Глава 12

Безногий Ларри продержал меня прикованным к молчащему телефону чуть ли не до вечера. В пять часов я начал звонить сам, но не застал его ни в Третьем участке, ни в городском управлении полиции. Секретарша убойного отдела категорически отказалась сообщить мне местонахождение детектива Вашингтона или связаться с ним по пейджеру. В шесть часов, когда я уже почти смирился с тем, что меня использовали и выбросили вон, в дверь номера кто-то постучал. Это был Вашингтон собственной персоной.

– Привет, Джек, – заявил он с порога, не заходя внутрь. – Пойдем прокатимся.

Свой автомобиль детектив оставил на дорожке, предназначенной для подъезда к отелю машин муниципальных и гостиничных служб, предусмотрительно воткнув между приборной доской и ветровым стеклом полицейский пропуск, так что никаких недоразумений не возникло. Мы забрались в салон. Переехав по мосту через реку, Вашингтон свернул на север по Мичиган-авеню. Насколько я мог судить, снегопад был в самом разгаре, и по обеим сторонам дороги высились свежие сугробы. Многие автомобили, которые попадались нам навстречу, покрывала снежно-ледяная корка трехдюймовой толщины. В салоне нашей машины, несмотря на включенный на полную мощность обогреватель, было все еще холодно, и дыхание вырывалось у меня изо рта и ноздрей струйками пара.

– Там, откуда ты приехал, наверное, много снега, – нарушил молчание детектив.

– Да.

Вашингтон пытался завязать светскую беседу, мне же не терпелось поскорее узнать, что он хочет сказать непосредственно по делу, однако торопить его я не решался. С моей стороны было бы намного благоразумнее позволить Ларри вести себя так, как он привык. Репортер во мне мог обождать и задать свои вопросы потом.

Вашингтон свернул на запад, и мы начали удаляться от озера по Дивижн-стрит. Великолепная миля, Золотой берег и другие элитные районы остались позади, а выстроившиеся вдоль улицы дома стали ниже и скромнее. Покосившиеся, облупленные, закопченные, они явно нуждались в ремонте. Я предположил, что мы, должно быть, направляемся к школе Сматерса, но спрашивать не стал, а Вашингтон продолжал хранить молчание.

Вскоре стало совсем темно. Мы проехали под железнодорожным мостом и вскоре миновали школу. Вашингтон указал мне на нее и прищелкнул пальцами:

– Вот здесь учился Бобби. В годовщину исчезновения мальчугана я приехал сюда с утра и целый день бродил вокруг. Просто на всякий случай. Иногда ведь бывает, что через определенный срок убийца возвращается на место преступления.

– Ну и как? Удалось что-нибудь выяснить?

Вашингтон потряс головой и снова погрузился в задумчивое молчание.

Около школы мы так и не остановились. Если Безногий Ларри и хотел, чтобы я ее увидел, то показал мне здание лишь мельком. Машина продолжала мчаться на запад, не снижая скорости, и вскоре мы очутились в кварталах, застроенных одинаковыми кирпичными домами, которые показались мне заброшенными. Так, оно, собственно, и было: здания, находившиеся в общественной собственности, ветшали слишком быстро, и оставаться в них жить можно было только от отчаяния. Темные, массивные силуэты, едва видимые на фоне черно-синего неба, со всех сторон обступили нас, и я подумал, что за годы своего существования сами дома каким-то образом стали похожи на тех, кто в них когда-то жил.

– Зачем мы сюда приехали? – спросил я.

– Ты знаешь, что это за место? – вопросом на вопрос ответил детектив.

– Да, я здесь в свое время учился. То есть не здесь, конечно, а в самом Чикаго, но про жилой комплекс Кабрини-Грин известно каждому. А что?

– Я здесь вырос. И Попрыгунчик Джон тоже.

Услышав его слова, я удивился: чего только не бывает на свете! Как, интересно, Вашингтону удалось выжить в таком месте, и не только выжить, но к тому же стать копом? Просто невероятно.

– Каждый дом здесь – настоящее вертикальное гетто, – негромко произнес Вашингтон, словно угадав мои мысли. – Мы с Джоном еще шутили, что это наверняка единственный случай, когда для того, чтобы попасть в ад, приходится подниматься на лифте вверх. Понимаешь?

Я кивнул, хотя вряд ли мог представить себе, как можно существовать в подобных условиях.

– Это при условии, что лифт работает, – добавил Вашингтон.

Неожиданно я подумал о том, что мне даже не пришло в голову, что детектив Брукс может оказаться темнокожим. В компьютерных распечатках, естественно, не было фотографий, а в статьях ни разу не возникало необходимости уточнять, к какой расе принадлежал погибший. С самого начала я решил, что Джон Брукс был белым, и теперь мне было интересно, с чего это у меня сложилось такое впечатление. Впрочем, этот вопрос мог подождать; сейчас гораздо важнее было понять, зачем Вашингтон привез меня сюда.

Детектив свернул на площадку возле одного из домов и остановил машину. Совсем рядом я увидел два облезлых мусорных контейнера, исписанных древними граффити, и ржавый баскетбольный щит без кольца. Ларри не выключил мотор, но я не знал, с какой целью он это сделал: чтобы салон продолжал отапливаться или чтобы в случае необходимости мы могли отсюда сбежать. Потом я разглядел небольшую группу подростков в длинных куртках, с лицами такими же темными, как небо, которые, завидя нас, выбежали из подъезда ближайшего дома, пересекли заснеженный двор и скрылись в здании напротив.

– Ты, я вижу, спрашиваешь себя, какого черта мы сюда приехали, – сказал мне Вашингтон. – Что, угадал? Да я тебя, белый парень, насквозь вижу.

И снова я промолчал, не желая мешать Вашингтону донести до меня свой замысел.

– Видишь вон тот дом? – продолжил он. – Третий справа? Мы там жили. Я с теткой на четырнадцатом, а Джон с матерью – на двенадцатом. Тринадцатого этажа, сам понимаешь, не было – и без того вокруг хватало несчастий и невезения. Кстати, ни у Джона, ни у меня не было отца – во всяком случае такого, который хоть изредка давал бы о себе знать.

Мне показалось, что детектив ждет от меня каких-то слов, но я не знал, что ему сказать. Я не мог ни представить себе, ни по-настоящему понять, каких усилий стоило двум темнокожим паренькам вырваться из того мрачного склепа, на который походил этот дом, как, собственно, и все дома в окру́ге, и потому по-прежнему хранил молчание.

– Мы остались друзьями на всю жизнь, – говорил между тем Вашингтон. – Хоть Джон и женился на Эдне, моей первой девчонке. В управлении, когда мы оба попали в отдел по расследованию убийств, мы сперва проходили стажировку у старших, более опытных детективов, а потом несколько лет добивались, чтобы нас сделали напарниками. Об этом однажды даже написали в «Санди таймс». Наконец нам повезло – нас засунули в Третий участок, потому что Кабрини-Грин относится к его территории, и кто-то наверху посчитал, что наш личный опыт может сослужить городу хорошую службу. Большинство преступлений начинается здесь, Джек, это верно; но служба есть служба, и дело мальчика с отрезанными пальцами могло к нам и не попасть. Звонок в участок раздался ровно в восемь утра – произойди это десятью минутами раньше, и расследованием занималась бы ночная смена.

Он помолчал, очевидно раздумывая, многое ли изменилось бы в этом случае.

– Так вот, что касается Кабрини-Грин. Иногда по вечерам, когда после дежурства, а когда и просто так, мы с Джоном приезжали сюда: останавливались на этом самом месте и смотрели, смотрели во все глаза…

Вот оно – то, что хотел сообщить мне детектив! – понял я. Безногий Ларри был уверен, что его лучший друг Попрыгунчик Джон не станет стрелять в себя, ибо лучше всех понимал, чего стоило Бруксу выбраться из места, подобного этому. Джон Брукс пробился наверх с самого дна, он сумел вырваться из ада и ни за что не отправился бы назад по своей собственной воле. Вашингтон знал это всегда и теперь рассказал мне. И не просто рассказал, а дал прочувствовать.

– Вот почему ты догадался, что это не суицид…

Вашингтон посмотрел на меня и кивнул:

– Да. Это была одна из тех вещей, которые просто знаешь, и все тут. Ну не мог Джон сделать такое. Я рассказал о своей уверенности в отделе по особо важным делам, но они предпочли не заморачиваться.

– Значит, все твои сомнения только на уровне интуиции? И что, неужели нет совсем никаких фактов, за которые можно зацепиться?

– Была, вообще-то, одна неувязка, но слишком незначительная, чтобы я смог что-то доказать. У следователей на руках имелись все козыри – образцы почерка Джона, эта история с психиатром и прочее, от чего отталкиваются в таких случаях. Джона объявили самоубийцей и закрыли дело едва ли не раньше, чем упаковали тело в мешок.

– А что это была за неувязка?

– Второй выстрел.

– Второй выстрел?

– Поехали отсюда, Джек. Нам надо перекусить.

Вашингтон переключил передачу, круто развернул машину и вывел ее на проезжую часть. Теперь мы направлялись на север, ехали по улицам, на которых я никогда не бывал. Впрочем, мне казалось, что я догадываюсь, куда он меня везет. Не прошло, однако, и пяти минут, как я не вытерпел и потребовал продолжения:

– Так что там насчет второго выстрела?

– Ты знаешь, что Джон стрелял дважды?

– Разве? В газетах не было об этом ни слова.

– Ну, в газетах никогда не печатают всего. Я-то побывал в доме – Эдна позвонила мне сразу, как только нашла мужа, и я приехал даже раньше, чем оперативно-следственная бригада. Он сделал два выстрела: первый в пол, а второй – себе в рот. Официально это объясняют так: он, дескать, выстрелил в пол для того, чтобы проверить, сумеет ли нажать на курок или нет. То ли готовился, то ли набирался мужества. Ну а потом вроде как ничто ему больше не мешало. В этом, правда, не было ни капли смысла, во всяком случае – для меня.

– Почему? Как ты сам объяснишь, что Брукс сделал два выстрела?

– Я думаю, что первый выстрел его и убил. А второй был нужен только для маскировки. Преступник вложил револьвер Джону в руку и пальнул в пол. Ну а коли на пальцах остались следы пороха, дело автоматически расследуется как самоубийство. И все шито-крыто.

– Но тебе никто не поверил.

– Никто – до сегодняшнего дня. До тех пор, пока не появился ты со своими цитатами из Эдгара По. Я уже побывал в отделе по расследованию дел особой важности, рассказал, что тебе удалось нарыть, и напомнил, что с самого начала сомневался в правильности официальной версии. Мне обещали вновь открыть дело. На завтрашнее утро назначено совещание по этому вопросу. Шеф обещал, что меня обязательно включат в следственную группу.

– Так это же здорово.

Я посмотрел за окно, чувствуя, как меня переполняют радостное возбуждение и охотничий азарт. Понемногу все начинало становиться на свои места. Мне удалось добиться, чтобы два дела о самоубийствах были открыты заново и расследовались как возможные убийства, и, что особенно важно, полицейские с моей подачи обратили внимание на то, что оба эти инцидента могут оказаться взаимосвязанными. Я отлично потрудился, и наградой мне должна была стать сногсшибательная сенсационная статья. Теперь надо поскорее добраться до статистики Фонда поддержки правопорядка и даже попытаться выведать кое-какую информацию в ФБР. Разумеется, это возможно только в том случае, если я попаду туда первым. Если меня опередят копы из Денвера или из Чикаго, моя песенка спета. Я стану им не нужен, и статистики мне не видать как своих ушей.

– Но почему? – вслух произнес я.

– Что – почему?

– Почему кто-то вообще совершает эти убийства? И как именно он все проделывает?

Вашингтон не ответил. Машина неслась сквозь холодную ночную мглу.

Мы поужинали в кабинке в глубине «Крушилы» – полицейского бара неподалеку от Третьего участка. И Вашингтон, и я заказали одно и то же: жареную индейку с острой подливой, что в связи с холодной погодой оказалось как нельзя кстати. Пока мы ели, детектив вкратце ознакомил меня с планом, разработанным отделом по особо важным делам. Разумеется, все эти сведения были строго конфиденциальными, и, если бы я захотел что-то об этом написать, мне пришлось бы обращаться за тем же самым к лейтенанту, который, вероятно, будет осуществлять общее руководство. Но меня это не смущало. Уж я-то сумею разговорить лейтенанта, тем более что само это расследование стало возможным как раз благодаря мне.

Во время еды Вашингтон держал локти на столе, словно охраняя свою тарелку. Иногда он пытался говорить с полным ртом, но я понимал, что детектив переживает то же возбуждение, что и я. Правда, кроме восторга от собственного успеха, я чувствовал необходимость застолбить свои права на статью и сохранить в неприкосновенности ту роль, которую собирался и дальше играть в расследовании.

– Начнем с Денвера, – говорил Вашингтон, жуя. – Будем работать совместно с вашими ребятами, так сказать, выведем своих утят на общий смотр и поглядим, что к чему. Кстати, ты что, ничего не сказал Векслеру? Сдается мне, он здорово на тебя зол.

– Почему?

– А как ты думаешь? Ты же ни словечком не обмолвился ни насчет стихотворений Эдгара По, ни про Брукса и Чикаго. Боюсь, Джек, ты потерял свой источник информации в местном управлении полиции.

– Может быть. А у них там есть что-нибудь новенькое?

– Да, кое-что. Они работали с этим… парковым сторожем.

– Ну и как?

– Попробовали допросить его под гипнозом. Вернули свидетеля в тот день, когда все произошло, и тут вдруг выяснилось, что, когда он заглядывал в машину через стекло, твой брат был только в одной перчатке. А когда приехала полиция, вторая перчатка – та, что со следами пороха, – каким-то загадочным образом тоже почему-то оказалась у него на руке. Векслер говорит, что теперь-то, конечно, никаких сомнений не осталось.

Я кивнул, больше своим мыслям, чем словам Вашингтона.

– Вам и денверской полиции придется обратиться в ФБР. Похоже, Ларри, вы имеете дело с преступником, который действует на всей территории страны.

– Посмотрим. Вообще-то, наше начальство не придет в восторг от перспективы подобного сотрудничества. Если мы сунемся к федералам, то можем получить здоровенного пинка. Как и всегда. Но ты, пожалуй, прав. Это единственный выход. Если то, что мы с тобой подозреваем, правда, то ФБР в конце концов придется взяться за это дело.

Я не стал говорить Вашингтону, что собираюсь пойти в ФБР сам. Мне нужно было опередить их всех. Отодвинув в сторону опустевшую тарелку, я поглядел на детектива и покачал головой. Все, о чем мы только что говорили, казалось мне далеким от реальности.

– У тебя есть какие-нибудь соображения?

– Возможны несколько вариантов, – отозвался Вашингтон. – Первый: весьма вероятно, что в обоих случаях действовал один и тот же человек. Сначала он убил ребенка и женщину, а потом вернулся и прикончил двух полицейских, которые возглавляли расследование.

Я кивнул, поскольку был полностью с ним согласен.

– Второй вариант: убийства полицейских не связаны с другими двумя. Преступник просто приезжает в какой-нибудь город, выбирает дело, которое может показаться ему интересным – скажем, читает о нем в газетах или смотрит репортаж по телевизору, а потом убивает следователя.

– Что ж, это не исключено.

– Третья версия состоит в том, что преступников двое. В обоих городах первое убийство совершает один, а потом приезжает другой и совершает второе убийство. Из трех возможностей эта представляется мне наименее вероятной. Возникает слишком много вопросов: в частности, знакомы ли убийцы между собой и координируют ли они свои действия? Это может нас далеко завести.

– Они должны контактировать, иначе как один из них узнает, где побывал другой?

– Совершенно верно. Итак, мы сосредоточиваем усилия на вариантах номер «один» и «два». Пока еще не решено, то ли наши люди поедут в Денвер, то ли оттуда к нам пришлют нескольких человек, однако в любом случае первоочередная задача – найти сходство между случаем Бобби Сматерса и той девчонки из университета. Если мы что-то обнаружим, отсюда и будем плясать.

Возражать мне не хотелось. Я и сам склонялся к первому из вариантов, озвученных Вашингтоном.

– Если все это сделал один убийца, то кто его основная мишень? – спросил я больше самого себя, чем детектива. – Первая жертва или коп?

Вашингтон нахмурился, и я снова увидел на его лбу темную птичку, которая теперь показалась мне похожей на римскую цифру V.

– Может быть, мы имеем дело с маньяком, – продолжал я, – который охотится за полицейскими. Тогда уничтожение копа – это его основная цель, и он использует первое убийство – Лофтон, Сматерса, – чтобы заманить свою жертву туда, где с ней можно без помех расправиться.

Сказав это вслух, я огляделся по сторонам. Об этой возможности я раздумывал с тех самых пор, как поднялся на борт самолета в Денвере, однако теперь, когда мысли оказались облечены в слова, моего затылка словно бы коснулась ледяная рука.

– Что, страшновато? – спросил Вашингтон, от которого не укрылось мое состояние.

– Еще как, – вынужден был признать я.

– А знаешь почему? Потому что если это так, значит должны быть и другие случаи, о которых мы пока не знаем. Каждый раз, когда коп предположительно совершает самоубийство, расследование проводится быстро и по возможности тихо. Ни одно полицейское управление не станет поднимать шум, потому что широкая огласка может выставить кое-кого в неприглядном свете. Дела быстро закрывают и сдают в архив, поэтому случаев, подобных нашим, может быть гораздо больше. И если события развивались по первому сценарию, то Брукс наверняка не был первым, а твой брат – последним. Есть еще убитые копы, готов поспорить на что угодно.

Вашингтон доел свою индейку и тоже отставил тарелку. Полчаса спустя он уже высаживал меня у дверей отеля. Налетавший с озера ветер показался мне ледяным, и я заторопился внутрь, но детектив, не собиравшийся подниматься наверх, остановил меня и вручил свою визитную карточку.

– Здесь номера моего домашнего телефона и пейджера. Позвони мне.

– Хорошо.

– Ну ладно, Джек, бывай. – Он протянул мне руку, и я взял ее в свою. – И спасибо тебе, парень.

– За что?

– За то, что заставил их всех поверить. Теперь я твой должник. И Попрыгунчик Джон тоже.