Глава семнадцатая
В жизни Сергея Самуиловича Сосновского наступил новый день. Он начался с тяжелых раздумий и тоскливого хаоса в голове, вызванных тревожными снами беспокойной ночи. Продолжение дня пока тоже не сулило ничего хорошего. Привольский не объявился, табличка, оставленная ему в наследство Плукшиным, похищена, а уж куда делись остальные четыре, оставалось только гадать.
В институте директора ожидал новый сюрприз: на службу не вышел начальник охраны Устинов.
Пропажа уволенного накануне институтского товарища и соратника Гриши Привольского насторожила и до крайности расстроила Сергея Самуиловича. А исчезновение сильного, верного и честного Устинова повергло в состояние, близкое к депрессии. Впервые за долгие годы Сосновский вспомнил про церковь. В порыве тоски он даже засобирался в ближайший храм, чтобы поставить свечку и помолиться, но сразу вспомнил, что так до конца и не определился, к какой из церквей склоняется его измученная наукой типично советская душа.
Сосновский тратил много сил на то, чтобы в глазах сослуживцев выглядеть прагматиком, а порой даже казаться бессердечным солдафоном. Но сердце у него было доброе, и наедине с самим собой Сергей Самуилович частенько поругивал себя за придирки, несдержанность и эмоциональные разносы, которые устраивал подчиненным. Сосновский и правда бывал чересчур резок и в своей несдержанности доходил до несправедливых обвинений и обид. Но он очень быстро оттаивал, поэтому многие величали его «добрым вампиром» и были недалеки от истины.
Поскольку он проводил все свободное время на работе, а домой ездил исключительно для того, чтобы поспать, у Сосновского не было друзей. Нет, он хотел считать, что работает в коллективе единомышленников, в команде, где все, признавая за ним право на твердое руководство, уважают его за многочисленные таланты и дружески любят. К тому же эта любовь, как он позволял себе думать, должна была подкрепляться чувством благодарности за щедрость в выдаче как честно заработанных, так и не совсем заслуженных бонусов – своего рода аванса за будущую самоотверженность в труде.
Будучи человеком большого ума и проницательности, Сосновский предполагал, что может ошибаться в людях, но заставлял себя хотя бы иногда питать иллюзии.
Отношения с Привольским всегда стояли особняком. Он верил в дружбу со своим ближайшим помощником и когда-то сам готов был пойти за него в огонь и в воду. Со временем положение Сосновского укреплялось, он отдалился от сокурсника, но все равно считал его своим товарищем, хотя сам все чаще вел себя с ним так же, как и с остальными должностными лицами Центра.
Дверь кабинета неслышно отворилась.
Секретарша принесла чай с английским печеньем. Сергей Самуилович всегда одинаково начинал свое утро: просматривал газетные заголовки, кое-какие материалы прочитывал, пил чай. Обязательно с печеньем или с шоколадкой. Сегодня же Сосновский к чашке даже не притронулся. Он до боли в груди укорял себя за то, что так легко и просто принял заявление Григория Аркадьевича об увольнении.
«Эх, Гришка, Гришка, сколько всего мы с тобой пережили вдвоем… Даже девчонка у нас была одна на двоих, пока ее Эдик не отбил. А как на Эльбрус ходили, в стройотрядах вместе чудили, в спектаклях играли!»
При этих мыслях Сосновский вдруг так сильно вздрогнул, что опрокинул на себя чай и залил рубашку и брюки. Ногам тут же стало горячо, но он, не обращая на это внимания, шлепнул себя ладонью по лбу, вскочил из-за стола, быстро прошелся по кабинету и, остановившись у окна, выпалил:
– Бобо!
Сергей Самуилович вспомнил кровавую надпись на стене в квартире Плукшина, и неожиданная страшная догадка, будто электрический ток, пронзила все его существо. Застучала в мозгу, заколола в сердце…
Так как Вилорик Рудольфович учился с ними на одном факультете, он не мог не ходить на спектакли студенческого театра. И наверняка помнил поставленную ими с Привольским комедию, для которой они придумали название «Сатира мира». Темой постановки был юмор разных стран, а идеологией – победа советского юмора над низкопробными образцами жанра из буржуазных стран. В этом спектакле Привольский изображал комика испанского театра.
А комиков испанских театров называли… бобо.
Неужели Плукшин перед смертью дал ключ к разгадке имени своего убийцы? И пригодиться он мог только Сосновскому, и никому больше.
Итак, убийца профессора – «бобо», Григорий Аркадьевич Привольский, лучший друг Сосновского, соратник, почти что брат?! Но почему? Ради славы? Из-за денег?
«Какой еще славы?! Чушь, бред сивой кобылы, – размышлял Сергей Самуилович. – Если только… деньги?»
Что ж, деньги вполне могли стать причиной превращения Привольского в Иуду. Деньги он любил всегда, относился к ним с почтением и бережливостью, многим казавшейся чрезмерной. Тратил он их крайне редко, покупки совершал с присущей всем скрягам щепетильностью, выводившей из себя людей широких, каким с юных лет был Сосновский. Тот готов был последнюю рубашку с себя снять. В студенческие годы именно его стипендия заканчивалась первой, зачастую прямо в день выдачи. Ее пропивали всем миром в пивной на улице Пушкинской или же проедали в пельменной или чебуречной на Чернышевского…
Привольский являл собой полную противоположность. Уже будучи ответственным и высокооплачиваемым сотрудником влиятельного научного центра, он продолжал ездить на службу в неприлично затертом пиджаке. Сосновскому порой в сердцах хотелось подарить своему подчиненному и сокурснику новый комплект одежды. Он даже про себя окрестил его «Корейко», но в итоге смирился, предпочитая не обращать внимания на внешний облик товарища, чьи успехи в научной работе с лихвой компенсировали несуразности бытового поведения.
Но как можно заработать деньги, похитив таблички из тайги?
Очевидно, именно Привольскому принадлежала львиная доля лавров за открытие в районе Подкаменной Тунгуски. Конечно, кто спорит: итальянцы – молодцы. Их настойчивость и самоотверженность привели-таки экспедицию к озеру Чеко, которая и подтвердила самую что ни на есть спорную гипотезу. С российской стороны только Привольский поддержал поиски в этом районе. Сосновский теперь вспоминал их долгие споры на эту тему. В итоге экспедицию все-таки снарядили, но финансировалась она на иностранные деньги, что позволило итальянцам не только присвоить себе авторство находки и поделить с нашими звание первооткрывателей, но и претендовать на право собственности на найденные таблички.
Ну, а уж после случился скандал: когда находку засекретили, а итальянцев просто прогнали взашей, правда, вернув деньги. Не исключено, что их праведный гнев охладили вполне серьезными предупреждениями об ответственности за разглашение или даже прямыми угрозами.
Сосновский не верил, что итальянцы будут молчать. Это в тайге или даже в столице России призрак КГБ по сей день вызывает животный ужас у зарубежных специалистов. Но воздух свободной Европы быстро вылечивает от страха, опьяняет и притупляет бдительность. Чтобы поддерживать чувство неуверенности в такой расслабленной обстановке, нужна специальная «акция», особенная, в корне меняющая представление о степени защищенности современного человека, где бы он ни находился.
Но разве способно на такую акцию цивилизованное государство?
Без сомнения, Привольский – гений, под стать его протеже Плукшину. Но неужели Григорий Аркадьевич оказался гением злым? Использовал бедного профессора, а после убил его и, наверное, забрал таблички себе. Только вот пятую обнаружить ему не удалось. Выходит, не доверял ему Плукшин до конца, как не доверял никому, в том числе и самому директору. И где она теперь, эта пятая табличка? Как бы ему хотелось сейчас знать ответ на этот вопрос, но проклятый Устинов тоже пропал! В Центре, похоже, целый заговор, в который втянуты люди, пользующиеся почти безграничным доверием директора.
«Что же это за проклятая страшная тайна?! – задавался вопросом Сосновский, меряя кабинет шагами. – Короче, если Устинов не появится к вечеру, поеду сдаваться кураторам в органы», – решил он.
В дверь кабинета постучали.
– Войдите! – громко скомандовал Сосновский. Вошла секретарша.
– Сергей Самуилович, к вам Алексей Исаков, подполковник милиции… – сообщила она.
– Исаков? А, понятно. Зови.
Сосновский вспомнил, эту фамилию не один раз упоминал в разговорах Устинов. Это ведь тот самый «важняк», который ведет дело о краже из Центра!
«Наконец-то! – подумал директор. – Может, теперь туман рассеется?»
Поздоровавшись с Исаковым за руку, Сосновский предложил следователю сесть в кресло. От кофе и чая тот отказался и сразу перешел к делу. Сосновскому это понравилось.
– Сергей Самуилович, – следователь протянул директору визитную карточку, – извините, что нагрянул без предупреждения, но дело ваше оказалось нестандартным. Надо обговорить важные моменты.
– Еще какое нестандартное, это наше дело, – охотно согласился Сосновский. – Даже опасное дело, надо заметить!
– То есть? – удивился Исаков.
– Ну, вы же знаете…
– Неужели что-то случилось с Григорием Аркадьевичем?
– При чем тут… Ну, я точно не знаю, так как он исчез, но я имею в виду случай на Фрунзенской набережной.
– Какой случай на Фрунзенской набережной?
Сосновский хмыкнул:
– Вы меня разыгрываете?
Исаков покачал головой.
– Но вам ведь на днях звонил Устинов? Когда на меня напали? Он сказал, что вы в пробке застряли и не успели прийти ко мне на помощь.
– Сергей Самуилович, – спокойно попросил Исаков, – пожалуйста, будьте так любезны, подробности. Я впервые слышу о том, что вам требовалась помощь.
Сосновский красочно живописал Исакову свои приключения на набережной. Рассказал и про визит в квартиру убитого. А что еще оставалось делать, если кроме Исакова больше никто не посвящен в суть дела во всех деталях?
Умолчал он до поры лишь о надписи на стене, сделанной кровью умирающего Плукшина.
– Я, грешным делом, подумал, кто-то из ваших забрал из моей машины пятую табличку, – признался Сергей Самуилович.
– Из «наших»? – переспросил Исаков.
– Из милиции.
– Не исключено.
– «Оборотни»?
– Случается, – Исаков пожал плечами.
Повертев в руке визитку следователя, Сосновский проговорил:
– А вот Устинов… Он-то зачем врал?
– Возможно, он имеет отношение к краже. Мог быть на каком-то этапе заодно с Плукшиным. Потом кто-то убрал профессора, похитил таблички, ну и Устинов…
– Секунду, – встрепенулся Сергей Самуилович. – Нестыковка: таблички Плукшин пристроил до того, как убийцы побывали у него дома.
– Все? Вы ведь знаете только про одну?
– Уверен, что все. Вы ведете дело?
– Ну, положим, дела-то никакого пока нет, кроме дела об убийстве.
– Вам этого мало? Ну, и как вы предполагаете действовать дальше?
– Для начала будем искать вашего Привольского. Мне с ним очень хотелось бы потолковать.
– Вы что, тоже его подозреваете? – изумился Сосновский.
– Почему «тоже»? У вас сведения есть?
– Нет, это все пока только эмоции.
– Сергей Самуилович, вы не договариваете, – укоризненно нахмурился Исаков.
Сосновский тяжело вздохнул:
– Ладно. Есть у меня предположение, я подчеркиваю – предположение, что Гриша, то есть Григорий Аркадьевич, может быть связан с убийцами Плукшина. Хотя я не верю до сих пор, но существует нечто такое…
Тут он рассказал Исакову про надпись на стене квартиры профессора.
– Хм… – Исаков недоверчиво покачал головой. – Вы считаете, у умирающего были силы придумывать для вас ключи к разгадке тайны имени злодея? Мог бы просто написать на стене: «Привольский» или, скажем, «Гриша»…
– Это вы следователь, молодой человек, а не я, – резонно заметил Сергей Самуилович. – Хотя… хотя, мне кажется, я знаю, почему он мог так поступить.
– Я понимаю ход ваших мыслей, – кивнул Исаков. – Он мог так поступить только в случае, если в квартире в это время находился или сам Привольский, или тот, кто хорошо знал про ваши роли в студенческом театре. Кстати, неужели Приволь-ский не обратил бы внимания на это самое «бобо»? Впрочем, в той ситуации…
Повисла пауза.
– Вообще, конечно, лучше бы я ошибался… А если не Привольский, то кто еще, например? – нарушил молчание директор.
– Устинов Федор Михайлович.
– Он, кстати, сегодня на работу не пришел. Впервые такое, – прошептал Сосновский.
– Да, знаю. Он в милиции.
– Как так?
– Его и еще двоих сотрудников вашей охраны обнаружили связанными на одной подмосковной даче.
– Хорошенькое дело! Да что, в конце-то концов, происходит?!
– Сергей Самуилович, – помолчав с минуту, отозвался Исаков, – не пора ли рассказать о ваших табличках все, чего я не знаю?
– Честно? Я и сам теряюсь в догадках.
– Жаль… Смотрите, какую цепную реакцию спровоцировал этот ваш таежный клад! До сегодняшнего дня я был в контакте с Григорием Аркадьевичем, и он не раз утверждал, будто находка в районе Тунгуски имеет уникальную научную ценность, стратегическое значение для страны. Надо бы уже подключить к этому делу чекистов…
Зазвонил директорский телефон. Сосновский жестом попросил Исакова подождать и снял трубку:
– Алло?
– Сергей Самуилович, вас спрашивает Джон Ланкастер, звонок из США. Соединять?
– Кто? Какой еще Ланкастер? Скажи, что я занят, – Сосновский положил трубку.
– Сергей Самуилович, – заметил Исаков, разглядывая предметы на директорском столе, – сейчас положение такое, что надо бы на все звонки отвечать. Как-никак, находка имеет стратегическое значение…
– Да бросьте вы, ей-богу, – вспылил Сосновский. – Какое там еще стратегическое значение? Наслушались Привольского… Простите.
Вновь зазвонил телефон.
– Да, – бросил в трубку раздраженный Сосновский.
– Сергей Самуилович, господин Ланкастер говорит, что он знаком с Григорием Аркадьевичем…
– Хорошо, буду говорить.
Сосновский понятия не имел, кто такой Джон Ланкастер. Никакого звонка, тем более из Штатов, он не ожидал. Но упоминание фамилии Привольского решило дело.
– Господин Сосновский? – звонивший говорил на русском языке с легким акцентом. – Меня зовут Джон Ланкастер, я ученый из Америки. Простите за беспокойство. Мы с вами мало знакомы…. То есть вы меня не знаете. Но я общался с Григорием. Однако уже долгое время не могу ему… дозваниваться. Но у меня есть очень важное дело. Оно касается вашей научной работы, конкретно – недавней экспедиции в Сибирь и ее сенсационных результатов…
– Добрый день, – Сосновского не на шутку удивила осведомленность собеседника. Впрочем, фактически это лишь подтверждало его сомнения в надежности обещаний итальянских коллег. – Рад вас слышать, господин Ланкастер. О какой экспедиции вы говорите? Мы проводим массу изысканий в России и за ее пределами.
– Господин Сосновский, – спокойно продолжил американец, – я благодарен вам за готовность со мной говорить и я полагаю, что нам есть, чем делить друг с другом. О чем поделиться… Вы можете назначить мне митинг в Москве в ближайшие дни?
– Теоретически это возможно, – Сосновский тянул время, выстраивая модель поведения с этим странным собеседником. – Но практически не очень просто. Будьте так любезны, перешлите мне через мою помощницу краткую справку о себе, специфике вашей научной деятельности и более подробно укажите предмет встречи, ок?
– Сергей Самуилович, – Джон Ланкастер будто бы мимо ушей пропустил просьбу директора Центра. – Я помогу вам отыскать таблички. Их ведь кто-то похитил, не так ли?
Сосновский нахмурился. Исаков вслушивался в разговор, силясь понять, имеет ли звонок отношение к интересующему его делу. Наконец Сергей Самуилович принял решение:
– Хорошо. Вы можете прибыть в Москву в пятницу?
– Я должен быть в Москве уже послезавтра.
– Значит, в пятницу я буду ждать вас в ресторане «Турандот» в 13.00. Бронь на мое имя.
– Благодарю вас, господин Сосновский. До встречи!
– Всего хорошего.
Сосновский повесил трубку и, взглянув на Исакова, понял, что без объяснений не обойтись.
– Какой-то странный звонок, – сказал он. – Американец, ученый якобы. Желает встретиться по нашей теме.
– Интересно. Данные оставил?
– Только имя – Джон Ланкастер.
– Странно. Как будто я где-то раньше слыхал это имя… Когда прилетает?
– Сказал, послезавтра.
– Проверим, пробьем, потом сообщим вам.
Выйдя от Сосновского, Исаков позвонил в отдел и узнал последние новости.
Коллега информировал, что дача, где были обнаружены связанными три подозрительных типа, принадлежит гражданину Тихонову А. В. Соседи вызвали патруль, поскольку их привлек странный шум и звуки, напоминающие выстрелы. Одного из найденных на даче граждан отправили в больницу, остальных милиционеры забрали с собой до выяснения. Исакова неспроста потревожили по такому поводу, поскольку в процессе установления личностей задержанных подтвердилось, что все они состоят на службе в охране Центра Сосновского.
«Что же это за личность такая – Тихонов? – думал Исаков, поднимаясь в лифте. – То Антон ему эсэмэски шлет, то на даче у него находят Устинова и его парней…»
Исаков решил заняться этим загадочным персонажем, а также попытать счастья выйти через него на Антона. Разговор с Сосновским окончательно запутал Алексея, добавив в число подозреваемых Привольского – человека, которому Исаков доверял и с которым делился информацией об Антоне.
