Глава 21

Маша

– Зря не спросили, где видели железную птицу в последний раз, – попеняла я Ананси.

– Повторяю для тупых: Навь дискретна, здесь бесполезно пользоваться ориентирами.

– И что делать?

– Главное – сила намерения. Думай о птице. Как бы… притягивай её мысленно.

– Да стараюсь я. Только ничего не выходит.

– Плохо стараешься. Приложи усилия.

– Знаешь, что? Сам старайся. В конце концов, ты обещал помогать.

– Да? А ты не обещала? У нас сделка, между прочим. Может, соберешь всё-таки свои крошечные мозги в кучку и представишь…

– Да я сейчас твои мозги в кучку соберу. И скажу, что это ёжик накакал.

– Ау… Знакомые всё речи.

Из зарослей показалась обмотанная лианами низенькая фигурка.

– Гамаюн! Как ты нас нашла?

– Вы так орёте, что вся Навь в курсе.

Мы обнялись. От вороны пахло прелой листвой, болотом и перегретым машинным маслом.

Рада я была – слов нет. Иголка, упорно долбившая сердце несколько часов, с громким треньканьем выскочила и затерялась в траве.

– А мы как раз тебя ищем, – я погладила птицу по гладкой макушке. – Нам звери лесные рассказали, что ты кольцо Аримана спёрла.

– И вовсе не спёрла. Оно там без присмотра лежало, вот я и прибрала… Чтобы не украл кто.

– Ну да. Конечно. А ты, значит, самая честная. Никогда чужого не возьмешь.

– Сызмальства воровать не приучены.

– Аг-хммм…

– Ой, Гамаюн, ты Ананси помнишь?

– Как не помнить… – ворона встопорщила перышки. – Ты это, скажи ему, если кусаться полезет – я и клюнуть не побрезгую.

– Но-но, – паук с достоинством выпрямился. – Мы с вами, уважаемая, на брудершафт не пили.

– А есть? – оживилась ворона. – Со вчера маковой росинки в клюве не было.

Паук посмотрел на меня.

– Она железная. Почему ведет себя, как живая?

– Тайна сия великая есть… – пожала я плечами. – Деус экс махина…

– Сама ты махина!

– Тихо, – Ананси, протянув длинные руки, одной зажал мне рот, другой – перехватил клюв вороны. – Сюда кто-то идет.

Я глазами показала, что поняла.

– Что делать будем? – проскрипела тихонько Гамаюн.

– Ничего, – так же тихо ответил Ананси. – Не двигайтесь. Не дышите. Не моргайте. Это – вопрос жизни и смерти.

И он зашевелил длинными бледными пальцами, словно плёл паутину.

Мы замерли. Только в брюхе у Гамаюн что-то очень тихо, но явственно тикало – как будильник под подушкой.

Тьма обступила со всех сторон. Стихли шорохи, скрипы, противные у-гуканья, на которые я старалась не обращать внимания последние полчаса… В ушах сделалось гулко, как после хорошей уборки. Я даже улыбнулась, до того это было приятно: ничего не слышать.

А потом у меня зачесался нос. Потом – ухо. Потом – правая ступня, левое колено и живот. Через десять секунд у меня чесалось в семнадцати местах. Аж слёзы на глазах выступили. Двигаться я опасалась – вдруг паутинка, которую набросил на нас Ананси, порвётся…

Через пару минут я была готова броситься на землю и кататься по ней, пока не сдеру всю кожу, но тут меж деревьев показался белесый силуэт и я сразу обо всём забыла.

Прямо на нас, аккуратно придерживая пышные юбки и обходя кочки, шла Эрзули. В предутреннем зыбком тумане она походила на сбежавшее из сумасшедшего дома привидение.

За Эрзули, одышливо покряхтывая и громко шурша подолом по мокрой траве, топала Мама.

Мы с Гамаюн встретились взглядами. Вот он, момент истины: стоит пауку подать хотя бы крошечный знак…

Эх, где мои верные пистолеты?

– Подожди, Фреда… – позвала Мама. Эрзули закатила глаза, а потом нехотя обернулась. – Считаешь, мы поступаем правильно? – казалось, они продолжают давний, начавшийся не сейчас, разговор.

– Он перестал быть Легбой, – ответила Эрзули. – Он нас предал, – дальше они пошли рядом. Не обращая на нас, кстати, никакого внимания… – Он вбил себе в голову, что люди и маги равны. Более того: на Севере он СЛУЖИТ обычным людям. По крайней мере, так говорил Самеди… Они отдают ему приказы, Мама! Еще не хватало, чтобы в Африке завелись такие приказчики, и стали тут всем распоряжаться.

– Но Ариман тоже устанавливает свои правила.

– Ариман – один из нас. Он понимает, что мы, маги, должны править миром.

– И это совсем не связано с тем, что Легба бросил тебя ради другой женщины?

Голос Мамы звучал хоть и ядовито, но с оттенком боязни.

– Все мужчины одинаковы, – выдохнула Эрзули. – Я не открыла ничего нового.

Лицо её превратилось в равнодушную маску. А я подумала: если убрать всю эту краску, эти черные стежки вокруг губ и белила с щек… Она, наверное, станет очень красивой.

– Мы делаем это не из-за старых обид, Мама. Мы делаем это потому, что заключили сделку.

– И потому, что нам не оставили выбора, – ворчливо добавила толстуха.

– И потому, что нам не оставили выбора… – как эхо, повторила Эрзули.

Когда они скрылись из виду, Ананси снял полог. От облегчения я тут же упала в траву и стала кататься по ней, как блохастая шавка. Ох, как же хорошо! Особенно сильно чесалось между лопатками.

Заметив, как переглядываются ворона с пауком, я устыдилась своего порыва и поднялась.

– Что? Я, между прочим, единственный из вас живой человек.

– А с виду и не скажешь, – хихикнула ворона. – Скорее, кикимора болотная. Анчутка…

– Ах ты, тарахтелка железная…

И тут я мельком уловила выражение глаз Аанаси. Он понял, что я заметила и отвернулся, будто заинтересовавшись интересной паучихой на соседней веточке…

Ссоры, раздоры, споры и ругательства – всё это доставляло неизъяснимое наслаждение королю обмана. Для него это хлеб, вино и сигареты в одном флаконе.

Собачась у паука на глазах, мы поливаем мёдом его лживое сердце…

Подавая Гамаюн знаки бровями, я легонько наступила ей на лапку. Та застыла с открытым клювом. Я потыкала пальцем в спину Ананси и вновь сделала большие глаза. Ворона осторожно кивнула. Затем провела крылом по клюву, будто застёгивает его на замок, и выкинула ключ. Я радостно закивала.

– Легба сбежал, – вдруг заявил, резко повернувшись, паук.

– С чего ты взял?

– Иначе ведьмы бы тут не шлялись. Они его ищут. Но не найдут.

– Так значит, ура? – спросила я. – Кольцо у нас, шеф освободит Ваньку – и всё кончится?

– Не кончится, – передразнил меня Ананси. – Пока кольцо в Нави, Ариман пользуется его силой. На расстоянии. И твоего друга он просто так не отдаст.

– Но зачем? Зачем ему Ванька? Что он будет с ним делать? Шантажировать Лумумбу?

– Он хочет занять его тело, – каркнула ворона.

Я помолчала, переваривая. Потом спросила:

– Так же, как он захватил Линглесу? – они молча кивнули. – Но для этого, вроде как, нужно согласие… А разве нет?

– Ариман – профессор школы лжи, в которой я был только учеником, – фыркнул Ананси. – Скорее всего, он уже добился своего. Сменил, так сказать, квартирку…

– Что ты имеешь в виду?

– Что Ариман и Бокорван теперь – одно и тоже лицо.

Так… – я отвернулась, чтобы скрыть эмоции. – Так…

– Получается, если мы вынесем кольцо из Нави, Ариман ослабеет и Ванька станет самим собой?

Паук вытянул губы трубочкой.

– Скорее всего, нет.

Я посмотрела на Гамаюн.

– Сложный вопрос, – вздохнула ворона. – То, что Ариман сразу ослабеет, оставшись без кольца – это факт. Но как это повлияет на Ваньку…

– Легбе в любом случае придется с этим разобраться, – кивнул Ананси. – Будет Ариман в теле Бокорвана, или где-то еще…

– Им придется сразиться, – закончила ворона. – И чтобы помочь хозяину, мы должны вынести кольцо в Правь

– Фигушки.

– Ты же заключила сделку, – ощерился Ананси.

– Мы никуда не понесем кольцо, пока не убедимся, что Ванька в безопасности. Всем ясно?

– Но…

– Как ты…

– Мы должны их найти и всё выяснить. Если Ваньке ничего не грозит, если Ариман всё еще в Линглесу, тогда…

– Это маловероятно, – покачал головой паук. – Линглесу, скорее всего, уже мёртв. А твой друг – вовсе не твой друг. Он теперь Ариман. И лучшее, что ты можешь сделать…

– Нет!

– Послушай паука, он дело говорит…

– Пока я не увижу всё своими глазами, из Нави мы ни ногой.

– А ведь птица может обойтись и без тебя, – сказал вдруг Ананси. – Кольцо у неё, и если я открою ей путь…

– Ничего не выйдет, – рассмеялась я. По правде сказать, слова Ананси меня жутко напугали, но в следующий миг… В следующий миг я вспомнила одну интересную особенность нашей птички… – Гамаюн – существо волшебное. Она предназначена для того, чтобы помогать. Служить. Она не может действовать самостоятельно. Даже когда очень этого хочет. – Смотри! – я повернулась к птице. – Гамаюн! Отдай мне кольцо.

– Но я…

– Отдавай. Сейчас же.

Я не хотела так поступать, честно не хотела.

На птицу было жалко смотреть. Вся спесь, весь гонор с неё слетели, как пух с одуванчика. Ворона понурилась и нехотя шагнула ко мне. А потом опустила что-то в мою протянутую ладонь.

Кольцо было тяжелым. Не знаю, может килограмм, может больше. Я с трудом поднесла тоненький ободок к глазам. Ничего ведь особенного. Оно даже не было золотым – обыкновенный кусок дерева.

Не очень ровное, не слишком изящное. Будто корявую веточку свернули колечком и закрепили суровой ниткой… Его даже на палец надевать не хотелось – внутрь торчали хорошо различимые шипы.

– Держи, – я вернула кольцо вороне. – Храни, пока я не скажу, поняла?

– Поняла, хозяйка.

– И никому, кроме меня, не отдавай.

– Будет сделано, хозяйка.

Я посмотрела на Ананси.

– Говоришь, главное – это сила намерения?

– Что ты задумала?

– Держитесь. Мы идем к Ваньке.

***

Место, в котором мы оказались, было пустым, гулким и очень низким. В смысле, потолок тут был так близко, что даже я чиркала макушкой. Долговязый Ананси сразу уселся на пол.

Удобно было только Гамаюн.

– Никогда не думал, что смертному удасться попасть в пещеру Мариматле, – сказал паук, удивленно осматриваясь.

– Что это такое?

– Чистилище, – охотно пояснила ворона. – Сюда сносит все неприкаянные души.

По пещере распространялся негромкий рокот. Был он густым, нажористым, как суп из тушенки. От него дрожали низенькие колонны и подпрыгивали мелкие камушки под ногами.

– Раз мы сюда попали, значит так было надо, – философски заключила я и пошла, не забывая пригибать голову.

– Ты куда? – Гамаюн пристроилась чуть позади. Как преданный пёс. Кольнула неспокойная совесть, но я её проигнорировала. Ворона, конечно, отличная девчонка, но… там же Ванька!

– Выяснить, что это за рокот.

– Зачем?

– Не знаю, – я на минутку остановилась. – Просто… надо же что-то делать, верно? А больше здесь ничего нет.

Насколько хватало глаз, пещера была пуста, как обворованный амбар.

Повертев головой, я определила направление и пошла на звук. Ворона поскакала следом. Ананси тяжело вздохнул, поднялся – согнувшись в три погибели – и неуклюже поплёлся за нами.

– Ну зачем куда-то идти? – канючил он. – Это место не хуже любого другого…

Паука было не узнать. Он будто выцвел, потускнел и сдулся. Исчез лукавый задор из глаз, пропали вечная усмешка и нарочито небрежная, фланирующая походка – посеревшие штиблеты устало шаркали по полу и казалось, что за нами плетется глубокий старик.

Я тоже чувствовала себя не лучшим образом. Я что хочу сказать: в лесу мне было страшно, хотелось есть и пить, а еще – чтобы кто-нибудь пришел и сказал, что всё будет хорошо…

Здесь мне не хотелось ничего. Ни моргать, ни дышать, ни двигаться. Толкала вперед только одна мысль: где-то там – Ванька.

Гул нарастал, он перешел в равномерный рокот с басовитыми переливами – будто в железной цистерне ворочался дракон. Я ускорила шаг. Ворона и Ананси, негромко ропща, поспешили следом.

Уже различались отдельные октавы – мощные, как океанский прибой.

Я побежала.

Еще не веря, но безумно надеясь, то и дело стукаясь макушкой о потолок, я спешила на звук. И наконец, увидела Ваньку.

Он спал. И забористо, оглушительно храпел.

Свернувшись калачиком и уютно подложив кулак под щеку, он выдавал те самые рулады, от которых ходила ходуном вся пещера.

Мной овладело праведное негодование. Как он мог!.. Пока я, рискуя жизнью, мотаюсь по призрачному лесу, заключаю сделки с пауками и всех, буквально всех спасаю от неминуемой гибели, он, видите-ли, спит.

От возмущения перехватило дух.

– Ах ты… – подавив порыв засадить напарнику пинком по мягкому месту, я подмигнула Гамаюн и пощекотала у Ваньки под носом. А потом присела, спрятавшись за его же могучей спиной. То-то увалень удивится!

Ничего не произошло.

– Ва-а-ань! – я потрясла его хорошенько.

Напарник спал недобудимо.

– Рота подъем!

Ноль результата.

– Он не проснётся, – тихо сказал Ананси. – Пещера не позволит.

– Это мы еще посмотрим… – буркнула я и перевернула Ваньку на спину. Тот перекатился, как пластмассовый пупс.

Кроме пауков, больше всего на свете Ванька боится щекотки…

Тоже не помогло.

После некоторой внутренней борьбы я протянула руку и осторожно расстегнула косоворотку у него на груди. А потом… невольно улыбнулась. Чего там только не было!

Крестик на просмоленной веревочке – его я уже видела. Потом еще – обыкновенная макаронина, сквозь которую была продета серебряная цепочка. Какие-то зубы, перышки, веточки, похожие на кости и кости, похожие на сухие веточки… Пятиконечная перевернутая звезда и круг с плачущим глазом в середине… Среди всего – дырявый камешек на кожаном ремешке.

Камешек – его еще называют куриный бог – я тоже помнила: подарок Куксы, странного белобрысого нойды из мангазейской зоны…

Так вот значит где Ванька носит свои сокровища.

На шею его было навздевано столько амулетов, талисманов и эзотерических символов, что можно было устроить оккультную выставку. Или открыть лавочку подержанных артефактов.

– Сними с него это! – голос был истеричный, пронзительный. Натянутый, как струна. Казалось миг – и он лопнет, рассекая пополам всё живое… Я инстинктивно прикрыла Ваньку собой.

Когда он появился – бледный, с безумными глазами и торчащими как метелка патлами, я не заметила.

Значит, он не успел! Не переселился в Ваньку, не сделал его своим послушным рабом…

– Мальчик, успокойся, пожалуйста. Ты Линглесу, да?

– Я Ариман! Не смей называть меня мальчиком!

– Хорошо, хорошо… чего ты хочешь? – надо его как-то отвлечь. Сообразить, что делать дальше.

Краем глаза я видела, как Ананси отступает в темноту, предатель. Гамаюн, угрожающе выставив клюв, заходит с тыла…

Из-за спины мальчишки выступили Эрзули с Мамой. Их сопровождал страхолюдный тип с мертвыми глазами, редкими, прилипшими к черепу волосёнками и мерзкими, наверное, сантиметров по двадцать, ногтями.

Этого я сразу узнала. У нас в городке таких в Контору оптом сдавали: пучок за банку тушенки…

Внезапно я затосковала по своей старой, проверенной в боях подружке – Пищали. А её ведь категорически запретил брать с собой в Африку Лумумба! Выходит – зря.

– Сними его! – повторил Линглесу, повелительно тыкая Ваньке в грудь.

– Да о чем ты бормочешь? – спросила я настороженно. Пацан мне активно не нравился. Нервный он какой-то. От такого всего можно ожидать. Бритвой по глазам полоснуть или истерику с битьём головой об пол закатить – ему всё едино.

– О том камушке, о камушке… – бормотал он, как заведенный. – Сними с шеи камушек… Ему в камушке плохо, он от него проснуться не может. Злой камушек. Душит, вздохнуть не даёт, в сырую землю манит-заталкивает… Как только снимешь камушек – очнется дружок твой.

Я нерешительно протянула руку. Подергала кожаный шнурок – крепкий, не порвешь. И через голову не стащить – слишком просвет узок.

– Давай, снимай поскорее, – горячился Линглесу. Язык не поворачивался назвать это недоразумение Ариманом, главным доктором Зло всех времен и народов. – А я тебе за это желание исполню – любое, какое захочешь…

– А если я захочу оказаться с Ванькой, Лумумбой и Гамаюн в Москве? И чтобы все мы были здоровы, в своём уме и доброй памяти?

– Хи-и-итрая, – недобро сощурился мальчишка. – Хочешь и рыбку съесть, и…

– На саночках покататься?

Ананси смылся. Да и ворона с появлением этой троицы как-то стушевалась. Эрзули с Мамой в разговор пока не вступали. Но держались настороже.

Было видно: как только я дам промашку – набросятся… Сожрут и на косточках поваляются.

– Так что я получу, если сниму камушек?

Надо потянуть время. Авось, что-нибудь придумаю…

– Принцессой тебя сделаю, – с готовностью посулил Линглесу. – Девочки любят быть принцессами.

– А толку-то? – вздохнула я. – Ходи целый день в неудобном платье, да семечки лузгай… Скучновато будет. Может, еще принца дашь? В нагрузку?

– И принц тебе будет – а как же? Выбирай любого…

– Выбираю этого, – я легонько похлопала напарника по груди.

Другой рукой, незаметно, я щипала его что есть мочи, до синяков – в надежде, что мой увалень пробудится и всем задаст. Но Ванька только недовольно кряхтел во сне, и просыпаться не желал.

– Любого другого, кроме этого, – стал торговаться Линглесу. – А в придачу – туфельки хрустальные. Хочешь?

– И карету из тыквы?

– Зачем из тыквы? Можно из золота…

– Она не собирается тебе помогать, Ариман, – нетерпеливо перебила мальчишку Эрзули. – Ты что, не видишь? Мерзавка морочит тебе голову.

– От мерзавки слышу, – буркнула я и тщательно застегнула косоворотку у Ваньки на груди. Дырку им пустую, а не камушек…

– Слушайся меня! – вдруг завизжал мальчишка. – Ты должна меня слушаться!.. Все меня слушаются…

– Мало тебя ремнем драли в детстве, – сказала я и поднялась. – Но знаешь, начать никогда не поздно.

– Тогда я заберу тебя, – сказал вдруг Ариман. Абсолютно спокойно, старческим надтреснутым голосом. Он перестал прыгать, корчить рожи и медленно, прихрамывая на обе ноги, пошел ко мне. – Твоё тело лучше, чем то, которое у меня сейчас. А магии я его научу…

– Не подходи! – я выставила руки. – Не подходи, слышишь? Я тебе шею сверну.

– Не успеешь.

Эрзули начала заходить с одной стороны, Мама – с другой.

– Давай уже кончать с этим, Ариман, – сказала толстуха. – Мне мужа пора кормить… Фреда, держи её крепче.

– Беги, я их задержу! – между ведьмами бесстрашно встала Гамаюн. И лязгнула крыльями. Как набором японских ножей для суши.

Ей наперерез двинулся Бармалей. Выставив вперед руки с страшными ногтями, приволакивая ногу и мыча что-то непонятное, он загородил собой ведьм, но при этом, не заметив, толкнул Линглесу. Пацан покатился. Бармалей, как бульдозер без одной гусеницы, пер дальше.

– Ах вот ты как! – крикнул мальчишка и выпустил из пальцев красные молнии.

Впившись в Бармалея, они начали жрать его изнутри – сквозь прорехи в ветхом костюме сверкали огненные вспышки. Миг – и осталась только кучка тлеющих костей.

– Бармалей! – закричала Мама так, будто ей надорвали сердце и бросилась к костям. Лицо её выражало искреннее горе. – Муж мой…

– Не реви, – жестко оборвала её Эрзули. – Другого себе поднимешь.

– Сука, – тихо сказала Мама и с ненавистью уставилась на младшую ведьму. – Это ты всё затеяла. Ты во всём виновата! – и она плюнула в Эрзули.

Попав на платье, плевок стал расползаться чёрным пятном. Оно быстро росло, сквозь него просвечивал пол пещеры и ноги Линглесу.

Ведьма, поглядев удивлённо сначала на Маму, потом себе на живот, прыгнула к толстухе и вцепилась в косынку на голове.

– Ты испортила мне платье! – визжала она. Ведьмы покатились.

Ко мне на карачках полз Линглесу. Лицо его подергивалось, глаза разъехались в разные стороны, пальцы оставляли на неровных камнях кровавые полоски.

Когда до нас с Ванькой оставалось метра полтора, он неожиданно прыгнул и вцепился мне в ногу зубами. Не очень сильно, даже штанину не прокусил. Но противно: я чувствовала, как шатаются и крошатся его зубы.

Гамаюн попыталась оттащить мальчишку за ноги, но тот лягнул, и ворона закувыркалась через голову. Линглесу наконец проел дырку до голой кожи. Я закричала. Вывернулась, пнула его и попыталась подхватить Ваньку за плечи… Конечно, это было смешно. Мне, с моим бараньим весом, никогда не поднять великана.

Пацан упорно, как амеба, которая стремится к свету, полз ко мне и щелкал зубами. На него было страшно смотреть.

Спящий напарник служил нам барьером, препятствием. Когда Линглесу подползал слишком близко, я перепрыгивала на другую сторону – и всё начиналось снова. Что характерно: Ваньки он старался даже не касаться. Будто напарника защищало силовое поле.

Следовало прибить паршивца. Просто стукнуть хорошенько, чтобы сломалась тощая шейка. Но рука не поднялась. В глубине души я понимала, что мальчишка не виноват. Им управляет псих по имени Ариман.

Тут меня осенило: амулет, тот самый камешек, который подарил напарнику Кукса, и не даёт колдуну занять Ванькино тело! Так вот где собака порылась…

– Ариман! – закричала я. – Оставь мальчишку в покое и тогда мы поговорим.

– О чем мне с тобой говорить? – голос его не слушался. Он поднимался и падал, как на качелях. Будто шел не из горла, а из игрушечной пищалки.

– О твоей свободе, – сказала я. – О твоей жизни.

Я совсем забыла о кольце, которое прятала в недрах своего железного организма Гамаюн.

– Твоё сердце, Ариман. Я могу его сжечь. Могу разломать на мелкие кусочки. Могу бросить в жерло вулкана… И тогда тебе каюк.

Безумец расхохотался. Выглядело это ужасно: он заставил тело Линглесу подняться на подгибающихся ногах, запрокинул голову с невидящими, белыми глазами и издавал утробные звуки, больше похожие на рыдания.

– Тебе не отыскать мою смерть! – проревел он. В голосе уже не было ничего человеческого. – Ты никогда не найдешь кольцо. Я тебя не боюсь.

– А вот это ты видел?.. – я поднялась на ноги и огляделась. – Гамаюн! Лети сюда.

– Слушаюсь, хозяйка.

– Давай кольцо.

Выставив перед собой кольцо, как щит, я огляделась. Не знаю… В то, что Ананси нас всё-таки бросил, почему-то не верилось. Это ведь сказка, правда? А в сказках случаются чудеса…

– Отдай! – заверещал колдун. – Оно моё, моё! Моя прелесть…

– Перебьесся, – буркнула я. – Гамаюн. Следи за этим психом. Будет мешать – выклюй ему глаза.

Я посмотрела на Ваньку. Среди всего этого безумия, всего этого столпотворения он продолжал сладко спать, подложив кулачок под щечку и причмокивая во сне. Ах ты моя дубина…

Повинуясь порыву я упала на колени, обняла его за шею и крепко поцеловала в губы. Так, как не целовала никогда. Так, как и не мечтала…

А потом увидела ЭТО. Прямо из воздуха, из пустоты, тянулась тонкая паутинка. Она уходила куда-то в пустоту, в никуда, но была натянута, как струна.

Я поднялась и осторожно взяла кончик паутины из воздуха. Он послушно остался у меня в руках и легонько дернулся, приглашая идти за собой. Сделав несколько пробных шагов, я начала осторожно сматывать паутинку в клубок. А затем почувствовала порыв горячего, пахнущего апельсинами, ветра.

– Стой! – верещал издалека Ариман. – Я дам тебе всё, что захочешь!

– Гамаюн, – позвала я, не глядя на него.

– Да, хозяйка, – подскочила ко мне птица.

– Идём в Правь. Нас ждет одно небольшое дельце.