9.4.

Вино про запас

В январе 2018-го финансовый мир потрясла трагическая новость: бывший помощник руководителя банка Голдман Сакс (рептилоида, скрывающегося под не то что мифическим, а даже библейским именем «Давид Соломон») спиздил у своего босса винища больше чем на миллион долларов. И свалил в Рим.

Я бы на его месте, конечно, вино сразу выпил, но удачливый ассистент продавал его за налик. Искали его в Бразилии, Марокко и бог знает где еще – по снятиям наличных с карты, – но так и не поймали. Причем он признался боссу, что крал вино, и даже пообещал вернуть награбленное, но Соломон не гарантировал ему, что ФБР прекратит расследование, и вместо теплой встречи у дверей банка бывший помощник решил посвятить жизнь пицце и макаронам.

Потрясает воображение сумма похищенного. Он получал вино для своего босса – часто с аукционов – и должен был переправлять его в резиденцию на Лонг-Айленде. Вместо этого он толкал ящики прекрасного бургундского знакомому дилеру в Калифорнию. Обнаружили пропажу, можно сказать, случайно: квартиру с видом на Центральный парк выставили на продажу за 21 миллион долларов, а там был погреб на 1000 бутылок. Ну а внутри, вы уже догадались, мышь повесилась.

Если вспомнить о прародителях социализма, выяснится, что Фридрих Энгельс (соавтор Маркса по «Манифесту Коммунистической партии», а также советский юбилейный рубль) держал неплохую винную коллекцию в 924 бутылки кларета (это легкое Бордо), 588 бутылок портвейна (уважаю!) и, конечно, 156 бутылок шампанского. Куда коммунисту без него. Фабрики – рабочим, шампанское – философам. Кстати, запасы свои (142 ящика) он завещал Коммунистической партии – я не шучу. А его ответом на вопрос «что для вас значит счастье» в дневнике дочери Карла Маркса оказалась «бутылка Шато Марго 1848 года». Не зря он так прославился. Кое-что в жизни он, безусловно, понимал.

Причем Фридрих винище это не просто употреблял, но как уверяет один британский профессор Аластер Оуэнс, держал его в качестве инвестиций, ведь хранилось оно у него не дома, а в подвалах у видных ирландских дельцов. Кроме того, Энгельс больше угорал по пиву. Хотя семидесятилетие отпраздновал шестнадцатью (!) бутылками шампанского и горой устриц. Вот это я понимаю – социалист!

А Маркс утверждал, что не стоит доверять человеку, который не любит вино. У его папаши было два виноградника, где рос прекрасный Рислинг, ну и вообще Триер (где он родился) – моднейший винодельческий регион на берегу реки Мозель. Первый год в университете он провел в пьяном угаре, да и диссертацию свою писал под звон бокалов. Главным развлечением было ужраться в говно со своим другом Бруно Бауэром и поехать кататься на ослах по близлежащим деревушкам. Есть за что уважать мужика, хотя его теория и не достигла хэппи энда.

В 1960-х и 70-х годах купить пару ящиков впрок считалось мудрой покупкой, ведь хорошее вино со временем, как правило, становится лучше. И через 10 лет будет прикольно глотнуть припасенного красненького. Но, начиная с 90-х годов, люди начали покупать вино без цели его пить. Мда… А интернет лишь помог прозрачному ценообразованию.

Один из первых известных случаев инвестиционной покупки вина произошел в 1997 году. Тогда 4,5-литровая бутыль (такой размер называется «иеровоам») Шато Мутон Ротшильда 1945 года ушла за 115 тысяч долларов на лондонском аукционе Christie’s, а всего через пять лет ее перепродали в два раза дороже. Пятнадцать процентов годовых в крепкой валюте!

Хороший виноторговец посоветует вам брать вино ящиками (конечно!) и не забирать его домой. Интересно, что в Великобритании огненные напитки считаются расходным материалом и на него не распространяется налог на рост капитала. В качестве примера можно привести ящик Мутон Ротшильда 2000 года. За 2015 год его цена выросла на 9,5 % – с 12 500 до 13 700 за 12 батлов. Налог на 1200 фунтов платить не надо! Ура! Бухаем!

Одна из причин роста цен на французское вино – мощный спрос в Китае (и в Гонконге), который, впрочем, с 2010 года немного поутих. Говорят, это потому, что там стали меньше давать взяток, а бутылка вина считалась идеальной подмазкой. Конечно, у брокеров и торгашей тут преимущество перед нами – обычными алкашами. Они же тоже хотят получать прибыль.

9.5.

Мечты почтальона Печкина

Рост цен на вино за последнюю сотню лет заметно опережал скрипки, марки, монеты, картины и книги. Про ювелирку я вообще не говорю – по-моему, совершенно дурацкое вложение капитала, но не мне судить. Круче вина только коллекционные тачки – они росли аж в 4 раза быстрее, в особенности в девяностых был дикий бум. Во время Второй мировой цены на картины резко упали и еще долго не могли восстановиться (а марки, что интересно, держались). Риску предположить, что дело в трофеях, которые присвоили победители.

Но сегодня гонконгские аукционы на монеты и марки бьют новые рекорды. Шейхи из Бахрейна и Абу-Даби скупают исламские древности в свои музеи. В Китае коллекционирование марок было запрещено генсеком Мао, потому что считалось «буржуазным хобби». Но с тех пор как в восьмидесятых запрет отменили, китайские коллекционеры распечатали свои сундуки, и сейчас марка с самим Красным Мао считается одной из самых редких. На ней забыли покрасить Тайвань в красный цвет, и всю партию отозвали. Но что-то осталось и сейчас стоит больше 100 тысяч долларов.

В США рынок марок очень велик и превышает 10 миллиардов долларов в год. Но надо отличать коллекционеров от инвесторов. Те, кто собирается на этом заработать, покупают совершенно конкретные вещи: редкие, при этом проверенные экземпляры в идеальном состоянии. У марок есть особенность: невысокая ликвидность просто не позволит вам панически распродать свою коллекцию. Их покупают солидные инвесторы с лишним кэшем на кармане.

Недавно миллиардер Билл Гросс, ко-фаундер глобальной инвестконторы Pimco, выставил на продажу свою коллекцию марок за 9 миллионов долларов. Там в основном старые (ну как старые, по американским меркам – то есть по 150 лет им) конверты и уникальные блоки пяти- и десятицентовых марок. Все они давно известны коллекционерам, и все как бы и так знают, что они редкие – никому ничего доказывать не надо. Это пример хорошей инвестиции.

Британская контора под названием Stanley Gibbons хранит инвестпортфели марок со средней стоимостью в 37 тысяч фунтов. Такая коллекция потребует 3–6 месяцев на реализацию. При этом в 98 % случаев марки останутся храниться в Стэнли Гиббонс – за небольшое вознаграждение, конечно. И за страховку придется заплатить. Так клиенту не придется искать заветный кляссер по своим пентхаусам и подвалам.

НЕУДИВИТЕЛЬНО, ЧТО ПЕРВАЯ В МИРЕ САМОКЛЕЮЩАЯСЯ МАРКА – КЛАССИЧЕСКИЙ ПРИМЕР ИНВЕСТИЦИИ.

Появилась она в 1840 году в качестве укрепления престижа Соединенного Королевства. Из 68 миллионов выпущенных марок несколько миллионов дожили и до наших дней. Стоить такая марка может от 400 фунтов за покоцанную до 12 500 за новую и блестящую (с оригинальным клеем!). В топовой кондиции она росла на 11–12 % в год с начала двухтысячных.

НУ, МОЖНО ЕЩЕ ОТМЕТИТЬ, ЧТО САМАЯ БОЛЬШАЯ В МИРЕ КОЛЛЕКЦИЯ ПРИНАДЛЕЖИТ АНГЛИЙСКОЙ КОРОЛЕВЕ. ВОТ, ОКАЗЫВАЕТСЯ, ГДЕ ЕЕ БОГАТСТВО!

В марках, как и везде, лучшие портфели – это диверсифицированные портфели. Начинающим инвесторам Стэнли Гиббонс рекомендует комбинацию из британских и китайских марок, нескольких монет и первопринта какой-нибудь книги.

Классическая инвестиционная монета – статер Александра Великого. Она из 340 года до нашей эры, золотая, размером с ноготь большого пальца. На сторонах – богини Афина и Ника. Саня Великий платил ею своим солдатам и, поскольку монеты были реально золотые, они неплохо сохранились. Но они не очень редкие – их все еще находят на азиатских полях сражений, – поэтому достать такую монету в свой портфель не очень сложно. Статер в отличном состоянии стоит сейчас порядка 8 тысяч долларов, там 7–8 граммов золота. Состояние похуже – в разы дешевле, можно найти и баксов за 400–500.

НО ДАМ ВАМ ВАЖНЫЙ СОВЕТ: ПОКУПАТЬ ДЕШЕВЫЕ ВАРИАНТЫ РАДИ ИНВЕСТИЦИЙ НЕ НАДО. ПОТОМ НЕ ПРОДАШЬ, ДА И В ЦЕНЕ ОНИ ПОЧТИ НЕ РАСТУТ.