Глава 36

Когда служащий «Уилкокс-отеля» – так называлась та захудалая гостиница, в которой Бэкус и его люди оборудовали свой КП, – узнал, что я собираюсь остановиться здесь вместе с тремя оперативниками ФБР и согласен платить за номер по самому высокому тарифу (тридцать пять долларов за ночь), для меня мигом нашлась еще одна свободная комната. Впервые в жизни, заполняя регистрационную карточку, я ощущал нечто вроде мрачного предчувствия. Клерк за стойкой выглядел так, словно он коротал время на дежурстве, прикладываясь к бутылке виски, причем половина содержимого уже перекочевала в его желудок. Кроме того, он, должно быть, не брился уже четверо суток. Словом, процедура регистрации затянулась на долгих пять минут, причем большая часть этого времени ушла на поиски ручки. В конце концов я не выдержал и достал свою.

– А что, интересно, делает у нас ФБР? – осведомился портье, протягивая мне ключ с номером комнаты, такой старый, что затертые цифры едва можно было прочесть.

– А что, разве мои коллеги ничего вам не сказали? – спросил я, изображая на лице удивление.

– Не-а. Я только записал их в книгу, и все.

– Мы расследуем махинации с поддельными кредитными картами, – доверительно наклонившись вперед, сообщил я. – В последнее время их что-то чересчур много развелось.

– А-а-а…

– Кстати, в какой комнате остановилась агент Уоллинг?

Чтобы расшифровать свои собственные записи, клерку потребовалось примерно полминуты.

– Кажется, в семнадцатой… Да, точно, в семнадцатой.

Мой номер на первом этаже был крошечным, а когда я опустился на краешек кровати, старый матрас подо мной просел по меньшей мере на полфута, в то время как противоположный его край приподнялся под жалобный стон старых пружин на такую же высоту. Немногочисленная мебель, против ожидания, оказалась весьма аккуратной, и только застарелый табачный запах, витавший в воздухе, действовал мне на нервы. Пожелтевшие жалюзи были подняты, и я увидел, что окно забрано металлической решеткой. Я невольно подумал, что в случае пожара застряну в этой комнате, как рак в ловушке, если не успею быстро выскочить через дверь.

Достав из своей наволочки купленный в дорогу маленький тюбик зубной пасты и складную зубную щетку, я направился в ванную, так как во рту все еще чувствовался привкус «Кровавой Мэри» и я был не прочь поскорее от него избавиться. Кроме того, я хотел быть во всеоружии, если Рейчел вдруг вздумается меня навестить.

Ванные комнаты в старых мотелях всегда производили на меня гнетущее впечатление. Я никогда не страдал клаустрофобией, но тесная конура, куда я кое-как втиснулся, показалась мне едва ли просторнее телефонных будок, какие стояли во времена моего детства на автозаправках в окрестностях Боулдера. В санузле с превеликим трудом разместились раковина, унитаз и душ, причем трубы оказались сплошь покрыты жуткими пятнами древней ржавчины. Сидя на унитазе, постоялец рисковал коленными чашечками, если бы кто-то вдруг попытался открыть дверь.

Почистив зубы и вернувшись в относительно просторную комнату, я с сомнением посмотрел на кровать: спать здесь мне не хотелось. Решив рискнуть, я оставил в номере сумку с компьютером и наволочку с одеждой и вышел в коридор.

На мой негромкий стук Рейчел отозвалась так быстро, словно стояла под дверью в ожидании. Как только я возник на пороге, она схватила меня за рукав и втянула внутрь, словно перебежчика в посольство.

– Комната Бэкуса прямо напротив, – шепнула она. – Чего ты хотел?

Я не ответил. Мы долго молчали, глядя друг на друга, и каждый ждал, когда другой сделает первый шаг. Потом я прервал затянувшуюся паузу и, притянув Рейчел к себе, поцеловал. Она ответила на мой поцелуй, и все тревоги, которые бурлили во мне, разом испарились. Наконец Рейчел отняла губы и прильнула к моему плечу, крепко обняв.

Я осмотрел ее комнату. Она была больше моей, а мебель выглядела лет на десять моложе, однако впечатление номер все равно производил гнетущее. На кровати Рейчел стоял ноутбук, а по вылинявшему желтому покрывалу, на котором, должно быть, валялись в ботинках, трахались и портили воздух тысячи людей, были рассыпаны какие-то документы.

– Смешно, – прошептала Рейчел, – мы расстались только сегодня утром, а я уже начала по тебе скучать.

– И я тоже.

– Прости, Джек, но я не хочу заниматься любовью на этой кровати, в этой комнате и вообще в этом мотеле.

– Я тебя понимаю, – великодушно сказал я, хотя тут же пожалел о своих словах. – Впрочем, по сравнению с моей каморкой у тебя просто президентские апартаменты.

– Ну что же, придется потерпеть. Наверстаем потом.

– Угу. Кстати, а почему мы остановились именно здесь?

– Боб хочет быть рядом с Томасом. Если мы заметим Глэддена, то сразу начнем действовать.

– А не можем мы куда-нибудь выйти, чтобы пропустить по стаканчику? Надеюсь, где-нибудь неподалеку отыщется местечко поприличнее?

– Навряд ли мы сумеем найти что-то приличное в радиусе меньше мили. Давай лучше останемся здесь и просто поболтаем.

Рейчел подошла к кровати, сдвинула в сторону компьютер и бумаги и села, облокотившись на спинку и подложив сзади подушку. Я устроился на единственном стуле, сиденье которого еще в незапамятные времена было изрезано ножом и подлатано с помощью клейкой ленты.

– Ну и о чем ты предпочитаешь поговорить?

– Не знаю. В конце концов, это ты репортер; так что задавай вопросы, а я буду отвечать. – Она улыбнулась.

– О деле?

– О чем хочешь.

Я смерил ее взглядом. Пожалуй, следовало начать с чего-нибудь простенького, а там будет видно, как далеко я сумею зайти.

– Что представляет собой детектив Томас?

– Вполне приличный человек, для полицейского, конечно. Правда, он отнюдь не горит желанием сотрудничать с нами.

– Что значит «не горит желанием»? Томас позволил использовать себя в качестве приманки, разве этого не достаточно?

– Ну, не знаю, мне так показалось. Возможно, я сама виновата. Мне никогда не удавалось найти с копами общий язык.

Я пересел со стула на кровать.

– Ну и что? Разве в твои обязанности входит искать общий язык с кем бы то ни было?

– Это верно, – вздохнула Рейчел и снова улыбнулась. – Кстати, в вестибюле есть автомат с напитками.

– Хочешь колы?

– Нет, просто кто-то предлагал пропустить по стаканчику.

– Я имел в виду что-нибудь покрепче, но мне хорошо и так. Не обращай внимания.

Она наклонилась вперед и провела кончиком пальца по моей бороде. Я поймал ее руку и задержал в своей.

– Как тебе кажется, – произнес я, – может быть, на развитие наших отношений влияет напряженность расследования? Или же дело в чем-то другом?

– В чем, например?

– Не знаю. Я просто спросил.

– Я понимаю, о чем ты, – сказала Рейчел после долгого молчания. – Должна признаться, что еще никогда и ни с кем не занималась любовью через тридцать шесть часов после знакомства.

Ее улыбка заставила меня вздрогнуть от вожделения.

– Я тоже.

Она наклонилась ко мне, и мы снова поцеловались. Наш поцелуй длился целую вечность, так что я позабыл и о Вороне, и о злокозненном Торсоне, и даже о том, что мы с Рейчел находимся в кишащем крысами мотеле, успевшем за три десятка лет насквозь пропитаться запахами пыли и табака. Все это потеряло для нас значение. Мы любили друг друга, и мои губы стали опускаться вниз по ее шее.

Никаким чудом мы не могли уместиться в ванной комнате вдвоем, так что Рейчел пошла в душ первой. Пока она мылась, я лежал на кровати, думал о ней и мечтал о сигарете. Из-за шума воды я почти ничего не слышал, однако в какой-то момент мне показалось, что в номер негромко постучали. Этот звук заставил меня вскочить; натягивая джинсы, я уставился на дверь и прислушался, но все было тихо. Потом я увидел, как ручка двери слегка повернулась, однако не исключено, что мне это просто почудилось.

Соскочив на пол и придерживая спадающие штаны, я подкрался к двери и приложил ухо к косяку. Снова ничего. В двери, правда, имелся глазок, но мне не хотелось им пользоваться, потому что в комнате горел свет, и, заслонив его своей головой, я дал бы незваному гостю понять, что его кто-то рассматривает.

Тут плеск воды в ванной прекратился – Рейчел выключила душ. Из коридора по-прежнему не доносилось ни звука, и я, выждав несколько секунд, все же заглянул в глазок. Никого.

– Что это ты делаешь?

Я обернулся. Рейчел стояла возле кровати и пыталась изобразить леди Стыдливость, но гостиничное полотенце оказалось слишком маленьким.

– Мне показалось, что в дверь постучали.

– И кто это был?

– Не знаю. Когда я заглянул в глазок, то никого не увидел. Может быть, это просто глюки. Если ты закончила, то я пойду в душ.

Я отпустил джинсы и, когда они упали, переступил через них и подошел к Рейчел. Она размотала полотенце, и ее тело показалось мне самым прекрасным из всего, что я когда-либо видел. Протянув руки, я заключил ее в объятия, и мы долго стояли, прижавшись друг к другу.

– Сейчас вернусь, – выдавил я наконец и отправился в ванную.

Когда я покончил с туалетом, Рейчел уже оделась и теперь ждала меня. Наручные часы, которые я оставил на тумбочке возле кровати, показывали самое начало двенадцатого. В номере имелся старенький телевизор, но я решил, что новости смотреть не стоит.

– Я не устала, – сказала Рейчел.

– Я тоже.

– Давай все-таки поищем какой-нибудь бар, где можно получить приличную выпивку.

Я быстро оделся, и мы потихоньку выбрались из комнаты. Рейчел предварительно выглянула в коридор и убедилась, что Бэкус с Торсоном не рыщут поблизости и путь свободен. По дороге мы не встретили ни единой живой души и, благополучно миновав вестибюль, вышли на улицу. Здесь было пустынно и темно, и мы медленно двинулись к бульвару Сансет.

– Ты не забыла свой пистолет? – полушутя спросил я.

– Я всегда ношу его с собой, – серьезно ответила Рейчел. – Кроме того, здесь полно наших людей. Они наверняка видели, как мы вышли из отеля.

– В самом деле? А я думал, что они охраняют Томаса.

– Так оно и есть. Просто оперативник должен каждую минуту иметь представление о том, что делается на улице, за которой он наблюдает. Если только он хороший оперативник.

Я повернулся и сделал несколько шагов в обратном направлении, где в темноте горела зеленая неоновая вывеска «Марка Твена». Мне казалось, что я очень внимательно осмотрел пустынную улицу и припаркованные по обеим сторонам машины, но ни одного наблюдателя я не заметил.

– Сколько их здесь?

– Должно быть пятеро. Двое пеших агентов на постоянных постах, двое в стоящей машине, и один – в движущейся. Он патрулирует квартал.

Я развернулся в обратном направлении и поднял воротник куртки: снаружи оказалось намного прохладнее, чем я ожидал. Наше дыхание вырывалось облачками пара, который быстро таял в свете редких фонарей.

Когда мы выбрались на бульвар, я поглядел по сторонам и заметил неоновую вывеску в одном квартале от перекрестка. Бар назывался «Кот и скрипка», и я указал на него Рейчел. Она молча кивнула и решительно зашагала туда. Никто из нас не произнес ни слова до тех пор, пока мы не оказались перед высокой кирпичной аркой, на которой и была установлена привлекшая мое внимание вывеска.

Арка привела нас в небольшой палисадник, где под ярко-зелеными парусиновыми зонтиками стояло несколько столиков. Все они были пусты, зато в глубине двора мы заметили освещенные окна бара: внутри наверняка было тепло и уютно. Несмотря на наплыв посетителей, мы сразу нашли свободную кабинку, расположенную напротив уголка для игры в дартс, и сели.

Бар был оформлен с претензией на английский паб. Подошла официантка, и Рейчел предложила мне выбирать, сказав, что полагается на мой вкус. Я заказал два «желто-черных» пивных коктейля.

В ожидании, пока нам подадут бокалы, мы немного поболтали, оглядывая зал. Потом коктейль принесли, мы чокнулись и стали пить. Я исподволь наблюдал за Рейчел, уверенный, что она никогда не пробовала ничего подобного.

– Пиво «Харп» тяжелее, – пояснил я, – поэтому оно остается на дне и не смешивается с «Гиннессом».

Рейчел улыбнулась:

– Когда ты заказал «желто-черное», я подумала, что это какой-нибудь особенный журналистский ёрш. Довольно приятная смесь, только очень крепкая.

– Ирландцы, надо отдать им должное, умеют делать пиво. Англичанам есть чему у них поучиться.

– Еще одна порция такого коктейля, и тебе придется пойти за подмогой, чтобы меня доставили обратно.

– Сомневаюсь.

Некоторое время мы хранили молчание, но в нем не было ни капли отчуждения, а только взаимопонимание и тепло.

– Твое настоящее имя – Джон?

– Да.

– Если не ошибаюсь, Шон – это ведь ирландский вариант Джона?

– Не ирландский, а шотландский. Мы были близнецами, вот родители и решили… вернее, это мама придумала.

– По-моему, очень оригинально.

Я сделал еще несколько глотков и решил, что настал подходящий момент задать несколько вопросов о деле.

– Расскажи мне про Глэддена.

– Мы еще ничего о нем не знаем.

– Но ты же когда-то встречалась с этим типом, допрашивала его. Мне кажется, ты должна была интуитивно понять, что он собой представляет.

– Глэдден был не особенно разговорчив и совершенно не хотел сотрудничать. Тогда его апелляция еще ходила по инстанциям, и он не доверял нам. Наверное, боялся, что все сказанное им может каким-то образом помешать получению благоприятного ответа. Мы по очереди пытались разговорить его, и в конце концов – кажется, эту идею подал Бэкус – Глэдден согласился побеседовать с нами о себе в третьем лице. Ну, как будто бы преступление, за которое он получил срок, совершил кто-то другой.

– Если не ошибаюсь, Банди тоже делал что-то подобное, – вставил я, припомнив книгу, которую когда-то читал.

– Совершенно верно, и Банди, и многие другие. С помощью этого приема удавалось успокоить маньяков, уверить, что мы приехали вовсе не для того, чтобы возбудить против них какие-то новые дела. К счастью для нас, всех этих людей отличает непомерное тщеславие. Их собственное «я» так и рвется наружу, им очень хочется поговорить о себе, и все, что от нас требовалось, – это убедить собеседника, что на него ни в коем случае не обрушатся новые репрессии. Ну а Глэдден к тому же ни на минуту не забывал, что его дело с апелляцией может выгореть, и тогда…

– Вам выпала редкая возможность познакомиться с маньяком до того, как он вновь возьмется за свое, хоть ваше знакомство и было непродолжительным.

– Ты совершенно прав, Джек, у меня такое ощущение, что если бы тех людей, которых мы интервьюировали в тюрьмах, вдруг выпустили на свободу, как это случилось с Уильямом Глэдденом, нам рано или поздно пришлось бы вновь за всеми ними охотиться. Эти люди безнадежны и не поддаются никакому перевоспитанию. Они никогда не изменятся к лучшему.

Рейчел произнесла это с такой странной интонацией: одновременно как бы предостерегая и делясь сокровенным. Я некоторое время обдумывал ее слова, стараясь постичь заложенный в них глубинный смысл. Уж не предупреждала ли она в первую очередь саму себя?

– Так что же Глэдден вам в тот раз рассказал? Он упоминал о Белтране и о «Старших товарищах»?

– Конечно же нет, потому что тогда бы я непременно вспомнила про Белтрана, как только увидела его в списке жертв. Глэдден вообще не называл никаких имен. Единственное, о чем он упомянул в этой связи, так это о том, что еще в детстве сам стал объектом сексуальной агрессии. Мы не обратили на это серьезного внимания – стандартное оправдание, к которому прибегают извращенцы вроде него. Правда, по словам Глэддена, с ним это случилось далеко не один-единственный раз. Кто-то использовал его для занятий сексом постоянно, на протяжении определенного периода времени, когда Глэддену было столько же лет, сколько и детям, на растление которых он покушался в Тампе. В общем, Глэдден получил психическую травму и зациклился на том, что с ним случилось; к сожалению, с подобными случаями нам приходится сталкиваться довольно часто. Жертвы насилия замыкаются на себе, точнее, на том моменте своей жизни, когда… когда их втоптали в грязь.

Я кивнул в знак того, что внимательно слушаю, но промолчал, боясь, что если перебью, то Рейчел не станет продолжать свой рассказ.

– Это длилось почти три года, – сказала она, – с девяти до двенадцати лет, причем Глэдден подвергался насилию довольно часто. Преступник не только принуждал его к орально-генитальным контактам, но и практиковал анальный секс. Имени Глэдден нам так и не назвал, только подчеркнул, что это не был кто-то из числа его родственников. Даже матери Глэдден ничего не говорил, потому что боялся этого человека. По его словам, насильник частенько угрожал ему, однако очевидно, что в жизни Глэддена он занимал важное место и являлся для него авторитетом. Боб попытался тогда выяснить, кто это мог быть, однако не преуспел. В общем-то, случай Глэддена был вполне заурядным, так что мы не стали затевать никакого дополнительного расследования. Хотели было побеседовать с его матерью, но нам даже не удалось ее разыскать: после ареста Глэддена пресса подняла вокруг Флоридского Фотографа такую шумиху, что она спешно уехала из Тампы в неизвестном направлении. Теперь, конечно, мы можем с достаточной степенью вероятности предположить, что насильником был Белтран.

Я пропустил ее замечание насчет прессы мимо ушей и вновь кивнул. Мой бокал уже опустел, а Рейчел едва пригубила коктейль. Очевидно, он ей не слишком понравился, и я, подозвав официантку, заказал для Рейчел пиво «Амстел лайт», а сам придвинул поближе к себе ее бокал с «желто-черным». И поинтересовался:

– А почему отношения между Глэдденом и Белтраном прекратились?

– По самой банальной причине. Все закончилось, когда Глэдден повзрослел и перестал представлять для педофила интерес. Тогда он дал ему отставку и переключился на следующую жертву. Мы планируем разыскать и допросить всех детей, с которыми Белтран имел дело в рамках программы «Старшие товарищи». Я готова поклясться, что он всех их насиловал или, по крайней мере, пытался это сделать. Именно он посеял в неокрепших душах зло, с него все началось. Не забудь об этом, Джек, когда будешь писать свою статью. Белтран получил по заслугам.

– Ты говоришь так, словно сочувствуешь Глэддену.

Похоже, зря я это сказал. В глазах Рейчел полыхнули гневные искры.

– Ты прав, Джек, я ему сочувствую, но это не значит, что я оправдываю хотя бы один поступок из тех, которые он совершил, и что я стану колебаться, если мне представится возможность всадить в него пулю. Однако будем объективны: не он взрастил чудовище, которое завладело им изнутри. Виноват в этом кто-то другой.

– Ладно-ладно, не сердись…

Тут как раз подошла официантка с пивом для Рейчел и избавила меня от необходимости оправдываться. Воспользовавшись паузой, я сделал добрый глоток «желто-черного» и перевел беседу в несколько иное русло:

– Ну а если отвлечься от того, что Глэдден вам там наговорил про тяжелое детство… Какое он в целом произвел на тебя впечатление? Действительно ли этот тип так умен, как считают?

Прежде чем ответить, Рейчел немного подумала, словно приводя в порядок свои мысли.

– Уильям Глэдден знал, что его сексуальные устремления абсолютно неприемлемы с точки зрения культуры, общественной морали и закона. Это, несомненно, его тяготило. На мой взгляд, он постоянно находится в состоянии внутренней войны, пытаясь понять свои желания и оправдать инстинкты. Пусть Глэдден и говорил о себе в третьем лице, он и историю-то свою согласился нам рассказать только потому, что надеялся, что это хоть как-то облегчит ему борьбу с самим собой или поможет кому-то другому, кто еще только вступил на этот же путь. Если принять во внимание проблему, с которой он столкнулся, то становится понятно, что перед нами человек с высокоразвитым интеллектом. Большинство преступников, кого мне приходилось допрашивать в разных тюрьмах, были похожи на животных. Да что там похожи! Это и были самые настоящие животные. Или даже машины. Они тупо шли туда, куда их толкали засбоившая программа или древний звериный инстинкт, и убивали… Убивали просто потому, что были должны, не думая ни о чем и не терзаясь муками совести. В этом отношении Глэдден существенно от них отличался. Так что ответ на твой вопрос – да. Он умен и, может быть, даже еще умнее, чем мы предполагаем.

– В том, что ты только что сказала, мне чудится какое-то несоответствие. Ты считаешь, что это… противоречие угнетало Глэддена, висело на нем тяжким грузом. Однако сдается мне, что того парня, которого мы сейчас выслеживаем, абсолютно ничего не смущает. Да и совести у него не больше, чем, скажем, у Гитлера.

– И ты не ошибаешься. Но и я тоже сказала правду. Просто, к сожалению, – и мы не раз с этим сталкивались, – данная порода хищников имеет опасное свойство эволюционировать, изменяться. Без соответствующего лечения, без сильнодействующих лекарств или того же гипноза человек вроде Уильяма Глэддена со временем неизбежно превращается в чудовище, подобное нашему Ворону. Дело в том, что люди имеют обыкновение меняться, и перемены эти не всегда к лучшему. После собеседования с нами Глэдден провел в тюрьме еще один долгий год и сумел добиться того, что его дело и впрямь пересмотрели. Он довел до конца большую работу, что и позволило ему в конечном итоге выйти на свободу. Заключенные в тюрьмах обращаются с педофилами без всяких церемоний, с редкой жестокостью, поэтому при каждом удобном случае извращенцы образуют собственные кланы. И это относится не только к тем, кого удалось изобличить и посадить под замок. Нет ничего удивительного, что среди знакомых Глэддена оказались и Гомбл, и другие педофилы из Рейфорда. Мысль о том, что человек, которого я допрашивала несколько лет назад, превратился в убийцу, ныне известного нам как Ворон, не кажется мне невероятной. Я хорошо представляю себе, как это могло случиться.

Громкий взрыв смеха и аплодисменты, раздавшиеся в том углу, где шла игра в дартс, отвлекли мое внимание. Судя по всему, там чествовали чемпиона сегодняшнего вечера.

– Хватит о Глэддене, – решительно сказала Рейчел, когда я снова повернулся к ней. – А то меня от всего этого уже тошнит.

– Хватит так хватит, – не стал спорить я.

– А как насчет тебя?

– Мне тоже неуютно и, говоря откровенно, страшно.

– Нет, я хотела спросить, как идут твои дела. Ты уже позвонил своему редактору, порадовал старика?

– Чем это, интересно?

– Тем, что тебя взяли обратно в команду.

– Нет, я еще не звонил. Свяжусь с ним завтра утром и скажу, что на вторую статью пока что рассчитывать не приходится, но зато я снова прорвался к источнику и буду черпать информацию из первых рук.

– И как он это воспримет?

– Без особого восторга. Как минимум Гленн может потребовать, чтобы я все равно обеспечил его продолжением. В этом отношении газетный бизнес похож на паровоз. Когда вся пресса страны следит за развитием событий, нам приходится постоянно подбрасывать в топку все новые и новые статьи, чтобы поезд не замедлял ход. С другой стороны, я же не единственный сотрудник «Роки-Маунтин ньюс»! Пусть главный подключит к теме кого-нибудь еще. Правда, мои коллеги вряд ли сумеют накопать что-нибудь стоящее, а тем временем Майкл Уоррен отгрохает в «Лос-Анджелес таймс» еще одну эксклюзивную статью, и мне останется только утираться и пускать пузыри.

– Какие пузыри?

– Я же окажусь в дерьме по самую макушку.

– Ты циник, Джек.

– Я реалист.

– Не волнуйся, что Уоррен вновь тебя обойдет. Гордон… то есть тот, кто рассказал Майклу о нашей работе в прошлый раз, больше не посмеет сделать ничего подобного. С Бэкусом шутки плохи.

– Оговорка в духе Фрейда? Ну что ж, поглядим.

– Почему ты вдруг стал циничным, Джек? Я думала, что такими желчными бывают только копы, да и то ближе к пенсии.

– Наверное, я таким уродился. Тяжелый случай.

– Да уж.

Пока мы сидели в баре, на улице стало еще холоднее. Мне хотелось обнять Рейчел за плечи, но я знал, что она не позволит. Здесь, снаружи, было слишком много посторонних глаз, поэтому я даже и пытаться не стал. Уже на подходе к отелю я вспомнил одну историю и решил рассказать ее Рейчел.

– Знаешь, в старших классах школы непременно существует этакая, образно выражаясь, внутренняя телефонная линия, по которой распространяются все новости. Кто в кого втрескался, кто с кем танцевал и так далее. Тебе такое знакомо?

– Ну еще бы.

– Так вот, была у нас в школе одна девчонка, и я в нее влюбился. Я… словом, не помню, как все получилось, но слух об этом начал распространяться по такой вот внутренней сети. Что остается делать в подобных случаях? Только подождать, пока новости дойдут до предмета твоего обожания, а потом посмотреть, какой будет реакция. Словом, в конце концов сложилась такая ситуация, когда я точно знал, что она знает, что мне нравится. Ты понимаешь?

– Да. И что, девочка отвергла тебя?

– Нет, все оказалось намного сложнее. Собственно говоря, я сам виноват. Я был не слишком уверен в себе, и… не знаю, как лучше объяснить. В общем, дело было так: однажды я сидел на трибуне в спортзале; кажется, в тот день намечался баскетбольный матч, и зрители понемногу прибывали. И тут вдруг появляется эта девочка с подругой, и они вдвоем идут вдоль трибун в поисках свободного места. Я сразу понял, что сейчас решится моя судьба. Девочка заметила меня и помахала мне рукой… Сперва я застыл, словно парализованный. А потом… потом я обернулся и посмотрел назад, словно недоумевал, кого это она зовет.

– Ну, Джек, ты и лоханулся! – воскликнула Рейчел и улыбнулась, явно не принимая мою историю близко к сердцу, хотя сам я переживал из-за того, что случилось в тот день, на протяжении многих лет. – И чем же дело закончилось?

– Когда я опять повернулся к ней, девочка смотрела в другую сторону. Я ее смутил. Понимаешь, я вроде как был в нее влюблен, а когда она сделала шаг мне навстречу, никак не отреагировал. Хуже того, я на глазах у всех поставил ее в неловкое положение… После этого она начала встречаться с другим парнем и даже в конце концов вышла за него замуж. А я еще долго не мог забыть ее.

Последние несколько футов, отделявшие нас от крыльца гостиницы, мы преодолели в молчании. Я открыл Рейчел дверь и посмотрел на нее с растерянной и горькой улыбкой. Надо же, прошло столько лет, а я все еще переживаю тот свой давний промах.

– Вот такие пироги, – подвел я итог. – Это доказывает, что с самого начала я был циником, да и глупцом к тому же.

– С каждым из нас случалось в детстве что-то подобное, – откликнулась Рейчел таким голосом, словно не придала моему рассказу ровно никакого значения.

Мы медленно пересекли вестибюль. Ночной дежурный узнал нас и кивнул. Мне показалось, что за те несколько часов, что прошли с момента, когда я увидел портье впервые, его щетина успела подрасти и стала еще неопрятнее. У лестницы, ведущей на второй этаж, Рейчел остановилась и шепотом, чтобы не услышал клерк за стойкой, сказала, что мне не стоит подниматься к ней в номер.

– Мне кажется, Джек, нам лучше разойтись по своим комнатам.

– Но я могу, по крайней мере, проводить тебя.

– Нет, не нужно.

Она оглянулась на портье. Тот сидел, уткнув нос в какую-то бульварную газетенку. Тогда Рейчел легонько поцеловала меня в щеку и пожелала спокойной ночи. Мне оставалось только молча смотреть, как она поднимается по ступенькам.

Мне было ясно, что заснуть я вряд ли смогу. Слишком много мыслей крутилось в голове. Совсем недавно я занимался любовью с красивейшей из женщин, а потом провел с ней вечер, влюбляясь все больше и больше. Что такое настоящая любовь, я представлял не очень хорошо, однако чувствовал, что испытываю к Рейчел нечто совершенно особенное. При этом ко всем моим восторгам примешивалась малая толика беспокойства.

Но когда я вышел из отеля, чтобы выкурить сигарету, мое беспокойство вдруг начало усиливаться и постепенно стало непреодолимым. Возможно, все дело было в той давней истории. Я невольно призадумался, как могла бы сложиться моя жизнь, не сваляй я тогда дурака. Ведь, рассказывая Рейчел о своей школьной любви, я утаил от нее самое главное – финал. Я не признался ей, что ту девочку звали Рили и что парнем, с которым она стала встречаться и за которого впоследствии вышла замуж, был мой брат Шон. Я и сам толком не знал, что заставило меня опустить эту часть повествования.

Сигареты у меня закончились, и я, бросив в урну смятую пачку, вернулся в вестибюль, рассчитывая разжиться куревом у дежурного. Однако портье ответил, что мне придется сходить в бар «Кот и скрипка». Хотя на столе у него рядом со стопкой газет лежала початая пачка «Кэмела», он не предложил мне сигарету, а просить я не стал.

Совершая свое одинокое путешествие к бару по бульвару Сансет, я снова начал думать о Рейчел. Ну не странно ли, что все те три раза, когда мы занимались любовью, она, несмотря на проявленную чувственность, вела себя совершенно пассивно, уступив роль лидера мне и неизменно оставаясь ведомой? Я ожидал небольших перемен на второй и третий раз, даже намеренно медлил, прежде чем совершить какое-то действие, давая Рейчел возможность перехватить инициативу, но этого так и не произошло. Ни одна из моих прежних женщин не вела себя подобным образом, особенно если дело доходило до третьего свидания.

Разумеется, в этом не было ничего особенного, так что я не беспокоился, и все же подобная деталь подогревала мое любопытство. Пассивность, которую Рейчел проявляла в постели, разительно контрастировала с активным и даже агрессивным поведением, которое она демонстрировала все остальное время. Пока мы, так сказать, находились в вертикальном положении, Рейчел постоянно пыталась если и не давить, то по крайней мере оказывать на меня определенное влияние. Впрочем, возможно, именно это противоречие и привлекало меня к ней с такой силой.

Чтобы попасть в бар, нужно было пересечь бульвар Сансет, и я остановился на краю тротуара, посмотрев по сторонам, чтобы случайно не угодить под машину. Боковым зрением я уловил какое-то движение далеко слева. Мой взгляд невольно сфокусировался в той точке, и мне показалось, что какая-то фигура стремительно юркнула в темноту возле закрытого на ночь магазина. Я похолодел, но не двинулся с места. Несколько секунд я вглядывался в тень у двери этого магазина, приблизительно ярдах в двадцати от меня. Похоже, силуэт принадлежал мужчине, который все еще прятался во мраке, наблюдая за мной.

С угрожающим видом я сделал в том направлении несколько шагов, но вдруг остановился, словно наткнувшись на каменную стену. С самого начала моя показная решительность была блефом, и, когда из темной подворотни никто не выбежал, я почувствовал себя одураченным. Сердце отчаянно колотилось в груди, хотя я и уверял себя, что, скорее всего, это какой-нибудь бездомный бродяга просто ищет укромный уголок, где можно переночевать. И все же, не скрою, я испугался. Ведь это вполне мог оказаться не бродяга, а Ворон, который притаился и ждет возможности напасть. Возможно, преступник видел меня по телевизору и теперь считает одним из своих врагов, сотрудником ФБР.

Темная дверь магазина отрезала мне обратный путь к «Уилкокс-отелю». Возвращаться я не мог, оставалось только идти вперед. Тогда я повернулся и шагнул на мостовую.

Резкий гудок автомобиля заставил меня отпрыгнуть обратно на тротуар. Впрочем, с этой стороны никакая опасность мне не угрожала. Проехавшее мимо авто, битком набитое хохочущими подростками, двигалось почти по самой середине бульвара. Вероятно, они просто разглядели мое бледное лицо и отсутствующий взгляд и решили развлечься, пугнув пешехода.

Войдя в бар, я заказал еще одну порцию «желто-черного» пива и разузнал, где установлен автомат с сигаретами. Прикуривая, я заметил, как сильно дрожат мои руки.

«Ну и что теперь делать?» – думал я, выдыхая струйку голубоватого дыма в направлении своего отражения в зеркале за стойкой.

Я просидел в «Коте и скрипке» до самого закрытия и лишь в два часа пополуночи покинул бар вместе с компанией припозднившихся завсегдатаев. Мне казалось, что среди людей я буду в безопасности. Вычленив в толпе трех подвыпивших парней, которые направили свои нетвердые шаги в нужном мне направлении, я пристроился сзади. Подозрительную дверь магазина мы миновали по противоположной стороне бульвара, так что я не мог разглядеть, прячется кто-нибудь в полутемной нише или нет. Впрочем, задерживаться, чтобы разгадать эту загадку, я не стал. На перекрестке я расстался со своим эскортом и быстро зашагал по аллее, которая вела к «Уилкоксу». Успокоился я только тогда, когда вошел в вестибюль и увидел лицо обросшего щетиной дежурного – такое знакомое, внушающее спокойствие.

Несмотря на поздний час и еще один коктейль, пережитый испуг прогнал сон. Оказавшись в своей комнате, я разделся и забрался в постель, но долго ворочался с боку на бок. Окончательно убедившись в бесплодности попыток заснуть, я снова включил свет и сел.

Мне необходимо было отвлечься и расслабиться. И тогда я сделал то, что делал уже бесчисленное число раз, когда оказывался в сходных ситуациях. Взяв на кровать компьютер, я подождал, пока он загрузится, подключился к телефонной розетке и при помощи встроенного модема вошел в сеть «Роки-Маунтин ньюс». Никаких сообщений для меня не было, да и не они меня интересовали, однако привычная процедура подействовала на меня успокаивающе. Просматривая сообщения телеграфных агентств, я набрел на свою собственную статью, которая в слегка сокращенном виде попала в копилку Ассошиэйтед Пресс. Завтра, когда ее опубликуют все средства массовой информации страны, она произведет эффект разорвавшейся бомбы, и, будем надеяться, редакторы всех газет от Нью-Йорка до Лос-Анджелеса узнают мое имя.

Отключившись от сети, я некоторое время раскладывал на компьютере пасьянс, но вскоре это мне надоело. Пытаясь занять себя еще чем-нибудь, я потянулся за сумкой, чтобы снова просмотреть гостиничные счета, но ничего не нашел. Я заглянул во все карманы, однако серого конверта с бумагами нигде не было. Тогда я бросился к наволочке с одеждой и в мгновение ока выпотрошил ее, но документов не оказалось и там.

– Дерьмо! – громко выругался я.

Закрыв глаза, я попытался представить себя в самолете и сообразить, куда я мог их деть. В первое мгновение я испугался, что оставил конверт в кармане кресла перед собой, но вспомнил, что после разговора с Уорреном снова взял квитанции в руки, чтобы проверить остальные телефонные номера. Потом у меня в памяти ясно всплыла картина: вот я кладу конверт в сумку с компьютером. Теперь можно было не сомневаться, что я не забыл распечатки в лайнере.

Оставалась только одна возможность: кто-то побывал в моей комнате и забрал конверт. И как теперь прикажете поступить? Жаловаться? Но кому и на что? Не заявлять же в полицию, что у меня украли бумаги, которыми я завладел нечестным путем, выдавая себя за агента ФБР?

Все еще бурля от гнева, я оделся и вышел в вестибюль. Клерк за стойкой читал журнальчик под названием «Высшее общество», на обложке которого была изображена обнаженная девица, умело прикрывающаяся руками и локтями – ровно настолько, чтобы издание можно было продавать в киосках.

– Скажите, кто-нибудь заходил в номер в мое отсутствие?

Дежурный отрицательно покачал головой.

– Вы уверены?

– К вашей двери вообще никто не подходил, кроме вас и молодой леди, которая была с вами.

Я строго поглядел на портье, ожидая продолжения, но добавить ему было нечего.

– О’кей.

Прежде чем вернуться обратно в номер, я внимательно осмотрел замок, надеясь обнаружить след отмычки. Замочная скважина была вся исцарапана, но это ни о чем не говорило: возможно, она стала такой еще несколько лет назад. Кроме того, я не сумел бы отличить след отмычки от царапины, оставленной ключом в нетвердой руке вдрызг пьяного постояльца, даже если бы от этого зависела моя жизнь, но все равно упорно разглядывал замок. Должно быть, со мной случилось нечто вроде временного помешательства.

Больше всего мне хотелось позвонить Рейчел и рассказать, что кто-то вломился в мою комнату, однако главная проблема заключалась в том, что даже ей я не мог признаться, что именно похитил неизвестный вор. Ни к чему лишний раз откровенничать, хватит и того, что я поделился с нею историей из детства.

В третий раз за эту ночь я разделся и забрался в постель. Сон наконец сморил меня, но и, засыпая, я представлял себе, как Торсон со злодейской улыбочкой шарит в моих вещах. И даже во сне страшно на него злился.