Глава 18

Маша

Потусторонний мир встретил душной жарой, сладким тягучим ветром и заунывными воплями Мушхуша.

Работы у дракона прибавилось. Эфемерные тени крокодилов, сов, шакалов и давно истлевших мумий – все они толпились нестройными очередями, ожидая приговора: плестись им вечность через огненную равнину, или быстренько переправиться по волосяному мостику меж стен льда и пламени…

Мушхуш носился вокруг теней, как овчарка вокруг стада. Лаем, короткими укусами и ударами лап он сгонял их к краю тёмного провала и сбрасывал в бездонную пропасть.

На Пушка дракон подчеркнуто не глядел.

– Что-то здесь не так, – сказал шеф.

Ясен пень, не так, подумала я. Это ж Тот свет, здесь живым противопоказано. Помереть можно.

Местный колорит мне решительно не нравился. Всё здесь было мутное, душное и липкое. В воздухе, несмотря на горячий, как из духовки ветер, клубились тучи гнуса.

Они сбивались в плотные столбы, которые мотылялись по равнине, как неприкаянные привидения. Они сыпались с серого неба, забивая глаза, нос, проскальзывая за шиворот и неприятно щекоча спину. Они мельтешили перед глазами, и от этого казалось, что мир – это большой кусок промокшего картона, истыканный иголками…

Лумумба, поймав насекомое двумя пальцами, сунул в рот и прикусил зубом. Разочарованно сплюнул.

– Не то… – протянул он.

– А чего вы хотели? – спросил Ванька, отмахиваясь от насекомых. – Гнус – он и в Африке гнус.

– Не скажи… – шеф мечтательно вздохнул. – Когда я был маленьким, мы жили в деревне. По вечерам мама давала мне и братьям по большой кастрюле с обмазанными черепашьим жиром стенками… Мы взбирались на пригорок и размахивали кастрюлями что было сил. На жир налипала мошкара и за час-полтора набиралось столько, что хватало на хороший обед для всей семьи.

– Обед?

– Котлеты, – охотно пояснил шеф. – Мама жарила из мошкары вкуснейшие котлетки…

Вот почему дети в Африке не доедают. Я бы тоже не стала…

Т'чала, достав из-за уха толстую желтую самокрутину, затянулся. Я точно помню: кроме шорт, выданных Ванькой, у ягуара не было ничего. Тогда откуда самокрутка?

– Вам только мошкара не нравится, или всё вообще? – спросила я наставника, уклоняясь от клубов дыма – гнус они, между прочим, прогнали мгновенно.

– Пусто здесь как-то, – шеф пощелкал пальцами. – Как в квартире интеллигентного пьяницы: чистенько, но бедненько…

– Чистенько? – удивилась я. – Мошка, знаете ли, не в хлорке заводится.

– Это он в смысле силы, – пояснила Гамаюн. – Энергии здесь – шаром покати. Как в выметенном бетонном погребе.

– А Ванька как же? Откуда для Пушка энергию берет?

– Его Алатырь питает, – с некоторой долей зависти хмыкнула ворона. Перо у неё на спинке потускнело, а суставы явственно поскрипывали.

Вечерело. Солнце здесь было крошечное, как бенгальский огонёк, и так же плевалось искрами. Оно потухло, даже не садясь за горизонт и сразу сделались сумерки. А на небосводе зажглась звезда. Сияла она тускло и багрово, как уголёк в тёмной печи.

– Что это? – спросила я, указывая на новое зрелище. – Звезда Венера? Или, может быть, Марс?

– Во-первых, Венера не звезда, а планета, – рассеянно поправил учитель. – А во-вторых, это вулкан. Килиманджаро.

– Он же за три тыщи километров!

– Это ж Навь, – буркнул Ванька, направляя Пушка к красному угольку. – Свои законы пространства и времени.

Как ни хотелось шефу побыстрей добраться до вулкана, на ночлег остановиться пришлось. Просто в какой-то момент, посмотрев на спину Пушка, я увидела под кожей гигантский серый позвонок и взвизгнула от неожиданности. Ванька вскинул голову и замотал кудрями, как лошадь гривой.

– Спишь на ходу, – беззлобно попенял ему наставник. Ванька покаянно вздохнул.

– Жрать хочется, – намекнула я. – И переночевать негде.

– Да, червячка заморить не помешает, – вякнула в ответ ворона. – И отдохнуть… Приоткрыв один глаз, она роскошно зевнула. Я уставилась на птицу с ненавистью.

С тех самых пор, как мы оказались в Африке, эта железная гангрена только и делает, что жрет да спит… И она еще смеет заикаться о кормежке!

– Ладно, командую привал, – шеф и сам давно бы с ног свалился, если б не сидел. – Только выберем местечко посуше.

Пустыня давно кончилась и Пушок брел по самое брюхо в каких-то тростниках. Гамаюн авторитетно заявила, что это бамбук, я спорить не стала.

Из травы поднимались влажные миазмы, тучи откормленных мух и каких-то еще крылатых тварей, похожих на летучих мышей, но с зубами. Пушок щелкал крылатых ящериц, как семечки.

– Вон там пойдет? – Ванька указал на рощицу, черный, будто вырезанный из бумаги силуэт которой виднелся впереди.

– Ты с ума сошел! – возмутился шеф. – Это ж араукарии. Там пауков больше, чем листьев. Плотоядных, между прочим.

– А мне откуда знать? – огрызнулся напарник. – Вы тут у себя дома – вы и выбирайте.

Было заметно, что Ванька на последнем издыхании – несмотря на поддержку Алатыря, питание Пушка забирало все его силы. Зря, наверное, мы решили путешествовать на динозавре… А может, и не зря.

Африканская Навь отличалась от нашей так же, как реальный дом с привидениями от детской комнаты ужасов.

Тут была высокая трава с острой, как скальпель, режущей кромкой. В траве водились кровососучие летучие мыши и саблезубые тигры, которые охотились на кровососучих летучих мышей.

Тут были гигантские ленивцы, которые охотились на саблезубых тигров, которые охотились на кровососучих летучих мышей.

Тут были маленькие черные человечки, которые охотились на гигантских ленивцев, которые охотились на саблезубых тигров, которые охотились на кровососучих летучих мышей…

Я уже молчу о толстых, с ногу Пушка, змеях с лапками в крошечных лаковых башмачках и мохнатых пауках с длинными волосатыми конечностями, из которых росли пятипалые ладошки.

Если б мы двигались через эти джунгли пешком, а не на спине тираннозавра, остались бы от нас рожки да ножки. А еще несколько железный перьев и красивый ягуарий хвост.

Когда Базиль наконец-то нашел хорошее место и мы смогли, со стонами и охами, сползти с твердокаменной спины Пушка, уже окончательно стемнело.

Небо усыпали звезды – громадные, будто кубики льда из морозилки. От них исходил холодный и весьма колючий на ощупь свет. Лумумба посоветовал, без острой необходимости, под него не подставляться…

Но ярче всех, тяжелым багровым оком, тлело над горизонтом жерло Килиманджаро. Мы успели заметно к нему приблизиться и почти чувствовали исходящий от вулкана жар.

Спустившись с Пушка, я тут же обожглась в каком-то плюще, наступила на говорящую змею, которая обругала меня последними словами, и была укушена за палец зверьком, больше всего похожим на обычную мышь.

– Фух, как же тут всего много… – пробормотала я, слизывая выступившие на пальце капельки крови. – Зона по сравнению с этим местом – заповедник добра. Тишина, покой и воля…

– Что это? – строго спросил Ванька, дергая мою руку к себе. – Кто тебя укусил? На землю ничего не упало?

– Откуда я знаю? – я так устала, что даже спорить не хотелось. – Там, в дупле, мышка живет…

– В каком дупле? Зачем ты туда полезла?

– За ягодками. Красненькими такими. Я думала – земляника.

– Какая в Африке земляника? – Ванька перевязал мне палец не очень чистым носовым платком. – Запомни: ничего в рот не тащить. В туалет не ходить. Не плевать. Не кричать…

– Дышать-то хоть можно?

– Можно, – великодушно разрешил напарник. – Но только через раз.

– Но зачем такие строгости?

– Сказки помнишь? Напьешься из копытца – в козленочка, ягод поешь – в зайчика… А водицы из местной реки зачерпнешь – память потеряешь.

– Дак то ж в сказках…

– Сказка – ложь. А в ней – руководство, как себя в Нави вести. Понимать надо.

Таким строгим я Ваньку еще не видела.

– Можешь с ней попрощаться, – мстительно каркнула ворона. – Чтобы эта пигалица – и ничего не съела? Наверняка что-нибудь слопает.

– На себя посмотри. Падали обожралась до икоты, а всё туда же…

– Всяк питается по способностям, – назидательно каркнула Гамаюн.

– А вот мы сейчас костер разведем, подвесим тебя над огнем и проверим, из чего ты внутри, под железными перьями…

– Но-но! Гамаюн – птица уникальная. Подлежит занесению в Красную книгу.

– В серо-буро-малиновую. С прозеленью. В графу злокачественных опухолей.

– Не ссорьтесь, дети. Я вам прялку подарю, – утешил Базиль, разводя нас с вороной в разные стороны. Вытащив из кармана вместо прялки леденцовых петушков на палочках, одарил всю честную кампанию, приговаривая: – Кушайте, детки. Уровень глюкозы – это очень важно…

– Чего это шеф такой добрый? – тихо спросила я у Ваньки, пока Лумумба шептался о чем-то с Т'чалой. Петушок, кстати, был очень вкусный. Апельсиновый.

– Да он в принципе человек не злой, – рассеянно отмахнулся напарник. В суть моего вопроса он не вникал: был занят, устраивая поилку для своего домашнего питомца.

Сначала он расчистил место. Затем выкопал в рыхлой, похожей на шоколадный торт, земле огромную яму. Встав на краю, вознес над ней ладони – и яма тут же наполнилась водой. Чистой и очень холодной на вид…

– Маша! Я кому сказал!

– Да я только пол-глоточка…

Нет, я не понимаю: Пушок, как и Гамаюн, – создание магическое, питается от сил создателя. Так чего он жрёт, как не в себя? Вот и сейчас: тираннозавр пьет – ему, значит, можно. А мне…

Ворона, сцапав дарёный леденец, пыталась раздолбать его клювом, как орех. Вот она долбанула особенно сильно и сахарный петушок разлетелся в мелкую крошку…

Я, проходя мимо, злорадно рассмеялась.

Пока суд да дело, в центре расчищенной полянки заиграл костер. Казалось бы, зачем в такой жарище лишнее тепло? А вот зачем: костер отгонял всяких дружелюбных тварей, желавших с нами познакомиться поближе. И поужинать заодно.

Я устроилась в желтом, как растопленное сливочное масло, круге света. Эх, сейчас бы горячий пирожок с картошкой! Или… Или уж нет, на худой конец.

Облизав в последний раз палочку от петушка, я бросила её в костер.

– Мир этому дому.

Так высоко я еще не прыгала. Никогда. И надеюсь, больше не придется: если вы видели говорящего паука размером с себя, то можете считать, что видели всё.

У него была тысяча крошечных глазок – наверное, штук восемь. Длинные, покрытые черным густым волосом лапы и откормленное брюхо в веселенькую черно-красную полосочку.

Что характерно: вместо жвал с паучьего лица улыбался вполне человечий рот с влажными румяными губами и мелкими белыми зубками. Этот человеческий рот, который шевелился невпопад с хорошо поставленным баритоном, и был в пауке самым пугающим…

Мы все: я, Ванька, Т'чала и Гамаюн, не сговариваясь сбились в кучку, оставив между собой и пауком ярко пылающий костёр. Ванька выхватил из костра тлеющую палку, Т'чала выставил когти, а Гамаюн раскрыла клюв и страшно зашипела.

Одна я была сирота: без пистолетов, без ножей… Даже завалящей лимонки не осталось.

– Иду мимо, смотрю – огонек мелькает, – говорил тем временем арахнид, обращаясь исключительно к шефу. – Дай, думаю, загляну… Поинтересуюсь по-соседски: кто такие? Куда путь держите? Может, помощь нужна?

Улыбнувшись каким-то своим мыслям, шеф кивнул пауку.

– Говорят, не одна история в Африке не обходится без паука Ананси… Заходи. Будь как дома. Только не забывай, что ты в гостях.

– Не бойся, не забуду, – в круг шагнул высокий господин в морковно-канареечной тройке, белой сорочке, шелковом цилиндре и с тросточкой.

Внимательно оглядев всю честную компанию, он лучезарно оскалил зубы, которых было слишком много даже для такого большого рта, и сказал: – Приношу извинения, если напугал. Я не хотел.

– Брешешь, – беззлобно заметил шеф.

– Ага, – не стал отпираться человек-паук. – Скучно у нас… На Тот свет никого не пускают, сделки заключать не велят… Вот, хоть вы попались, и то мухи, – он перевел взгляд с учителя на нас. – Да вы присаживайтесь, молодые люди, не бойтесь. Я не кусаюсь.

– Опять враньё, – вздохнул шеф. – Ты ядовитый.

– Ой, да ладно тебе… – отмахнулся паук. – Всего несколько раз и было… Присаживайтесь.

– Спасибо, мы пешком постоим, – за всех ответил Ванька. – Лично я с детства пауков боюсь.

– Я могу пообещать хорошо себя вести, – зубасто улыбнулся Ананси.

– Не верьте, – быстро ответил шеф. – Чего бы этот тип не сказал, ничему не верьте. Даже если от этого будет зависеть ваша жизнь.

– Не хотите, как хотите, – пожал плечами паук и, наклонившись к шефу, что-то ему сказал. Базиль подумал, и помотал головой. Затем, склонившись к уху Ананси, внёс своё предложение.

Шумел лес, костёр негромко потрескивал, и до нас из их беседы не долетало ни звука.

– Как пить дать, опять тебя рекламирует, – шепотом сказала я Ваньке.

– С чего ты взяла?

– А с того… Такое чувство, что он и в Африку приехал, только чтобы тобой похвастаться.

– Хорош сочинять, – у Ваньки зарделись щеки и уши. – Не такой уж я и крутой…

– Вот и я об том же. А шеф носится с тобой, как с золотым яйцом.

Напарник опять надулся. И кто меня за язык тянул?.. Но ведь я честно хотела, как лучше!

Наконец они о чем-то договорились и улыбнулись друг другу – совсем как Тузики, наконец-то порвавшие грелку ровно пополам. Ананси, вытянув худые ноги в черно-белых штиблетах, раскурил сигару, шеф достал любимую трубку.

– Ну, теперь мы заперты на ночь, – сказал он удовлетворённо, и прикрыл глаза. – Ананси, излагай…

В-общем, человек-паук выступал от местного сообщества Лоа. Их тоже достал Линглесу. По словам Ананси, он заявился к ним жутко давно – позавчера. И объявил себя единственным и неповторимым спасителем всех Навских тварей. Одним словом, диктатором.

От кого или чего их надо спасать, он не объяснил, но дал понять, что при нем жить сразу станет лучше, жить станет веселее. И перекрыл кислород.

Запретил колдовать и вообще проявлять любую магическую активность. Неповиновение каралось распылением. На атомы.

Но, самое главное, он запретил Лоа заключать сделки с людьми. А для них это – хлеб, вино и сигареты. И жареная курица, в придачу…

Как обитатели Мангазейской Зоны не могли существовать без грева с воли, так и местные духи не могли жить без сделок с Той стороной.

Африканская религия в этом смысле была проста и незамысловата: ты – мне, я – тебе. Все счастливы. Кроме тех, кто поленился прочесть пункты, написанные мелким шрифтом…

– Наши передают, что за ними должок, – обратился Ананси к шефу, докурив сигару. – За то, что пришлось вывести тебя обратно к пирамидам. Они не могли поступить иначе.

– А разве мой договор, заключенный двадцать пять лет назад, не кроет все последующие? – флегматично спросил Базиль.

– Тому, кто смог прижать Лоа, глубоко плевать на традиции, – вздохнул паук. – Он желает всё здесь изменить…

– Знатно Ариман вас нагнул, – дымя очередной самокруткой, бросил Т'чала. – А ведь вы знали, что так и будет! Знали, и сидели в своих лесах, выжидая и наблюдая… Вместо того, чтобы помешать Линглесу завладеть Сердцем.

– Знай своё место, кот, – зашипел паук. – Ты знаешь, Лоа не работают просто так. Вы могли заключить сделку… Да что я говорю! Вы сами могли убить его тысячу раз. И тоже выжидали. Так что вы нам теперь должны.

– Ничего мы вам не должны, – рыкнул ягуар. Лицо его вытянулось, приобретая явно кошачьи черты, из пальцев выскочили кинжально-острые когти. – Вы, шкуры продажные, сами виноваты. Могли просто не пустить его в Навь… Могли не подчиниться его приказам. Могли, в конце концов, связать его Словом…

– Я же сказал: мы бесплатно не работаем, – высокомерно бросил Ананси.

– Ну и сидите голым задом на муравейнике, – Т'чала отвернулся. – Пока не найдете дурака, который пойдет на сделку…

– Я так понимаю, тем самым дураком вы считаете меня, – встрял в их перепалку Лумумба.

На дне глаз Ананси мелькнуло отражение холодной, фасетчатой паучьей души, но он быстро овладел собой.

– Мы – лоа. Мы заключаем сделки. Мы не работаем бесплатно, но и по долгам платим всегда, – серьезно сказал паук.

– Но, тем не менее, ты здесь, – возразил шеф. – И ты просишь помощи.

– Ой, да ничего я у тебя не прошу, – отмахнулся Ананси.

– Неправда, – раздался из темноты серебристый женский голосок. – Мы все, и в том числе этот лживый мохнатый ублюдок, просим у тебя помощи, Легба. – из бархатной, густой, как чернила, тьмы в свет костра выступила женщина. – Не надо было посылать этого пройдоху, – добавила она, будто себе под нос. – Так и знала, что он всё испортит.

Одета была женщина в старинное платье. Такое, где сверху почти ничего нет и все прелести просто таки вопиюще торчат на улицу, а снизу – гигантская рюмка, на которую намотаны тонны тряпок. Ткань была ветхая, серебристая от старости – будто набитая пылью паутина.

И еще поразило лицо: выбеленный овал, на котором черной краской нарисованы бездонные провалы глаз и носа, а также широкий рот, тёмный шрам которого стягивали грубые частые стежки… Страшненькое, в общем-то личико. Из тех, которые, увидав во сне, можно заикой стать.

За женщиной, не переходя границ светового круга, стояли двое мужчин. Белыми манишками и черными похоронными костюмами они напоминали гробовщиков.

Четвертой была румяная, очень полная тетенька в белом, туго повязанном на голове платочке а-ля матушка-медведица.

Дальше были другие: девушки с глазами змей и покрытыми перламутровой чешуей обнаженными телами, добрый крокодил на задних лапах – я решила что он добрый, потому что на плече у крокодила сидела птичка, и он её не ел; громадный, желтый как касторка, бегемот – все они тихо стояли за пределами светового круга, больше угадываясь во тьме, чем реально присутствуя, и смотрели, не отрываясь, на нашего шефа.

Я подумала: а где же Пушок? Где наш ручной тираннозавр? Ведь он тоже был где-то там, в темноте, и все эти милые люди должны были как-то пройти мимо него, чтобы заглянуть к нам на огонек… Я скосила глаза на Ваньку. У него было такое лицо, что я догадалась: напарника одолевают схожие мысли.

– Эрзули! – поднялся навстречу женщине с зашитыми губами Базиль. – Рад тебя видеть, красотка! Всё хорошеешь.

– Так же, как и ты, Легба, – Эрзули кокетливо повела обнаженным плечиком. – Седина тебе в бороду.

Шеф поцеловал похожую на сушеную куриную лапку руку.

– Я скучал, – тихо добавил он.

– Лжец, – польщенно улыбнулась дама.

Зубы, кстати, у неё тоже были чёрными, и какими-то скользкими на вид.

А на свет вышла толстуха.

– Приветствую тебя, Легба, хозяин дорог, – сказала она, улыбаясь каждой морщинкой. Улыбка делала лицо толстухи похожим на добродушное печеное яблочко.

– Бригитта! – Лумумба раскрыл объятия. – Как дела, старая ведьма? – голос его был полон нежности и обожания.

– Твоими молитвами сынок, твоими молитвами, – оглядев Лумумбу с ног до головы, она перевела взгляд на нас с Ванькой, притулившихся, как две сиротки, у костра. – Твои? – спросила она чуть изменившимся голосом.

– Мои, – шеф гордо встал рядом с нами.

– Наслышана, наслышана… – пробормотала толстуха как бы про себя, но в то же время очень громко. – Ну-ка, добрый молодец, повернись-ка передом, – толстуха взяла Ваньку за плечи и вгляделась в лицо. Насмотревшись, вновь обратилась к Базилю: – Шалун у тебя сынуля, а, Легба?

Я прямо чувствовала, как по Ванькиным щекам ползет багровый румянец.

– Я это… госпожа Бриджит… Не сын я. Ученик тока…

– Сирота, значит? – и она похлопала его по щеке. – Зови меня Мамой, детка, – и толстуха, подобрав юбки, уселась на бревнышко у костра.

Ни мне, ни Т'чале толстуха не сказала ни слова.

– Ну, какими судьбами? – спросила она Лумумбу, обирая с подола травинки.

– Ты знаешь, Мама. Иначе бы не пришла.

– Вот и хорошо, – улыбнулась толстуха. _ Меньше слов, больше дела… – и повернулась к подруге. – Фреда, милая, сходи, позови наших.

Красотка с зашитым ртом удалилась.

Лумумба молча повёл глазами и за ней, лязгнув железными перышками, сорвалась ворона.

Что-то не так, – сказал наставник, едва мы переступили границу Нави. И я была с ним согласна на четыреста двадцать процентов. Потусторонние джунгли, а в особенности эти лукавые Лоа не внушали никакого доверия. Самое главное, я никак не могла понять: мертвые они, или нет…

И тут, разрывая ночь на мелкие кусочки, заорал тираннозавр. Вопль вспугнул гнездящихся у нас над головами крыланов, огонь в костре взметнулся на неимоверную высоту…

Ванька, сорвавшись с места, помчался к любимцу.

– Наверное, комарик укусил, – небрежно заметила толстуха, глядя вслед моему напарнику.

А я подумала: это какой хобот нужен комарику, чтобы пробить жесткую, как рубероид, шкуру…

– Наверное, – Лумумба, встав, пошел за Ванькой, но будто наткнулся на невидимую стену. Ощупал её руками, попытался пробить плечом… А затем повернулся к толстухе.

– Хороший у тебя ученик, – глядя ему в глаза, произнесла толстуха. – Жалко, наверное, будет отдавать…