Глава 13
Прежде чем приступить к делу, Глэдден несколько минут сидел неподвижно, уставившись в ярко-голубой экран портативного компьютера. Он поступал так всегда, стараясь перед вхождением в сеть освободить свой разум от ненависти и волнений, однако на сей раз привычная процедура далась ему нелегко. Гнев, бурливший внутри, никак не хотел улечься.
Наконец он совладал со своей яростью и взял ноутбук на колени. Очистив экран и вызвав меню, Глэдден нашел иконку с надписью «Терминал», нажал «Ввод» и выбрал нужную программу. Затем он стал ждать, прислушиваясь к пронзительному писку, которым сопровождалась работа модема. «Словно рождение какого-то живого существа», – каждый раз думал он. И издаваемые компьютером звуки действительно чем-то напоминали крики новорожденного.
Наконец подсоединение было завершено, и на экране появилась табличка:
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В СЕТЬ «ЛКД»!
Несколько секунд спустя изображение уползло куда-то вверх, и на экране загорелось приглашение ввести первый код доступа. Глэдден быстро набрал необходимые буквы, дождался, пока система признает их, и ввел второй пароль. В следующее мгновение блокировка доступа была снята, и на экране вспыхнула новая надпись:
Хвала Создателю!
Далее шло предупреждение-напоминание.
ПРАВИЛА ПОВЕДЕНИЯ В СЕТИ
1. Никогда не используйте свое подлинное имя.
2. Никогда не сообщайте знакомым номера абонентов и реквизиты сети.
3. Никогда не соглашайтесь на встречу с другим пользователем в реале.
4. Помните, что среди абонентов есть иностранные граждане.
5. Системный администратор оставляет за собой право стереть информацию о любом абоненте.
6. Запрещается использовать панель сообщений для обсуждения любого рода незаконной деятельности.
7. Сеть «ЛКД» не несет ответственности за содержание частных переговоров.
8. Нажмите любую клавишу для продолжения.
Глэдден снова выбрал «Ввод», и компьютер тут же выдал сообщение, что на его адрес поступило послание личного характера, записанное в памяти и ожидающее ответа. Глэдден нажал несколько клавиш, и системный оператор вывел на экран текст.
Спасибо за предупреждение. Надеюсь, все закончилось хорошо. Сожалею по поводу понесенных тобой убытков. У меня все спокойно. Если ты читаешь это сообщение, значит тебя отпустили без последствий. Браво! Удачи тебе. Не теряй контакта с другими и с самим собой. (Ха-ха!)
……………. СЕТЬ «ЛКД»
Глэдден напечатал букву «R», давая системе понять, что сообщение принято, и еще раз нажал «Ввод». На экране возник электронный бланк ответного сообщения, и он набрал несколько слов, адресованных автору послания:
Обо мне не беспокойся, проблема решена. Твой преданный друг снова свободен и весел.
……………СЕТЬ «ЛКД»
Покончив с этим, Глэдден отослал сообщение и, введя необходимую комбинацию цифр, вышел в основную директорию электронной доски объявлений. На экране постепенно появился каталог с рубриками, против каждой было проставлено число, обозначавшее количество файлов, доступных для чтения.
1. Общий форум – 89.
2. М+9 – 46.
3. М-9 – 23.
4. Д+9 – 12.
5. Д-9 – 6.
6. Все хорошо – 51
7. Размышления и жалобы – 76.
8. Законная охота – 24.
9. Городские услуги – 56.
10. Обменный фонд – 91.
Глэдден набрал семерку, чтобы войти в «Размышления и жалобы». Это был один из самых популярных разделов, в котором он уже прочел бо́льшую часть файлов, да и сам оставил для других несколько сообщений. Почти все материалы содержали выспренние жалобы на жизнь, суровую и несправедливую, да и немногочисленные «размышления» посвящались в основном тому же: фантазиям о времени, когда вкусы, желания и естественные инстинкты абонентов будут восприниматься как нормальные. И по форме, и по содержанию это был, скорее, скулеж, а никакие не размышления, и все же Глэдден любил их просматривать. Сейчас он открыл файл под названием «Эйдолон» и стал перечитывать текст.
Я думаю, обо мне скоро узнают. Недалеко то время, когда я смогу упиваться своей известностью среди обывателей и их страхом. Я готов к этому – каждый, кто чем-то похож на меня, рано или поздно надевал тогу триумфатора. Тогда безвестность отступит, и мне дадут новое имя, не отражающее ни того, кто я есть на самом деле, ни моих многочисленных талантов, и годное лишь на то, чтобы привлекать внимание читателей дешевых бульварных газет и повергать их в пучину ужаса.
То, чего люди боятся, неизменно притягивает их. Страх помогает огромным газетным тиражам расходиться в мгновение ока и приковывает к телевизорам миллионы зрителей. Скоро настанет мой черед блистать на экране, и мое имя, набранное заглавными буквами, займет первые полосы газет. Когда на меня начнется охота, я стану знаменит по-настоящему.
Глупцы, им никогда не остановить меня. Никогда. Этого, увы, им понять не дано. Я всегда готов встретиться с ними, встретиться и обвести вокруг пальца, и так будет продолжаться до скончания века.
Пожалуй, пришло время поведать вам мою историю. Я так решил; больше того – мне самому хочется ее изложить. Я расскажу обо всем, что есть у меня и во мне. На экранах своих компьютеров вы увидите мою жизнь и мою смерть. Мой ноутбук – это мой духовник, который не выносит суждений, не морщится от негодования и дарит мне утешение. Кто еще, кроме моего верного компа, способен слушать так внимательно? Кто, помимо него, способен стать моим самым точным и непредвзятым биографом?
Итак, я начинаю свой рассказ и обращаюсь ко всем вам. Не зажигайте траурные свечи, я хочу жить и умереть в темноте.
ИНОГДА ЧЕЛОВЕК С УДИВИТЕЛЬНОЙ СТРАСТЬЮ И СИЛОЙ ВДРУГ НАЧИНАЕТ ЛЮБИТЬ СТРАДАНИЯ.
Пожалуй, мне следовало поместить это утверждение в самом начале. Впрочем, какая разница: никакого значения это не имеет. Мои собственные страдания есть предмет моей страсти, обожания и религиозного поклонения. Они никогда не оставляют меня. Они направляют мои шаги. Они – это я сам, теперь я понял это окончательно. Для меня это аксиома, то есть истина, не требующая доказательств.
Слова сии означают только одно: наша боль – это тропа, по которой мы вольны путешествовать, куда нам захочется, на протяжении всей жизни. Только ступая по ней, мы обретаем свободу выбора. Эта дорога приводит нас к великим свершениям и помогает стать тем, кем мы хотим. Мы породнились с этой тропой. Мы, если можно так выразиться, изучаем ее и, хотя наши ноги изрезаны в кровь, а путь тернист и опасен, любим ее больше всего на свете.
И иного пути у нас нет.
Я прекрасно понимаю это и, оглянувшись назад, ясно вижу, что именно боль всегда помогала мне сделать тот или иной выбор. Заглядывая в будущее, я отчетливо представляю, куда она меня приведет. Собственно говоря, я уже давно не иду по этой дороге; это она движется подо мной, словно лента эскалатора, и несет меня сквозь время. И вот, пожалуйста, она принесла меня сюда.
Моя боль – это тяжелый камень под ногами, на который я могу встать и оглядеться по сторонам. Я – преступный Творец, Эйдолон. Мое истинное лицо – боль. И боль эта будет со мною, пока смерть не разлучит нас.
Будьте осторожны на дороге, друзья.
Глэдден прочел сообщение еще раз и испытал небывалое волнение. Слова на экране компьютера тронули его до глубины души. Некоторое время он сидел неподвижно, потом вернулся в главное меню и набрал цифру десять, чтобы войти в «Обменный фонд» и посмотреть, есть ли сообщения от покупателей. Ничего нового там не было, и Глэдден ввел литеру «G», что означало «гуд-бай». Выйдя из сети, он выключил ноутбук и закрыл крышку.
Отобранный копами фотоаппарат было жалко до слез. Возвращаться в полицию и требовать свою вещь назад слишком рискованно, а с теми деньгами, что у него остались, Глэдден едва-едва мог наскрести на новый. С другой стороны, без фотоаппарата он не сможет выполнять заказы, а следовательно, никаких денег больше не будет.
Вновь вспыхнувший гнев он ощутил почти физически, словно текущая по жилам кровь несла с собой острые кусочки разломанного на части лезвия бритвы, вонзавшиеся в него изнутри. Выход был только один: перевести из Флориды нужную сумму по телеграфу и купить себе новый фотоаппарат.
Глэдден подошел к окну и стал смотреть вниз – на машины, медленно движущиеся по бульвару Сансет. Широкая улица напоминала огромную автостоянку, медленно плывущую мимо окон.
«Сплошь железо и мерзкая вонь выхлопов, – подумалось ему. – И внутри каждой машины – люди, словно консервированная свинина в банках. Куда это они все едут?»
Потом Глэддену стало интересно, сколько ему подобных может оказаться внутри этих чадящих жестянок. Сколько человек из них испытывает те же побуждения и желания, чувствуют, как по венам, царапая и кромсая их изнутри, текут острые осколки стальных лезвий. Достаточно ли у них мужества и выдержки, чтобы пройти сквозь это испытание?
Ярость с новой силой вспыхнула в его груди. На сей раз гнев как будто бы жил своей жизнью и казался настолько реальным, что еще немного, и к нему можно будет прикоснуться. В горле словно распустился огромный черный цветок, наглухо закупоривший трахею своими остроконечными, упругими лепестками. Глэдден задыхался, и по лбу его потекли крупные капли пота.
Справившись с удушьем, он подошел к телефону и набрал номер, который дал ему адвокат. На четвертом гудке трубку взял Свитцер.
– Ты очень занят, Свитцер?
– Кто говорит?
– Я. Как там детишки?
– Что? Кто это?
Инстинкт подсказывал Глэддену, что он должен немедленно повесить трубку и не связываться с копами, но ему было слишком любопытно.
– У вас остался мой фотоаппарат, – сказал он.
В трубке ненадолго воцарилось молчание.
– А-а-а, мистер Брисбейн. Как поживаете?
– Прекрасно, детектив, просто прекрасно.
– Да, ваш фотоаппарат у нас. Вы имеете право его забрать, если он нужен вам, чтобы зарабатывать на жизнь. Давайте договоримся о времени, когда вам будет удобнее получить назад вашу собственность.
Глэдден закрыл глаза и стиснул телефонную трубку с такой силой, что еще немного, и он бы ее раздавил. Копы все знают. Если бы они ни о чем не догадывались, Свитцер сразу сказал бы ему, что с фотоаппаратом он может распрощаться. Нет, они явно что-то пронюхали и теперь намерены заманить его к себе. Вопрос в том, как много им известно?
Глэддену хотелось визжать и топать ногами, но он решил, что со Свитцером лучше вести себя спокойно.
«Никаких неверных шагов!» – строго приказал он себе.
– Я не могу ответить сразу, мне нужно подумать.
– У вас, должно быть, неплохой фотоаппарат, мистер Брисбейн. Я не совсем понимаю, как с ним управляться, однако от такого и сам бы не отказался. В общем, он у меня, и если вам нужно…
– Чтоб ты сдох, Свитцер!
Ярость заставила Глэддена позабыть об осторожности, и он добавил сквозь стиснутые зубы грязное ругательство.
– Послушай, Брисбейн, – раздалось в ответ, – я просто делал свою работу. Если у тебя есть какие-то претензии, можешь прийти и обсудить их со мной. Если тебе жалко свой вонючий фотоаппарат, можешь забрать его. Но если ты собираешься оскорблять меня, то я вынужден буду повесить трубку.
– У тебя есть дети, Свитцер?
На этот раз молчание на другом конце линии было гораздо более продолжительным, но Глэдден знал, что детектив никуда не делся.
– Что ты сказал?
– Ты прекрасно слышал, что я сказал.
– Ты что же, говнюк, угрожаешь мне и моей семье?
Теперь уже Глэдден на некоторое время замолчал, потом из горла его, из самой глубины, поднялось какое-то звериное рычание, и наконец он разразился хриплым безумным смехом. Он даже не старался сдерживаться и продолжал хохотать до тех пор, пока смех не стал единственным, о чем он мог думать и что был в состоянии слышать. Потом Глэдден резко швырнул трубку на рычаг и замолчал так неожиданно, словно в горло ему вонзилась сверкающая и холодная сталь ножа. Лицо его было страшно искажено, и он, продолжая гримасничать, выкрикнул сквозь сжатые зубы, но так, чтобы его слышала пустая комната:
– Да чтоб вы все сдохли!!!
Немного успокоившись, Глэдден снова открыл портативный компьютер и вошел в директорию, где хранились фотоснимки. У его дорогого ноутбука был превосходный экран, который сам по себе мог считаться произведением искусства, однако качество графики все же уступало стационарной модели. Несмотря на это, изображение было достаточно четким, и Глэдден, открывая файл за файлом и переходя от фотографии к фотографии, мог без особого труда разобрать основные детали. На любой посторонний взгляд это была довольно мрачная коллекция мертвых и живых, однако Глэддена она утешала и успокаивала, даря ему ощущение того, что он по-прежнему является хозяином своей жизни. А также повелителем чужих судеб.
Вместе с тем, рассматривая фотографии и вспоминая прошлые дела, он испытывал нечто сродни легкой печали. Эти маленькие, жалкие жертвы выставляли напоказ потроха, чтобы он, Глэдден, мог залечить свои раны. Он прекрасно понимал, насколько эгоистично и непорядочно с его стороны было превращать снимки жертв в деньги. Подобные мысли частенько посещали его и неизменно отнимали у любой фантазии значительную часть ее привлекательности, трансформируя спокойствие в жгучий стыд и непреодолимое отвращение к себе. Свитцер и иже с ним были совершенно правы, открыв на него охоту.
Глэдден перевернулся на спину и уставился в потолок, покрытый причудливыми водяными разводами – следами давних протечек. Глаза наполнились слезами, и Глэдден крепко зажмурился, стараясь уснуть и забыться, но даже сквозь сомкнутые веки он словно наяву видел перед собой своего «старшего товарища». Тот был рядом. Как и всегда. Лицо его выглядело насупленным, а сжатый рот напоминал длинный, бескровный разрез.
Раздался стук. Глэдден поспешно открыл глаза и посмотрел в сторону двери. Услышав, как с наружной стороны с лязгом врезается в замок ключ, Глэдден рывком сел. Он понял свою ошибку. Его засекли. Свитцер знал, что он позвонит, и организовал прослушивание!
Дверь в комнату распахнулась. На пороге появилась молодая миниатюрная негритянка в форменном халате. На ее согнутой руке висели два выглаженных полотенца.
– Смена белья, сэр, – сказала она. – Прошу прощения, что так поздно, но сегодня выдался хлопотный день. Завтра я начну с вашей комнаты.
Глэдден, вспомнив, что позабыл повесить на ручку двери табличку «Не беспокоить!», с шумом выдохнул воздух.
– Ничего страшного, – откликнулся он и поспешно встал, не желая, чтобы горничная зашла в номер. – Оставьте полотенца, а об остальном не беспокойтесь. Завтра, все завтра.
Принимая полотенца, он заметил вышитое на белом форменном халатике имя «Эвангелина». Личико у девушки было привлекательным, свежим, и Глэдден почувствовал неловкость оттого, что ей приходится убирать грязь за другими.
– Спасибо, Эвангелина, – сказал он.
Взгляд горничной устремился мимо него на кровать. Кровать все еще была застелена – вчера вечером он не стал снимать покрывало. Потом Эвангелина снова посмотрела на него, кивнула и вроде как слабо улыбнулась.
– Вам больше ничего не нужно, сэр?
– Нет, Эвангелина.
– Тогда я пойду. До свидания.
Глэдден закрыл за ней дверь и обернулся. На постели стоял включенный компьютер. На экране светилась одна из фотографий.
Глэдден подошел к кровати и, ничего не трогая, внимательно посмотрел на экран. Потом он вернулся к двери, открыл ее, встал в проеме так, как стояла Эвангелина, и снова бросил взгляд на кровать. Даже отсюда можно было понять, что изображено на снимке. Мальчик лежал на снегу, словно на белоснежной простыне, на которой четко выделялись алые пятна. Кровь. Ни с чем другим это просто невозможно спутать.
Глэдден бросился к ноутбуку и нажал комбинацию из двух клавиш, которую сам запрограммировал как раз для таких случаев. Экстренное стирание информации. Дверь все еще была открыта, и он попытался что-нибудь срочно придумать. Господи, это надо же было так лохануться!
Он осторожно выглянул в коридор. Эвангелина, толкавшая перед собой тележку с бельем, остановилась в нескольких шагах от его номера. Заметив его, девушка обернулась. На ее лице ничего не отразилось, но Глэдден понимал, что ему нужно быть уверенным на сто процентов. Он не мог позволить себе рисковать.
– Эвангелина! – окликнул он горничную. – Я передумал. Не могли бы вы все-таки заглянуть ко мне? Кстати, мне нужны мыло и туалетная бумага.
Эвангелина отложила в сторону блокнотик, в котором что-то записывала, и наклонилась, чтобы достать из тележки необходимые туалетные принадлежности. Внимательно наблюдая за ней, Глэдден засунул руки в карманы. Он заметил, что горничная жует жевательную резинку, время от времени прищелкивая языком. Подобная распущенность расстроила его. Ну что за невоспитанность такая! Либо просто наглый вызов… В любом случае такое поведение оскорбительно. Черномазая девчонка игнорировала его, словно Глэдден был прозрачен, как воздух. Словно он был никто.
Когда Эвангелина со своей тележкой приблизилась и протянула ему мыло и бумагу, Глэдден даже не сделал попытки вынуть руки из карманов. Вместо этого он отступил на шаг в сторону, давая ей возможность зайти внутрь. Затем он еще раз выглянул в коридор и бросил взгляд на лежащий поверх тележки блокнот. Там против номера его комнаты стояла пометка: «Только полотенца».
Прежде чем войти вслед за горничной, Глэдден огляделся по сторонам. Мотель имел форму полумесяца; два этажа, на каждом по двадцать четыре комнаты. Из окна в коридоре виднелся пустынный внутренний двор с бассейном, где по случаю прохладной погоды никто не гулял. На втором этаже напротив Глэдден разглядел сквозь стекло распахнутую дверь какого-то номера и стоявшую возле нее другую тележку. Второй горничной видно не было. Коридор, в который выходила его дверь, тоже казался пустым.
Все это отняло у Глэддена не больше нескольких секунд. Осмотрев окрестности, он шагнул к себе в комнату и запер дверь как раз тогда, когда Эвангелина вышла из ванной. В руках у нее был полиэтиленовый пакет из мусорной корзины.
– Вы не должны закрывать дверь во время уборки, сэр. Таковы правила.
Глэдден загородил ей дорогу.
– Ты видела фотографию?
– Что? Вы мешаете мне пройти, сэр. Я должна…
– Ты видела фотографию в компьютере?
Он указал на экран ноутбука, внимательно следя за выражением ее глаз. Эвангелина выглядела смущенной, однако не обернулась.
– Какую еще фотографию?!
Не выдержав, она бросила взгляд на смятую постель, и на ее лице отчетливо проступили признаки тревоги и нарастающего раздражения.
– Я ничего не крала. Если у вас что-то пропало, позвоните мистеру Баррису. Я честная женщина. Мистер Баррис вызовет другую горничную, чтобы она меня обыскала. Никаких фотографий я не трогала и не знаю, о чем вы говорите.
Глэдден некоторое время смотрел на нее и вдруг ухмыльнулся.
– Знаешь, Эвангелина, – сказал он, – возможно, ты действительно честная женщина. Но я должен быть уверен. Надеюсь, ты понимаешь?..
