Глава 22

Иван

Открыв глаза, я вновь увидел Линглесу. Плюясь черной слюной и шипя, как вода на сковородке, он дергал за ремешок, на котором висел камушек, подаренный Куксой. Сам камушек он старался не трогать.

Кроме полумёртвого мальчишки рядом никого не было, хотя я смутно помнил чьи-то голоса, споры… Кто-то, пребольно щипая, пытался меня разбудить… Впрочем, я знаю только одного человека, умеющего так виртуозно щипаться. Машка.

Кроме щипков я помнил еще кое-что. В ушах глухо застучало, а щекам сделалось жарко. Поцелуй. Его я помнил отчетливо, словно и не спал вовсе. ДО него всё было, как в тумане, как в мутном невкусном киселе. Но зато ПОСЛЕ… Машка разбудила меня поцелуем!

Вскочив, я опять стукнулся макушкой о каменный потолок. Уй… Аж искры из глаз посыпались.

– Ма-аш? Маша… Ты здесь?

– А вот и нет, а вот и нет, – срывающимся голоском пропищал Ариман. – Девчонка тебя бросила, бросила. И ты здесь сгниёшь, сгниёшь… Обитель Мёртвых душ никого не выпускает. Так и будешь сидеть-сидеть, забывая, как дышать, как думать… Как Быть. И про тебя все забудут. Уже забыли.

– Если она здесь была, а потом ушла – значит, выход всё-таки есть?

– Она живая, а живым здесь не место.

– А я что, мёртвый?

– Ты – почти мёртвый.

– Но я же не сплю!..

– Откуда ты знаешь?

Я схватился за грудь. Полез под косоворотку… Всё было на месте. И макаронина – подарок его преподобия отца Дуршлага, и крестик – подарок бваны, и ожерелье из зубов росомахи – подарок одного лешего из лесов под Калугой…

Меня Лумумба научил: чтобы понять, спишь ты или нет, нужно иметь при себе что-то, о чем будешь знать только ты. Какую-нибудь мелочь, памятную вещичку… У наставника, например, был волчок.

У меня – макаронина на цепочке. Ариман о ней не знал, а значит, сейчас я не сплю.

Колдун, не замечая перемен в моём настроении, злобно хихикал, обнажив пустые чёрные десны. Тело несчастного мальчишки разлагалось на глазах…

– Теперь ты обречен, Бокорван. Не будет тебе ни звезд ни солнца, ни воды ни ветра, ни земли ни пепла… Не коснешься ты ни низа ни верха, ни Нави ни Прави, ни Того света, ни Этого. Не будет тебя ни потом ни сейчас, ни в прошлом, ни в будущем…

Посмотрев на Аримана, я тяжело вздохнул.

– Я бы испугался… Нет, честно. Не будь ты так жалок и беспомощен, я бы испугался. Тело твоё разваливается, в меня ты переселиться не можешь. А больше никого и ничего здесь нет. Так что ни дна тебе, ни покрышки.

Сев для удобства на колени, я стащил через голову камешек и начертил им в воздухе прямоугольник. Тонкая полоска налилась светом, стала толще, приоткрылась… И тут я задохнулся: Ариман, набросив мне на шею удавку из красной молнии, затянул её до предела.

Святой Макаронный Монстр! Я снял сейд! Совершенно не думая, просто для того, чтобы было удобнее им действовать.

И Ариман был тут как тут. Правильно меня Машка обзывала: дубина я стоеросовая.

В глазах темнело. Ариман, покряхтывая, затягивал удавку. Ему удалось обмотать красной молнией не только мою шею, но и руки. Они онемели и я увидел – не почувствовал – как камешек вываливается из ладони на пол…

– Ага! – победно закричал Ариман, – теперь ты мой!..

И тут дверь, которую я нарисовал, отворилась. С той стороны.

– Ну наконец-то, – сказал, входя, бвана. – А то мы ждем, ждем…

С Лумумбой были Т'чала в образе ягуара и Ананси. В образе паука. Во всяком случае, я надеюсь, что это был Ананси, а не какой-то другой представитель паукообразных. В смысле, что он такой – один. И не надо ждать нашествия… Ой, я что-то запутался. Наверное, от недостатка воздуха.

– Ну, как ты тут? – буднично спросил наставник. – Не заскучал?

– Хр-р-р…шо, – выдавил я сквозь удавку. – Свсм… н скшн…

Что характерно: бване потолок нисколечки не мешал. Он стоял, как Наполеон на Эльбе: заложив руку за отворот сюртука и государственно оглядывая поле боя.

Никакого желания помочь мне, своему ученику, он не проявлял.

К счастью, Ариман отвлекся на гостей и улучив момент, я смог ухватить красную молнию руками. Она кусалась, как зараженная бешенством анаконда, но я терпел. И молча наматывал её на кулак. А смотав всю, без остатка, слепил в большой огненный шар и со всей мочи запустил им в Аримана.

Не попал.

Мальчишка неведомым образом оказался на потолке. Длинный хвост светлых нечесаных волос свесился вниз, но ладони и колени его приклеились к камню, как у геккона. Показав мне черный язык, Ариман бодрой рысью поскакал вглубь пещеры.

– А вот это непорядок, – буркнул Лумумба. – Ваня, лови его.

– Может, пускай бежит? – устало спросил я, в очередной, триста двенадцатый раз, потирая стукнутую макушку. – Пацан, в конце концов, не виноват…

– И за это ты хочешь оставить его на растерзание злому колдуну? Добрый мальчик.

– И ничего я не хочу, – заартачился я. – Просто… Убивать его – как-то неправильно.

– Ты его прежде поймай, – сердито буркнул учитель. – К тому же, Аримана можно изгнать.

Об этом я как-то не подумал. Свыкся с тем, что безумный подросток – это и есть злой колдун…

– В два касания? – деловито спросил я, усаживаясь по-турецки и разогревая ладони.

Учитель встал за моей спиной и скомандовал:

– ХИТО. ФУТО. МИ!

Как только побежденный, но не сломленный колдун упал к нашим ногам, Ананси выстрелил паутиной и ловко упаковал его в аккуратный свёрточек. Как куколку.

Вот и всё. Сказочке конец. А кто слушал…

– Можно, мы теперь уйдем? – устало спросил я. – Надоело, знаете ли, об потолок стукаться.

– Дверь открыта, – пожал плечами Лумумба, и взвалив свёрток с Ариманом на плечо, шагнул за порог. Я поспешил за ним.

Навь встретила, как родных: спёртым душным воздухом, тучами гнуса и зубастыми паршивцами – один из них, в знак приветствия, тут же вцепился мне в ногу пониже колена.

– Широка страна моя родная, – продекламировал я, отрывая паршивца вместе с изрядным куском мяса. – Много в ней лесов, болот и рек… А также пауков, мокриц и других милых животных, – я брезгливо отбросил паршивца. – Бвана, почему мы не пошли сразу в Правь?

Нет, вы не подумайте. Для меня Навь – дом родной. Но и на улицу иногда выйти хочется…

– Надо освободить Линглесу, – сказал наставник, опуская ношу на относительно сухую кочку.

– Да я что? Разве я возражаю? Ну и что, что он хотел вас убить. Подростки, они такие… Вечно хотят изничтожить старый мир, чтобы на его костях построить новый… С годами это проходит.

– С годами многое проходит, – как-то печально кивнул бвана. – И любовь, и дружба, и яблонь белых дым…

Что это? Очередной приступ меланхолии, или… Я присмотрелся к учителю.

Перо на треуголке – будто только что из петушиного хвоста. Сапоги начищены до блеска. Сюртук – минуту назад с витрины сняли. Но зато глаза… Глаза у бваны усталые. Волосы, заплетенные в короткую косицу, растрепались, в уголках рта залегли горькие складки, да и руки легонько, почти незаметно, но подрагивают.

– Бвана, что с вами было? – спросил я изменившимся голосом.

Стало стыдно. Я значит спал, сопел в две дырки, а учитель, чтобы до меня добраться, с половиной Нави сразился…

– Ты помнишь, кто тебя усыпил? – спросил, глядя в сторону, наставник.

– Ну… Мама водички поднесла, – до меня начало доходить. – Выходит, Лоа нам вовсе не друзья? Выходит, вы с ними поцапались?

– Поцапались… – наставник потрогал царапину на щеке. Она была нанесена будто ногтями. – Очень точное определение.

– Бва-а-ана-а-а… – заревев, я бросился Лумумбе на шею. Стиснул в объятиях, оторвал от земли и сдавил еще сильнее.

Наставник меня любит! Он дрался за меня с родичами, он никогда, никогда, никогда не хотел от меня избавиться! Плевать на ссоры. Бвана считает меня своим другом и может быть, почти сыном…

– Поставь меня на место, дуралей, – пропыхтел Лумумба. – Ты мне ребро сломал.

– Простите. Это от избытка чувств.

– Вот правильно говорят: сила есть, ума не надо…

И совсем не обидно. Нет, правда! Я ведь видел, что ему приятно: даже щеки порозовели.

– Кстати, – я смущенно поковырял носком кроссовка влажную землю. – А где Машка? – может быть там, в пещере, она мне приснилась?

– На задании. Мы её в Правь послали.

– Одну?..

– Почему одну? С Гамаюн.

– Ну конечно. Это меняет дело! Две гангрены в одном лукошке – то-то радости…

– Им будет не до ссор. Во всяком случае, пока Кольцо не окажется в жерле Килиманджаро.

Я где стоял, там и сел. Час от часу не легче…

– Хотите сказать, что отправили Машку одну-одинешеньку, не считая вороны, через африканские джунгли к вулкану?

– Джунглям ничего не сделается, – отмахнулся учитель. – К тому же, они не пошли, а полетели…

Закрыв лицо руками, я уткнулся в колени.

Я ведь совсем забыл про Мертвое Сердце. Забыл, зачем изначально нас послали в Африку, – я вздохнул. – Уж послали, так послали…

– Что будем делать? – спросил я, немного придя в себя. – Могилки рыть? А чего? Как раз до вечера время есть…

– Не паникуй.

– Но она – не маг.

– И это замечательно! – рявкнул учитель так, что я подскочил. – Помнишь, что случалось с магами, которые прикасались к кольцу?

До меня начало доходить.

– Раз она не маг, то ей абсолютно пофиг…

– Точно. Для неё это не артефакт. Так, безделка самопальная. Фигня на палочке… А теперь соберись. Нам предстоит извлечь из тела Линглесу душу Аримана. В ином случае, как только кольцо упадет в магму…

– Парнишка погибнет вместе с ним.

– А это будет несправедливо, как ты недавно подметил.

Я, стараясь не обращать внимания на сарказм, посмотрел на сверток. Его охраняли Ананси и Т'чала. Слава Макаронному монстру, в своей звериной ипостаси. Я хочу сказать, полемики и без них хватало…

Свёрток дернулся. Я вздрогнул.

Ариман вдруг принялся брыкаться, как червяк на крючке и Ананси, зашипев, приготовился ударить. На кончике когтя повисла капля яда…

– Погоди, – крикнул я. – Яд убьет Линглесу.

– Поздно, – сказал наставник, тоже глядя на сверток.

Белые нити паутины рвались одна за другой. Из-под них исходил черный свет – другого слова я и не подберу. Это были несомненно лучи, но лучи чёрные, как сама тьма. Антисвет. Они, как ножом, взрезали оболочку кокона, из которого выполз… вовсе не Линглесу, а маленький, мне по-пояс, карлик.

Я прерывисто вздохнул.

– Не вини себя, – тихо сказал наставник. – Мы сделали всё, что могли. Просто не успели.

– Зато теперь Ариман – это всего лишь дух, – мрачно кивнул я. – А с духами я обязан поступать, согласно штатного расписания.

– Приступай, Проводник, – пригласил Лумумба и отошел в сторону.

Я повернулся к колдуну. Кожа его была чёрной, как расплавленная смола. Руки опущены вдоль тела, босые ноги зарылись пальцами в траву. На нем ничего не было, кроме обрезанных до шорт штанов-хаки, и на голом животе отчетливо выделялась татуировка. Оскаленная голова ягуара. Она была серой, как холодный пепел, и только глаза зверя светились непримиримым желтым огнем.

Сделав несколько глубоких вдохов, я приготовился исполнить свой долг. Прикрыл глаза, нащупывая тоненькую ниточку Пути…

Золотая вспышка сбила с ног. А затем, прижав широкими лапами к земле, оскалилась и зарычала в лицо.

Я было решил – это Т'чала. Ведь зачем-то он крутился вокруг нас всё это время… Но ягуар, основательно заплевав мне лицо, встал на задние лапы и… принял облик высокой красотки. Совершенно обнаженной, эбеновой и ослепительно прекрасной.

– Цезария! – опередил мой возглас бвана. – Цезария, подумай хорошенько.

– Я не могу, – простонала та. – Вот уже десять лет я не могу думать ни о ком, кроме моего мужа, и чувствовать ничего, кроме огромной утраты, – она прижала руки к груди. – Вот здесь, где раньше билось моё сердце – дыра. Я готова на всё, чтобы вернуть его.

Тем временем черный коротышка, недобро усмехнувшись, встал рядом с Цезарией и погладил ту по голой спине. И, хотя прикосновение было призрачным, по телу женщины пробежала дрожь.

– Муж мой, – сказала она, прикрыв глаза. – Наконец-то мы вместе.

– Почему так долго? – сварливо спросил Ариман.

– Я… не могла, – опустила глаза красотка. – Меня не пускали. Но я сумела вырваться…

– Ты почти опоздала.

Цезария сломленной веточкой упала к его ногам.

– Я всё исправлю, любимый. Вот увидишь.

– Мама! – рядом с Лумумбой встал Т'чала. Тоже совершенно голый. Нет, я понимаю: жара, Африка, но надо же и совесть иметь… – Ты же знаешь, он тобой управляет. Борись!

Ариман злобно зыркнул на молодого ягуара, но затем улыбнулся и вновь коснулся Цезарии..

– Ты не понимаешь, сынок, – тут же сказала она, пряча глаза. – Он твой отец, ты должен любить и почитать его…

– Я его очень люблю и глубоко почитаю, – серьезно кивнул Т'чала. – Как отца. Но я – не он. Мы другие, мама! Мы с М'баку не хотим убивать для того, чтобы жить.

Вся лень, весь угарный травяной расслабон осыпались с Т'чалы, как черные пятнышки с желтой шкуры. Глаза его смотрели хладнокровно и трезво, черты лица заострились и отвердели.

– Иди сюда, мама, – он протянул Цезарии руку. – Ты же чувствуешь: он пьет твою силу. Он убивает тебя.

– Я хочу вас защитить! – крикнул Ариман. – Я делаю это для вас.

– Неправда, – мотнул косичками Т'чала. – Ты хочешь, чтобы тебе поклонялись.

– Только так можно быть уверенным! Только так можно быть спокойным, что твоим близким ничего не грозит! Чтобы чувствовать себя в безопасности, нужно быть сильнее всех. Я дал вам силу. Я сделал вас непобедимыми.

– Ты сделал нас хищниками, – тихо сказал Т'чала. – Ты внушил нам жажду крови, желание преследовать добычу, играть чужими жизнями…

– И это чувство прекрасно, – оборвал его Ариман, поглаживая распущенные волосы Цезарии. – Власть над другими – что может быть лучше?

Т'чала повернулся к Лумумбе.

– Он так ничего и не понял, – сказал ягуар. – Ступив в царство мертвых, став призраком, бестелесной тенью, он так ничего и не понял. Он безнадежен.

– Ты в этом убедился, – кивнул Лумумба.

– Я разрешаю вам поступить с моим отцом так, как должно, – сказал ягуар и отвернулся.

– Нет! – закричала Цезария. – Не надо, сынок…

Неожиданно Ариман, вытянувшись красной плетью, бросился к Т'чале и, обвив его шею, принялся душить. Совсем, как меня.

Я возмутился. Нет, ну это уже ни в какие ворота не лезет. Собственного сына!..

Хорошо всё-таки, что у меня нет родственников…

Желая помочь Т'чале, я схватился за красную плеть. Хорошо так схватился. Обеими руками.

Отбросило меня метров на десять. Благо, что в мягкую болотную жижу. Рука онемела до самого плеча, на языке осел налёт из раскрошенных зубов. А болезненный комок, в который превратились внутренности, очень просился наружу.

– Что ж ты, падаван, – бвана участливо приподнял мою голову, помогая прийти в себя. – Второй раз на те же грабли.

– Я думал…

– Я тоже думал. Оказывается, совсем не о том, о чем нужно.

– Так что, в три касания? – деловито спросил я, садясь в болотной жиже и закатывая рукава.

– Отставить, – Лумумба отвесил мне затрещину.

– А что? – не иначе, удар эдак в миллион эктоплазмовольт сказался на моих умственных способностях.

– Ариман сейчас – чистая энергия. Обычные фокусы-покусы с психополями здесь не годятся.

Т'чала тем временем сопротивлялся. Повалившись на колени, закатив глаза, он раскачивался, не давая Ариману присосаться как следует. Но было видно, что сил у него всё меньше.

Цезария заламывала руки. Не осталось и следа от той царственной богини, что встретила нас в Бумбе. Была лишь несчастная сломленная женщина. Её взгляд затравленно, почти безумно метался от мужа к сыну.

– Жена! Помоги мне, – повелительно прогремел Ариман, вновь став чёрным коротышкой.

Цезария неуверенно поднялась на ноги.

– Мама!.. – прохрипел Т'чала. – Не вмешивайся. Я сам…

Ариман, тем временем, набирался сил. Он рос, становился всё более материальным, зато Т'чала утрачивал телесную сущность прямо на глазах.

– Сын! – закричала Цезария и бросилась к ягуару, но Ариман, оторвав одну руку от шеи Т'чалы, схватил её за волосы и дернул к себе.

– А-ха-ха! – закричал он. – Я снова непобедим!

– Ой, да ну вас… – проворчал я, с чмокающим звуком покидая болото. – Развели тут Санта-Барбару…

Капая болотной жижей, я подошел к Ариману и что есть силы врезал в ухо. Тот только мотнул головой. Нет, честно… После моего удара даже медведи падают. А этот…

– Отойди-ка, падаван, – бвана тоже засучил рукава. – Тут твоя тактика не годиться. Тонкоты ей не хватает…

Приняв позу богомола, наставник подпрыгнул на добрых полтора метра и выбросив ногу, ударил Аримана носком в висок. Чёрный колдун пошатнулся и выпустил Цезарию. Т'чала тоже повалился мордой в траву.

А Лумумба, не давая передышки, наскакивал на колдуна. С воплями К'я!, Банзай! и Но Пасаран! – он выбрасывал ему в голову то пятку, то ребро ладони, то, с разворота, лупил основанием стопы… Ариман не оставался в долгу. Он был шустрый, как макак, и мог подпрыгивать, отталкиваясь от земли и руками и ногами, на невероятную высоту. Вопил он совершенно нечеловечески…

Нас в Академии рукопашке тоже учили. И Каратэ-до и каратэ-после, и Ай-ай Кидо в стиле пьяного муравья… Но бой, устроенный Лумумбой и Ариманом, мог по праву войти в учебники Шаолиня.

Вдруг Ариман, уклоняясь от очередного выпада бваны, взлетел на пальму. Оттолкнулся от упругого листа и перелетел на другую.

– Уходит! – закричал я. – Хватай его, Василий М'бвелевич!

Лумумба одним прыжком оказался на макушке пальмы. А затем, едва отталкиваясь носками сапог от ветвей, погнался за колдуном. Нам на головы полетели кокосы, бананы и прочий мусор.

– Не уйдет, – зло процедила Цезария, обернулась пятнистой кошкой и рванула за Ариманом. Я так и не понял, о ком это она…

Т'чала, не пожелав оставаться в стороне, тоже перекинулся и обдирая когтями кору, полез на пальму.

Я остался один. От нечего делать огляделся, почесал нос, пошарил в карманах… М-да. В школе, где Лумумба преподаёт, мне еще учиться и учиться.

А пока только и остаётся, что наблюдать, как наставник, в стиле крадущегося тигра, порхает по макушкам высоченного бамбука…

Ариман не сдавался. Он пускал в бвану черные стрелы, красные молнии, желтые файерболы… Лумумба ловко уклонялся от магических атак и подбирался всё ближе. К сожалению, когда он, улучив момент, набросил на колдуна своё синее лассо, тот со смехом порвал путы и убежал.

– А, вот вы где…

Из-за стволов показались Маман Бригитта и Эрзули. Обе изрядно потрёпанные. Мама где-то потеряла платок и теперь было видно, что волосы у неё, заплетенные в миллион косичек – совершенно седые. У Эрзули размазался грим, и теперь её лицо выглядело не устрашающе, а просто жалко.

Я попытался незаметно, носком кроссовка, очертить вокруг себя защитный круг.

– Не бойся, малыш, – ласково сказала Мама. – Мы тебя не обидим.

– Зарекалась свинья в грязь не лезть.

– Мы пришли помочь.

– Интересно, кому? – нога всё время застревала в спутанной траве, предательских корнях и ямах. Круг никак не хотел замыкаться.

– Легбе, конечно. Мы поняли свои ошибки.

– К тому же, Ариман первым нарушил условия сделки, – встрял, появившись из воздуха, как Чеширский кот, Ананси. Сменив, между прочим, личину мерзкого паука на личину продувной бестии. – Тем самым создав прецедент и освободив их от слова…

– Врёшь, – сказал я. – Просто вы поняли, что мы побеждаем. И решили присоединиться.

– Ой, да какая разница, – нетерпеливо дернула плечиком Эрзули. – Главное, мы хотим помочь.

– Фигушки, – я неуверенно покосился на бвану. Тот застыл на самой верхушке пальмы, раскинув руки для равновесия. – Я вам, дамочки, ни на грош не верю.

– Они помогут.

Новый собеседник был массивен, сер и в дымину пьян. Вяло обмахиваясь ушами, он опрокинул над пастью бутылку и винтом всосал содержимое.

– У них нет другого выхода, – Бумба обозрел ведьм через крошечные очки. – Нарушив слово, данное двадцать лет назад Легбе, Лоа сами выкопали себе яму. Сделка есть сделка.

– Здрасте, вашвеличество, – я, не отрывая взгляда от наставника, сделал неуклюжий реверанс. – Какими судьбами?

– Мировыми, какими еще?

Внимательно оглядев бутылку и убедившись, что она пуста, слон философски вздохнул и принялся мельчать. Он усыхал, становился всё меньше, пока не достиг размеров комнатной собачки. Только уши остались прежними. Махнув ими, как крыльями, король взлетел и закружил вокруг Аримана, обстреливая того крошечными молниями.

Ведьмы тоже преобразились. Мама стала неповоротливым бегемотом, а Эрзули – затянутой в кожаный латекс красоткой. Вскочив на бегемота верхом, красотка дала ему шенкеля и подняла в воздух.

Зрелище, я вам скажу, не для слабонервных. А если его в воздухе прослабит?

Схоронившись на всякий случай под пальмой, я посмотрел на Ананси.

– Может, метнешь паутину, или еще что? – я вздрогнул, когда Ариман, запустив красный шар, прицельно сбил крошечного слоника. Слоник, заложив крутой вираж, пошел на бреющем, задевая ветки пальм, но затем выровнялся и набрал высоту.

– Я не боец, – брезгливо поморщился Ананси. – Я, скорее, менеджер. Но если ты так уж просишь…

– Стой! Сделку заключать не будем.

– И не надо. Хватит той, что у меня с твоей напарницей.

– Что-о-о? – заорал я, как больной носорог, но Ананси исчез. А через секунду мне с ветки помахал крошечный паучок…

Ладно, фиг с ним. Говорят, маленькие пауки – самые ядовитые.

Ариман уже не скакал ни по каким верхушкам. Он просто висел в воздухе, отрывал от неба громадные куски, комкал их, как мокрую бумагу и бросал в противников. Где-то над ним ревел бегемот, женский голос непрерывно, на одной ноте, читал заклинания, в Аримана летели зубастые жабы, многоногие змеи и страшные, величиной с волкодава, мокрицы. Всё это скатывалось с колдуна, как с гуся вода.

По стволам метались две желтые молнии – Цезария и Т'чала пытались дотянуться до родственника.

Рядом со мной, практически на том месте, где я стоял, открылся портал. Из него вышли Сет, горбоносый Роман-заде и…

– Здра-а-астье… – одновременно я попытался пригладить пятерней вихры, заправить рубаху и встать по стойке смирно.

– Вольно, стажер. Доложите обстановку.

Всякого можно было ожидать. И богов, и героев и явления народу Макаронного монстра… Но чтобы Он? Сам, собственными ножками…

– И-ик…

– Оставь парня в покое, – попросил Товарища Седого Роман-заде. – Не видишь, у него столбняк. А обстановка и так у нас перед глазами.

– Вижу, – буркнул главный маг страны и сняв картуз, утёр пот с лысины большим, в синюю клеточку, платком. – Ну и жара здесь. Упарился, как варёное порося…

– Отвык от оперативной работы, – посочувствовал архимагу Роман-заде. – Ничего, мы недолго.

С небес спустился Лумумба.

– А, это вы, – кивнул он, как ни в чём ни бывало. – Подключайтесь. Он уже теряет силы.

– Отлично, – потёр руки Товарищ Седой. – У меня через полчаса совещание.

Всё выглядело так, словно было спланировано заранее. Я покосился на Лумумбу – тот только подмигнул – а чего ты, мол, хотел? – И встал рядом с Сетом.

– Становись рядом, стажер, – пригласил Товарищ Седой. Я, еще ничего не понимая, подчинился.

Из лесу вышли Эрзули с Ананси – в своём нормальном виде, за ними – Цезария, поддерживаемая Т'чалой. Слава монстру, одетые. В арьергарде, неторопливо переваливаясь, шагали Бумба с Мамой.

Кивнув друг другу, они все – даже Цезария – выстроились большим кругом.

– Кто поведет? – спросил Лумумба.

– Давай ты, – ответил Седой. – Ты всё это начал…

– Мне и заканчивать, – кивнул наставник и бегло оглядел наш импровизированный ковен. – Итак, господа маги… В три касания. По моей команде… Давайте! КЮ. ДЗЮ. НИДЗЮ.

И мы дали.

Ариман, заключённый магами в клетку Фарадея – такую же, как на стадионе в Бумбе, но поменьше, – метался, как шаровая молния. Он искрил, ругался, пытался грызть прутья… Но мы держались. Минут десять.

А потом… Я увидел, как прутья клетки стали разжиматься. Напрягся, поднатужился – и закрыл дырку. Но в другом месте образовалось уже две, затем – три дырки…

– Как твой младший падаван? – сквозь треск помех бросил Товарищ Седой Лумумбе. – Успеет?

– Железобетонно, – кивнул наставник. – С ней Гамаюн.

– Ну, если Гамаюн… – на лице архимага отразилась некоторая борьба чувств. – Тогда поднажмем.

– САНДЗЮ. ХЯКУ. СЭН! – крикнул наставник.

Мы поднажали.

Эрзули пошатнулась – её подхватила под локоть Мама.

Сет, кажется, стал еще меньше, но упрямо, не моргая, сверлил взглядом Аримана.

Цезария смотрела спокойно, не мигая, только вертикальные зрачки её желтых глаз сузились до тонких щелочек. Вот она вздрогнула, схватилась рукой за сердце – Т'чала не глядя протянул руку, но Цезария её оттолкнула. Выпрямилась. Взгляд она не отвела ни на мгновение.

Роман-заде с Товарищем Седым стояли, как два тополя, и не сводя глаз с Аримана, перебрасывались редкими замечаниями.

Бумба, казалось, спал стоя. Только посверкивающие стёклышки очков говорили о том, что глаза его открыты и взгляд устремлен куда надо.

У меня затекли веки. Под них будто насыпали тонны песка. Я старался не обращать на это внимания и тоже смотрел, смотрел…

Конечно, опыта у меня не так много, как у магистров, но и мы в Академии постоянно повышали квалификацию игрой в гляделки. Чемпионом я не был, но на солнце мог смотреть, не моргая, минуты три…

– Он сейчас вырвется, – буднично сообщил Роман-заде.

– Не вырвется, – так же спокойно ответил Лумумба. По щеке его, я видел краем глаза, скатилась капля пота.

– Помощь нужна? – нового участника Марлезонского балета я узнал по голосу.

Суббота. Чтоб его.

– Присоединяйся, если хочешь, – небрежно пригласил наставник. – Мы почти закончили.

– Ну, если ты настаиваешь…

Я ощутил запах дорогого одеколона, когда брат Лумумбы встал рядом. Видать, пижонство – это семейное.

С приходом Субботы, как ни странно, дело пошло на лад. Ариман перестал метаться и искрить. Он замер в центре клетки, что несказанно облегчило нам работу и дало поистине бесценный отдых глазам.

Не сговариваясь, мы начали сужать площадь поражения.

Ариман завыл.

– Ну… Давай, милая. Бросай, – скомандовал Лумумба кому-то за пределами видимости, и только тут до меня дошло, что всё время, пока мы сражались, он поддерживал ментальную связь с Гамаюн.

Ариман взвыл особенно безутешно, а затем сжался в футбольный мяч, в яблоко, в маковое зернышко и… исчез. На месте черного мага осталось зыбкое облачко, которое приняло очертания головы ягуара. Через минуту рассеялось и оно…

Я с упоением зажмурился.

***

Цезария беззвучно плакала – все делали вид, что у неё просто слезятся глаза.

У меня действительно слезились глаза. Но все подумали, что я плачу…

Маги – вся дюжина, не считая меня – собрались над тем местом, где почил Ариман. От него осталось не так уж много: несколько капель эктоплазмы, которые Цезария с Т'чалой заботливо придавили тяжелым камушком. И пустили через него ручей. И посадили сверху араукарию – словом, предприняли все меры, чтобы затруднить духу колдуна выход в этот уровень Нави…

…Тень Линглесу, забытая на время битвы, покачивалась над землей неподалёку. Я подошел.

– Вот, такие дела, брат. Прости, что мы не успели.

– Почему вы старались меня спасти?

Ну как ему объяснишь? Такие вещи нужно научиться понимать самому… Только для Линглесу время учебы закончилось.

И тут меня осенило.

– Слушай, я отправлю тебя в одно место…

Тень испуганно отшатнулась.

– В Царство мёртвых? Шеол? Аид?

– Да нет же, нет… Это называется Зона. Ты там будешь… Почти как живой.

– Почти? – парнишка смотрел на меня, как дикий волчонок.

– Понимаешь, это такое место… Еще не Навь. Но уже и не мир живых. Там хорошо… Нет, правда. Там люди живут. Там ты себя не забудешь.

– Ладно, – с сомнением кивнул Линглесу. – А… что ты за это хочешь?

– Да ничего…

Я открыл Дверь. На нас пахнуло прохладой, оленями и ягелем. Линглесу принюхался, присмотрелся, а затем сделал шаг.

– Да, найди там Илюху Муромского, – вспомнил я. – Скажи, что я тебя прислал.

Линглесу обернулся, кивнул и… пропал. Дверь закрылась.

А я улыбнулся: Илюха быстро научит мальца жить по понятиям. Так что за эту часть можно быть спокойным…