Император и священник

В VIII в. два основных вопроса требовали решения: с одной стороны, необходимо было подвести итоги, оценить оставшиеся ресурсы и разработать долговременную стратегию неизбежного сосуществования с исламом, с другой – проанализировать и попытаться понять, какие ошибки были допущены, поскольку арабские завоевания считались карой свыше. Ответом на эти вопросы стали реформы, причем как хозяйственные, так и административные (о чем уже говорилось), а также идеологические и духовные.

В 741 г. Лев III Исавр и Константин V издали новый свод законов под названием Эклога (избранное). Насколько объемными были изыскания по истории права во времена Юстиниана I, настолько же кратким был новый свод законов: на пятидесяти страницах современного печатного текста были собраны самые полезные выдержки из законов, к которым судьи могли обратиться в любой момент. В книге были четко расставлены все акценты: важное место занимает семейное право (например, императоры выступают защитниками вдов и сирот), при этом судебник говорит и о новых видах наказаний: «из соображений гуманности» простая казнь заменялась отсечением конечности – видимо, человек с отрубленной ногой мог жить дальше и раскаиваться в содеянном. В предисловии к Эклоге императоры сразу обозначили свою роль с точки зрения вселенского мироустройства: императорская власть была дарована им свыше, а значит, их долг состоит в том, чтобы наставить свою паству на путь добродетели. Считается, что десятилетием ранее Лев III написал папе Григорию II знаменательную фразу: «Я император и священник». И хотя эти слова нельзя трактовать буквально, они прекрасно иллюстрируют принципиальную разницу в восприятии власти государством и церковью.

С одной стороны, были императоры, которые ковали победы на поле боя и обеспечивали жизнеспособность государства, требуя при этом полного подчинения во всех сферах, включая вопросы веры. С другой стороны, были лидеры церкви, выступавшие против такого положения вещей, поскольку светская власть, по их мнению, не вправе вмешиваться в дела Всевышнего. В упомянутый период конфликт проявлялся по-разному. До Тарасия, возглавлявшего Константинопольскую кафедру в 780-е гг., патриархи в VIII в. были крайне слабыми фигурами, которые назначались и смещались по прихоти императора. С Тарасия начался период влиятельных патриархов, как правило, интеллектуалов мирского происхождения, например Никифора или Фотия, которые могли отстоять свою власть. В этой связи иконоборчество называли императорской ересью, которая была обречена на провал. Возвращение к иконопочитанию стало победой патриархата. Несмотря на громкие заявления, сделанные на Никейском соборе в 787 г., во многом заимствованные из запутанной теологии икон Иоанна Дамаскина, традиция почитания религиозных изображений была слишком сильна, чтобы исчезнуть в результате теологических или политических споров. Рассматривая все преобразования, через которые империя прошла в VIII и IX вв., а также учитывая, что эти трансформации не были плавными, а возникали в результате конфликтов и компромиссов, можно сделать вывод, что иконоборчество являлось скорее отличительной чертой, нежели основным занятием той неспокойной эпохи.

Культурное возрождение

Вновь возвращаясь к теме оценки ресурсов, следует отметить, что в столице существовали библиотеки с огромным количеством книг, поскольку в то время и иконоборцы, и иконопочитатели публиковали обширные антологии. Помимо того что они служили орудием в различных дебатах, само изучение религиозных текстов принесло плоды уже в следующем, X в.

Еще одним стимулом стал интерес к исламу. Уже в VIII в. некоторые византийские авторы (например, Иоанн Дамаскин или христианский епископ Феодор Абу Курра, писавший на арабском языке) знали о Коране и даже ссылались на него как на серьезный источник. В IX в., вероятно, в Сирии был сделан перевод значительной части Корана на греческий язык, а уже в конце 860-х гг. Никита Византийский написал первое опровержение Корана. В тексте говорится, что христиане, живущие под властью ислама, вправе дистанцироваться от новой религии. В этих словах, однако, кроется нечто большее, чем просто полемика.

Вторая половина VIII в. стала периодом культурного расцвета Аббасидского халифата: под патронажем государства и элиты на арабский язык были переведены сотни работ по греческой философии, медицине и науке. Без сомнения, византийцы знали об этом процессе, поскольку мусульманские правители часто отправляли послов с целью получения редких рукописей или при любом удобном случае просто опустошали библиотеки. Интерес византийцев к тем же текстам, что переводили и осваивали мусульмане, проявился в IX в. – такое совпадение не случайно.

Показательным примером служит фигура Льва Математика, византийского ученого, учителя, а позднее – епископа, жившего в эпоху правления императора Феофила. Это был человек, интересующийся наукой, который, как утверждают, изобрел систему сигнальных башен, огнями оповещавших столицу об арабских набегах. Впоследствии Лев начал преподавать философию, геометрию, астрономию и грамматику в высшей школе в Магнаврском дворце в Константинополе при поддержке Варды.

К периоду культурного возрождения относятся фигуры патриарха-иконоборца Иоанна Грамматика и Фотия. Второму принадлежит собрание трудов, соединившее в себе различные жанры, начиная с проповедей и писем и заканчивая экзегетическими и теологическими работами. Однако, пожалуй, лучше всего культурное возрождение демонстрирует его «Библиотека» – собрание кратких обзоров около 380 текстов мирского и духовного содержания, которые он прочитал, прежде чем стал патриархом. Многие из текстов относятся еще к Древней Греции и Древнему Риму, большая их часть не сохранилась до наших дней, однако то, что Фотий прочитал их и написал на них отзывы, означало, что в IX в. они еще хранились в библиотеках Константинополя или в частных собраниях.

Возрождение интереса к текстам было обусловлено практическими причинами. В начале IX в. рукописи стали писаться минускулом. Это алфавитное письмо, состоящее из строчных букв, соединяемых между собой лигатурой, в то время как ранее в ходу был маюскул – красивый, но непрактичный способ письма, предполагавший использование прописных (заглавных) букв. Новый вид письма позволял уместить больше слов на одной странице пергамента (пергамена) за более короткое время – эти два аспекта и стали причиной того, что доступными сделались больше текстов.