Глава 27

В восемнадцать тридцать мы снова собрались в конференц-зале местного отделения ФБР. Бэкус терзал телефон, пытаясь решить какие-то вопросы материально-технического обеспечения. Ему помогали Томпсон, Майз, Матужак и трое других агентов, которым меня не представили.

Подсаживаясь к столу, я поставил сумку с покупками на пол. Там были две новые рубашки, брюки и пакет с носками и нижним бельем. Переодеться я не успел, о чем немедленно пожалел: незнакомые мне агенты так мрачно уставились на мою рубашку с эмблемой ФБР, словно бы, пытаясь выдать себя за сотрудника уважаемого ведомства, я совершил святотатство. Бэкус тем временем велел своему собеседнику перезвонить, как только все утрясется, и положил трубку на рычаг.

– В общем, так, – сказал он. – Селекторное совещание начнется, как только наши оперативники в других городах выйдут на связь. Пока же давайте обсудим то, что мы имеем здесь, в Финиксе. С завтрашнего дня я планирую начать новое расследование обоих преступлений – убийства полицейского и убийства мальчика. Проводиться оно будет с учетом того, что нам известно. Мне хотелось бы… О, прошу прощения! Рейчел, Джек – это Винс Пул, руководитель нашего отделения в Финиксе. Он предоставит в наше распоряжение необходимые силы и средства.

Пул, выглядевший так, словно проработал в ФБР четверть века – больше, чем каждый из присутствующих в конференц-зале агентов, – молча кивнул. Двух других фэбээровцев Боб представить не соизволил.

– Завтра в девять утра, – продолжил он, – мы встречаемся с представителями местной полиции.

– Надеюсь, нам удастся договориться с копами полюбовно и убедить их передать расследование нам, – вставил Пул.

– Да уж, враждебное отношение с их стороны и даже простая ревность могут серьезно осложнить нашу задачу. Местные полицейские хорошо знали Орсулака и могли бы предоставить бесценные сведения. Думаю, нам все же придется сотрудничать с ними, но так, чтобы удерживать руль в своих руках.

– Я думаю, все будет нормально.

– Случай с Орсулаком – самый перспективный. Во-первых, убийство произошло совсем недавно. Кроме того, я надеюсь, что преступник совершил ошибку, и мы попытаемся за нее зацепиться. Хотел бы я знать…

Тут телефон на столе перед Бэкусом нежно зажужжал, и он снял трубку, поздоровался, а затем произнес:

– Погоди-ка… – Он нажал на телефоне кнопку громкой связи и положил трубку в гнездо. – Брасс, ты хорошо меня слышишь?

– Отлично, босс.

– Тогда сперва пройдемся прямо по списку, а затем послушаем, что есть у каждого из вас. Тампа?..

Агенты из всех шести городов поочередно назвали себя.

– Прекрасно, – заметил Бэкус, когда последний из его подчиненных доложил, что слышимость прекрасная, а связь по селектору – устойчивая. – Я хочу, чтобы все вы высказывались как можно непринужденнее, но только не одновременно, а по порядку. Закончим мы сообщением Брасс, а начнем с Флориды. Тед, ты готов?

– Да, сэр. Мы со Стивом еще только-только начали работать, но надеемся, что к завтрашнему утру у нас появится нечто существенное. Впрочем, кое-что мы уже накопали, хотя эти мелкие странности, возможно, ничего не означают.

– Докладывай.

– Ну, во-первых, это самое раннее из преступлений Ворона, во всяком случае из известных нам. Убитый – Клиффорд Белтран. Следующую остановку Ворон сделал в Балтиморе уже много времени спустя. Это, кстати, самый продолжительный из промежутков между преступлениями. Мы со Стивом подозреваем, что первая жертва была выбрана не случайно.

– Вы считаете, что Ворон и Белтран были знакомы?

– Вполне вероятно. Впрочем, это пока остается лишь рабочей гипотезой. Существуют, однако, некоторые детали, которые говорят в пользу нашей догадки. Во-первых, только это преступление совершено при помощи дробовика. Как раз сегодня мы проверили заключение судебно-медицинской экспертизы, и, скажу я вам, это оказались не самые приятные фотографии, которые мне когда-либо приходилось видеть. Выстрел был произведен сразу из обоих стволов, так что от головы практически ничего не осталось. Это наводит на определенные мысли…

– Видимо, убийца действовал в состоянии аффекта, – вставил Бэкус, – что подразумевает личное знакомство преступника и жертвы.

– Вот именно. Кроме того, вызывает некоторые вопросы само оружие: старая двустволка фирмы «Смит и Вессон», которую Белтран хранил в чулане на самой верхней полке. Эту информацию подтвердила и сестра убитого. Белтран никогда не был женат и всю жизнь прожил в том же доме, в котором вырос. С сестрой мы еще не успели побеседовать. Прежде, пока этот случай расследовался как самоубийство, считалось, будто Белтран достал ружье из чулана и выстрелил в себя. Теперь же, поскольку нам известно, что произошло убийство…

– …Неплохо бы установить, откуда Ворон узнал, что у жертвы есть дробовик и где именно он хранится? Так?

– В точку, шеф.

– Очень хорошо, Тед, – кивнул Бэкус. – Я доволен. У вас есть что-нибудь еще?

– Да, есть, но… Это довольно гнусная подробность. Репортер там?

Все собравшиеся в конференц-зале посмотрели на меня.

– Да, – подтвердил Бэкус, – но все здесь сказанное по-прежнему не для печати. Так что можешь говорить свободно. Верно, Джек?

Я согласно кивнул и только потом сообразил, что агенты в Тампе и других городах не могут меня видеть.

– Все правильно, – подтвердил я. – Информация останется конфиденциальной.

– Ну что же… – донесся из динамика голос Теда. – На данный момент это просто умозаключение, и мы еще не решили, насколько оно вписывается в общую картину. В отчете о результатах вскрытия Габриэля Ортиса коронер записал, что состояние слизистой оболочки и кольцевой мускулатуры анального отверстия заставляет предположить, что мальчик длительное время являлся объектом сексуальной агрессии. Белтран не мог не обратить на это внимания и потому, расследуя дело об убийстве, должен был объявить подозреваемым номер один ту грязную скотину… того человека, который принудил малыша к половой связи.

– Но он этого не сделал?

– Нет. Белтран возглавлял следственную группу из трех детективов, однако все следственные мероприятия он сосредоточил в парке, откуда мальчик был похищен после занятий в школе. Это сообщил мне в конфиденциальной беседе один из упомянутых детективов, просивший не называть его имени. Он неоднократно предлагал Белтрану расширить сферу поисков и внимательнее изучить прошлое мальчугана, но тот по непонятной причине отверг его инициативу.

И еще одно обстоятельство… Некий человек из департамента шерифа утверждает, будто Белтран сам просил поручить ему это дело. Он очень хотел расследовать его. После того как Белтран предположительно покончил с собой, этот парень – ну, мой источник – кое-что проверил и обнаружил, что детектив хорошо знал убитого мальчика благодаря местной социальной программе под названием «Старшие товарищи». Заключалась она в том, что взрослые мужчины на общественных началах помогали в воспитании детей, растущих без отца. Этакий местный вариант программы «Большой брат». Белтран был сотрудником полиции, поэтому он без труда прошел проверку и стал «старшим товарищем» для Ортиса. Пока это просто слова, но я уверен, что все соответствующие документы можно будет получить в здешнем архиве социальной службы.

– Так вы считаете, что насильником в данном случае был именно Белтран? – уточнил Бэкус.

– Возможно. Мне кажется, мой источник именно на это и намекал, однако сам он ни за что не согласится поставить вопрос открыто. Все умерли, оба дела закрыты, и никто не станет предавать гласности такую историю. Во всяком случае до тех пор, пока речь идет об одном из своих и пока должность шерифа остается выборной.

Бэкус кивнул:

– Этого и следовало ожидать.

Некоторое время все молчали, потом Боб снова заговорил:

– Тед, Стив, все это очень интересно, но как вы связываете свои открытия с делом, которое интересует нас прежде всего? Это что, просто любопытная деталь или у вас есть еще какие-то соображения?

– Мы и сами пока толком не знаем, – отозвался Тед, – но если предположить, что Белтран и был тем самым насильником-педофилом, а также если учесть, что его убили выстрелом из ружья, о месте хранения которого могло быть известно, пожалуй, только очень близким знакомым, то это ставит перед нами определенные вопросы, которые надо бы исследовать поглубже. Кто, кроме Белтрана и его сестры, мог знать о двустволке, спрятанной на верхней полке в чулане?

– Согласен. Попробуйте разузнать об этом подробнее. Кстати, что еще знает ваш источник об участии Белтрана в программе «Старшие товарищи»?

– Он утверждает, что Белтран был «старшим товарищем» довольно долгое время. Очевидно, через него прошло немало мальчишек.

– И вы собираетесь копать в этом направлении?

– Да. Вплотную мы займемся изучением этого вопроса завтра. Сегодня вечером нам вряд ли удастся предпринять что-нибудь еще.

Бэкус задумчиво хмыкнул и приложил палец к губам.

– Брасс, – позвал он наконец. – Что ты обо всем этом думаешь? Как это может сочетаться с психической патологией Ворона?

– Убийства детей красной нитью проходят через всю статистику убийств, – раздался голосок Брасс. – Пока что у нас нет никаких данных, которые помогли бы нам с уверенностью сказать, к какому типу психопатов относится Ворон. Думаю, поиск таких сведений должен стать одним из приоритетных направлений.

– Тед и Стив, – обратился Бэкус к агентам во Флориде, – вам не нужна подмога?

– Думаю, нет, – отозвался Тед. – Здешние ребята из отделения ФБР в Тампе так и рвутся заняться этим делом. Они нам помогут, если что-нибудь понадобится.

– Превосходно. Кстати, вы не разговаривали с матерью убитого мальчика по поводу его отношений с Белтраном?

– Нет, мы пока еще только пытаемся выяснить ее место жительства, равно как и адрес сестры Белтрана. Все-таки прошло уже три года. Я думаю, мы займемся ими вплотную завтра, после того как разберемся со «Старшими товарищами».

– Хорошо. Шейла, что у нас в Балтиморе?

– Ничего особенного, сэр. Большую часть дня мы потратили на то, чтобы вырвать это дело из рук местной полиции. Кроме того, мы успели поговорить с Бледшоу. Он рассказал нам, что, расследуя убийство Полли Амхерст, они с Маккаферти с самого начала разыскивали сексуального маньяка. Амхерст была учительницей младших классов. Согласно версии Бледшоу, жертва, должно быть случайно, столкнулась с маньяком возле школы, когда он подбирался к детям, и тогда он ее похитил, задушил, а потом искромсал ножом, чтобы скрыть истинные мотивы преступления.

– Почему они решили, что это был непременно маньяк-педофил? – спросила Рейчел. – Разве не могла учительница наткнуться на обычного грабителя или, скажем, наркомана?

– Амхерст исчезла на большой перемене. Местная полиция допросила всех детей, которые гуляли в это время во дворе, и получила множество противоречивых показаний. Около дюжины ребятишек припомнили белого мужчину, отиравшегося у забора. У него были прямые светлые волосы и очки. Сдается мне, что Брэд был не очень далек от истины, когда советовал обратить внимание на описание Родерика Ашера из рассказа Эдгара По. Кроме того, у этого типа имелся при себе фотоаппарат. Собственно говоря, это все, что полиции удалось узнать.

– Спасибо, Шейла. Что-нибудь еще? – Это вступил Бэкус.

– Единственной уликой, обнаруженной на теле, была прядь обесцвеченных белокурых волос. Естественный цвет – рыжевато-каштановый. Пока это все. Завтра мы планируем еще немного поработать с Бледшоу.

– Хорошо. Чем нас порадует Чикаго?

Остальные доклады не содержали ничего интересного – во всяком случае, такого, что помогло бы нам установить личность преступника и выйти на его след. Во всех случаях агенты просто повторили путь, пройденный полицией, но не обнаружили ничего нового. Даже сообщение из Денвера содержало одни только известные факты. Лишь в самом конце доклада агент сказал, что исследование перчаток, которые в день смерти надевал мой брат, завершено и что на меховой подкладке правой из них обнаружено единственное пятнышко крови. Кроме того, он поинтересовался, собираюсь ли я позвонить Рили, чтобы добиться ее согласия на эксгумацию тела.

Я не ответил. След крови на перчатке, указывавший на то, что мой брат был загипнотизирован, поверг меня в состояние, близкое к обмороку. Я пытался представить, какими были последние минуты Шона и что ему пришлось пережить перед смертью. От всего этого меня начало мутить, и только после того, как агент повторил свой вопрос, я ответил, что позвоню в Денвер завтра утром.

Под конец агент упомянул, что переслал соскоб из ротовой полости Шона Макэвоя в Куантико для повторного анализа, но тут же оговорился, сказав, что денверская криминалистическая лаборатория работает достаточно хорошо и он не думает, что эксперты в Куантико сумеют обнаружить что-то еще.

– Какие именно результаты дал первый анализ? – спросил Бэкус, старательно пряча от меня глаза.

– Только следы пороха. Ничего больше.

Как описать то, что я почувствовал, услышав эти слова? Было ли это облегчение? Не знаю. Отсутствие следов силиконовой смазки еще ничего не доказывало. Шон оставался мертв, а мысли о том, что он чувствовал и о чем думал накануне гибели, продолжали угнетать меня. Я попытался отбросить их или хотя бы отодвинуть на задний план, однако удалось это мне далеко не сразу, и поэтому я пропустил почти половину доклада Брасс, которую Бэкус попросил познакомить нас с последними результатами работы аналитиков.

– Мы не обнаружили никаких совпадений, – говорила она. – Не считая случая во Флориде, я уверена, что преступник сделал свой выбор случайно. Шестеро погибших полицейских не были знакомы друг с другом, никогда не работали вместе и вроде бы даже ни разу не встречались. Четверо из шести, как нам удалось установить, посещали в Куантико семинары по повышению квалификации следственных работников, проводившиеся четыре года назад под эгидой ФБР, однако, общались ли они между собой, нам установить не удалось. Должна заметить, что речь пока не идет об Орсулаке из Финикса – проследить его жизненный путь мы еще не успели.

– Итак, – уточнила Рейчел, – если совпадений нет, то нам остается лишь предположить, что убийца избрал этих копов своими жертвами только потому, что они расследовали первое убийство?

– Похоже на то.

– Следовательно, совершив первое убийство, Ворон должен был держаться поблизости, чтобы следить, кому поручат то или иное дело?

– И это тоже верно. Правда, есть и еще одно немаловажное обстоятельство – все убийства, которые были первыми по времени, широко освещались местными средствами массовой информации. Преступник мог увидеть возглавляющего следствие детектива по телевизору или на фотографии в газете.

– Но никакого физического архетипа, который оказался бы наиболее привлекательным для преступника, вы не обнаружили?

– Нет. Ворон просто приканчивал того, кому поручали вести дело. Руководитель следственной группы становился его жертвой. Несмотря на это, один или несколько детективов из нашей семерки могли впоследствии показаться преступнику в большей степени подходящими для удовлетворения его фантазий, чем остальные. Это вполне допустимо.

– Каких еще фантазий? – спросил я, изо всех сил стараясь разобраться в том, что говорила Брасс.

– Это ты, Джек? Мы пока не можем сказать, что это были за фантазии. В том-то и дело. К сожалению, пока что мы движемся к отгадке не с той стороны. Мы не знаем, какие дикие причуды толкают Ворона совершать свои преступления. В нашем распоряжении есть только части головоломки, на основании которых мы пытаемся составить общую картину. В худшем случае мы никогда не узнаем того, что именно волнует нашего злоумышленника и каковы главные ценности в том мире, в котором он живет. Он спустился к нам с Луны, Джек, если ты понимаешь, что я имею в виду. О том, как там все устроено, мы узнаем только в том случае, если однажды он сам решит нам это рассказать. Ясно?

Я кивнул, и тут мне на ум пришел еще один вопрос. Удостоверившись, что никто больше не хочет ничего сказать, я слегка откашлялся и произнес:

– Агент Брасс… то есть агент Доран?

– Да?

– Возможно, вы об этом уже говорили, но я прослушал. На какие мысли наводят вас стихотворения? Как они стыкуются с личностью преступника?

– Мы отмечали это вчера. Скорее всего, Ворон использует их ради внешнего эффекта. Это его подпись, своего рода визитная карточка. С одной стороны, он, безусловно, не стремится быть пойманным, но, с другой стороны, особенности его психологии таковы, что ему просто необходимо оставить после себя какую-то мелочь, чтобы сказать нам: «Эй, ребята, это я был здесь». Вот зачем ему понадобились стихи.

Что касается основного содержания отрывков, которыми мы располагаем, то все они либо напрямую говорят о смерти, либо могут быть истолкованы как ее описания. Особенно характерна строка, где говорится о выходе через «бледную дверь, с одной стороны которой обитает Беда», – я, к сожалению, не могу сейчас воспроизвести цитату дословно. Очевидно, наш Ворон считает, что убитые им люди отправляются в лучший мир, спасаясь от тягот юдоли скорби, каковой представляется ему земная жизнь. В его понимании он своими собственными руками осуществляет волшебную метаморфозу, которая освобождает души от власти тел. Именно эту характерную особенность мы должны принимать во внимание, когда говорим об особенностях патологии данного индивидуума, однако я хотела бы еще раз напомнить, что все наши умопостроения до сих пор в большей или меньшей степени – просто догадки. Чтобы вам было понятно, я могла бы привести одну аналогию, правда не совсем аппетитную… Представьте, что мы роемся в мусорном баке, пытаясь определить, кто из жильцов ближайшего дома вчера вечером ел на ужин картофельные чипсы и почему. В общем, мы ничего толком не узнаем, пока сам Ворон не попадет к нам в руки.

– Брасс, – вновь вступил Бэкус, – а что ты можешь сказать о принципе планирования всех этих преступлений?

– Пусть лучше Брэд ответит.

– Алло, это я, Брэд, – раздался в громкоговорителе уже знакомый мне мужской голос. – Я бы назвал этого Ворона гастролером или, если угодно, передвижником. В качестве краски он использует кровь, а вместо холста – всю территорию страны, однако, как мы видим, ничто не мешает ему месяцами оставаться на одном месте. Это необычно и не совсем соответствует нашей предыдущей психологической модели. В данном случае мы имеем дело отнюдь не с убийцей, который наносит удар и стремится как можно скорее покинуть место преступления. Ворон убивает, но не торопится. Какое-то время он присматривается к своей жертве, изучает ее привычки и особенности поведения, возможно, даже завязывает с объектом охоты знакомство. Следы подобного рода деятельности нам и нужно искать. В первую очередь следует поинтересоваться личной жизнью каждого из детективов, обращая особое внимание на новых друзей и знакомых, которые могли появиться незадолго перед смертью. Допустим, новый сосед или приятель, с которым погибший коп познакомился в своем любимом баре. Денверское убийство также указывает на то, что преступник способен выдать себя за информатора-добровольца и под таким соусом втереться в доверие к жертве. Наконец, наш злоумышленник может комбинировать все перечисленные варианты.

– Что подводит нас к следующему этапу, – перебил Бэкус. – Что становится приоритетом после того, как контакт налажен?

– Власть, – объяснил Хэзелтон торжественно. – Когда преступник подберется к своей жертве вплотную, ему необходимо подчинить ее себе. Как? Нам кажется, что Ворон приходит к жертве, имея при себе какое-то оружие, которое позволяет ему завладеть табельным пистолетом детектива, однако это не все. Как он заставил шестерых – нет, семерых – полицейских написать прощальные записки, пусть и совсем коротенькие? Как ему удалось избежать сопротивления и борьбы? В настоящее время мы рассматриваем гипотезу о том, что Ворон использовал гипноз в сочетании с медицинскими препаратами-транквилизаторами, которые он нашел у жертв, так как все преступления, за исключением одного, были совершены у потерпевших дома. Случай с Шоном Макэвоем в этом отношении не является типичным. Если мы посмотрим на дело шире, то нам станет ясно, что человек, у которого нет дома никаких лекарств, – явление довольно редкое. И уж наверное, в каждой аптечке сохранилось что-то такое, что может действовать как транквилизатор, – некий препарат, когда-то выписанный врачом, но не использованный до конца, или же просто купленный про запас. Некоторые из этих средств работают лучше, действие других – слабее, однако если нарисованная нами картина не слишком расходится с действительностью, то Ворон использует таблетки и микстуры, которые имеются у его жертв. Над этим мы сейчас и работаем. Пока что у меня все.

– Отлично, – подвел итог Бэкус. – У кого есть еще вопросы?

Собравшиеся в зале агенты безмолвствовали, молчал и динамик громкой связи.

– Ну что ж, ребята, – проговорил Боб, наклоняясь к самому микрофону. – Работайте дальше. Ваши находки могут оказать нам неоценимую помощь.

Рейчел и я отправились вместе с Томпсоном и Бэкусом в гостиницу, где Матужак снял для нас комнаты. Мне пришлось зарегистрироваться по всем правилам, в то время как Бэкус получил на свою фамилию ключи от остальных пяти номеров, оплата которых осуществлялась из средств федерального бюджета. Несмотря на столь явную дискриминацию, администрация отеля все же предоставила мне скидку, – очевидно, свою роль сыграла рубашка с эмблемой.

Рейчел и Томпсон ожидали нас в баре на первом этаже, где мы договорились пропустить по стаканчику перед ужином. Вручая Рейчел ключ, Бэкус вслух назвал номер ее комнаты – триста двадцать один, – и я постарался его запомнить. Самому мне достался номер триста семнадцать, и я почти сразу же начал думать о предстоящей ночи и о том, как бы сократить разделявшее нас расстояние в четыре двери.

Примерно после получаса легкой беседы Бэкус поднялся и сказал, что пойдет к себе, чтобы еще раз просмотреть полученные за день отчеты, прежде чем ехать в аэропорт – встречать Торсона и Картера. От предложения поужинать вместе он отказался, сразу же направившись к лифтам. Некоторое время спустя Томпсон тоже покинул нас, сославшись на то, что ему хочется еще разок прочитать протокол вскрытия, полученный от местной полиции.

– Ну что же, мы остались вдвоем, – сказала Рейчел, когда Томпсон отошел достаточно далеко и не мог нас слышать. – Что бы ты хотел съесть на ужин?

– Еще не знаю. А ты?

– Тоже пока не думала. Зато я знаю, что больше всего мне сейчас хочется принять горячую ванну.

Мы договорились встретиться в холле через полчаса и в молчании поднялись на свой этаж. Каждый из нас испытывал некоторую неловкость, чему виной было ощущение интимности, возникшей между нами за последние несколько минут.

Оказавшись в своей комнате, я попытался отвлечься от мыслей о Рейчел и занялся делом, то есть подсоединил компьютер к телефонной сети и проверил, не ожидают ли меня в Денвере какие-нибудь важные новости. Сообщение было только одно: Грег Гленн интересовался моим местонахождением. На всякий случай я ответил ему, хотя сомневался, что главный редактор получит мою весточку раньше понедельника. Потом я отстучал Лори Прайн послание с просьбой разыскать во флоридских газетах все сообщения о Горации Гипнотизере за последние семь лет. Копии статей я попросил прислать мне по электронной почте, присовокупив в заключение, что это не срочно.

Покончив с делами, я принял душ и переоделся в чистую одежду, собираясь на ужин с Рейчел. До назначенного времени оставалось еще двенадцать минут, и я задумался: может, имеет смысл спуститься и поискать поблизости аптеку. Но потом представил себе, что скажет Рейчел, если я окажусь в ее кровати уже с презервативом в кармане – в том случае, разумеется, если события будут развиваться так, как мне хочется, – и отказался от этой мысли. Пусть все идет естественным путем, а там я что-нибудь придумаю.

– Ты не включал канал Си-эн-эн?

– Нет, – ответил я, стоя на пороге ее комнаты.

Рейчел сидела на кровати и надевала туфли. Выглядела она намного свежее и успела переодеться в черные джинсы и кремовую блузку. Телевизор все еще работал, но сейчас он передавал последние новости о том, как развиваются события, касающиеся стрельбы возле чикагской клиники по производству абортов. Почему-то мне сразу показалось, что Рейчел имеет в виду совсем не это.

– Там было что-нибудь интересное? – осведомился я.

– Нас всех – тебя, меня и Бэкуса – только что показали в программе новостей. Как мы выходим из морга… Им удалось узнать фамилию Боба, и это попало в эфир.

– В программе говорилось о том, что он возглавляет отдел психологического моделирования?

– Нет, они просто сказали – высокопоставленный сотрудник ФБР. Должно быть, в Си-эн-эн позаимствовали сведения у местной телевизионной компании. Как ни крути, у нас могут возникнуть серьезные трудности, если Ворон увидит эту передачу.

– Почему? ФБР довольно часто берется за подобные случаи. Каждый знает, что федералы любят совать свой нос во все щели.

– Проблема в том, что любая шумиха тешит тщеславие Ворона. Это ясно прослеживается в большинстве случаев, о которых мы знаем. Убийцам подобного типа очень нравится, когда об их делишках пишут в газетах или передают на всю страну по телевидению. И причина не только в стремлении к славе – в какой-то степени сообщения в средствах массовой информации помогают преступнику еще раз оживить свои фантазии и насладиться тем, что он совершил. Отчасти эта любовь к публичности и популярности в прессе может распространяться и на нас, его преследователей. Вообще у меня начинает складываться такое впечатление, что этот парень, Ворон, знает о нас гораздо больше, чем мы о нем. Если я права и он неравнодушен к славе, значит он прочел книги о знаменитых убийцах-маньяках, причем не только научно-популярные издания, где обычно пишут всякую ерунду, но и более серьезные исследования. Ворон может знать некоторые имена: и отец Боба, и сам Бэкус-младший упоминаются во многих таких книгах. Да и про меня тоже кое-где говорится. Ворон мог наткнуться на наши фамилии, фотографии, высказывания. Если он увидит программу Си-эн-эн и узнает нас, то сразу поймет, что мы идем по его следу. И тогда Ворон попросту упорхнет.

Мы долго не могли решить, куда отправиться на ужин и какую кухню предпочесть, и в конце концов забрели в ресторан при отеле. Кормили здесь вполне прилично, да и бутылка каберне, которую мы распили на двоих, значительно улучшила настроение. Я просил Рейчел не беспокоиться насчет денег, сказав, что за сегодняшний ужин платит «Роки-Маунтин ньюс», и она, заметно оживившись, сразу заказала на сладкое пирог с вишней.

– У меня такое ощущение, что ты и прочие агенты ФБР были бы намного счастливее, если бы в мире не существовало свободной прессы, – заметил я за десертом, так как на протяжении всего ужина Рейчел продолжала сетовать на произвол телеканала Си-эн-эн.

– Ничего подобного, – возразила она. – Я уважаю средства массовой информации и признаю, что в демократической стране они действительно необходимы. Я только не могу принять той безответственности, с которой, увы, нам приходится сталкиваться гораздо чаще, чем хотелось бы.

– И что же такого безответственного ты нашла в этом конкретном сообщении?

– Ну, вообще-то, прежде чем демонстрировать нас по телевидению, да еще сообщать наши имена, руководство канала могло бы связаться с ФБР и спросить, не повлечет ли это за собой каких-нибудь серьезных последствий. В данном случае мне хотелось бы, чтобы у нашей доблестной прессы хоть иногда хватало терпения дождаться конечного результата. Так нет же, репортеры бросаются на каждую мелочь, теша свое профессиональное самолюбие.

– Но это же происходит далеко не всегда. Вот я, например, вовсе не послал вас куда подальше и не сел писать свою сенсационную статью. У меня далекоидущие планы, и я хочу дождаться результатов, чтобы материал получился более интересным и объективным.

– Жуть как благородно. Особенно если вспомнить, как ты влез в расследование при помощи обычного шантажа.

Она улыбалась, и я улыбнулся тоже.

– Но-но! – запротестовал я. – Попрошу выбирать выражения.

– Давай поговорим о чем-нибудь другом? – предложила Рейчел. – Я чертовски устала от всего этого. Как бы мне хотелось завалиться в кровать и хоть ненадолго забыть про этого чертова Ворона.

И снова я почувствовал нечто особенное в том, как она подбирала слова, как она произносила их и как смотрела на меня. Правильно ли я угадал скрытый подтекст или же просто принимал желаемое за действительное?

– Хорошо, давай забудем об этой зловещей черной птице, – согласился я. – И поговорим о тебе.

– Обо мне? А что бы ты хотел узнать?

– Ваши отношения с Торсоном напоминают мне телевизионное шоу – какую-то бесконечную и, прости за резкость, дурацкую комедию.

– Это наше личное дело.

– Только не тогда, когда вы начинаете прилюдно метать друг в друга громы и молнии. И потом, ты все время пытаешься убедить Бэкуса отстранить Торсона от расследования.

– Неправда, я вовсе не стремлюсь к этому. Я просто не хочу постоянно чувствовать присутствие Гордона у себя за спиной, не хочу, чтобы он был здесь, рядом. Он же все время пытается подобраться поближе и снова начать мучить меня. Понаблюдай за ним и сам увидишь.

– А как долго вы были женаты?

– Пятнадцать незабываемых месяцев.

– А расстались давно?

– Да, больше трех лет назад…

– Тогда я что-то не пойму: какими бы ни были ваши отношения на момент развода, три года – довольно внушительный срок, чтобы вы продолжали относиться друг к другу до такой степени враждебно.

– Джек, я не хочу это обсуждать.

Однако на самом деле она была очень даже не против поговорить на данную тему. Я чувствовал это и потому замолчал, давая Рейчел время немного разобраться в своих желаниях. Возникшую паузу крайне удачно заполнил официант, который приблизился к нашему столику, чтобы налить в чашки еще кофе.

– И что же случилось? – спросил я как можно мягче, когда мы снова остались вдвоем. – На мой взгляд, ты не заслуживаешь того, чтобы постоянно чувствовать себя хоть немного несчастной.

Рейчел протянула руку и несильно потянула меня за бороду. Это был наш первый физический контакт с тех пор, как агент Уоллинг швырнула меня лицом вниз на пыльный матрас в вашингтонском «Хилтоне».

– Ты душка. – Она покачала головой. – Ничего не случилось, просто мы оба совершили ошибку. Нам не следовало вступать в брак. Мы до такой степени разные люди, что я до сих пор не в состоянии разобраться, что же мы нашли друг в друге тогда. Наша семья развалилась очень быстро.

– Почему?

– Потому. – Она помолчала. – Иначе просто и быть не могло. Как я уже говорила, у каждого из нас за плечами был собственный груз разочарований и давних обид. Ноша Торсона оказалась тяжелее. Он все время прятался под маской, и сперва я не разглядела за ней бессильный гнев и ярость, которые сжигали Гордона изо дня в день. А потом стало слишком поздно, и я решила спасаться, пока мы не погибли оба.

– Что же именно его так сердило?

– О, многие вещи. Торсон хранит в душе огромное количество обид, нанесенных другими людьми, в том числе и женщинами. Для него ведь это был уже второй неудачный брак. Кроме того, карьера у Торсона складывалась не слишком гладко. Плюс еще сложные отношения с отцом. Из-за всего этого Гордон иногда вспыхивал, словно факел на ветру.

– Он не пытался… ударить тебя?

– Нет, до этого, к счастью, не дошло. Мы пробыли вместе не слишком долго, так что он просто не успел. Вы, мужчины, обычно презрительно относитесь к женской интуиции, однако я вполне допускаю, что останься я с ним, и рукоприкладства было бы не избежать. Собственно говоря, это даже не столько интуиция, сколько умение предвидеть естественный ход вещей, и я понимала, к чему все идет. В общем, мы развелись, и тех пор я стараюсь держаться от Торсона подальше, но он упорно не хочет отпустить меня.

– Наверное, он все еще испытывает по отношению к тебе какие-то чувства.

– Ты спятил, если серьезно так думаешь.

– Но в его отношении к тебе есть что-то… неутоленное, какая-то страсть…

– Только страсть видеть меня несчастной. Он считает меня виновной во всем: в том, что наш брак развалился и что его жизнь пошла наперекосяк.

– Но как подобный тип может до сих пор работать в ФБР?

– Как я уже сказала, Гордон носит маску и умело прячет свои истинные мысли и чувства. Ты же сам видел его на совещании: он вел себя сдержанно, корректно, не выходя за рамки общепринятых представлений о приличиях. Кроме того, кадровая политика ФБР вовсе не строится на том, чтобы, придравшись к пустяку, вышвырнуть агента на улицу. Покуда Торсон справляется со своей работой, никому не будет дела до того, что чувствует или говорит женщина, с которой он развелся.

– Ты жаловалась на него?

– Напрямую – нет. Я же себе не враг. Да, я занимаю завидное положение в отделе психологического моделирования, но не заблуждайся: ФБР – чисто мужская организация. Я не могу пойти к начальнику и пожаловаться на своего бывшего супруга, да еще ссылаться при этом на то, что́, как мне кажется, он может сделать. Да я мигом окажусь в службе охраны банков где-нибудь в Солт-Лейк-Сити, а мне этого меньше всего хочется.

– То есть ты вообще ничего не можешь сделать?

– Могу, но очень мало. Конечно, я несколько раз косвенным образом намекала Бэкусу, на что способен мой бывший, поэтому не сомневайся: Боб полностью в курсе проблемы. Но, судя по тому, что ты услышал сегодня, нетрудно догадаться, какую позицию занимает наш шеф. Да и Гордон наверняка нашептывает ему обо мне всякие гадости, так что на месте Боба я бы вела себя точно так же: просто сидела бы и ждала, пока кто-нибудь из нас не оступится. Кто первым ошибется, тот и вылетит с треском.

– А в чем, например, может заключаться такая ошибка?

– Не знаю. С ФБР надо всегда держать ухо востро. Хорошо хоть у меня есть тот козырь, что я женщина: Бэкус вряд ли станет меня увольнять, поскольку ему не нужны лишние осложнения.

Выслушав ее, я согласно тряхнул головой. Мы подошли к естественному завершению нашей беседы, но мне очень не хотелось, чтобы Рейчел встала и ушла к себе в комнату. Я хотел оставаться с ней рядом.

– А ты, наверное, просто мастер брать интервью, Джек. Насколько я заметила, ты действуешь очень умело и ловко.

– В смысле?

– Все это время мы только и говорим что обо мне да о ФБР. Расскажи теперь что-нибудь о себе.

– О, боюсь, ты не услышишь ничего интересного. Я никогда не был женат и ни с кем не разводился. У меня дома нет даже комнатных растений – целыми днями я сижу за компьютером и вкалываю. Так что таких проблем, как у вас с Торсоном, у меня точно не существует.

Рейчел вдруг озорно хихикнула:

– Да уж, мы с ним та еще парочка. Были. Кстати, Джек, скажи, тебе стало легче после сегодняшнего совещания? Ну, когда ты узнал, что они там обнаружили в Денвере?

– Ты имеешь в виду, чего они не обнаружили? Честно говоря, не знаю. Пожалуй, то, что Шону, скорее всего, не пришлось пройти через… ну, то, о чем мы говорили, – это действительно неплохо, но вот стало ли мне легче? Пока что я не узнал ничего такого, от чего бы мне действительно полегчало.

– Ты еще не звонил жене брата?

– Нет, пока не звонил. Лучше я поговорю с ней завтра утром; сдается мне, что такие вещи лучше обсуждать при свете дня, а не на ночь глядя.

– Мне почти не приходилось контактировать с родственниками погибших, – задумчиво проговорила Рейчел. – Обычно нас вызывают на место происшествия гораздо позднее.

– Зато мне приходилось… и слишком много раз. Я и впрямь мастер брать интервью, мне доводилось расспрашивать новоиспеченных вдов, матерей, только что потерявших ребенка, безутешных отцов… В общем, какую категорию потерпевших ни возьми, я имел дело абсолютно со всеми.

После этого мы довольно долго молчали. Официант снова приблизился к нашему столику с полным кофейником, но Рейчел отказалась от кофе, и я попросил счет. К этому моменту мне стало совершенно ясно, что моим надеждам не суждено сбыться, во всяком случае сегодня. За разговором я как-то незаметно для себя выпустил из рук ту нить, которая связывала нас, а снова ухватиться за нее не рисковал, боясь получить отказ. В подобных случаях я всегда придерживался старой испытанной тактики: если мне было безразлично, отвергнет меня женщина или нет, я действовал решительно. Когда же мне было не все равно и отказ мог причинить боль, я старался отступить, не теряя достоинства и уважения в ее глазах.

– О чем ты думаешь? – спросила Рейчел.

– Ни о чем, – солгал я. – О брате, наверное…

– Может быть, ты все-таки расскажешь мне ту историю?

– Какую историю?

– Насчет Шона: про самое лучшее, что он когда-либо для тебя сделал.

Я посмотрел на Рейчел и призадумался. Мне не составило бы труда солгать, сказав, что самым лучшим в Шоне была его неизменная любовь ко мне, но я слишком доверял этой женщине. Обычно люди склонны доверяться тем, кто им нравится, кто кажется им притягательным, и я не был исключением. Хотя, возможно, мне просто захотелось кому-то исповедаться после долгих лет молчания.

– Самое лучшее, что Шон сделал для меня, – это то, что он меня не винил.

– В чем именно?

– Когда мы были подростками, наша сестра погибла. Шону было прекрасно известно, что это произошло из-за меня. Он был единственным, кроме самой Сары, кто знал это наверняка, но он ни разу не попрекнул меня и никому ничего не сказал. Фактически он взял половину вины на себя. Это и было самым лучшим, что он для меня сделал.

Рейчел наклонилась ко мне через стол, и на ее лице я прочел сочувствие и боль. Почему-то мне подумалось, что если бы она захотела, то смогла бы стать очень хорошим психоаналитиком.

– Но что случилось с твоей сестрой, Джек? Ее звали Сара, верно?

– Верно. Сара провалилась под лед и утонула. Это случилось на том же озере, где много лет спустя нашли тело Шона. Она была старше и выше нас. Дело было так: мы всей семьей поехали к озеру на пикник, у родителей тогда был свой фургончик. Папа с мамой сразу же принялись готовить ланч, а мы с Шоном резвились снаружи под присмотром Сары. Когда я выбежал на замерзшее озеро, она поспешила следом, чтобы не дать мне зайти слишком далеко – туда, где лед особенно тонок. Но, как я уже говорил, она была старше и тяжелее, лед под ней треснул на полпути от берега, и Сара провалилась в воду. Я помню, что громко закричал, и Шон тоже. На крики прибежали наш отец, а с ним еще какие-то люди; они пытались спасти сестру, однако не успели добраться до Сары вовремя…

Я поднес к губам кофейную чашку, но она оказалась пуста. Слизнув с губы несколько горьких крошек, я продолжил:

– Разумеется, нас принялись расспрашивать о том, как произошло это несчастье, но я… я просто не мог говорить. За меня говорил Шон. Это он первым сказал, что мы оба выбежали на озеро и что, когда Сара погналась за нами, лед под ней треснул. Это было неправдой, и я не думаю, чтобы мои родители в это поверили. Скорее всего, они с самого начала знали, что произошло на самом деле, однако важно не это. Важно то, что́ Шон для меня сделал: он захотел разделить со мной вину, уменьшив ее тяжесть наполовину…

Я опустил глаза и уставился на дно пустой чашки. Рейчел хранила молчание.

– Ты могла бы разложить все это по полочкам, – заметил я. – Как психоаналитик. Эту историю я еще никому не рассказывал.

– Мне кажется, сейчас ты рассказал ее потому, что чувствовал себя обязанным брату. Таким образом ты хотел его поблагодарить.

«Вообще-то, я знаю лучший способ отблагодарить Шона», – подумал я, но вслух ничего не сказал.

Официант принес счет. Я кивнул, открыл бумажник и достал кредитную карточку.

Когда мы вышли из лифта на своем этаже, я почувствовал, как нерешительность и страх провала буквально сковали мой язык. Никакими усилиями я не мог заставить себя сейчас сделать то, чего мне больше всего хотелось.

Сначала мы подошли к двери номера Рейчел, она достала из кармана магнитный ключ и посмотрела на меня. Я вздрогнул, но так ничего и не сказал.

– Ну ладно, – промолвила Рейчел после паузы, которая показалась мне бесконечной. – Я думаю, завтра мы начнем работать спозаранку. Ты завтракаешь по утрам?

– Как правило, только пью кофе.

– Хорошо. Я позвоню, и, если у нас будет время, мы с тобой перехватим по чашечке.

Я тупо кивнул, слишком разочарованный своей неудачей и слишком удрученный собственной трусостью, чтобы хоть что-нибудь сказать.

– Спокойной ночи, Джек.

– Спокойной ночи, – только и сумел выдавить я, прежде чем повернуться и уйти.

Оказавшись в своем номере, я сел на край кровати и включил телевизор. Примерно полчаса я смотрел канал Си-эн-эн, тщетно уверяя себя, что хочу увидеть повтор сообщения, о котором упоминала Рейчел. На самом деле мне хотелось отвлечься от мыслей о постигшей меня катастрофе. «Ну почему так бывает? – размышлял я. – Почему труднее всего дотянуться до тех, кто значит для нас так много?» Внутренний голос настойчиво твердил мне, что, расставаясь с Рейчел в коридоре, я упустил самый подходящий момент для того, чтобы повернуть дело в свою пользу, упустил из-за своей собственной глупости и нерешительности. Я сам бежал от своей удачи, и теперь воспоминание о провале будет преследовать меня очень долго.

Наверное, из-за этих тягостных раздумий я не расслышал первый стук в дверь. Несколько ударов, вырвавших меня из мрачных подземелий, в которых я мысленно подвергал себя самобичеванию, показались мне очень громкими; это явно была не первая попытка, и я даже подумал, что кто-то ломится ко мне в комнату уже довольно давно. Настойчивость, с которой неизвестный колотил в дверь, спровоцировала приступ раздражения. Я вскочил с кровати, выключил телевизор и распахнул в дверь, даже не заглянув в глазок.

Это была она.

– Рейчел…

– Привет, Джек.

– Привет.

– Я подумала, что надо дать тебе шанс реабилитироваться. Можешь попробовать еще раз, если хочешь.

Я посмотрел на нее, и за долю секунды десятки ответов пронеслись в моей голове. Все они были предназначены для того, чтобы перекинуть мячик на половину поля Рейчел и заставить ее сделать еще один ход. Но затем я просто положился на интуицию, шагнул к Рейчел и, обняв ее за плечи, поцеловал. Потом я втянул ее в комнату, запер дверь и прошептал:

– Спасибо.

После этого каждый из нас произнес едва ли пару слов. Рейчел, не глядя, хлопнула ладошкой по выключателю и повлекла меня к кровати. Я почувствовал, как ее руки сомкнулись на моей шее, а губы прильнули к моим в продолжительном поцелуе. Потом мы долго путались с одеждой друг друга и наконец, не сговариваясь, решили, что каждый разденется сам – так было намного быстрее.

– У тебя есть эта штука? – шепнула Рейчел. – Ну, ты знаешь какая…

Это чуть было не добило меня. Оглушенный последствиями неуместной щепетильности и пассивности, которые проявил неполных два часа назад, я отрицательно покачал головой. В эти мгновения я был очень близок к тому, чтобы предложить Рейчел сбегать в аптеку, хотя и знал, что эта отсрочка непременно погубит все, что между нами возникло.

– Мне кажется, я могу помочь, – снова шепнула Рейчел.

У нее в руках оказалась крошечная дамская сумочка, и я услышал, как с жужжанием открывается «молния» внутреннего кармашка. В следующее мгновение Рейчел вложила мне в ладонь пластиковый конвертик с презервативом.

– Всегда полезно иметь это про запас, на всякий пожарный случай, – сказала она, и я расслышал в ее голосе смех.

После этого мы занимались любовью: долго, не торопясь, улыбаясь друг другу в мягкой полутьме комнаты. Теперь происшедшее между нами порой кажется мне настоящим чудом, а минуты, проведенные с Рейчел, – самыми эротическими и страстными в моей жизни. На самом же деле все обстояло несколько иначе, и, когда мне удается взглянуть на прошлое не через розовые очки романтических воспоминаний, я начинаю осознавать, что этот час был для нас обоих чересчур наполнен нервным напряжением и ощущением неловкости. Наверное, мы оба переволновались, и каждый слишком хотел доставить наслаждение другому, невольно обкрадывая при этом самого себя, лишаясь возможности пережить чистую радость подступающего момента. Мне кажется, Рейчел искала в первую очередь не чувственного удовлетворения, а наслаждалась интимным теплом обстановки и близостью с другим человеческим существом. Примерно то же самое ощущал и я, однако в глубине моей души вдруг ожило и поднялось на поверхность мощное, плотское стремление к обладанию ее телом. У Рейчел были маленькие острые груди с большими и темными ареолами сосков и прелестный округлый живот, завершавшийся треугольником шелковистых волос. Как только мы нашли подходящий ритм, лицо ее раскраснелось и стало совсем другим – каким-то неземным и удивительно нежным. Рейчел была прекрасна, как богиня, и я сказал ей об этом, однако мои слова, похоже, только смутили ее. Она притянула меня к себе, чтобы я не мог ее видеть, и я, уткнувшись в ее волосы, ощутил аромат свежих яблок.

Когда мы закончили, Рейчел перекатилась на живот, и я легонько помассировал ей спину.

– Я хочу, чтобы ты осталась со мной.

Рейчел не торопясь села.

– В чем дело?

– Но, Джек, я не могу остаться, честное слово. Утром я должна быть в своей комнате на случай, если Боб позвонит. Он сказал, что, возможно, захочет поговорить с нами перед встречей с местной полицией, и я уверена, что он так и сделает.

Я разочарованно наблюдал за тем, как она одевается. Несмотря на темноту, Рейчел двигалась уверенно, словно прекрасно знала, что где находится. Затем она наклонилась ко мне и легко поцеловала в губы.

– Спи…

– Хорошо, я буду спать. И ты тоже…

Несмотря на данное обещание, я не мог уснуть. Мне было слишком хорошо, уверенность в своих силах и необъяснимая радость переполняли меня. Каждый день нашей земной жизни мы сражаемся со смертью, так что может быть лучше любви? Трагедия с Шоном и все, что случилось потом, вдруг показалось мне очень далеким и каким-то нереальным.

Я подкатился к краю кровати и схватил телефонную трубку. Восторг понуждал меня к действиям, и мне хотелось поделиться с Рейчел своими мыслями, однако, когда после восьмого гудка Рейчел не сняла трубку, со мной соединился оператор гостиничной АТС.

– Извините, я звоню Рейчел Уоллинг? – спросил я.

– Да, сэр. Номер три двадцать один. Хотите оставить сообщение?

– Нет, благодарю.

Я сел и включил настольную лампу. Отыскал пульт дистанционного управления, врубил телевизор и принялся бесцельно перескакивать с канала на канал, почти не глядя на экран. Потом я снова попытался дозвониться до Рейчел, но все так же безрезультатно.

Одеваясь, я убеждал себя, что мне очень хочется кока-колы. Выудив из сумки мелочь и засунув в карман ключ, я вышел из комнаты и двинулся по коридору к нише, где находились автоматы с напитками. На обратном пути я остановился возле комнаты 321 и прислушался. Ничего. Тогда я негромко постучал, послушал и снова постучал. Никакого ответа.

У своего номера я замешкался, поскольку руки у меня были заняты баночками с газировкой. Наконец я поставил кока-колу на половичок и уже почти открыл дверь, когда вдруг услышал шаги. Какой-то мужчина шел ко мне по коридору. Время было позднее, поэтому часть ламп в коридоре уже потушили, но яркий свет из распахнутых дверей лифта бил незнакомцу в спину, так что я видел только его силуэт. Мужчина показался мне высоким и широкоплечим. В руке он держал что-то вроде небольшого пакета.

– Здоро́во, приятель! – услышал я, когда фигура приблизилась футов на десять. Это был Торсон. Его голос я узнал почти сразу и все же слегка напугался. Мне показалось, что Торсон это заметил. Усмехнувшись, он прошествовал мимо меня, бросив на ходу: – Приятных сновидений!

Я ничего не ответил. Подобрав свои жестянки, я медленно вошел в комнату, глядя Торсону вслед. Номер 321 он миновал без задержки, остановился у двери дальше по коридору и, отпирая ее, повернул голову в мою сторону. Наши глаза встретились; в следующее мгновение я молча шмыгнул к себе.