Глава 48

Солнце опускалось за горизонт, а небо приобрело цвет спелой тыквы, и лишь кое-где виднелись бледно-розовые полосы. Небо, как всегда, было прекрасно, и даже грохот раскачиваемых ветром рекламных щитов на бульваре не мог испортить этого впечатления. Я снова вышел на балкон и попытался обдумать ситуацию, ожидая, пока Бледшоу позвонит снова. Да, это Дэн звонил мне, когда я разговаривал с Рейчел, и оставил сообщение, что ему надо срочно уйти из офиса, но он обязательно свяжется со мной позже.

Я смотрел на Ковбоя Мальборо, на его прищуренные глаза и мужественный подбородок, неподвластный времени. Ковбой Мальборо всегда был одним из моих героев, этаким идеалом, которому я старался подражать, хотя, разумеется, этот поверхностный образ годился лишь для рекламных плакатов. Я вспомнил, как в далеком детстве, когда семья садилась ужинать, мое место всегда было справа от отца. Папа курил, и пепельница стояла справа от его тарелки. Наверное, благодаря этому я и выучился курить. Отец представлялся мне похожим на Ковбоя Мальборо, во всяком случае тогда…

Вернувшись в комнату, я позвонил родителям. К телефону подошла мама. Она сразу принялась расспрашивать, как я себя чувствую, и мягко упрекнула за то, что я не позвонил раньше. В конце концов, когда мне удалось успокоить ее и убедить, что со мной все в порядке, я попросил, чтобы она передала трубку отцу. Мы с ним не разговаривали с самых похорон, да и тогда обменялись всего лишь несколькими фразами.

– Папа?

– Здравствуй, сынок! Ты действительно хорошо себя чувствуешь?

– Ну конечно. А ты сам как?

– Нормально. Просто мы тут немного беспокоились за тебя.

– И напрасно. Со мной все в порядке.

– Страшная вещь, правда?

– Это ты насчет Глэддена? Да, пожалуй.

– Рили тут, у нас. Она останется на несколько дней.

– Вот и замечательно.

– Не хочешь с ней поговорить?

– Нет, я хотел поговорить с тобой.

Это заставило его замолчать. Напрасно я сказал это, – похоже, папа сильно занервничал.

– Ты еще в Лос-Анджелесе?

– Пока да, и останусь, наверное, еще на пару деньков. Я позвонил, чтобы сказать… Я тут много думал и хочу попросить у вас прощения…

– За что, сынок?

– Ну, за Сару, за Шона… Вообще за все… – Я издал неловкий смешок: так бывает, когда не происходит ничего веселого, а, напротив, чувствуешь себя неуютно и одиноко. – Простите меня, папа.

– Джек, с тобой точно все нормально?

– Точно.

– Тогда почему же ты говоришь такие странные вещи?

– Потому что я действительно хочу попросить у вас прощения.

– Ну что же, сынок, я все понимаю. И ты тоже нас прости…

Я выдержал небольшую паузу, словно бы подводя черту, а потом сказал:

– Спасибо, папа. Мне нужно идти. Попрощайся за меня с мамой и передай привет Рили.

– Обязательно. Кстати, почему бы тебе не заехать к нам, когда вернешься? Поживешь у нас, развеешься…

– Постараюсь.

«Ковбой Мальборо», – подумал я, вешая трубку.

Поглядев на распахнутую дверь балкона, я увидел над перилами нарисованные глаза кумира, которые наблюдали за мной. Рука у меня снова разболелась, да и голова тоже. Наверное, оттого, что я узнал сегодня слишком много. Пришлось снова выпить обезболивающее.

Бледшоу позвонил только в половине шестого и сообщил новости, которые меня отнюдь не порадовали. Заключительный фрагмент мозаики встал на место и разрушил последнюю надежду, за которую я отчаянно цеплялся вопреки всякой логике. Сердце мое обливалось кровью. Я снова остался один, и, что было хуже всего, та, к которой я стремился всей душой, не просто отвергла меня. Она использовала меня, а потом предала.

– Я кое-что разузнал, дружище, – начал Бледшоу. – Сразу предупреждаю: информация – туши свет.

– Излагай.

– Значит, так, Рейчел Уоллинг… Ее отца звали Харви Уоллинг, и сам я его не знал. Когда он работал в отделе расследований, я еще служил простым патрульным, но мне удалось поговорить с одним из ветеранов нашего управления, который хорошо помнит этого человека. Он сказал, что знакомые прозвали его Харви Стенобой… потому что, как следует приняв на грудь, мистер Уоллинг начинал крушить стены. По характеру Харви был одиночкой и ни с кем особенно дружбы не водил.

– Как он умер?

– Сейчас, сейчас… Я попросил одного приятеля поднять то старое дело из архива. Это произошло девятнадцать лет назад, и странно, почему я не помню тот случай. Должно быть, был по уши чем-то занят. Так вот, я сводил своего дружка в хороший кабак, а он приволок мне досье. Это абсолютно точно ее папаша; Рейчел Уоллинг фигурирует в деле в качестве свидетеля. Это она обнаружила труп. Харви застрелился, убил себя выстрелом в висок. Инцидент расследовался как суицид, однако имелись и кое-какие странности.

– Какие именно?

– Во-первых, не нашли прощального письма. А во-вторых, он был в перчатках. Правда, тогда стояла зима, но Харви застрелился в доме. Рано поутру. Следователь даже отметил в рапорте, что это обстоятельство кажется ему подозрительным.

– На перчатках обнаружили следы пороха?

– Да.

– А она… Рейчел была дома, когда это случилось?

– Дочь утверждала, что находилась наверху в собственной комнате, когда услышала выстрел. Спала в своей мягкой постельке. Согласно показаниям Рейчел, выстрел настолько испугал ее, что она не решалась спуститься вниз в течение часа. Но потом все-таки спустилась и увидела труп отца. Так записано в протоколе.

– А мать?

– Никакой матери не было и в помине; она сбежала от них несколько лет назад, и Рейчел осталась с отцом.

Я долго обдумывал то, что раскопал для меня Бледшоу. И то, как он об этом рассказывал. Его последняя фраза и упоминание о мягкой постельке Рейчел насторожили меня.

– А поподробнее, Дэн? Мне кажется, ты чего-то недоговариваешь.

– Можно тебя кое о чем спросить, Джек? Что у тебя с этой Рейчел? Я же видел по телевизору, как она выводила тебя из…

– Послушай, Дэн, у меня мало времени. Так что выкладывай все, что знаешь.

– Ладно, дружище, не кипятись. Еще одна странность, которую также отметило следствие, заключалась в том, что кровать погибшего была застелена.

– А что тут такого?

– Ну сам посуди. Кровать Харви была убрана и застлана покрывалом. Такое чувство, что он проснулся, аккуратно заправил постель, надел куртку и перчатки, как будто собирался идти на работу, а потом вместо этого присел на стул и влепил себе пулю в башку. Либо так, либо он вообще не ложился той ночью – все думал и думал, а утром наконец решился…

Усталость и подавленность вдруг навалились на меня с такой силой, что я сполз со стула и сел на пол, не отнимая, впрочем, трубки от уха.

– Полицейский, который занимался расследованием, – продолжал Дэн, – вышел в отставку, но все еще живет здесь неподалеку. Вот его я немножко знал. Мо – его зовут Мо Фридман – уже собирался на пенсию, когда я только-только начинал свою карьеру, но мы с ним успели пообщаться. Он отличный мужик. В общем, я только что поговорил с ним по телефону. Расспросил его об этом деле и поинтересовался, что он думает по этому поводу. Неофициально, конечно…

– И что этот Фридман тебе сказал?

– Он сказал, что не стал глубоко копать, потому что по большому счету Харви Стенобой получил то, чего давно заслуживал.

– То есть это не был суицид. И какова же его версия событий?

– Он думает, что постель была прибрана потому, что в ней вообще не спали. Никогда. Он считает, что папаша спал с дочкой в ее мягкой постельке, и однажды утром она решила положить этому конец. О том, что было с Рейчел потом, Мо не знает, да его это и не интересует. И вообще, ему теперь все до фонаря. Мо семьдесят один год, и все свое время он тратит на разгадывание кроссвордов. Говорит, что смотреть телевизор вредно, все равно там одно сплошное вранье. Словом, Фридман и понятия не имел, что дочка Уоллинга стала агентом ФБР. Вот такая история.

Я ошарашенно молчал. Даже рукой двинуть был не в силах.

– Эй, Джек, ты еще там?

– Да. Спасибо, Дэн, но мне нужно срочно перезвонить…

Дежурная на коммутаторе отделения ФБР сказала, что Бэкус уехал на весь день. Когда я попросил проверить еще раз, она просто включила режим ожидания и, пока я слушал бесконечно повторяющуюся мелодию, наверняка полировала ногти или красилась – мне такие уловки прекрасно известны. Наконец девица вспомнила обо мне и сообщила, что Бэкус точно уехал, и посоветовала перезвонить завтра утром. Прежде чем я успел что-нибудь сказать, в трубке раздались короткие гудки.

Бэкус был нужен мне позарез. Я понимал, что надо во что бы то ни стало найти Боба и рассказать о своем жутком открытии, а уж он пусть думает, что предпринять дальше. Ладно, попробуем рассуждать логически: если в Управлении ФБР его целый день не будет, то, возможно, удастся застать его в «Уилкокс-отеле». Тамошнего телефона я не знал, да и не стал выяснять – мне все равно нужно было забрать свою машину, которую я бросил в Голливуде в день приезда в Лос-Анджелес. Перекинув через плечо сумку с компьютером, я шагнул к двери, широко ее распахнул и… застыл как вкопанный. На пороге стоял Боб Бэкус собственной персоной.

– Глэдден – это не Ворон. Он был убийцей – да, но вовсе не Вороном. Я могу это доказать.

Бэкус посмотрел на меня так, будто я собирался доказать ему, что Ковбой Мальборо только что мне подмигнул.

– Послушай, Джек, ты сегодня весь день совершаешь какие-то непонятные звонки. Сначала мне, потом в Куантико. В конце концов я подумал, что, возможно, врачи вчера что-то проморгали? Может быть, нам с тобой стоит съездить в…

– Я понимаю твои чувства, Боб. Больше того, ты имеешь полное право думать то, что сейчас думаешь, особенно после вопросов, которые я задавал тебе и Хэзелтону. Просто я не хотел ни о чем говорить, пока не буду полностью уверен в своих выводах. Теперь этот момент наступил, и я могу все объяснить. Собственно говоря, мы с тобой чуть не разминулись – я как раз собирался идти тебя разыскивать.

– Тогда сядь и объясни. Что ты имел в виду, когда заявил, что в мой курятник пробралась лиса?

– Я хотел сказать вот что: есть ты и твои люди, и ваша работа – выслеживать и ловить преступников, которых вы называете серийными убийцами. И все это время один из таких убийц был среди вас.

Бэкус с шумом выдохнул воздух и затряс головой.

– Садись, Боб, сядь и послушай. Если ты решишь, что я спятил, можешь потом отправить меня в больницу, но сперва позволь все рассказать. В конце концов ты, быть может, со мной согласишься.

Бэкус настороженно опустился на краешек кровати, и я принялся излагать ему свою теорию, для начала заострив внимание Боба на предпринятых мною шагах, включая сделанные сегодня телефонные звонки. На одно это ушло примерно полчаса, но Бэкус пока не перебивал. Но лишь только я приступил к самому главному – к интерпретации собранных мною фактов, – как он остановил меня вопросом, который я предвидел и на который заранее приготовил ответ.

– Ты кое о чем забыл, Джек, – пророкотал Бэкус. – Перед смертью Глэдден признался, что убил твоего брата – ты же сам говорил мне об этом, а потом еще раз подтвердил сей факт в своих показаниях. Я так понял, что он вроде как даже узнал тебя. Что же ты теперь, отказываешься от своих слов?

– Нет, просто Глэдден ошибся. И я тоже ошибся. Я не называл ему имени Шона, и он наверняка решил, что речь идет о ком-то из детей, которых он прикончил. Понимаешь? Вот почему он сказал, будто убил моего брата, поскольку хотел спасти его. Я не сомневаюсь, что, расправляясь с малолетками, которых он растлевал, Глэдден верил, что спасает их от такой же судьбы, какая постигла его самого после расставания с Белтраном. Он искренне так считал, и поэтому его слова относятся не к копам, а только к детям. Мне кажется, что относительно убийств полицейских он вообще был не в курсе.

Что касается того, что он якобы узнал меня, то это довольно просто объяснить. Меня же показали по телевидению, помнишь? Наверняка Глэдден видел эту передачу, а значит, мог вспомнить и мое лицо.

Бэкус смотрел в пол, а я внимательно наблюдал за ним, пытаясь прочесть его мысли. Заключив, что Боб, похоже, вовсе не считает мой вариант развития событий невероятным, я приободрился. Судя по всему, моя логика начала на него действовать.

– О’кей, – сказал он. – Допустим. А как ты объяснишь то, что произошло в отеле в Финиксе? К чему все это?

– Мы подошли слишком близко к истине. Рейчел знала это, и ей необходимо было либо сбить нас со следа, либо в крайнем случае сделать так, чтобы, когда мы схватим Глэддена, все улики указывали на него. Ведь, хотя каждый полицейский в стране желал ему скорой и страшной смерти, она не могла рассчитывать на то, что при аресте Глэддена обязательно убьют.

И тогда она сделала три вещи. Во-первых, воспользовалась своим компьютером, чтобы послать факс – от имени Ворона – в Куантико, на номер коммутатора, причем, владея всей информацией, Рейчел составила текст так, чтобы он однозначно указывал на связь между Глэдденом и убийствами копов. А теперь припомни наше совещание, которое ты созвал по поводу этого факса. Разве не она сказала, будто эта бумага связывает все преступления воедино?

Бэкус кивнул, но промолчал.

– Во-вторых, – продолжал я, – Рейчел решила, что если она откроет часть информации Уоррену, то история, которую я до поры до времени обязался держать в тайне, станет широко известна, ибо все средства массовой информации тут же бросятся тиражировать новость. Ее расчет был прост: когда Глэдден услышит, что его обвиняют не только в преступлениях, которые он совершил, но и в убийствах полицейских, к которым он не имеет никакого отношения, он ляжет на дно и затаится. И тогда она позвонила Майклу и рассказала все, что ему было необходимо для написания сенсационной статьи. О том, что Майкл Уоррен переехал в Лос-Анджелес после скандала, разразившегося в Фонде поддержки правопорядка, Рейчел, возможно, узнала от него самого. Я не сомневаюсь, что Уоррен первым позвонил ей и оставил свои координаты. Ты следишь за ходом моих рассуждений?

– Ты же был совершенно уверен, что информацию сливает Гордон.

– Да, был, и тому имелись основания. Помнишь гостиничные счета? Только время, проставленное на чеке в пакете с презервативами, позволило мне достоверно определить, что в тот момент, когда был сделан звонок, Торсон в отеле отсутствовал. Да и Уоррен сегодня еще раз подтвердил, что его источником был не Гордон. Ну сам подумай, какой Майклу смысл врать, если Торсон все равно погиб.

– А что за третья вещь, о которой ты упомянул?

– Я уверен, что через компьютер Рейчел соединилась с сетью «ЛКД». Как она узнала о ней, я не представляю. Вероятно, она опять-таки пыталась навести ФБР на ложный след. Тем не менее факт остается фактом: Рейчел заходила в сеть, и не исключено, что один из файлов под названием «Эйдолон», на которые наткнулся Клермонтан, – ее рук дело. Для нее это еще одно звено в цепи, накрепко связавшей Глэддена с преступлениями Ворона. Теперь Рейчел могла не сомневаться: он никуда не денется. Даже если бы я не застрелил Глэддена и на допросах он принялся бы все отрицать, против него нашлись бы неопровержимые улики. Этому типу просто-напросто никто бы не поверил, поскольку на его совести и так уже немало убийств.

Я сделал небольшую паузу, давая Бэкусу возможность осознать услышанное.

– Все три звонка, – продолжил я полминуты спустя, – Рейчел совершила из номера Торсона. Это была еще одна предосторожность: если бы дело повернулось не так, как надо, никаких записей о том, что звонки имеют к ней отношение, не существовало бы. Все повесили бы на Торсона, но теперь нам известно, что как раз в эти минуты он покупал в аптеке презервативы. Ты, конечно, осведомлен об их отношениях лучше меня. Гордон и Рейчел ежедневно собачились у тебя на глазах, но их давняя привязанность друг к другу, похоже, не исчезла до конца. Во всяком случае, Торсон наверняка еще питал к бывшей жене какие-то чувства, и Рейчел знала это. И успешно использовала. Так, если бы она велела Торсону купить презервативы, пообещав, что будет ждать в его постели, он понесся бы в аптеку, как кот, которому к хвосту привязали горящую паклю. И я уверен, что именно так Рейчел и поступила, вот только она не стала дожидаться возвращения Гордона. Она позвонила, куда ей было нужно, и спокойно ушла, а когда Торсон вернулся, в его кровати никого не оказалось. Я, правда, не могу утверждать, что Гордон сообщил мне об этом открытым текстом, но кое-какие намеки, весьма прозрачные, он делал. Это было как раз в тот день, когда мы работали вместе.

Бэкус печально кивнул. Вид у него был донельзя расстроенный, и я решил, что он думает о своей погубленной карьере. Вот бедняга: сначала потерпел фиаско при аресте Глэддена, а теперь еще и это… Как бы его и впрямь не разжаловали в рядовые агенты.

– Кажется, все сходится, но…

Он не закончил фразу, а я не стал ничего спрашивать. Мне еще многое нужно было ему сказать, однако я терпеливо ждал. Бэкус поднялся на ноги и прошелся по комнате до балкона и обратно, бросив быстрый взгляд на Ковбоя Мальборо. Мне показалось, что Боб от него не в особенном восторге.

– Расскажи мне про Луну, Джек.

– Про что?

– Про Луну, с которой слетел к нам Ворон. Покамест ты поведал мне самый конец истории, а я хочу знать начало. Как получилось, что эта женщина стала такой, какой ты ее описал?

Бэкус повернулся и с вызовом посмотрел на меня. Очевидно, он искал хоть какую-нибудь зацепку, хоть малюсенькую деталь, которая противоречила бы моей теории и дала бы ему возможность усомниться. Я слегка откашлялся.

– Это самое трудное, Боб. Спроси лучше у Брасс.

– Спрошу обязательно. Но сначала попробуй ты.

Я чуть-чуть подумал и начал:

– Представь себе девочку-подростка лет двенадцати, а может быть, тринадцати, которая регулярно подвергается сексуальному насилию со стороны родного отца. Ее мать то ли не знает, что происходит, то ли ей попросту наплевать на дочь… В общем, так или иначе мамаша бросает семью и исчезает в неизвестном направлении… А девочка остается вдвоем с отцом, который служит в полиции. Он угрожает дочери и говорит, что жаловаться бесполезно: будучи детективом, он сразу же об этом узнает, а она все равно не сможет никому ничего доказать. Одним словом, насильнику удается полностью запугать девочку.

Время идет, и однажды жертва решает, что с нее хватит. То есть наверняка невмоготу бедняжке было с самого начала, но либо просто не подворачивалось удобного случая, либо у девочки просто не было подходящего плана. Она убивает отца из служебного пистолета и устраивает все так, будто он сделал это сам. Инсценирует самоубийство. И это ей сходит с рук. Конечно, опытный детектив, который расследует дело, подозревает правду, но… Он знает, что убитый получил по заслугам, сам, можно сказать, напросился. И тогда он принимает решение не копать глубоко и оставляет все как есть.

Бэкус так и застыл посередине комнаты, упершись взглядом в пол.

– Я знал, что случилось с ее отцом. Разумеется, официальную версию.

– Мой друг выяснил для меня неофициальную.

– И что же было с этой девочкой дальше?

– А дальше она развернулась вовсю. Несколько мгновений полной, безграничной власти вознаградили ее за все перенесенные страдания. Энергия и сила, которые дремали в ней, помогли ей преодолеть множество препятствий и перешагнуть через свое прошлое. Подобное немногим удается, но эта девочка сумела справиться. Она была отнюдь не глупа, поэтому и поступила на психологический факультет университета, чтобы узнать о себе как можно больше. В конце концов ее даже пригласили работать в ФБР. Для бюро она оказалась настоящей находкой и стала быстро продвигаться по служебной лестнице. Довольно скоро она попадает в подразделение, которое вплотную занимается изучением преступников вроде ее отца. А ведь она сама, не будем этого забывать, была одновременно и жертвой и убийцей. Вся ее жизнь была посвящена тому, чтобы разобраться в этом удивительном и страшном феномене. И тут вдруг руководитель подразделения, в котором она служит, сам приходит к ней и просит возглавить проект по изучению причин самоубийств среди полицейских. Шеф обращается к ней, потому что знает официальную версию гибели ее отца. Не правду, а именно официальную версию. И она берется за исследование, хотя в глубине души прекрасно сознаёт, что выбор пал на нее по недоразумению.

Я замолчал. Чем дальше я рассказывал, тем сильнее становилась моя уверенность. Обладание чьим-либо секретом заставляет человека ощущать невероятную силу, опьяняет похлеще вина, и я упивался своим могуществом и способностью повергнуть Бэкуса в изумление и растерянность.

– И все же, – хрипло сказал Боб, – что было дальше? Где произошел сбой?

Я многозначительно кашлянул.

– Какое-то время все было хорошо. Эта девушка даже вышла замуж за своего напарника, и жить бы ей да радоваться, но потом что-то стряслось, и все предохранители разом перегорели. Точную причину я, разумеется, тебе не назову. Возможно, слишком велико оказалось напряжение, связанное со спецификой работы; возможно, слишком тяжел был груз воспоминаний, что привело к осложнениям в браке; да мало ли что случилось. Так или иначе, все полетело к чертям. Видя эту внутреннюю пустоту, муж окончательно оставил ее. Я знаю, что Гордон называл бывшую супругу Раскрашенной пустыней, и наверняка она ненавидела его за это. А потом… потом эта девушка вдруг вспомнила тот день, когда она убила своего мучителя. Своего отца. И вспомнила то душевное равновесие, которое обрела тогда, сразу после… освобождения.

Я посмотрел на Бэкуса. Взгляд его был отсутствующим, обращенным внутрь. Наверное, он пытался представить себе нарисованную мной картину.

– Однажды, – снова заговорил я, – наша девушка получила из Флориды запрос на составление психологического портрета преступника, который изувечил и зверски убил маленького мальчика. Наверняка она была единственной, кто сумел докопаться до сути. Она вспомнила фамилию Белтран – так звали полицейского, возглавляющего расследование. Возможно, оно фигурировало в каких-то старых делах, упоминалось в протоколах допросов. В общем, она выяснила, что он такой же мучитель и насильник, каким был ее отец, и стала подозревать, что смерть, которую он расследует, также на его совести…

– Верно! – воскликнул Бэкус, неожиданно перебивая меня. – И тогда она – Уоллинг, будем называть всех своими именами, – отправилась во Флориду и расправилась с мерзавцем точно так же, как со своим отцом. Инсценировка самоубийства. Рейчел даже удалось узнать, где этот тип хранит ружье – об этом мог проговориться тот же Глэдден. Располагая удостоверением сотрудника ФБР, Рейчел было очень легко завоевать доверие Белтрана, проникнуть к нему в дом и убить. Акт возмездия помог ей заполнить жуткую пустоту внутри; она успокоилась, но ненадолго. Вскоре залеченные было раны снова открылись, на душе опять стало пусто и холодно, а потребность убивать проснулась в ней с новой силой. И так – без конца. С тех пор она следовала за Глэдденом и приканчивала тех детективов, которые охотились за ним. А Глэддена Уоллинг использовала для того, чтобы замести следы своих преступлений – замести, так сказать, еще до того, как они будут совершены.

Произнося эти слова, Бэкус смотрел куда-то в пространство, да и обращался он, скорее, к самому себе.

– Уоллинг знала все ходы и позаботилась о том, чтобы подбросить нам побольше правдоподобных деталей. Она даже нанесла смазку с презерватива на нёбо убитого Орсулака – поистине гениальный ход, способный увести нас далеко в сторону!

Я согласно кивнул и перехватил инициативу:

– Наконец, она побывала в камере Глэддена, сфотографировала ее и проследила, чтобы фотография попала в архив. Рейчел предвидела, что когда-нибудь ее там найдут. Книга Эдгара По была хорошо видна на снимке, и она придумала еще один способ подставить Глэддена. Она ездила за ним по всей стране и, благодаря своим познаниям в психологии и навыкам психологического моделирования, угадывала, какие убийства совершал он. Рейчел это давалось тем более легко, что она сама была почти такой же, как Глэдден. А потом ее план окончательно созрел. Она будет целенаправленно убивать копов, преследующих Глэддена, а затем – инсценировать их самоубийства. Страховать ее от ошибки должен все тот же Глэдден, на которого можно свалить вину даже за те преступления, которых он не совершал. Да и прокол маловероятен, разве что кто-нибудь когда-нибудь чисто случайно докопается до истины.

Бэкус наконец оторвался от адских видений, проносившихся перед его мысленным взором.

– Кто-нибудь вроде тебя, Джек, – сказал он.

– Да, – не стал спорить я, – кто-нибудь вроде меня.