочь подруге подняться, но отдернула руку, словно обожглась. Нет уж, хватит с нее видений. Нужно любым способом убедить Пашу уехать. Теперь будет проще, у нее появилась союзница. Вряд ли Марина сможет молчать об увиденном. Не в ее характере подобное. Размышляя так, Лена почти успокоилась, но, когда они выждали, пока мужчины уйдут подальше и покинули проклятое место, волнение вернулось.

Вот же она деревня, или точнее ее останки. Почему тогда ни Паша. ни Василий ничего не заметили? Их глаза, абсолютно пустые, смотрели куда-то мимо, совсем как у пациентов экстрасенса Кашпировскогово время проведения его сеансов. Она хорошо запомнила лицо мамы, сидящей у телевизора: бледное, отрешенное, и это очень похоже на увиденное сегодня. Неужели они все подверглись гипнозу? Но кому нужно проворачивать подобное? И когда их успели ввести в трансовое состояние? Найденный ответ шокировал своей чудовищной очевидностью. Оставалось проверить детали.

– Марин, помнишь, когда мы въехали в санаторий, всех согнали к доктору? Ты была у него?

– Ну да. Всем же велели зайти, – прозвучало в ответ. – А что?

– Пока не знаю. Он тебя осматривал? И о чем вообще говорили?

– Не осматривал. Только спросил, есть ли у меня хронические заболевания и еще какую-то чепуху. Ой, да я вообще там чуть не заснула от его нудного голоса.

– Вот и я почти заснула, – задумчиво протянула Лена. – Васька с тобой заходил?

– Нет, конечно. Доктор принимал каждого отдельно. Ты к чему ведешь-то, не пойму?

– Мне кажется, нас всех загипнотизировали, и теперь нам мерещится черт пойми что. – Выдав свою версию, Лена замолчала, ожидая реакции. И она незамедлительно последовала. Марина запрокинула голову, громко и обидно рассмеявшись.

– Чего смешного я сказала? – смех показался почти оскорбительным. Захотелось развернуться и уйти, но она смогла справиться с порывом, желая выслушать встречные доводы или контраргументы.

– Сама себя послушай. – Марина тыльной стороной ладони вытерла выступившие слезы и с улыбкой посмотрела на Лену. – Какой еще гипноз? Я в кабинете пробыла минут десять от силы, Васька и того меньше. Когда бы доктор успел нас загипнотизировать?

– В том все и дело, что мужики наши не под воздействием. Не знаю почему, но действует только на нас с тобой. Нет здесь никакой деревни, мерещится она нам. Понимаешь?

– Ага, понимаю. И еще понимаю, что тебе проще придумать какой-то врачебный заговор, чем поверить в наше с тобой помешательство. Лен, давай просто будем отдыхать, а сюда больше не вернемся. Простоят домики со своими тенями как-нибудь без нас. Ладно?

– Хочешь сказать, что никому не расскажешь о случившемся?

Марина ничего не ответила, но ответа и не потребовалось. По ее виноватому виду все стало предельно ясно. Ее можно было понять, даже найти оправдание. Но бороться с проблемой стоит начинать с ее признания.

Лена решила сразу по возвращении домой, которое она в любом случае постарается ускорить, обратиться за помощью. Конечно, она не станет сразу вываливать всю правду, свалит все на плохой сон и ночные кошмары. Ей пропишут таблетки, может, уколы какие-то, и все обязательно пройдет. А Маринка пусть сама решает, как ей поступать. Не маленькая.

Они вернулись в санаторий, когда уже начало темнеть. Время в тот день тоже сходило с ума, то закручиваясь в спираль, то начиная бешено нестись, попирая любые законы.

По комнатам разошлись молча, даже не попрощавшись. А ночью Лена проснулась от того, что кто-то постучал в окно. Стук был звонким, будто острым камешком. Она не сразу поняла, почему так светло, хотя свет выключен. Хотела разбудить мужа, но его не оказалось на своем месте. Постель даже не была разобрана. И Лена совершенно не помнила, возвращался ли он вообще.

Стук тем временем повторился. Несмотря на яркую полную луну, освещавшую небольшое помещение не хуже уличного фонаря, за окном стояла темень. Лена подошла ближе, ее непреодолимо тянуло увидеть ночного гостя. Сил на сопротивление не нашлось, и уперевшись в подоконник, она только и смогла закрыть рот ладонью, лишь бы не закричать.

Через стекло на нее, склонив голову набок, смотрел ворон. Казалось, сама тьма сгустилась, образуя контуры птицы, а луна раздвоилась, став его глазами. Зрелище завораживало и приводило в ужас одновременно. Лена протянула руку, самыми кончиками пальцев коснулась стекла, тут же отняв их – ледяной холод впился через кожу, окатил тело волной стужи. В ноздри ворвался уже знакомый запах речной воды, и она потеряла сознание…

…Утро наступило внезапно. Солнце вспыхнуло как по щелчку, моментально заливая пол, стены и потолок, окрасив в краски розового утра.

Лена лежала с закрытыми глазами, чувствуя под спиной мягкий матрас, а под головой подушку. Она даже оказалась укрыта простыней, потому как спать под обычным одеялом оказалось не слишком комфортно из-за духоты. Открывать окно не хотелось из-за нашествия вездесущих комаров.

Окно! Ночью в него стучал ворон! А Пашки не оказалось рядом.

Она вскочила с постели и тут же замерла истуканом. Муж спал, отвернувшись к стене, почти с головой укрывшись одеялом. Неужели замерз? И когда он успел вернуться?

Лена присела на край его кровати и осторожно коснулась плеча мужа. Мужчина что-то пробурчал во сне и лишь сильнее натянул одеяло, так и не проснувшись. Тогда она решила не будить его и расспросить обо всем, о чем не помнила сама, позже. Сейчас же нужно было убедиться в нереальности ночного кошмара. При свете солнца выглянуть на улицу оказалось не страшно. Она перегнулась через подоконник, сама, не понимая, что именно хотела обнаружить. Никакого ворона там, разумеется, не оказалось. Не обнаружилось других следов присутствия птицы, хоть бы оброненного пера.

Сон? Такой реальный, что она до мелочей запомнила каждое ощущение: холод пола, запах реки… Но в комнате тепло даже ночью, и пол никак не мог быть холодным. Да и реки никакой поблизости нет, если не считать того сухого русла, которое уж точно ничем не пахнет.

Так, значит, все-таки сон? И Пашка никуда не уходил, а спал здесь? Лена ощупала голову на предмет повреждений, не найдя ни шишек, ни ссадин.

Сон. Просто сон.

Стараясь не шуметь, она вышла в коридор. Ей нужно было увидеть доктора, к которому их всех отправляли по приезде. Потом она поднимется обратно, разбудит мужа, и они вместе пойдут на завтрак. Как оказалось, проснулась она рано, чувствуя при этом необычайный прилив сил.

Кабинет оказался заперт. По всей видимости, прием еще не начался. Скорее всего придется вернуться уже после завтрака. Лена постояла еще немного у закрытой двери, зачем-то дернула ручку и развернулась, чтобы уйти.

– Что вы здесь делаете? – грубый голос за спиной раздался неожиданно, заставив ее вздрогнуть.

Мужчина, выше нее на две головы, стоял очень близко и сверлил взглядом серых, холодных глаз. Одет он был не по погоде в темно-серый костюм.

– Повторяю вопрос: что вам нужно?

– Вы заменяете доктора? – с вызовом спросила Лена. С чего бы незнакомый человек позволял себе подобный тон?

– Нет. – Кажется, он растерялся. По крайней мере ответ прозвучал тише и менее уверенно.

– Тогда это не ваше дело.

– Когда вы последний раз видели Вениаминова Виталия Викторовича?

– Что? – Ей захотелось себя ущипнуть. Странная ночь перетекла в абсурдное утро. Сначала грубят без всякой причины, а после начинают задавать нелогичные вопросы. – Какого еще Виталия Викторовича?

– Женщина, – собеседник навесил на лицо суровую маску, – вы со всеми общаетесь в подобной манере? Я задал прямой вопрос и хотел бы получить на него такой же прямой ответ.

Она ничего не понимала и решила, что лучшим решением будет просто уйти и не злить этого типа. Кто знает, может, он псих и приехал в санаторий подлечить нервы. Хотя, странно, что его поселили рядом с нормальными людьми. Может, для таких, как он, есть отдельный корпус, и он просто сбежал?

Уйти не получилось. Мужчина встал на пути Лены, и когда она пыталась его обойти, угадывал ее маневр, преграждая дорогу.

– Я закричу, – пообещала Лена и предупреждающе открыла рот.

– Не надо кричать, – улыбнулся он. Сунул руку во внутренний карман пиджака и показал раскрытое удостоверение. – Милиция. Мне нужно задать вам несколько вопросов. Много времени не отниму, обещаю.

Мужчина представился Георгием Константиновичем и был он едва ли старше самой Лены. Там, у кабинета доктора, ее смутил строгий костюм и надменный тон, в котором товарищ милиционер, наверняка, упражнялся перед зеркалом, дабы казаться солиднее. Костюм, по всей видимости, должен бы завершить образ сурового следователя, но с поставленной задачей не справлялся. Мужчина то и дело одергивал слишком короткие рукава, отчего смущался, и вся его спесь слетала, как блестки с елочной игрушки, превращая его в мальчишку-выпускника.

Оттого более странно оказалось выслушивать от него страшные новости. Ночью кто-то пробрался в кабинет доктора и убил его. Утром тело обнаружила администратор. Обычно она первая заходила к нему измерить давление и просто поболтать, пока не проснутся постояльцы.

На завтрак Лена не пошла. Одна лишь мысль о еде вызывала болезненные спазмы в желудке. Встречаться с Мариной почему-то не хотелось, и она почти весь день просидела в номере. Паша снова куда-то ушел, поговорить о досрочном отъезде не получилось. А ведь, как бы кощунственно ни звучало, убийство доктора могло послужить для этого веской и неоспоримой причиной.

Ближе к вечеру ее охватило необъяснимое чувство тревоги. Она уже думала, что смогла взять себя в руки. Милиционер загадочно обмолвился, что ей ничего не грозит и убийца вряд ли совершит вторую попытку. По его словам, некто свел личные счеты и доктор вовсе не случайная жертва.

Тревога нарастала и гнала ее из давящих стен. Выходить одной все же показалось небезопасным и скрепя сердце Лена постучала в дверь комнаты друзей. Ей открыл заспанный Василий и сообщил, что Марина ушла больше часа назад, а его неожиданно сморило.

– Я бы пошел с тобой, – будто извинялся он, – но спать хочу зверски. Без обид, хорошо?

Она уверила, что не обижается, и спустилась вниз.

Администратор говорила по телефону, и Лена вместо того, чтобы пройти мимо, сама того не ожидая, остановилась на лестнице и прислушалась. Разговор шел о смерти доктора. Милиционер категорически отказался обсуждать какие-либо подробности, и тогда она сама была уверена, что они ей не интересны и просто не нужны. Сейчас же любопытство взяло верх.

– Да у нас только в бассейне вода есть, и та чистая. А он сидел с выпученными глазами, на полу песок и в кабинете пахло речкой. Ну а я о чем! Да. Сразу вызвала. Из города следователь. Говорят, утопление. Нет, не следователь сказал, с ним какой-то плюгавый приезжал. Подожди. Эй, вы чего там? – Последние слова относились уже к Лене. Она не заметила, как сделала еще несколько шагов и раскрыла свое инкогнито. – Случилось что-то?

Администратор не положила трубку, лишь зажала ладонью микрофон и в упор смотрела на Лену, поджав губы.

– Я подругу искала, – ляпнула первое, что пришло в голову. – Мы в соседних комнатах с ней.

– Ушла она. С мужчиной вашим, часа полтора назад.

– В каком смысле с моим? – Лена преодолела оставшееся расстояние, подошла к стойке. – Вы ничего не напутали?

– Девушка, я вообще не обязана отвечать на подобные вопросы. Если есть, что спросить по проживанию, говорите. Остальное – не мое дело.

– Да, конечно, – запинаясь произнесла Лена. – Спасибо. Я тогда пойду.

– Идите. – Администратор пожала плечами и уселась на стул, демонстративно приложив трубку к уху, мол, проваливай уже, не мешай.

Она удалялась от корпуса на негнущихся ногах. В голове заварилась такая каша, что ложкой не провернешь. Обрывки разговора о смерти доктора помимо воли и вопреки логике связывались в единую цепочку с ночным кошмаром и случившимся ранее обмороком. Она уже ненавидела запах реки и казалось, что никогда не сможет войти в воду, не сможет преодолеть отвращение.

А возникшая тревожность быстро перерастала в настоящую панику. Если администратор ничего не напутала, куда могли уйти Марина с Пашей? Почему не предупредили ее и не позвали с собой? Нужно было заглянуть в бассейн и столовую, вдруг они там, но такая мысль пришла в голову слишком поздно. Лена сама не заметила, как оказалась у околицы брошенной деревни.

Без Марины пустующие дома наводили еще большую тоску. Ощущение одиночества навалилось тяжелым камнем, сдавило грудь. Она почти решила повернуть назад и все же поискать мужа с подругой в корпусе санатория, когда увидела в окошке ближайшего дома неясную тень. О том, что там мог прятаться убийца доктора, Лена отчего-то не подумала и смело шагнула, пересекая невидимую границу. Ничего не изменилось. Все те же заброшенные, пустующие домишки. Никаких теней и звуков.

– Я просто посмотрю, – негромко рассуждала она вслух. – Может, Марина решила показать Паше нашу находку. А меня не позвала, потому как чувствует мою обиду.

Чем ближе она подходила к первому дому, тем сильнее толкала ее в грудь упругая волна. Кто-то или что-то не хотел, чтобы она шла дальше, но она пошла.

Заглянув в окно, не сразу смогла рассмотреть происходящее внутри просторной комнаты, заполненной полумраком точно ватой. Глаза постепенно привыкли, и тогда она увидела на дощатом полу свою подругу. Та лежала на спине, запрокинув голову и прикрыв глаза. Ее руки бессовестно обнимали голую спину мужчины, навалившегося на нее сверху. Ритмичные движения его бедер со сползшими вниз штанами и глухие стоны не оставляли никаких сомнений…

Лена захлебнулась собственным криком в тот самый момент, когда точно так же закричала Марина, впиваясь ногтями под лопатки чужого мужа.

Она не могла перестать смотреть. Даже зажмуриться не получилось. По ее щекам огненными ручейками текли злые слезы.

Парочка вскочила на ноги. Пашка бросился к окну, потом выбежал на улицу, начал трясти ее за плечи. Он что-то говорил, может быть, даже кричал, только она ничего не слышала, кроме тех стонов никого не замечающих вокруг себя любовников.

Когда появилась Марина, Лена сама подошла к ней и отвесила пощечину. На большее сил не хватило. Но даже этого короткого соприкосновения оказалось достаточно, чтобы увидеть, как на Пашку со всех сторон бросились тени. Если бы они могли, наверное, разорвали бы его на части. А так их нападки не причиняли ему никакого вреда, он даже не подозревал о творящемся вокруг него.

Лене не было жаль своего мужа. Ею овладела такая ярость, которой обязательно нужен был выход. Она не сразу поняла, что чувствует злобу всех этих теней. Злобу не на конкретного мужчину, а на всех сразу. Окажись у нее в руках оружие, оно непременно пошло бы в ход. Но оружия не было, и разрывающая изнутри, требующая выхода волна вырвалась оглушительным криком.

Она упала на колени, зажала ладонями уши и кричала до боли в голосовых связках. Выла, рычала, не владея собой, пока не рухнула обессиленная на землю.

Тени отступили, однако не исчезли. Она видела их отчетливо. Больше не нужно было Маринкиных прикосновений. Они смотрели на нее: такие разные женщины с одним выражением на лице – безутешной скорби. Пустые, холодные глаза оставались сухими, в то время как сердца их рвались в клочья. Откуда она это знала? И было ли это правдой, не важно. В тот самый миг они все разделили ее боль и отчаяние на множество душ. Иначе ей было просто не выжить.

Сознание покидало ее стремительно, и последнее, что она помнила, как руки Павла тянутся к ней, чтобы поднять и отнести отсюда. Он продолжал бестолково бормотать, возможно извинения, но ей не было никакого дела до любых слов.

Когда снова очнулась, Лена обнаружила себя все на той же кровати в тесной комнатке санатория. Кто-то гладил ее по руке, и она резко дернулась, вскакивая в постели.

Василий смотрел на нее припухшими, красными глазами и почему-то улыбался. Она сразу поняла, что он все знает. Но почему тогда улыбается?

– Лен, я пришел просить тебя никому ничего не рассказывать. – Голос его был тихим, хриплым и звучал почти как у старика. – Марина мне все рассказала, и я принял решение простить ее. Не жду того же от тебя, но надеюсь на твое понимание. Если захочешь, мы больше никогда не напомним о себе. Уехать сейчас не сможем, автобус будет только завтра. С работы она уволится сразу после отпуска.

– Вась, за что они так с нами? – Она взяла его ладонь и прижала к своей груди. – Неужели не понимают, что натворили?

– Я ничего не знал, правда, – зачем-то оправдывался он. – Маринка не первый раз мне изменила, но я ее люблю. Каждый раз будто умираю, но без нее я просто исчезну, растворюсь. Понимаешь?

– Не понимаю, – искренне ответила она. – Не понимаю, Вась. Как думаешь, можно мне другой номер попросить? Если нет, я на улице ночевать стану, лишь бы не видеть его больше. – Она не смогла произнести имени мужа, оно теперь казалось раскаленным углем на языке.

– Не увидишь, – он высвободил свою руку. Встал, отошел к окну. – Пашка ушел. Сказал, что пешком пойдет до дома. Но, скорее всего, машину поймает, конечно. Ему только русло перейти, а там до трассы метров триста.

– Так даже лучше. – Лена смотрела и видела напряженную спину мужчины. Хотела подойти, обнять и сказать что-то обнадеживающее, вот только у нее не осталось веры в хорошее. А значит, ей никак не помочь единственному, кто может разделить ее горе.

– Что думаешь делать дальше? – он говорил, продолжая смотреть в окно, будто боялся повернуться и увидеть то, отчего оставшиеся кирпичики плотины мужского самообладания вылетят под напором цунами эмоций. И Лена была ему благодарна.

– Подам на развод и буду просто жить. У нас дети, Вась. Они меня не бросят.

– Я не об этом. – Он все же нашел в себе силы и присел на самый краешек заправленной кровати, на которой еще утром спал его друг. Бывший друг. – Ты примешь его? Позволишь искупить вину?

– Ты считаешь, есть нечто способное все исправить? Тебе проще, ты не видел того, что видела я. – Она говорила тихо, но от каждого слова сидящий напротив Василий вздрагивал, как от серии ударов.

Больше он ничего не сказал. Молча поднялся на ноги и вышел, притворив за собой дверь.

Лена не знала сколько просидела в одной позе, уставившись в невидимую точку на стене. Но когда в окно постучали, она поняла, что наступила ночь, а через стекло на нее смотрит белоглазый ворон…

…Босые ноги обожгло о ледяной металл пожарной лестницы, за спиной осталось распахнутое окно комнаты, где она еще утром была счастлива. Свет ночника казался маяком из прошлого, он оставлял шанс.

Вернуться. Остаться. Простить.

Ухмылка, похожая на оскал, едва уловимое движение пальцев, и свет, замерцав, потух.

Она шла, не чувствуя колючих камешков под ступнями, затем мягкой травы и колючей хвои. Ворон летел впереди, точно зная, что она следует за ним. Ей не нужно уходить, здесь ее дом.

Прохлада близкой реки заставила поежиться, растереть руками озябшие плечи. Жаль, что все обман. Лишь пустое русло, сухое, как ее собственные вены, по которым больше не бежит кровь, не искрится серебряными звездочками при одной мысли о том, кто был рядом совсем недавно, но предал так легко.

Она замерла у крутого обрыва. Впервые не побоявшись посмотреть вниз, увидела, как вода звенящими, бойкими ключами пробивается сквозь черное покрывало листвы. Река оживала на глазах, наполнялась, дышала, шептала что-то неразборчивое, но манящее.

Когда на темную гладь легла лунная дорожка, она без страха шагнула и ощутив упругую пленку под ногами, пошла вперед. Туда, где раскачивалась темная лодка, с опущенными в толщу вернувшейся реки веслами.

Все стало неважным и каким-то далеким. Река обещала покой, то, чего она сама желала больше всего на свете.

Лодка подплывала все ближе, скоро до нее можно будет дотянуться рукой. Хотя, зачем ей лодка, если она идет по воде и не тонет?

Она. Идет. По воде.

Это вовсе не лодка плывет навстречу, лодка только раскачивается от течения.

Еще шаг и вот уже можно заглянуть в нее. Она еще не знает зачем, и что-то ее останавливает, но, справившись со ступором, все же склоняется и видит бледное лицо, мокрые рыжие волосы, прилипшие ко лбу. Человек ей знаком. Они точно виделись раньше, вспомнить бы, где и при каких обстоятельствах.

Громкий клекот над головой раздался так неожиданно и резко, что она едва удержалась на ослабевших ногах, в последний момент успев упереться о лодочную корму.

Ворон, единственный, кого она хорошо помнила, камнем обрушился вниз, вцепившись когтями в грудь лежащего человека. Никакой реакции. Мужчина с рыжей копной волос мертв.

– Паша. – Имя рождается на языке, срывается с губ и падает каплей в воду. – Я вспомнила. Мой муж Паша. Он…

Договорить она не успела. Такая упругая и плотная, река пришла в движение, потащила в вихре водоворота, залилась ледяной водой в рот, забила горло колючим песком.

Она барахталась изо всех сил, старалась грести к берегу, который теперь казался далеким, почти недостижимым. И когда у нее получилось вырваться из смертельного притяжения, она вспомнила про лодку и лежащего в ней человека. Решила плыть обратно, чтобы спасти его, но увидела, как лодка, раскрутившись с невероятной скоростью проваливается в пропасть, будто со дна поднялось чудовище и раскрыв пасть поглотило ее.

На крик совершенно нет сил. Нужно постараться и выбраться. Слезы, злые, горячие, смешиваются с речной водой, делая ее соленой.

А берег неожиданно начал приближаться. Чьи-то сильные руки подхватили ее и вытянули на безопасную сушу. И вот уже под грудью ощущается твердая земля. Осталось заползти подальше и, перевернувшись на спину, увидеть темное небо, усыпанное перламутровыми звездами.

Рядом нетерпеливо расхаживал ворон. Она слышала шелест его перьев, ритмичные щелчки клювом. Он не позволил ей сделать то, чего она хотела.

«Еще не время» – прозвучал в голове голос, который нельзя было назвать мужским или женским, громким или тихим. Он просто существовал.

С трудом встав на четвереньки, она подползла к обрыву и увидела все то же устланное листвой дно. Вода ушла, утащив с собой лодку. Остался один лишь белоглазый ворон…

Ворон будто того и ждал, когда она перестанет разлеживаться и наконец обратит на него внимание. Взмахнув крыльями, он оттолкнулся от земли и взлетел.

Он снова звал за собой. И она снова ему поверила.

…Паша стоял на толстой ветке дерева, в нескольких метрах от земли. На его шее была перекинута веревка, образую петлю. Увидев приближающуюся жену, он поднял руку, будто в приветствии, а после шагнул с ветки вниз…

Хруст ломаемых позвонков заглушил звук грома. Она уже не кричала. Не хватило на это сил. А окутавшую со всех сторон темноту приняла с благодарностью, проваливаясь в нее, точно в мягкие объятия.

Утром все казалось лишь привидевшимся кошмаром. Но отводящая взгляд Марина и виноватый вид Василия давали понять – это случилось на самом деле. Вот только Пашу найти не удалось. Он пропал, будто его и не было никогда.

В автобусе она сидела на том же месте, на котором пару дней назад дремала на широком плече мужа и строила планы на предстоящий отдых. Кто бы мог подумать, чем обернется их отпуск? Смогла бы она поверить, если бы ей рассказали об этом заранее? Вот бы все оказалось не взаправду. Пусть она сошла с ума, только бы все как-то само вдруг устроилось.

Обернувшись назад, Лена надеялась увидеть счастливые лица друзей, но увидела, как при ясной погоде в дерево, мимо которого только что проехал их автобус, ударила молния. Раздался оглушительный треск, и горящий ствол завалился на мост. Водитель ударил по тормозам, немногочисленный народ высыпал на улицу.

Люди стояли и смотрели, как пламя будто живое поглощает дощечку за дощечкой, перебирается на перила ограждений, отрезая путь к проклятому месту…

10

Здание действительно выглядело добротно. Не было ощущения заброшенности, но остро ощущалась покинутость и какое-то безысходное одиночество, вызывающее тянущую тоску.

Никто из актеров или съемочной группы все же не решился поселиться в нем, хотя экскурсия вызвала живой интерес. Операторы планировали, где будут расставлять камеры, обещая «красивые картинки».

Народ разбрелся по этажам, и даже номер с застеленной постелью ни у кого не вызвал вопросов. Общее мнение сводилось к тому, что здесь был сторож, но теперь он ушел. Иначе уже выглянул бы на шум.

Кто-то из техников даже спустился в подвал, надеясь подключить электричество и воду. Разумеется, за давностью лет все коммуникации оказались отключенными, хотя и сохранились в отличном состоянии. Никто не спилил трубы и не срезал проводку.

Снаружи здания осталась одна Алдана. Она молча пропустила всех желающих попасть внутрь, сама же отошла и наблюдала со стороны.

Марк нашел ее возле пожарной лестницы, которая вела на второй этаж, упираясь в одно из окон.

– Вы видели его? – Она стояла спиной и никак не могла знать, кто именно подходил к ней сзади и все же имя назвала безошибочно: – Не таитесь, Марк, не меня вам нужно опасаться.

– Кого именно? – он решил проигнорировать слова про некую угрозу. Мало ли что придет в голову той, что снимается в мистической программе и, кажется, воспринимает все всерьез. – Там много людей.

– Того, кто был здесь и сейчас есть, но прячется.

– Вы про кота? – Он пытался свести все к шутке, потому как тон, которым Алдана обращалась к нему, вымораживал позвоночник.

Она обернулась и начала медленно приближаться. Марк не был пугливым. Тем более он не боялся женщин. Особенно красивых женщин. Но в тот момент ему захотелось не просто отступить, а сбежать. Разумеется, он не собирался показывать эмоций и продолжил стоять на месте. Даже попытался беспечно улыбнуться.

– Марк, скажите, для вас все происходящее до сих пор видится развлечением? Вы считаете несерьезным свое занятие?

– Почему же? Я всегда выполняю свою работу с полной отдачей. Но не люблю переигрывания и превращения актерской задачи в фарс.

– Вы столько лет обманываете себя, что готовы поверить в любую ложь. – Она начала подниматься по лестнице, не внушающей особого доверия, и поманила за собой Марка. Ему ничего не оставалось как принять приглашение.

С земли высота казалась несерьезной, и даже шатающаяся лестница не показалась чем-то опасным. Но стоило сделать несколько шагов, как появилось желание немедленно вернуться обратно, ощутить под ногами твердую почву.

Алдана, которая только что стояла совсем близко, настолько, что можно было ощутить горький запах трав от ее волос, внезапно оказалась на самом верху. Она не озадачилась тем, поднялся ли Марк, все ее внимание было приковано к окну. Она будто подсматривала за кем-то, кто находился там, внутри, за стеклом.

Когда он оказался рядом, наступило разочарование. Небольшая комнатка с двумя кроватями и тумбочкой пустовала. Она оказалась такой же заброшенной и всеми забытой, как десятки других в этом здании. Диссонировала лишь застеленная постель. Он слышал разговоры о стороже и вполне ими удовлетворился. Так зачем шаманка привела его сюда? Вопрос Марк задал вслух, но вместо ответа девушка просто взяла его за руку.

Закружилась голова, ноги стали будто чужими. Марк едва успел ухватиться одной рукой за перила, когда понял, что на самом деле обе его руки свободны. Алдана исчезла, а вокруг сделалось темно – наступила ночь.

Пока он пытался понять, что же происходит, на подоконник бесшумно опустилась черная тень. Ворон. Он смотрел на Марка и не видел его. Птица оказалась абсолютно слепой.

В следующий момент открылось окно и на подоконник из комнаты шагнула девушка. Глаза ее были закрыты, но все движения казались уверенными и продуманными.

Сначала ему показалось, что он видит Веру, однако приглядевшись, понял, что сходство определенно есть, но спутать их можно, если только увидеть мельком. Наверняка перед ним родственница Веры, судя по возрасту старшая сестра. Вот только никакой сестры у нее не было, а был брат.

Тем временем девушка бесстрашно ступила босыми ногами на раскачивающуюся от любого движения площадку перед лестницей, улыбнулась, не открывая глаз и начала спускаться вниз, следуя за упорхнувшим вороном. В комнате, откуда она только что вышла, замерцал и потух свет. Марк не собирался идти за ней, только какая-то неведомая сила тащила его, не позволяя противиться.

Вспышка – и он оказался у реки. С неба светила почти полная луна, уронив на воду серебряную дорожку. Сомнений в том, что за река перед ним, не оставалось. И девушку он эту уже видел раньше, когда после долгой разлуки встретил впервые Веру. Тогда она ему что-то говорила, о чем-то пыталась предупредить, но сама сорвалась и упала с крутого берега.

Вспомнив это, Марк понял, он не может позволить повториться несчастью. Нельзя позволить девушке снова шагнуть в пропасть…

Он не успел. Короткими шажками, она двинулась вперед и шла по воде, будто по льду, ступая осторожно, дабы не поскользнуться, но точно зная, что не утонет. Зрелище оказалось завораживающим. Марк не мог отвести взгляда от происходящего, когда картинка снова сменилась и та же самая девушка уже кружилась в гигантском водовороте, захлебываясь, беспомощно размахивая руками, а он стоял, будто подошвы его ботинок пустили корни. Он не мог сделать даже шага, и тогда упал на живот, протянул вперед руки, надеясь, что его роста хватит.

Девушка казалась невесомой, затащить ее на берег не составило никакого труда. За происходящим наблюдал слепой ворон, нетерпеливо вышагивал рядом, хрипел, раздувая горло. Она была жива, только тяжело дышала. Перевернувшись на спину, широко раскрыла глаза, такие же пронзительно зеленые, как у Веры. И хотя она смотрела в небо, осознанности во взгляде не оказалось, она все еще спала или пребывала в некоем подобие транса. А Марк сделал новое открытие. Не эту девушку он видел в своем видении. У той были иссиня-черные локоны волос, сейчас же перед ним лежала обладательница медно-рыжей шевелюры. Темнее, чем у Веры, но оттенок все же похож. Хотя, на дворе ночь и девушка только выбралась из воды. Одно ясно совершенно определенно – они точно родственницы. Но кем именно приходятся друг другу, не понятно.

Марк хотел помочь ей подняться, когда его ударила в грудь упругая горячая волна. Он пришел в себя на той же пожарной лестнице, рядом стояла Алдана. Он успел заметить, как ее глаза, залитые молочной белизной, снова стали темными, пронзительно карими, будто в них рассеялся туман. Она упиралась кулаком в его грудь, тяжело дышала и молчала.

– Я видел, – едва ворочая языком, выговорил Марк. – Кто та женщина и почему именно я вижу ее?

– Ты связан с ней, и эта связь все еще сохраняет тебе жизнь. – Когда происходит подобное, уже не до соблюдения условностей, и переход на «ты» он даже не заметил. – Ты видел прошлое, но нужно удержать ту, что повторит тот же путь в будущем. Она твое спасение. Умрет она – умрешь и ты. Все умрут.

– Почему нельзя сказать все прямо? К чему загадки?

– Я ничего не знаю. – Голос ее, тихий, печальный, не оставлял никаких сомнений – она говорит правду. – Вижу обрывки видений, слышу слова и фразы. Но не все могу расшифровать.

– Вере угрожает опасность? Я прямо сейчас заберу ее, и мы уедем!

– Это не поможет! – она вцепилась в его запястье. – Река уже не отпустит. Ей нужна жертва, и пока она не получит ее, все мы пленники.

– Тогда почему ты не предупредила всех заранее? – теперь уже он держал ее тонкие запястья и тряс перед собой, смотря прямо в глаза. – Мы все могли отказаться и не приезжать.

– Я пыталась, меня не слушали. К тому же ничего нельзя изменить, лишь отсрочить неизбежное. Настало время новой жертвы, и река снова заснет, надолго.

– Бред! – Марк отвернулся от нее, уперся в железные ограждения до побелевших костяшек пальцев. – Какой же все это бред! Все происходит не на самом деле. Шоу, колдуны ряженые! Просто клоунада, розыгрыш!

– Нет. Нельзя шутить с теми силами, которые не подвластны людям. Съемки шоу опасны. Их нужно прекратить. Жажда денег у одних забирает здоровье и жизни у других.

– Я уеду. Заберу Веру, и мы уедем вместе.

– Ты повторяешь сказанное минуту назад. – Она будто издевалась над ним. – Слова ничего не значат, лишь поступки важны. Просто забрать ее нельзя.

– Да, – поворачиваясь к ней, Марк улыбнулся, – ты говорила. Но что мне стоит наплевать на твои слова и сделать так, как я хочу?

– Ничего, – прозвучало тихо в ответ. – Я не вижу всего, но знаю твердо, река не отпустит никого.

– Вот здесь ты ошибаешься. – В голосе Марка появилось торжественное превосходство. – Прошлой ночью я видел, как один из нас уходил и вернулся целым и невредимым. Почему река его отпустила?

– Она отпустила одного, чтобы вернуть двоих.

– Снова загадки?

– Все должны вспомнить, все закрыть одну дверь, чтобы открыть новую.

– Слушай, я, кажется, понял, за что тебя взяли в программу. Вот за такие умения пудрить людям мозг, не сообщая ничего конкретного, зато нагоняя побольше жути. – Он немного помолчал и задал вопрос, который так и крутился на языке: – Если ты знала про все ужасы, творящиеся здесь, почему поехала со всеми? Могла же отказаться? Или жажда денег не обошла великую шаманку стороной?

– Не кори себя за злобу, пройдет, – ласково ответила она. – А мне ничего не грозит. Мать не обидит дочь, сестра всегда встанет на защиту сестры. Больше ничего не скажу. Не потому, что не хочу, а потому что нечего тут говорить.

Тяжелый разговор выбил его из колеи. Шарлатанка ничего толком не сказала, нагнала тумана и ушла, сославшись на возникшее недомогание. Нельзя было отрицать те видения, что она ему «показала», но где гарантия, что это на самом деле было? Может, она его загипнотизировала, не зря хватала за руки и все норовила заглянуть в глаза. Он не увидел ничего нового, лишь старые кошмары в иной интерпретации. Белоглазый ворон, девушка, река. Воображение сгенерировало образы много лет назад, воспроизводя с тех пор в различных комбинациях. Ушлая бабенка нагло воспользовалась тем, что уже есть.

Сходилось почти все, кроме одной маленькой, но крайне важной детали, никто, кроме самого Марка Воронова, не знал о том, что творится в его снах и как над ним порой потешается разум.

Забрать Веру казалось логичным и простым решением. Он был готов осуществить свой план, не подумав о том, что она ни за что ему не поверит и не уйдет с ним. В ее глазах Марк Воронов предатель и трус, а станет еще и причиной краха карьеры. Наверняка, она долго шла к сегодняшнему своему статусу. Если он подойдет сейчас, расскажет страшную сказку, Вера не упадет в его объятия. Максимум, на что он может рассчитывать – ее снисходительный взгляд и визитка хорошего психиатра.

Так неужели нет никакого выхода и река действительно решила объявить их всех своими пленниками? Как, интересно, это должно проявиться?

Он решил, что прямо сейчас пойдет и проверит. Если сможет перейти русло без каких-либо негативных последствий, значит, верить в услышанный бред не имеет смысла.

Марк уже вышел за территорию бывшего пансионата, когда его окликнули:

– Господин Воронов, вам необходимо особое приглашение?

Он узнал в неспешно приближающемся к нему мужчине оператора. Борис, кажется. Между ними с самого начала возникла некая неприязнь, необъяснимой природы. Делить им совершенно нечего и даже то, что тот неровно дышит в сторону Веры, не было для Марка веской причиной для ненависти. Да и когда они впервые встретились, обменявшись рукопожатиями, такие подробности еще не были известны. И все же он четко понимал – Борис его недолюбливает, и это еще мягко сказано. Иногда ему казалось, что оператор готов забить его насмерть, настолько зверским бывало выражение лица человека, остававшегося для всех остальных добродушным парнем с камерой.

– В каком смысле? – Марк остановился, дождавшись, когда Борис поравняется с ним. – Что-то случилось?

– Случились съемки, которые вы срываете. Мне нужно снять приветствие каждого из экстрасенсов. Собрались все, ждем только вас.

– Я ничего не слышал, – оправдывался Марк. – Меня не предупредили. Все были заняты вопросом расселения.

– Хватит болтать, господин Воронов, – огрызнулся оператор. – Поднимайтесь на крышу, я скоро подойду.

– На крышу? – переспросил он.

– У меня дикция невнятная? – Борис будто издевался. – Да, я попросил вас подняться на крышу. В сценарии расписаны индивидуальные приветствия. Ваше такое. Можете гордиться, самый выигрышный план будет вашим.

Задуманное пришлось перенести. Но ничего, время до вечера еще есть. Он отчего-то был убежден, что лучше сделать все засветло.

Поднимаясь по ступенькам, Марк не слышал голосов, не встретил никого из тех, кто еще недавно с детским восторгом исследовал пустые помещения. Оператор объяснил, куда нужно идти, чтобы выйти через чердачное окно на крышу и ждать его там.

Марк без труда разобрался в расположении лестниц и вскоре толкал небольшую дверцу, за которой расстилалась покрытая рубероидом гладь. Тут и там блестели лужицы, пробивались молодые деревца, валялись обломки кирпичей и досок. Крыша как крыша, ничего особенного. Он сразу обратил внимание на отсутствие ограждений. Лишь по периметру торчала проржавевшая арматура. Странно, что их не установили, в те времена за безопасностью следили строго. С другой стороны, никто не заставляет его подходить близко к краю.

Борис не сказал, с какой именно точки будет снимать, но этого и не потребовалось, Марк вышел правильно. Увидев установленную на штативе камеру, он принялся ждать.

Прошло не более пяти минут, прежде чем появился сам оператор и сразу начал командовать:

– Вы должны встать вот здесь, я начертил для вас линию. – Он прошел к краю, остановившись от него буквально в полутора метрах. – Вид хороший, – пояснил он, заметив вопросительный взгляд Марка. – Сами убедитесь.

Пришлось признать, что вид действительно открывался потрясающий. Отсюда даже можно было рассмотреть старое русло, которое от пансионата отделяла полоска редкого леса, перерезанная грунтовой дорогой, по которой они сюда и приехали.

– Встаньте сразу за полосой. Вот так. Сначала сниму общий план, потом просто скажете пару слов от себя, мол, приехали сюда, чтобы разобраться со старой легендой и все в том же духе. Короче, импровизируйте. Начинаем.

Борис отошел к камере, снял ее со штатива и направил объектив на Марка. Обошел его с разных сторон, велев не двигаться.

– Стоп, не то. – В голосе оператора послышалась досада. – Отступите на шаг назад. Только аккуратней, не упадите. Мне за вас отвечать не хочется.

Марк выполнил просьбу, предварительно оценив оставшееся до края расстояние. И тут он увидел, что вся съемочная группа расположилась внизу. Ведущая о чем-то говорила, обводя жестами окрестности, потом указала на здание пансионата и подошла к одному из актеров.

– Господин Воронов, не занимайте мое время, – окликнул его оператор. – Быстрее снимем здесь, быстрее сможем спуститься вниз к остальным.

– Почему они там, а я здесь? – внутри зашевелилось волнение, Марк, шагнул подальше от края.

– Откуда мне знать? Я снимаю то, что мне велели. Давайте уже закончим здесь, пока свет хороший. Тащить сюда оборудование ради пары кадров нет резона.

Объяснение вполне удовлетворило Марка, и он вернулся на исходную позицию.

Съемка проходила в привычном режиме. Оператор подсказывал, как лучше встать, где нужно повернуться и куда деть руки, чтобы они не болтались бестолково в кадре.

Камера приближалась и уходила назад, опускалась ниже, снова поднималась. А потом произошло то, что Марк так и не смог себе объяснить.

Внезапно поднялся ветер, сильный настолько, что его, здорового мужика, качнуло, толкнув в грудь, и он, попятившись назад, потерял опору под ногами…

* * *

Жора был счастлив. Пожалуй, впервые за целую прорву времени. Он понимал, что прошли годы, и знал, что настанет день, когда все наконец закончится.

Давно забытое начинало вспыхивать перед внутренним взором, точно гвоздями вбивая в череп картинки прошлого. Боль казалась мучительно-сладкой, заставляла верить, что он еще живой. И он верил, цепляясь за эту боль, помогая ей не прекращаться. Он умел причинить физические страдания, хотя и старался применять свои умения в крайних случаях. Когда-то, в прошлой жизни, такие умения даже спасали его шкуру. Теперь помогали психам обрести покой, отпугивали серые тени, мучившие их.

Оказалось, он уже не помнил себя прошлого, будто бы всегда существовал дуболом Жора, а того другого и не было. Его кто-то выдумал, чтобы злить самого Жору, выводить из себя и заставлять делать то, чего он на самом деле не хотел и никогда бы не стал так поступать.

И что же теперь? Выходило, что выдумали как раз Жору, а тот другой просто спрятался внутри от враждебности внешних обстоятельств. Перестал бороться и ушел.

Здесь, в пропахшем плесенью и сыростью, подвале, к нему начали приходить видения. Они и раньше были, но тогда объявлялся его приятель ворон и говорил, как правильно поступать. Теперь ворона не было, он занят другими. Теми, кто пришел сюда после Жоры. Теми, кто прогнал его с удобной постели. Из-за них ему пришлось спрятаться. Так сказал ворон, прежде чем улететь.

Зато Серый больше не приходил. Прежде они с вороном появлялись вместе, будто были связаны. Тогда Жора не задавал вопросов, но потом начал вспоминать, и тот, другой, внутри него оказался куда любопытнее его самого. А еще другой умел задавать правильные вопросы.

Жора знал теперь многое, но не все понимал. Ворон рассказывал о границе, за которой спрятана деревня, населенная ведьмами. Якобы деревню могли видеть исключительно женщины, а мужчинам она никогда не показывалась. Раз в тринадцать лет ведьмы покидали свое убежище, и тогда река забирала жертву…

Где-то на границе сознания Жора смекал важность этих знаний, будто они могут ему пригодиться или в определенный момент сыграть важную роль. Но, когда это произойдет и произойдет ли вообще, никто не спешил пояснять.

Тот, другой, особенно уцепился за упоминание жертвы и долго потом не показывался, будто что-то прикидывал.

Самого Жору словцо тоже царапнуло. Но пока оставалось всего лишь набором букв и звуков. Он перекатывал слово на языке, прислушивался к нему так и этак, пристраивал к своей ситуации, но ничего не отзывалось.

Жора злился. В такие моменты обычно появлялся Серый, становился почти осязаемым, только оставался, как всегда, безликим.

Про него ворон тоже рассказал. Называл сильным духом, которого призвал когда-то влюбленный в ведьму монах-отступник. Монах не понимал всей силы своей веры, не знал, что может вывернуть ее, извратить настолько, что достучится до самой темной адовой бездны. Он просил помощи и защиты, не для себя, но для той, что доверилась ему, впустила туда, куда таким, как он, путь заказан. Она рискнула жизнью и поплатилась за свое безрассудство.

Этого Жора уже не мог понять. Он бы уж точно не пошел на подобный шаг. Все, что было не по его, он гнул в бараний рог. А тут – любовь…

Не понимал он, и при чем здесь какой-то монах, если Серый приходит к нему. Жора и в церкви-то никогда не был. Вопросы лупили точно крупные градины, отчего начинала болеть голова и хотелось спрятаться в темноту, сесть на пол, прижаться лбом к согнутым коленям. Но он слушал и запоминал.

По крайней мере, старался запомнить.

Тени, преследовавшие психов, оказались лярвами, низшими астральными паразитами. Слабыми и не способными существовать сами по себе, потому и цеплялись к тем, кто их подпустит. Таких не нужно звать, они все время обитают рядом. У Жоры лярвы не было, зато был тот, другой, внутри. Поэтому Жора особенный, он может видеть то, чего обычным людям не увидеть никогда.

Хотел Жора видеть или нет, никто не спрашивал его. Просто всовывали в голову фрагменты, не удосужившись даже объяснить толком из будущего они или из прошлого, а может, и вовсе из какой-то параллельной реальности. Все эти мудреные слова знал тот, другой. Жора проще, ему все это не очень-то и нужно. Жора сильный, а другой – умный.

Все перемешалось у него в черепной коробке, или, как бы подумал сам Жора, в – башке. Иногда он совсем не понимал, что творит. Как, например, когда погнался за психом и оказался в итоге повержен собственными коллегами. Он был неосторожен, так сказал другой. А может, это сказал ворон или Серый. Жора не различал их в последнее время. Настали такие дни, когда все перемешалось и больше не хотело разделяться.

Женщина… У него появилась женщина. Она была матерью того, кто сидел в отдельной палате, как зверь в клетке. Зверь не агрессивный, наоборот, он все время молчал и не шел ни с кем на контакт. Жора знает, он хотел разговорить его. Если бы смог, не пришлось бы делать того, что он сделал…

– Ты не знаешь, в каких условиях содержат больных. – Жора только делал вид будто говорит. От него требовалось открывать рот и не вмешиваться. – Ни о каком выздоровлении и речи быть не может. Его просто заколют уколами и закормят таблетками, чтобы сохранять состояние овоща.

– И как же нам быть?

Женщина теперь всегда говорила «нам», и у Жоры что-то екало внутри. У него когда-то была такая же хорошая, добрая и любящая женщина. Она не смогла с ним жить. Почему-то не смогла. Он многое вспомнил, но не помнил ее лица. Стучал себя ребром ладони по лбу, выколачивал мусор, под которым лежали нужные мысли. Получалось плохо. Никак не получалось, если уж откровенно. Та женщина, которая была с ним сейчас, пугалась и пыталась остановить Жору. Он прекращал, улыбался и обнимал ее. Ему нравилось ее обнимать. Нравилось целовать и все, что следовало за поцелуями, – очень нравилось. Он был сильным, она – слабой. На ее слабости он и играл. Не Жора, а тот, другой.

– Забери его домой. Здесь ему будет лучше. Я смогу приносить лекарства, у меня есть необходимые доступы. Наркотики не достану, да они ему без надобности. Он ведь не буйный и что-то сильнодействующее ему не нужно.

– Ты прав, Жора, – она гладила его по короткому ежику волос, смотрела прямо в глаза и не боялась, как остальные. – Знаешь, я иногда думаю, что мы с тобой уже были знакомы раньше. Когда-то, очень давно, уже встречались. Только я забыла, когда и при каких обстоятельствах.

– Вряд ли, Лен. Я бы тебя запомнил. – Жора искренне верил в то, что говорил за него другой, хотя даже у него иногда появлялись сомнения.

– Ты мой медвежонок. – Ладонь с чуть шершавой кожей касалась его небритой щеки и ему просто было хорошо. – Жаль, что не получилось познакомить вас с дочкой, она опять пропадает на своей работе. Сказала, что на днях уедет на целую неделю. Но как только вернется, я вас сразу познакомлю. Теперь мы все будем жить вместе. Сегодня же поеду за Мишкой. Ты ведь поможешь мне подойти к нужным людям, чтобы не было лишней бюрократической волокиты?

Никакой волокиты не возникло. Врач встретил просьбу едва ли не с облегчением, хотя и провел нудную лекцию об особенностях содержания больных в условиях домашнего стационара. Пациента не выписали, а перевели на новую форму лечения. На деле же избавились от лишнего балласта.

Жора даже расстроился. После стольких лет ожиданий, томлений, мечтаний добраться до сладкой добычи, и когда его лишили такой возможности, едва не взвыл. Тот, другой, внутри него все больше забирал контроль и ему приходилось подчиняться. Вот бы можно было его уничтожить и всецело распоряжаться собой как захочется.

Может, Жоре еще и удастся? Он знал мысли того, другого, и даже мог запоминать необходимую информацию.

То место, куда они втроем отправятся, – не простое. Жора отдаст свою добычу, но взамен потребует больше. Гораздо больше. У того, другого, тоже есть желание, но оно настолько глупое, что даже Жора понимает – не сбудется. Можно изменить многое, даже повернуть время вспять, но мертвое не восстанет из могилы. Умерев однажды, умираешь навсегда.

Женщина даже ничего не поняла, когда он укладывал ее в постель, даря последнюю ласку. Она будет жить, просто заснет, а проснувшись, ничего о нем не вспомнит. Так ему сказал ворон. Или тот, другой? Не важно. Лекарство уже отравило ее кровь, и обратного пути нет. Остается надеяться на правильно подобранную дозу.

Возможно, он даже будет по ней скучать. Она называла его медвежонком. И Жоре нравилось быть им. Другой внутри него сопротивлялся, говорил что-то о несправедливости и жестокости. Чтоб он понимал? Трус и предатель.

Забрать с собой парня оказалось совсем не сложно. Он знал Жору и шел за ним, как осел за морковкой. Иногда улыбался, потом вдруг начинал хмуриться и будто бы сердиться. Но шел. Наверное, он знал, куда его ведут, и даже догадывался, что с ним там произойдет. Усталость в глазах, больших, зеленых, словно болота, засасывала и самого Жору. Он умел сопротивляться, и потому просто усмехался, когда мальчишка на него смотрел.

За тринадцать лет он вымахал на целую голову, похудел, даже осунулся. Но в нем все еще жил тот неуверенный в себе толстяк, тянущийся к людям, точно глупый щенок. Даже к Жоре он зачем-то тянулся. Может, пытался вызвать в нем эмоции или даже сочувствие. Не дождется. Он теперь разменная монета. Жаль, одна на двоих с тем, другим, что все чаще прорывается наружу.

Осталось немного. Ему никто не преградил путь, не задал никаких вопросов. Водитель подъехал к самому руслу и даже не поинтересовался, для чего двое мужчин решили уединиться там. Ему было плевать, как и всем плевать на чужие проблемы. Или он понимал, что лучше уехать с щедрой оплатой и целой, не пробитой головой.

Деньги Жора украл. Украл у той, что звала его медвежонком. Она заметит пропажу и не сможет понять, кто именно оказался вором. Ему стало ее жалко. Чувство вспыхнуло и потухло, как свет фонаря при слабых батарейках. Это было полностью его личное чувство, не того, другого. Другому не было жаль женщину, он жалел себя и еще кого-то, кого хотел вернуть. Наивный. Только Жора знал, что смерть не возвращает никого. Ее нельзя подкупить, запугать или уговорить. Поэтому тот, другой, и должен уйти. Им двоим не ужиться вместе.

Подготовленную постель пришлось оставить. Шумные люди с камерами могли найти его раньше времени и все испортить. Двое из них приходили, шарили по комнатам, топали и громко разговаривали. Жора не любил шума. Он хотел покоя. В сарае было темно, и голоса пришедших людей до него почти не долетали. К тому же здесь обнаружился погреб, куда Жора до поры мог прятать своего пленника. Или как говорил тот, другой, – заложника. Дурацкое словечко не нравилось Жоре. Заложник не пошел бы по своей воле, заложника нужно сломать, в бараний рог согнуть. Этого не пришлось даже пальцем трогать. Правда, когда подходили к руслу, вдруг затрясся, замычал что-то на своем языке психов, да и то быстро успокоился.

Ворон ждал их на противоположной стороне. Сидел на ветке и зыркал на прибывших гостей.

Ворон одобрял.

Жора шел, чувствуя, как пружинит под его шагом земля, слышал ее стон, рвущийся наружу плач, и далекий, пока почти неразличимый гул.

Вода близко. Скоро ее будет много и тогда все закончится.

Для всех, но не для него.

Жора приготовился ждать, и все равно его постоянно тянуло выйти из своего укрытия. Скорее всего, им двигали чужие инстинкты. Показываться людям он не собирался, а вот наблюдать за ними хотел. К тому же среди пришедших оказалась дочь той женщины, которую ему пришлось оставить. Он едва не выдал себя, когда решил проводить ее взглядом и заодно поискать кота, прикормленного еще в больнице. Кот взял и увязался за ним, когда он приходил сюда еще в самый первый раз. С тех пор так и шастал.

Мать и дочь были удивительно похожи друг на друга, но только внешне. Внутренний мир разнился диаметрально. Жора понял, что сожалеет о многом. В том числе и об этом. Они ведь так и не познакомились, хотя он видел ее лежащей в постели с высокой температурой. Интересно, за ним бы так ухаживала женщина, как ухаживала за ней? Ему было бы приятно. Он даже подумывал специально заразиться и пролежать три дня, неделю, дабы почувствовать ее заботу.

Повернуть вспять уже нельзя. Жора жаждал свободы.

А может… Кто знает, вдруг он еще вернется к своей женщине и даже останется с ней навсегда. Она обязательно вспомнит его снова и назовет своим медвежонком.

Это не его мысли. Чужие!

Жора сжал виски до боли и не ослабил хватку, пока не услышал хруст кости.

Уже пару дней он мучился от безделья. На месте никак не сиделось, решил выйти на разведку. Заодно прислушаться к своим ощущениям. Ему нужно быть ближе к тому месту, где все произойдет. Если прозевает, придется ждать еще тринадцать лет, и кто знает, сможет ли он сдерживать того, другого, так долго.

В здании никого не было, это Жоре прекрасно известно, и все же он не решался вернуться в облюбованную комнату, куда его тянуло словно магнитом. Он чувствовал в ней нечто близкое, родное, теплое. Там он буквально кожей ощущал легкие прикосновения к щеке, волосам, и иногда слышал тихий шепот, называющий его «мой медвежонок». Жора резко оборачивался, делал вид, что спит, и резко открывал глаза, но так и не смог увидеть ту, что наводит на него морок.

В комнату он заглянул мельком и сразу поспешил к лестнице. Нужно подняться выше, на самую крышу. Там его никто не увидит, зато он сможет увидеть всех.

Под подошвами ботинок поскрипывал песок и мелкие камешки. Жора поднимался с тяжелой одышкой. Сложно одновременно следить за дыханием и контролировать того, другого. Он тоже чувствовал энергетику места, рвался наружу.

Жора пока был сильнее.

Перед небольшой дверцей, где ему всякий раз приходилось сильно нагибаться, чтобы пройти, прислушался. Никаких звуков не было и все же ощущение постороннего присутствия не покидало. Волоски на его руках встали дыбом, сигнализируя, нет, не об опасности, некого ему здесь бояться, скорее не хотелось лишних хлопот. Он почти решился открыть дверцу, когда она распахнулась сама. Свет с улицы ослепил Жору, и он не увидел того, кто вышел ему навстречу с крыши, услышал только торопливые шаги, уносящиеся вниз по ступенькам.

Когда перестали слезиться глаза, пытаться увидеть торопыгу уже оказалось поздно, далеко внизу хлопнула дверь, и здание погрузилось в привычную тишину.

Выходить на крышу резко перехотелось. Жора даже развернулся, чтобы уйти, однако что-то буквально выталкивало его туда. Он понял, что толкает его изнутри тот, другой. Ему очень было нужно, и Жора решил не сопротивляться, все же скоро они расстанутся и можно позволить тому немного посамовольничать.

Приложив руку ко лбу на манер козырька, он вышел на крышу, с удовольствием расправляя плечи, успевшие затечь от неудобной позы.

Здесь он оказался не один. У самого края стоял человек, спиной к нему и смотрел вниз. Услышав или скорее почувствовав постореннее присутствие, человек развернулся и двинулся навстречу Жоре.

Инстинкты сработали молниеносно. Возможно, неизвестный даже не успел ничего понять, когда в его левую скулу врезался огромный кулак. Отлетев в сторону, он отключился. Жора же зачем-то встал на четвереньки и пополз к краю крыши. Им управлял тот другой, ему дали свободу, и он ею пользовался. Жора испугался, что другой начнет кричать и звать на помощь, хотел уже усилием воли заткнуть его обратно, когда увидел, что за одну из торчащих арматур вцепилась рука. На самой железяке оставалось всего три пальца, два ослабли, оттопырившись в сторону. Другая рука лежала на плоской поверхности крыши, ничем не помогая тому, кто висел сейчас над землей, готовый вот-вот сорваться.

Жора уже полз на пузе, хотя была дорога каждая секунда, и вот он, наконец, видит бледное лицо, растрепанную челку, упавшую на глаза и испуганный взгляд подростка лет семнадцати. Откуда он здесь появился и как умудрился свалиться с крыши?

Это лицо знакомо Жоре. А точнее тому, другому. Он чувствует, как его хлещет по затылку огненной плетью, заставляя выгнуть спину, выбивает из горла сдавленный рык. Сзади никого нет. Зато внизу собралась целая толпа, и все смотрят на висящего парня.

Или уже не парня?

Жора даже глаза протер, но картинка не изменилась. На него, сжав губы смотрел взрослый мужчина. Упрямый подбородок, рассеченный шрамом, во взгляде сталь, лоб взмок от напряжения, и вот еще один палец отстал от арматуры, дрожит, пытается уцепиться снова.

Тот, другой, окончательно узнал его. И решение пришло мгновенно…

11

– Вера, постойте! Мне за вами не угнаться! – К ней бежал Игнат Сергеевич собственной персоной. – Никого не могу поймать сегодня, как сквозь землю провалились. Хорошо, что вас нашел.

– Что случилось? – Вера была раздражена и разговаривать ни с кем не хотела. Ее напрягала окружающая обстановка, а само место навевало ужасные воспоминания и вгоняло в уныние. Зря она на все это согласилась. Но теперь уже поздно жалеть. Игната Сергеевича она на дух не переносила. Было в нем что-то от червя, скользкое, неприятное. И извивался он точно так же, стараясь делать вид, будто хочет помочь, в то время как беспокоился только о себе. – Через полчаса у нас общий сбор. Какая срочность?

– Я отвлек вас? Прошу меня простить, но дело важное.

– Говорите уже! – она не специально перешла на крик, просто мужчина вдруг замолчал и смотрел на нее, будто ждал разрешения. – Я хотела подготовиться к работе. В одиночестве. – Ей не было стыдно за свое поведение. Сам виноват, раз полез с разговорами. В конце концов, он здесь все решает и к ней не может быть никаких вопросов, она простой редактор.

– Здесь такое дело, – заюлил мужчина, чем еще сильнее разозлил ее, – мне очень нужна ваша помощь. И да, предвосхищая ваше недоумение, именно вы и никто другой можете мне помочь.

– Да говорите уже! Сколько можно тянуть?

– Завтра сюда приедет моя дочь. – Сказал он и снова замолчал, только теперь сделал шаг навстречу к Вере, отчего ей стало еще и дискомфортно. – Очень талантливая девочка. Играет в театре, имеет в кейсе две роли в кино. Небольшие. Можно сказать, эпизодические. И не в кино даже, а в телевизионном сериале. Но она очень старается, и я уверен, при удачном стечении обстоятельств сможет стать, как нынче модно говорить, звездой.

Все же не зря Вера сравнила этого типа с червем. Мало того что его появление стало для всех сюрпризом, так он еще и дочь свою пытается пропихнуть. А эти его витиеватые обороты речи. К чему? Что он пытается доказать и кого удивить? Вполне может статься, что товарищ и вовсе засланный казачок. Только здесь он просчитался. Вера не принимает никаких важных решений и вряд ли сможет ему посодействовать. А могла бы – не стала.

– Послушайте, любезный Игнат Сергеевич. – Она говорила настолько ласково, что самой стало противно от заскрипевшего на зубах розового сиропа. А вот «любезному» ее тон пришелся по душе, вон как расплылся. – Не знаю, кто информировал вас на мой счет, только смею вас огорчить. Актерами занимаюсь не я, да и на нынешние съемки уже все утверждены, никаких случайных людей быть не может. Вы должны знать, что даже их присутствие согласуется заранее и с руководством, а не редакторами. Наше дело найти героя и подготовить к роли.

– Я был уверен, что вы неверно истолкуете мои слова. – Крепкий орешек Игнат Сергеевич даже выражения лица не сменил, все так же растягивал улыбку, и Вере стало интересно, где предел его физических возможностей. Уголки рта, кажется, касались мочек ушей, настолько он старался. – Ее можно сказать утвердили, осталось дело за малым, договориться с господином Вороновым. И вы…

– Разговор окончен, – она не позволила ему договорить, достала из кармана джинсов мобильный, но, вспомнив, что тот не работает, сунула обратно. – Любые кооперации с Вороновым согласуются сверху. Я не имею над ним такой власти, чтобы влиять на его решения. Если у вас все, я бы хотела все же заняться своими прямыми обязанностями.

– Да-да, конечно, – Игнат Сергеевич будто смутился или умело сыграл смущение, но Вера ему определенно поверила. – Дело в том, что господин Воронов в любом случае не сможет отказать моей дочке, когда узнает, кто она. Но я бы не хотел идти таким путем и подумал, что через вас оно будет как-то мягче. Вот. – Он протянул Вере папку, внутри которой, судя по весу, находилось всего несколько листов. Либо она вообще была пуста. – Здесь сценарий. Совместный для него и моей дочери. Передайте, пожалуйста, господину Воронову. Можете даже ничего не пояснять, просто передайте и все.

– Почему сами не передадите? – Вера почувствовала пробежавший по спине холодок.

– Вот ведь незадача, не смог его найти. – Игнат Сергеевич нацепил уже привычную маску подхалима и угодника. – А вы все же его редактор и должны знать о его передвижениях на съемочной площадке.

Сказал и, наплевав на нормы приличия, планку которых сам же задрал, развернулся и пошел прочь, оставив Веру в расстроенных чувствах. Сжимая в руке папку, она еще какое-то время продолжала смотреть на его удаляющуюся фигуру.

Любопытство взяло верх, и, хотя Вера не собиралась заглядывать в папку, зуд на самых кончиках пальцев буквально вынудил ее потянуть за веревочку. Откуда только он достал такой раритет?

Внутри действительно оказалось всего несколько листов стандартного формата и две фотографии. С них на Веру смотрела невероятно красивая женщина, которая точно знала о силе своей красоты и не стеснялась пользоваться данным от природы преимуществом. От изображения веяло уверенностью, породой и надменностью. Именно такие слова пришли на ум, стоило Вере взглянуть на портреты. И все же в безупречной внешности скрывался какой-то изъян, что-то неправильное и почти уродующее. Она пыталась найти незамеченный ранее шрамик или неровной формы родинку, не понимая, что выбивающаяся из общей картинки деталь буквально бросается в глаза.

Волосы. А точнее цвет волос женщины делал из ее прекрасного лица маску. Она либо была в парике, либо природа решила все же сбить градус спеси и внесла ложку дегтя в бочку меда. Странно, ведь сегодня можно перекраситься в любой цвет. Вера видела утонченные линии скул, безупречный овал лица в обрамлении платиновых локонов, в крайнем случае любого оттенка блонда, но никак не вульгарного медно-рыжего. Она сама была обладательницей такого же цвета волос от природы, но ее внешность ничем не выделялась, не бросалась в глаза, как та, что на фото.

Даже не зная женщину лично, Вера внезапно прониклась к ней неприязнью. Может, дело в том, чья она дочь, что мало вероятно, и скорее всего она подсознательно считала некую фальшь и заведомую попытку обмануть. Оставалась надежда на отказ Воронова работать с ней, какими бы ни были вескими причины для его согласия.

Вера поднесла к глазам первый лист из папки и сразу поняла, перед ней сценарий. Только не совсем обычный. Это был сценарий ее жизни, а точнее эпизода, произошедшего тринадцать лет назад.

Как такое возможно? Что вообще происходит? Зачем Воронову все это нужно? Если он изначально собирался сниматься с… этой, почему никого не предупредил? И для чего было использовать именно ее историю? Их общую историю, которую оба, как она думала, хотели бы забыть.

Теперь у Веры не оставалось сомнений, кто именно прислал на канал испачканную кроссовку и рассказал обо всем на всю страну. Каков наглец! Он ведь пытался обвинить ее в постановке сюжета на прямом эфире и делал это так, будто сам ничего не знает. Хотел выйти сухим из воды, притом что без запинки отбарабанил свой текст. Если бы она находилась в тот день рядом, наверное, расцарапала бы его смазливую рожу, добавив парочку новых шрамов к уже имеющимся.

Пробежав глазами по тексту, Вера поняла, история сильно искажена, хотя и узнаваема. Чего же он испугался? Иска в суд? Или разоблачения? Так ни того, ни другого она делать не станет. Нет у нее никаких оснований, да и убедительных доказательств собрать не получится.

Никакие доводы не могли оправдать его. Марк Воронов предал ее второй раз. Только теперь решил сделать все красиво и масштабно. Что ж, пусть так. Ему нужна слава, он ее получит. В конце концов он всего лишь один из многих, кого перемелют жернова огромной мельницы под названием шоу-бизнес. Какое-то время он помелькает на разных каналах, обрастет полезными знакомствами, возможно, как сделали уже многие до него, даже присосется к богатой дамочке под видом личного экстрасенса, или, как модно нынче говорить, духовного наставника. Но рано или поздно все закончится. Шик и блеск телевидения остается ровно до момента отключения камер. Потом начинается обычная жизнь, к которой Марк Воронов оказался не приспособлен, навсегда оставшись заносчивым мальчишкой с раздутым эго.

Вера была настолько зла, что пожелала ему исчезнуть, пропасть из ее жизни и чтобы даже воспоминания о человеке навсегда стерлись из ее памяти. Поднявшийся ветер подхватил листы из папки и понес прочь.

– Только этого мне и не хватало для полного счастья! – Она успела подхватить последний листок, уже собравшийся взлететь. Показалось или она ощутила сопротивление, так будто кто-то невидимый держал лист с другой стороны?

Пришлось потратить минут пятнадцать, прежде чем содержимое папки вернулось на место. Оставалось разыскать Воронова и кинуть папку ему в лицо. Увы, ее решимости хватит ненадолго, и, конечно же, она просто передаст это ему, возможно, даже сможет выдать дежурную улыбку.

Часы показывали два часа дня. Это время, в которое все должны собраться возле заброшенного пансионата, там будут снимать первые дубли новой программы. Они и без того сильно опоздали, переезжая с места на место, возможно, придется задержаться на один-два дня. Раскошеливаться на лишнее время никто из руководства не будет, а значит, неизбежны скандалы и стычки. Больше всех начнет возмущаться Диана. Будет пугать своим высоким покровителем и козырять заслугами.

У Веры заранее разболелась голова, а таблетки остались в машине. Она просто не успевала вернуться, пришлось помассировать виски пальцами в надежде, что боль отступит хотя бы на короткое время.

Подходя к нужному месту, она увидела, что все уже собрались. Воронова нигде не было, но к его постоянным опозданиям давно привыкли, доснимут позже и на монтаже добавят к общим кадрам.

– О чем нашим экстрасенсам может поведать обычное здание? Что в нем примечательного и почему вот уже более двадцати лет сюда не ступала нога человека? Меня зовут Диана Соул, и мы начинаем новый шокирующий цикл программ…

– Смотрите! – Вера вздрогнула, не ожидая услышать крик. Кричала девушка, и стоит заметить, получилось очень убедительно. – На крыше!

Все повернули головы точно по команде, хотя Вера внимательно следила и никаких знаков не подавалось. Поддавшись стадному инстинкту, она посмотрела туда, куда были обращены взоры всех без исключения. Просто стало интересно, что на сей раз придумали организаторы и почему она ничего не знала.

Под козырьком крыши висел человек. Сперва Вера решила будто там манекен, даже выдохнула с облегчением. Оказалось, рано она так решила. Ноги висевшего вдруг задергались, безуспешно ища опору, скользя подошвами ботинок по кирпичной кладке. Даже с такого расстояния было видно, насколько напряжены его спина и левая рука, цепляющаяся за что-то, чего рассмотреть не получалось. Правая уже повисла вдоль тела.

Никто не пытался броситься на помощь, не предлагал подняться на крышу и помочь бедолаге.

Он повернулся лишь на миг, посмотрел на разделяющую его с землей высоту, а Вера тут же ощутила, как ее собственные ладони моментально вспотели.

Бежать было поздно, но она все равно подалась вперед, когда человек неловко дернувшись разжал пальцы второй руки и сорвался вниз…

Она не слышала удара тела о землю, потому как зажала уши руками, зажмурилась до рези в глазах. В голове стоял протяжный писк, постепенно переходящий в ультразвук, а она никак не могла заставить себя посмотреть на Воронова. Поверить в то, что он упал и разбился, не могла тем более.

Перед внутренним взором встала ужасная картинка: Марк лежал на спине, раскинув руки в стороны и смотрел остановившимся взглядом в небо. Из-под его головы вытекала темная, почти черная кровь, заливаясь в щели на растрескавшемся асфальте…

Она едва не закричала, когда кто-то коснулся ее плеча. Пришлось все же открыть глаза. Игнат Сергеевич смотрел озабоченно и чуточку брезгливо.

Он-то как здесь оказался? Когда Вера пришла, его точно не было. Она повторила вопрос вслух, Игнат Сергеевич издал нервный смешок, но ответил:

– Что значит не присутствовал? Я стоял здесь, если быть точным, вон под тем деревцем. Жарко, знаете ли, а под деревом тень. – В подтверждение собственных слов, он достал платок и принялся тереть свой блестящий от пота лоб. – Вы чего так перепугались? Все же в порядке.

Кажется, прошла целая вечность, прежде чем она смогла уговорить себя поверить в слова Игната Сергеевича. Думать, будто он мог специально заставить ее посмотреть на мертвое тело из-за каких-то личных обид, Вера не хотела, но вполне подразумевала подобную возможность.

Она не отдавала себе отчета в том, что вокруг все вернулось к исходной позиции. Операторы заняли места за камерами, актеры встали на оговоренные ранее точки, ведущая приготовилась проговорить свой текст еще раз. Все было по-прежнему, не хватало только Марка Воронова, но и он не заставил себя долго ждать.

– Принесите лед и обезболивающее! – крикнул кто-то из техников.

– Мы вообще начнем сегодня снимать или как? – капризный тон ведущей не спутать ни с каким другим. – Почему нужно прерываться из-за всякой ерунды? Оператор, камеру на меня, давайте работать.

Воронов шел на своих ногах, не было похоже, что ему нужна помощь. Тогда для кого лед? На этот вопрос ответ нашелся быстро. Следом за Марком из здания вышел Борька. В одной руке Кудинов нес камеру, вторую прижимал к лицу. Они что подрались? Что за детский сад! Она, конечно, замечала, что Боря не очень хорошо относится к Воронову, да он и сам неоднократно говорил подобное. Но драться-то зачем? Взрослые мужчины должны уметь выяснять отношения иначе. К тому же их связывают рабочие отношения и такое поведение может повлечь за собой серьезные последствия.

Вряд ли Борю погладят по голове за то, что он покалечил одного из лучших актеров шоу. Хотя, Вера присмотрелась, и поняла, что тот совершенно не пострадал, если не считать длинной царапины от запястья до локтя, он казался невредимым. Воронов вышагивал, закатав рукава рубашки, и она могла оценить нанесенный ущерб.

Тогда почему он идет с таким зверским выражением лица и на кого конкретно направлена злость? Долго гадать не пришлось, он остановился возле Игната Сергеевича и без лишних разговоров ткнул его кулаком в живот. Как показалось Вере, совсем не сильно, даже без замаха.

– Ты чего творишь? – Она кинулась к нему, схватила за рукав, но он оттолкнул ее как пушинку и нанес новый удар согнувшемуся и, кажется задыхающемуся, распорядителю. Воронов действовал хладнокровно, почти механически, нанося удар за ударом, пока его наконец не оттащили в сторону несколько мужчин.

– Вы все не так поняли! – Игнат Сергеевич пятился назад, так и не сумев выпрямиться в полный рост. Он выставил вперед руку с зажатым в ней окровавленным платком. Кровь, кажется, была всюду. Круглое лицо, лысина, даже шея пестрели алыми разводами. – Я здесь ни при чем!

– Ты с ума сошел, Воронов! – Вера зыркнула на все еще удерживаемого Марка и попыталась помочь побитому Игнату Сергеевичу, но он неожиданно резво отскочил от нее на безопасное расстояние. – Нет, вы оба сумасшедшие!

– Вера Павловна, просто скажите ему, что это не я! – плаксиво попросил мужчина, с отвращением глядя на платок в своей руке. – Ей-богу не виноват! Сам не знаю, как все произошло!

– Эта гнида толкнула меня с крыши, – голос Воронова прогремел громом среди ясного неба. – Если бы не… Если бы я не успел зацепиться за арматуру, не стоял бы сейчас перед вами.

– Я не толкал! Клянусь, не толкал! – Игнат Сергеевич верещал раненым поросенком, продолжая отступать. – Я только хотел подойти, когда он вдруг взял и сорвался. Я не стал бы! Не смог бы я!

– Он говорит правду. – Боря вышел из-за спины Воронова. – У меня есть доказательство, я все снимал.

Теперь, когда он больше не закрывал лицо ладонью, стало видно, как опухла его щека, а под глазом налился багровый синяк.

– Это он тебя?

– Нет, – покачал головой Боря. – Там был какой-то бугай, он налетел, я даже опомниться не успел. Вспышка и темнота. Когда очнулся, надо мной склонился он, – кивнул в сторону притихшего Воронова. – Бугай исчез. Я его даже толком не рассмотрел. Помню только – огромный и седой.

– Так мы его видели, – оживился Кесарь, не подававший до того признаков своего присутствия. – Помните, когда только приехали, он сидел в лодке и пытался грести. – Огляделся по сторонам в поисках подтверждения своих слов. Народ неуверенно закивал. – Выходит, он и столкнул?

– Говорю же, нет. – Боря зашипел от боли, тронул опухшую скулу. – Сказал ведь, я все снял. Никто его не толкал, сам оступился.

– Так давайте посмотрим запись. – Это уже Игнат Сергеевич. – Чего гадать и наводить напраслину. Включайте камеру, Борис.

Боря присел на корточки, поставил камеру на землю. Сначала она никак не желала включаться, как объяснил оператор, повредилась при падении, но вот, наконец, на крошечном мониторе появилось изображение. Звука не было, но он и не нужен, главное картинка.

Воронов стоял слишком близко к краю крыши, вертелся, что-то говорил, по крайней мере губы его шевелились. А потом зачем-то шагнул назад и через секунду пропал из кадра. Камера упала, изображение дернулось, но съемка не прекратилась. Объектив оказался направлен в сторону входа на крышу. Дверь открылась и на крышу вошел человек. Видны были лишь его ноги, облаченные в странные штаны свободного кроя. Но и они быстро исчезли из кадра.

– Борь, перемотай на тот момент, когда он упал, – попросила Вера. – Вот, стоп! Давай на две секунды назад.

Видно было, что Боре неприятно выполнять ее просьбы, ведь она старалась не для себя, а для Воронова. И все же он послушно делал, что она просит.

– Здесь изображение будто смазывается. – Вера ткнула пальцем в нужный момент видео. – Камера при этом статична. Какой-то дефект?

– Вряд ли, – пожал плечами оператор. – Она новая совсем, не должно быть никаких дефектов. Сейчас гляну. – Он снова промотал на время, когда Воронов еще стоит на крыше, а в следующий момент его нога соскальзывает. – Да, странно. Будто и правда кто-то подошел и толкнул, мне кажется, я видел прозрачный силуэт.

– Я все же склонна думать о неисправности. – Вера посмотрела на Борю. Перевела взгляд на Воронова, который не участвовал в общем просмотре и все время стоял чуть в стороне, изображая безразличие. – Игнат Сергеевич действительно не виноват.

– А у вас были сомнения, милая барышня? – Мужчина материализовался возле нее, чем напугал. – Думаю, мы можем замять сие недоразумение. Не станем, как говорится, выносить сор из избы. Вы согласны со мной, Вера Павловна?

Она прекрасно понимала, на что намекает скользкий тип, и у нее появился выбор. Дать ход делу, довести до увольнения Воронова, потому как подобное точно не получится спустить на тормозах. Либо же отдаться на волю шантажиста. В первом случае могла пострадать ее карьера, во втором уже понесло убытки самолюбие. Между тщеславием и гордостью с большим отрывом победило первое.

– Согласна, – сквозь зубы произнесла Вера, возненавидев Воронова еще сильнее.

Игнат Сергеевич сиял медным самоваром, довольный одержанной победой. Потерявшие к происходящему интерес актеры вернулись к работе.

Воронов же в своей неизменной манере просто исчез, наплевав на всех.

Назад: Тринадцать лет назад

Дальше: Далекое прошлое