Глава шестая
из которой следует, что кладбища — все-таки не места для прогулок
Согласия с собой я так и не нашел, впрочем, так оно всегда и бывает. Это по поводу ночного визита к холодильнику никогда внутреннего спора не возникает, там всегда компромисс есть, а в таких вопросах несогласие себя с собой — нормальное явление.
А потом мне стало некогда думать, поскольку вернулась Вика, причем одна, без спутниц, но зато с кучей пакетов в руках. И я стал маленькой лошадкой.
Зато вечером, когда я полез в капсулу, это мне зачлось, что немаловажно. Не скажу, что гундеж из разряда: "А я опять одна буду засыпать" меня раздражает, но лучше же если его не будет?
В Файролле тоже была ночь, правда, в замке Лоссарнаха она больше была похожа на день. Там все еще шла гульба, всюду горели факелы, звучали песни, и кто-то кому-то бил морду на верхней площадке лестницы, то есть — шагах в десяти от меня.
Глянуть бы на драку — да времени нет. До появления Назира у меня есть полминуты, не больше, а он мне сейчас совершенно не нужен.
Синева портала сомкнулась за моей спиной, и я понял, что перенесся крайне неудачно, и на то была пара причин. Первая — я попал прямиком в колючий куст, судя по всему — терновый. Я не люблю терновые кусты. Во-вторых — в этих кустах я был не один.
— Ай! — отпрыгнуло от меня невысокое существо. Если точнее — гоблин.
Он был привычно мелок, уродлив и держал в руках скверно сделанный лук. Вот ведь, когда-то такие твари меня в этих самых местах чуть не загнали, как лося.
Гоблин смотрел на меня, хлопая глазами-плошками, и не спешил нападать. Оно и понятно — очень у меня с ним большая разница в уровнях. Общее правило — если ты противника перерос, то все, ты ему неинтересен. И тебе они неинтересны, опыт за их убийство не капает, и хоть сколько-то полезного лута из них не выпадет. Баланс, однако.
— Еда, — ухмыльнулся я и потыкал себя пальцем в грудь. — Добрая еда.
— Не-а, — сообщил мне гоблин. — Твоя старое мясо, твоя не сжуешь.
Несъедобный я, выходит. Да и ладно, мне же возни меньше.
Выбравшись на дорогу, которая была прямо рядом с кустами, я огляделся — кругом было темно и тихо. Вот и хорошо. Вот и славно.
На кладбище, в резиденции Сэмади, тоже царило спокойствие. Нет, между могилами, шаркая ступнями и поскрипывая суставами, бродили неупокоенные, но их я давно уже воспринимал как часть пейзажа. Скажем так — если бы их не было, я бы очень удивился.
Впрочем, тема для удивления нашлась, и очень скоро.
Крипта, служившая домом Барону, оказалась закрыта. Ни разу такого не видел с тех пор, как он сделал это кладбище своим домом. Когда бы я сюда ни пожаловал, он всегда сидел в черном кресле с высокой спинкой, хрустел орешками и отдавал команды подданным. А тут — на тебе. И его нет, и двери закрыты.
— Где главный? — остановил я проходившего мимо меня мертвяка — А?
Тот замахал руками и что-то попытался мне объяснить, но, увы, безуспешно, кроме какого-то сипения выдавить из себя он ничего не смог. Хотя нет — напоследок из его рта вывалился ком иссиня-черных червей.
— Да ну тебя, — отмахнулся я от него, брезгливо поморщившись, и зомби послушно потопал дальше.
Я постучал в закрытую дверь. Потом еще раз. Потом ногой в нее побил. Что за дела?
— Хозяина нет дома — послышалось из-за нее.
— А где он? — обрадованно спросил я. Ну хоть что-то.
— По делам уехал, — пробубнил мой собеседник. Следом за этим скрежетнул ключ в замке, громыхнула щеколда и с легким скрежетом массивная дверь крипты отворилась. На пороге стоял один из самых ближних соратников Сэмади, один из его личей. Уж не знаю, какой именно — для меня они все на одно лицо. То есть — на один капюшон.
— Вроде раньше двери нараспашку были, — заметил я. — От кого прячемся?
— Безопасности много не бывает, — бесстрастно ответил мне лич. — Особенно в смутные времена.
— А у нас наступили смутные времена? — заинтересовался я. — Почему мне про это никто не сказал?
— Имеющий глаза — да увидит, — лич не спешил покидать дверной проем. — Что-то еще?
— Рюмку водки, соленый огурчик и свежую прессу, — пофантазировал я. — Да не дергайся ты, шутка.
— У нас тут все равно желаемого вами нет, — пожал могучими плечами, скрытыми саваном, лич — Это же кладбище, а не харчевня.
— Нет — и нет, — примирительно произнес я. — И все-таки — где мой черный братец? Он мне очень нужен. Послушай, мнэ-э-э-э…. Рафаил?
— Донат, — уточнил лич.
Не угадал. Хотя — как их отличишь? Разве, что Леонарда я более-менее от других отличаю, он все-таки мне тогда урок преподал, в хорошем смысле этого слова, умению обучил. Пусть я его и не использую, но все же.
И еще у меня перед ним должок остался небольшой, что-то вроде "американки".
— Так вот, Донат, он мне позарез нужен. Слушай, ты же знаешь, что мы с ним друзья.
Все-таки веселая у меня жизнь — я уговариваю лича поведать мне, где находится Повелитель мертвых, используя тот аргумент, что мы с ним друзья.
Если такое рассказать в компании обычным людям, далеким от мира виртуальных игр, каковых на свете большинство, то меня запросто могут упрятать в психушку.
Донат уставился на меня, в капюшоне рубинами поблескивали красные точки глаз. Секундой позже он все-таки заговорил.
— Он ушел за душами, — сообщил мне лич. — Это его доля от твоей добычи.
Ничего не понял. Хотя — стоп. Все, сообразил я, о чем речь идет, и о том, где сейчас находится мой приятель, я тоже догадался.
— Давно ушел? — деловито поинтересовался я у Доната.
Врать не буду — снова в долину Карби я наведываться не хотел. Дело даже не в свитке портала, и не в том, что я там сегодня уже побывал. Просто там могли оказаться нежелательные свидетели, при которых общаться с Бароном мне было совершенно ни к чему.
— Нет, — качнулся капюшон лича. — И скоро велел не ждать. Битва была большая, душ много. Пока всех соберешь…
Печально, придется все-таки тащиться на места сегодняшней боевой славы. Оно, конечно, можно было бы отложить все дела на завтрашнюю ночь и спать пойти, но жалко времени до чертиков. С Сэмади я бы сегодня продвинулся по сюжетной ветке упокоения Оэса куда как дальше, а то и вовсе её завершил, а так — целый день потеряю. А время — оно не резиновое. Осень давно уже кончилась, да что осень — зима вовсю перевалила на вторую половину, весна на носу, а я все так и бегаю по Пограничью, решая вопросы, далекие от основного квеста. При этом сроки сдачи работ, оговоренные с Зиминым и Валяевым, никто не отменял. Ну да, с того дня, когда они были мне поставлены, многое изменилось — и в отношениях с ними, и в моем мироощущении, да что там — все вокруг меня стало не тем, что раньше, но тем не менее — сроки какие были, такие и остались. Договор есть договор.
Ну и наконец — надоела эта неопределенность. Уже доделать порученное хочется, а потом наконец поглядеть — есть она вообще, жизнь после квеста?
— Ага, — сказал я личу. — Спасибо.
— Поосторожней там, — посоветовал мне он. — Повелитель когда души ловит, то он вокруг себя ничего не видит, может в запале и твою прихватить, у него с этим легко. Потом расстроится, понятное дело, но назад уже не переиграешь.
Поразмыслив чуток о том, в какую именно точку долины перенестись, я решил отправиться на холм, где стояла наша рать. Крови там пролилось не меньше, чем в любом другом уголке этого поля брани, но тела всех наших воинов мы уволокли с собой, а значит, ловить Сэмади нечего. Он наверняка души Мак-Праттов собирает, эти-то прямо в долине, в братской могиле остались. И самое главное — можно будет посмотреть, что там вообще происходит и нет ли поблизости нежеланных зрителей.
Угадал. И с тем, и с другим.
Барон, раскинув руки, стоял в центре поля, там, где, судя по всему, закопали наших врагов, вокруг него вертелся рой сгустков света, надо думать — тех самых душ. Картина была, признаться, одновременно и притягательная, и пугающая.
То и дело какая-то из душ опускалась на ладонь Барона, он осматривал ее, а после или отпускал на волю, или отправлял себе в рот.
Отпущенные души делали еще одну-две петли в воздухе и устремлялись ввысь.
Угадал я и с зрителями. Они были, как без них. Хотя зрителями в полной мере их назвать было трудно. Это были представители клана "Мусорщики", в количестве двух человек. Скорее всего они опоздали на утреннее действо и прибыли сюда как только смогли, в надежде ухватить хоть что-то.
И вот что я вам скажу — зря они это сделали. Добром не разжились, а вот проблемы нашли немалые, личи, охраняющие хозяина — это та еще опасность, врагу не пожелаешь.
— Вован, беги! — орал один из побирушек, изрядно перемазанный в грязи, наматывающий петли по долине. — Газку, газку поддай!
— Бегу! — жалобно проскулил его напарник, с бредовым ником "КN8". — Можно подумать, что я стою на месте и покрываюсь плесенью. Блин!
На последнем слове он запнулся о корень, невесть откуда взявшийся здесь, и плюхнулся в грязь. Встать он уже не успел — подоспевший лич просто не дал ему это сделать. Уровень у любителя халявы был хоть и большой, но не настолько, чтобы противостоять такому противнику. Опять же — доспехов KN8 не носил, то есть дополнительной защиты не имел.
Умер он, правда, не сразу, даже успел что-то проорать, но что именно, я разобрать не смог. Да и не пытался я этого сделать, с интересом созерцая то, как лич разделал его словно свинью — очень ловко и очень быстро. Отдельно замечу, что особой жалости у меня по этому поводу в душе не возникло — и клан у них пакостный, и персонажи в нем на редкость паршивые, включая покойного. Ведь мог же улизнуть, наверняка свиток портала есть. Нет, жалко. Тьфу! Я бы в такой ситуации даже думать не стал по этому поводу.
Напарнику "КN8" после смерти последнего тоже долго пробегать не пришлось. Личи ловко взяли его в "клещи", а после очень шустро прикончили в два клинка.
— Лихо, — признал я, еще раз внимательно оглядел местность, никого не заметил и начал спускаться с холма.
— Свои, — приближаясь к личам, на всякий случай еще и подал голос я. — Славная ночка!
— Не лучшее время и место для прогулок, человек, — прогудел Рафаил.
— Когда оно бывает хорошим? — ответил вопросом на вопрос я. — Если речь идет о совместных делах с моим черным братом? Что же до места — это да. Крови сегодня здесь пролилось много.
— Ты ее тоже лил, — сообщил мне Леонард. — Я это чувствую.
— Еще как, — подтвердил я. — И свою, и чужую. По полной. Мне бы с Бароном парой слов перекинуться.
Я снова глянул на Сэмади, круговорот огоньков вокруг него увеличился, он помавал в воздухе руками, как бы приманивая их.
— Плохая идея, — усомнился Леонард. — Когда хозяин насыщается, я не рискую к нему приближаться. У меня нет души, она давно умерла, но мне жалко потерять даже то, что ее заменило. А он ведь и это заберет, ему сейчас все равно, кто перед ним.
— Если время есть — жди, — подытожил Рафаил. — Лео, вон еще кто-то пришел. Дай им спуститься вниз, не спугни, как предыдущих. Бегай потом еще за ними.
И верно — на том холме, где утром толпились зрители, появилась пара фигур. То ли побирушки вернулись за своими вещами, то ли запоздавшие зеваки пожаловали — не знаю. Одно понятно — я перед ними светиться не хочу. Ну да, жизни им осталось ровно столько, сколько понадобится для того, чтобы ступить на поле битвы, но и этого хватит, чтобы срисовать мой ник.
Я, злорадно ухмыльнувшись, прихватил вещички бесславно полегшего KN8, отошел к противоположному от зрительских холмов краю долины и плюхнулся на землю. Надо ждать — будем ждать. Надеюсь, Сэмади скоро налопается.
Воистину — "мусорщики" не брезговали ничем. Это была даже не "сорочья коллекция", этому названия вот так сразу не подберешь.
Какие-то перья, птичьи кости, три круглых камешка, уголек, тряпичный коврик (он его у крестьян местных упер, наверное), маленькая подушка-"думка", обломки меча, голова куклы, золотое кольцо, штук шесть разнообразных шмоток на разные классы и уровни, правда, невысокие. То есть — что под руку подвернулось, то и прихватил, не брезгуя ничем.
Весь этот хлам отправился на землю, кроме шмоток, которые я решил переправить в кланхран, и кольца. Оно оказался на удивление путевым, я даже присвистнул.
"Кольцо свиристянки.
Кольцо, сделанное специально для одной из красивейших женщин, когда-либо проживавших в Раттермарке, известной под именем Лу Бонр. Она была воспета художниками и поэтами, писателями и скульпторами, она могла бы войти в историю Файролла как богоподобная, если бы не страшные злодеяния, которые были сравнимы с ее невероятной красотой.
Наветы, подстрекательство, кинжалы наемных убийц были ее обычными орудиями, но главным был яд. Никто не доживал до утра, став врагом прекрасной Лу и отужинав в ее компании. Секреты составов своих ядов Бонр унесла могилу, равно как и ответ на вопрос — существовали ли противоядия к ним?
+ 71 к мудрости;
+ 68 к интеллекту;
+ 20 % к шансу отыскать целебную траву;
+ 18 % к возможности того, что сваренное вами зелье приобретет дополнительные характеристики;
+ 14 % к скорости перезарядки умения "Гори, гори ясно" (при наличии данного у игрока);
+ 10 % к скорости восстановления маны.
Специальная возможность:
Это кольцо — одно из семи, сделанных по личному заказу Лу Бонр. Они изначально были изготовлены полыми для того, чтобы хранить в них яд и при необходимости иметь возможность легко и незаметно подмешать его в вино или пищу. Каждому из колец соответствовал свой вид яда.
Данный предмет содержит в себе яд свиристянки, и в любой момент вы можете разово им воспользоваться. После использования кольцо станет простым предметом сроком на семь дней, по прошествии которых оно снова наполнится ядом.
Упомянутый яд добывают из сока цветов, которые носят название "свиристи" и произрастают только на северных склонах Сумакийских гор. Он не имеет противоядия, как и любой другой яд Лу Бонр, но может быть нейтрализован магическим путем.
Время, за которое яд подействует на жертву — 2 минуты 28 секунд.
Системное сообщение об отравлении жертва получит через 1 минуту 05 секунд, учитывайте это, замышляя убийство при помощи данного предмета.
Внимание!
Классовых ограничений по использованию данного предмета нет.
Внимание!
Яд, который вырабатывает это кольцо, возможно использовать только для убийства игроков. На неигровых персонажей он не подействует. И не забывайте о штрафах, которые могут быть применены к вам после убийства себе подобных.
Минимальный уровень для использования — 75".
Полезное колечко, никому не отдам, себе оставлю. Носить не буду, но приберегу. Яд — он всегда пригодиться может.
Вот ведь какие интересные вещи тут иногда попадаются, а?
Подумав еще немного, я все-таки заменил одно из своих колец на полученное от "мусорщика". Пусть будет. Яд — штука такая, никогда не знаешь, когда он понадобится.
А вот завитушка от могильных ворот оказалась просто хламом, который вообще никак не используешь. Просто завитушка — и все.
Время шло, Сэмади продолжал свои пассы, одни огоньки запихивая в рот, другие отгоняя от себя помахиванием рук, это процесс казался бесконечным. Да елки-палки, тут народу столько не померло, сколько он душ уже сожрал. Может, к ним присоседились те, кто тут до нас голову сложил?
Но в какой-то момент огоньки все-таки иссякли, Барон застыл на месте, после хлопнул в ладоши и захохотал.
— Как же мне здесь нравится! — сообщил он небесам, задрав голову вверх. — Здесь, в Раттермарке! Вы себе даже не представляете!
— А кому за это "спасибо" надо сказать? — немедленно подал голос я. — Кто о тебе позаботился и притащил сюда?
— Ты, белый братец, ты, — подтвердил Барон. — Но, видят луна и звезды, я это должок тебе давно вернул.
— Давай не будем считаться, — предложил я. — Ты много чего для меня сделал, я тоже тебе немало пользы принес, если уж напрямоту.
— Согласен, — признал Сэмади. — Чего пришел? Оэс, да? Никак без меня?
— Никак, — не стал скрывать я. — Магия — не мое, а там именно она. Есть такое заклинание — "Грохот костей". Ты его знаешь?
— Знаю, — тут же ответил Барон. — И?
— Подсобишь? — мне было понятно, что он сейчас надо мной немного глумится, но выхода не было. — Надо его над могилой Оэса прочесть.
— Не знаю, не знаю, — Сэмади задумчиво скривил рот, зрелище было еще то. — Я сыт, умиротворен, опять же — поглощенные души надо отсортировать. Проще говоря — нет ни малейшего желания куда-то идти и что-то делать.
— Ты обещал, — не стал чиниться я. — Сам говорил — если что, то помогу. Помогай.
— Говорил, — согласился со мной Барон. — Было. От своих слов отказываться не привык. Обещал тебе, что души твоих соратников не стану забирать — и всех их отпустил. И с годи тебе помогу, но вот только давай завтра, а?
— Завтра не надо, — покачал головой я. — Сегодня надо. Что же до душ — ты немного другое обещал. Речь вообще о мертвецах шла. Мол — покойничков с той стороны ты себе заберешь, а наших, кого сможешь, к жизни вернешь. А по факту что вышло? Вон наглотался, как удав, халявными жизнями.
— Жизни, души — велика ли разница? — добродушно произнес Сэмади. — По сути — одно и то же. Тем более, что тел здесь и не видать. Трупы твоих врагов уже под землей, трупы твоих друзей вообще здесь отсутствуют, так что забрал то, что было.
— Ну да. Вместо тел — души, — не удержался я от того, чтобы его подколоть. — Неплохая замена.
— Слушай, у тебя женщина есть? — этот вопрос Барона меня, если честно, порядком огорошил.
— Есть, — немного помедлив, ответил ему я.
— Скоро не будет, — уверенно произнес Сэмади.
— Почему?
— Потому что она тебя бросит, — скривил губы в улыбке Барон. — Женщины любят веселых мужчин с крепкими задами и авантюрным складом характера, а ты толстеющий зануда. Что женщины? Даже я скоро наши с тобой дела сверну, потому что ты только и делаешь, что нудишь.
— Не зануда я! — мне стало обидно. И немного неприятно, поскольку в словах этой нежити была часть правды. — Не зануда! Просто сам меня вынуждаешь вечно…
— Теперь, значит, я виноват? — Барон сдвинул свой цилиндр на затылок. — Нашел крайнего.
— Короче, — я не имел ни малейшего желания продолжать перепалку. — Ты со мной идешь? Если нет — то бывай здоров, если такое в отношении тебя вообще возможно.
— Иду, — Барон достал из кармана горсть орешков. — Не плачь.
А наглеет мой приятель, не по дням, а по часам наглеет. Хотя, может, все как раз обстоит совершенно по-другому. Есть такие люди (если к Барону можно применить это слово), которые принимая кого-то в свой ближний круг, переводят общение с ним в ту манеру, которая свойственна им настоящим. То есть — становятся с ними почти самими собой, немного приподнимая свою социальную маску, которую обычно носят перед остальными.
Не секрет, что все мы не те, кем являемся. То есть, — перед зеркалом в ванной и в пустой квартире — мы те, кто есть, но стоит появится еще кому-то — и все, мы становимся другими. Мы немедленно натягиваем на себя ту маску, которая появилась у нас еще в детстве, в тот момент, когда каждый из нас осознал себя частью социума и решил для себя вопрос — как в нем существовать. "Клоун", "Циник", "Весельчак", "Сердцеед", "Модница", "Простушка", "Лидер" — каждый выбрал что-то по себе, то, что ему казалось наиболее приемлемым. И эти маски с годами приросли к нашим лицам, стали частью нашей сущности, а у кого-то и заменили собой природное, врожденное "я". Они удобны, они позволяют защитить душу от уколов совести и жалости, они дают возможность жить так, как тебе хочется.
И я — не исключение. Я тоже ношу свою маску, поскольку привык к ней. А еще я не люблю быть "белой вороной" и изгоем, а именно ими и оказываются те, кто не принимает условий этой игры, в которую играет весь мир. Встречаются иногда уникумы, говорящие то, что думают, следующие велениям души и ищущие правду, которой никогда не было и не будет. Как пример — такие люди искренне верят в то, что если они выйдут на демонстрацию за что-то или против чего-то, то их кто-то услышит. Еще они искренне убеждены, что если нести людям доброе, светлое, вечное, то все когда-нибудь станут лучше и чище. Или того глупее — они верят даже в то, что их поход на выборы на самом деле изменит состояние дел в стране. Они живут плохо, нервно, бедно, неустроенно, от них уходят вторые половинки, а дети, повзрослев, их стыдятся, называя идеалистами. И это еще мягко, по-родственному. Все остальные выражаются куда жестче: "дурак какой-то", "вообще не знает, на каком свете живет" или даже: "спустил свою жизнь в унитаз". В результате такие люди плохо заканчивают, и лично у меня нет никакого желания составлять им компанию.
Нет, иногда таким субъектам везет, они умудряются отыскать друг друга в этом огромном мире, а после сбиться в стаю — и это несет большое неустройство остальным, поскольку ведет к глобальным социальным катаклизмам. Например — революции, которые, к слову, потом непременно их же, своих создателей, и пожирают. По-другому быть не может — революции делают прекраснодушные дураки, а их плоды достаются людям с масками на лицах, точно знающим, с какой стороны масло у бутерброда и как должна работать система, неминуемо возникающая после того, как отгремят залпы орудий. И в этой системе для ее создателей места нет.
Есть некие правила существования человеческого общества, не мы их придумали и не нам их менять, поскольку до нас жили люди, и после нас потопа, скорее всего, не будет. И основное из них — наедине с собой думай и говори, что хочешь, но на людях — будь любезен, следуй правилам игры и той социальной роли, которую ты себе выбрал. Тем более, что революции, по сути, кроме горстки их создателей, никому не нужны, люди в любое время и в любой стране хотят просто жить, желательно — комфортно и уютно.
А еще революции и войны всегда сдирают с лиц живущих их маски. В лихое время сразу видно, кто есть кто и что он из себя представляет на самом деле. Вот только если, как я уже сказал, под маской лица и вовсе не осталось, что тогда? Как быть?
— Эй, ты здесь? — перед моим лицом появились длинные пальцы Барона и ритмично защелкали.
— Здесь, — я достал свиток из сумки свиток портала. — Идем?
— Ты меня так больше не пугай, — Барон взмахнул рукой, подзывая личей подойти поближе. — Застыл, как памятник над могилой, мне даже не по себе стало. Ну, что опять замер? Да, они отправляются с нами, на всякий случай. Открывай портал.
Против компании личей я точно ничего не имел. Более того — был обеими руками "за". После прогулки к первой печати я вообще питал к ним добрые чувства, осознавая их полезность.
— Уютно, — это было первым, что сказал Сэмади, шагнув на территорию кладбища, где некогда был упокоен Оэс. — Отменное место. Деревья, тишина, древние могилы. Поуютней нашего нынешнего будет, а?
Личи синхронно кивнули.
— Может, мне сюда переехать? — поинтересовался Барон, почему-то у меня. — Как думаешь?
— Отчего бы и нет? — ответил вопросом на вопрос я, при этом вложив в голос утвердительную интонацию.
Вообще, эта идея пришлась по душе. Не стану скрывать — мне не слишком нравился нынешний дом Сэмади. А что в нем хорошего? Это Западная Марка, рядом город и лес, где игроки постоянно гоняют гоблинов и выполняют другие квесты. Да и само кладбище активно посещается, того и гляди спалишься. А если это случится — то всему кранты, я стану дичью, которую будет гонять половина всех НПС.
А здесь? Тишина, ни одной живой души, даже деревья — и те не шумят. Совсем же другой коленкор.
— Сейчас закончим с нашим делом — и я тут еще погуляю, — деловито произнес Сэмади, с интересом глазея по сторонам. — Ну, где последнее пристанище нашего проказника?
— Да вот оно, — я ткнул пальцем в гранитную плиту, практически не различимую в ночи. Мы как раз подошли к нужному нам месту — Он там, под надгробием.
— Надежно, — Сэмади потыкал тростью в плиту. — Основательный народ местные жители. Так, мальчики, уберите-ка этот камушек. Но — не попортите, вещь добротная, с наложенными заклинаниями, я ее потом куда-нибудь пристрою.
Вот даже как. Значит, Оэса еще и заклинания на земле держали? Или наоборот — не давали добраться до своих костей?
Личи вдвоем подняли плиту, которую, вероятней всего, обычные игроки вдесятером и от земли бы не оторвали. Хотя — не факт, это же игра, не жизнь. Может, баф какой есть, или свиток, вдесятеро силу увеличивающий на пару минут.
— Ну да, он тут, — Сэмади провел рукой над землей, которая просто кишела червями. Им явно не понравилось, что куда-то делся их привычный дом. — Заклинание прямо сейчас прочесть, или ты еще с духом собираться будешь? Полночь наступила, так что оно вполне пригодно для использования.
— А что, оно только в это время суток работает? — заинтересовался я.
— От полуночи до той поры, пока луна не дойдет до во-о-он той точки на небосводе, — ткнул тростью в небо Сэмади. — Проще говоря — час от силы. Потом — все, до следующей ночи. И еще — небо должно быть чистым, без облаков. Там магия плотно на луне завязана, понимаешь?
Однако — непросто все у магов. Хорошо, что я этот класс не выбрал. А так — я вообще-то туплю. Название квеста — "Полуночный ритуал".
— Но ты же сразу после этого не уйдешь отсюда? — поинтересовался я у Сэмади. — Не оставишь меня одного?
— Нет, — заверил меня он. — Ты мне нужен живым, потому — помогу я тебе, так и быть. Но — будешь должен. Хотя ты и так передо мной уже в таких долгах…
— Читай, — попросил я его, пока он не углубился в эту тему.
Что обидно — он наверняка знает, что нас ждет, но в жизни этого не скажет. Натура у него такая. Начни я расспрашивать — правду не узнаю, но вот лапши на уши получу по паре кило на каждое.
Сэмади взмахнул посохом, поднял лицо к луне и пропел-провыл какую-то магическую формулу, из которой я не понял ни слова.
После он провел над могилой рукой, причем из нее сыпался какой-то блестящий порошок, который секундой позже вспыхнул фиолетовым пламенем. Черви корчились в нем, сгорая сотнями.
Сэмади выл уже в голос, махая посохом, деревья вокруг зашумели, как перед бурей, сгибаясь до земли, пламя на могиле полыхало, как хороший пожар, а луна сияла так, что глазам было больно на нее смотреть, ярче чем солнце.
"Луна — солнце мертвых", — почему-то вспомнил я.
И тут все кончилось — огонь на могиле погас, ветер стих, а Сэмади замолчал.
— Вот и все, — сказал мне он весело. — Встречай друга!
Вами выполнено задание "Полночный ритуал".
Награды за выполнение задания:
3000 опыта;
1000 золотых;
Осколок от надгробия.
Я повертел головой — никого не видно. И из могилы никто не лез, даже, нарушая канон, костлявая рука из нее не высунулась, пробив пласт земли.
Вам предложено принять задание "Разорвать нить".
Данное задание является пятым и последним в цепочке квестов "В прах".
Условие — навеки изгнать душу годи Оэса из Раттермарка.
Награды за выполнение задания:
8000 опыта;
10000 золотых;
Драгоценный камень;
Пассивное классовое умение (рандомно).
Принять?
Судя по награде, дело предстоит непростое, но при этом вполне себе выполнимое. Вот только понять бы — как именно выполнимое? И вообще — где Оэс?
В этот момент меня шатнуло из стороны в сторону, а шкала здоровья немного уменьшилась. Еще удар, на этот раз ощутимый, на наплечнике появилась вмятина.
Да твою-то мать! Что за Уэллс и сыновья! Только человека-невидимки мне и не хватало!
— Парируй! — бодро посоветовал мне Сэмади, раскуривая сигару. — Чего встал?
— Очень смешно, — я достал меч и крутанулся вокруг себя.
Выглядел я, наверное, глупо, кинематографично. Да еще и толку от этого никакого не было.
Еще удар, на этот раз в спину. Камнем, точнее — надгробием с соседней могилы. Сильно приложил, здоровья прилично убавилось.
И это он ведь меня подручными средствами мутузит, а если еще и магичить начнет?
Бам! Еще одно надгробие. Да что такое — всякий раз с новой стороны.
Как его убить-то?
— Непонятно, да? — Сэмади пыхнул сигарой. — Как убить того, кого не видно? Сказать ответ, сказать, сказать?
— Скажи-скажи, — я получил новый удар, на этот раз — под колени.
— Никак! — обрадовал меня Барон. — Пока он бестелесен — никак его не убить. Но при этом и он ограничен в средствах, магия ему недоступна. Нет конечностей и языка — нет магии. И от могилы он теперь никуда не денется, навеки он к ней привязан отныне. Ох он, наверное, и зол на тебя!
Судя по тому, что удары сыпались на меня один за другим, годи и вправду рассерчал не на шутку. Хотя — его можно понять. Но мне-то что делать?
— Хозяин, еще пара минут — и человеку конец, — заметил один из личей.
Ну да, шкала здоровья уже опустела наполовину.
— "Душа волка", — заорал я, беспорядочно махая мечом. — Ату годи!
Волк, материализовавшийся из воздуха, пометался вокруг меня, после подскочил к могиле и завыл на луну, задрав морду вверх.
— Очень живописно, — цокнул языком Сэмади. — Жаль, я не художник, картину бы написал!
Я на это ничего не сказал, поскольку аккурат в этот момент меня ударили булыжником, который вообще непонятно откуда тут взялся, по голове.
— Тварь такая, — взвыл я. — Мне бы всего лишь тебя увидеть!
— Почему нет? — Барон хлопнул в ладоши и рявкнул что-то неразборчивое, а после добавил: — Правда, боюсь, это тебе задачу не облегчит, а осложнит.
Земля на могиле годи зашевелилась, и оттуда вылез скелет, вполне себе обычный, каких я за последние полгода убил без счета.
Вот только радости от происходящего у меня не возникло — был этот скелет девяносто пятого уровня, то есть для меня практически неуязвим. Полтора десятка уровней разницы — и не в мою пользу. Да я его даже не поцарапаю!
Под ребрами у скелета что-то засветилось, яркий луч скользнул вверх, вдоль позвоночника и нырнул в череп, глаза которого сразу после этого вспыхнули, как два фонарика.
Костлявый указательный палец вытянулся в мою сторону и тут же мощный толчок буквально снес меня с места, закрутил и приложил о надгробие, находившееся неподалеку.
— Все верно, — пояснил Сэмади. — Языка нет, но конечности-то появились. Есть они — есть хоть какая-то магия.
Я никогда не пойму это существо. То ли ему в самом деле забавно глазеть на все происходящее, то ли он опять от меня чего-то хочет, а потому ждет момента, когда мне станет совсем плохо — поди знай. Но если второе верно, то ему следует поспешать, еще маленько — и мне конец.
Мне самому это существо не убить. Что там — мне к нему даже подобраться не удастся, больно он здоров.
— Помоги, — просипел я, глядя на скелет, который снова поднял длань и направил ее на меня. — А?
— Хорошо, — уже без усмешки, деловито произнес Сэмади. — За дело, мальчики, а то и впрямь все кончится не так, как мне бы того хотелось.
Личи только того, похоже, и ждали. Два меча сверкнули в блеске луны — и ситуация мигом выправилась. Костлявый годи не успевал отбивать удары, сыпавшиеся на его потрескивающий, но и не думающий разваливаться костяк, потом ему подрубили одну ногу, а еще полуминутой позже два меча, пробив полукружья ребер, пригвоздили годи к свежеразрытой могильной земле, а на его руки наступили черные подкованные железом сапоги.
Я перевел дух, осознавая, что еще чуть-чуть — и все, мне настал бы конец. Еще мне было предельно ясно, что Сэмади знал заранее, как оно будет.
Есть вообще что-нибудь, что он не знает или не предвидит? Столкнуть бы его лбом с братом Юром, вот бы где взрослый замес вышел.
— А ты мне говорил — нет, нежить заокеанская, у тебя методов против годи Оэса, — ласково, не сказать — нежно, сообщил Сэмади дергающемуся скелету. — Как видишь — есть, и немало. Главное в этой жизни что? Четко поставленная перед собой цель и понимание того, куда и по какой дороге ты идешь. Если это есть, то все остальное приложится. Вот у тебя цели как таковой не было. Что за ерунду ты мне нес: "И чтобы все они сдохли"? Кто — "они"? Кто — "все"? Все сдохнуть не могут, если все сдохнут, что на этой земле будут делать такие, как мы? Бродить по пустым городам? Повелевать толпами безмозглых мертвецов? Какой в этом смысл? Нам нужно их тепло, их жизненные силы, без этого мы просто куча ходячих трупов, даже я и ты.
Скелет дергался, пытаясь освободиться, но у него ничего не получалось. Как видно, кости соединяло что-то покрепче, чем давно сгнившие мышцы.
— Да и вообще — агрессивный ты, вредный. Все что-то суетишься, орешь, планируешь то, как кому отомстишь… И самое главное — ты даже не осознаешь того, что все это мелочи, недостойные нежити нашего ранга. Такие как ты, вредят делу, а не помогают ему.
Интересно, о каком именно деле идет речь.
— Ладно, — Сэмади наклонился к годи, два черепа — один нарисованный на лице, другой костяной — почти соприкасались. — Скажи мне, где то, что мне нужно, и я позволю твоей душе уйти.
Годи на это только зубами лязгнул.
— Дурачок ты, дурачок, — почти ласково произнес Барон. — Да мне даже согласие твое не нужно. Это — твоя могила, и эта земля помнит все, что когда-то знал ты. Это же место твоего последнего упокоения. И привел меня сюда смертный, вон тот, причем — доброй волей. И помощи моей попросил, так что у меня есть полное право узнать все, что мне нужно, и без твоего разрешения.
Он потрепал череп по тому месту, где у него некогда была щека, распрямился, вонзил свой посох в землю могилы и выкрикнул очередную неразбериху.
Кладбище озарила вспышка лилового цвета, посох задрожал, скелет годи задергался так, как будто его подключили к электросети.
Сэмади, не отрывая одной руки от посоха, вторую положил на лоб годи и запрокинул лицо вверх, уставившись на луну.
— Архимс эээро фтагн! — прокричал он.
В звездном ночном небе громыхнул раскат грома, из глаз черепа посыпались искры, его зубы лязгали, издавая жуткие звуки.
Сэмади тоже начал дергаться, его рука, та, которой он держал годи, налилась багрянцем так, как будто раскалилась.
И тут все кончилось.
Глаза годи погасли, скелет перестал сучить ногами и руками, а Сэмади облегченно вздохнул.
— Все-таки — не пустышка, — сообщил он мне, вынимая посох из земли и очищая его наконечник. — Не поверишь — до последнего думал, что он врет, и на самом деле ничего не знает. Надо же — не врал.
Мне было любопытно узнать, о чем идет речь, но я задавил это желание. От греха. Сейчас спросишь, а потом сам этому не рад будешь. Понятно, что он меня опять использовал в своих целях, но я и не в обиде, и не в претензии. Да и чего другого от него ждать?
— Ну, что застыл? — поторопил меня Барон. — Давай, добей его. В нем жизни осталось на один глоток, не жди, пока он снова силу наберет. А он это сделает, все-таки это его могила.
Если честно, то я не знал точно, что надо делать. Он же — маг, да еще и мертвый. Когда я шел сюда, мне все казалось более простым, а теперь я ни в чем уверен не был.
— Череп ему расколоти, — посоветовал мне Леонард. — Это лучше всего. Быстро и надежно.
— В нем больше нет магии, — верно истолковал мое замешательство Сэмади. — Ни той, что была при жизни, ни той, что он обрел после смерти. Я ее выпил. Теперь это просто неупокоенный, вроде тех, что служат мне — и не более того.
Я подошел к скелету и вогнал острие своего меча между пустых черных глазниц.
Раздался треск, и череп распался на множество кусочков, которые немедленно стали просто пылью. В ту же секунду в пыль превратился и остальной скелет.
В кронах деревьев зашумело, будто их тронул ветер, где-то далеко, такое ощущение что в небесах, раздался вой, который поддержал мой волк, все так же сидящий у могилы годи. Что примечательно — он на годи не бросился, даже когда тот скелетом стал.
— Вот и все, — Сэмади подошел ко мне. — Неугомонный Оэс покинул этот пласт реальности. И скажу честно — он легко отделался.
Вами выполнено задание "Разорвать нить"
Награды за выполнение задания:
8000 опыта;
10000 золотых;
Аметист;
Пассивное классовое умение "Ночная птица";
Награды за выполнение всей цепочки заданий:
12000 опыта;
10000 золотых;
Пассивное классовое умение (рандомно).
Обломок посоха годи Оэса (предмет, которым можно украсить личную комнату (при наличии таковой).
Глава седьмая
в которой жизнь наконец-то входит в привычную колею
Я криво ухмыльнулся, осознавая, что в очередной раз свалял дурака.
— Слушай, а ты с самого начала знал, что от него вот таким образом можно избавиться? — спросил я у Барона, жизнерадостно пинавшего черные кости годи, валявшиеся на земле.
— Конечно, — подтвердил тот.
— А мне почему про это не сказал? — заранее зная ответ, поинтересовался я.
— Так ты и не спрашивал, — предсказуемо ответил Сэмади. — Если бы ты мне задал вопрос — "Как мне навсегда избавиться от назойливого служителя культа", я бы дал тебе исчерпывающий ответ. Но ты-то что у меня спрашивал? "Как быть"? "Чем ты можешь мне помочь"? Никакой конкретики.
Ну, тут он лукавил, что-то близкое к его формулировке я произносил, но с другой стороны — какие к этому хитрецу могут быть претензии? Они если к кому и есть, то только ко мне самому.
Когда я, наконец, поумнею? Ведь в который раз уже на одни и те же грабли наступаю. Мне Валяев еще когда сказал, что все решается очень просто — просто остановись и оглядись вокруг, где-то непременно есть короткий путь к решению квеста. Не факт, что легкий, но не кружной, а прямой.
— Ты когда в последний раз был в городе Эйгене? — спросил вдруг у меня Сэмади. — Даже по-другому спрошу — ты вообще бывал там?
— А как же, бывал. — не стал скрывать я. — Причем не так давно. Правда, не столько в Эйгене, сколько под ним, я по его канализационным каналам лазал, дела у меня там были.
Вообще-то я не склонен к откровенности, но с Бароном нас уже столько связывало, что какие-либо уловки не имели смысла. И самое главное — я мог ему доверять, по крайней мере на данном этапе своего пути. У нас общая цель, ему зачем-то нужно, чтобы я выполнил то, что мне поручено. Одно плохо — я до конца пока не понимаю, зачем ему это надо. Сначала я думал, что он хочет вернуть своего повелителя, Чемоша, но сейчас я в этом уже не уверен, он слишком самолюбив и самостоятелен для этого. Возможно, когда-то очень давно он умел подчиняться кому-то, но прошедшие века явно выбили из него эти привычки.
Может, он хочет его вернуть, чтобы сразу после этого уничтожить? С Барона станется, он такой. Не исключено, что даже пребывающий в Великом Ничто его создатель мозолит ему глаза, в переносном смысле, конечно.
Впрочем, это его дела. Я выполню то, что ему обещал, тем более, что меня это не слишком тяготит, после возвращения богов я здесь, в Файролле, задерживаться не собираюсь. Проведу ритуал, при котором он, несомненно, будет присутствовать, удостоверюсь, что все прошло как надо и дружная компания богов повторно ступила на землю этого мира — и все, "логаут". Дело сделано.
Даже квест сдавать не стану, ну его нафиг. Знаю я эти штучки — сначала сдай одно, потом немедленно прими другое — и понеслось все по новой, еще на полгода. Нет уж — хорошенького помаленьку. Я хочу вернуться к своей старой скучной жизни, если мне, разумеется, удастся это сделать.
Хотя — что я все об одном и том же? Сколько ни говори слово "сахар", во рту от этого слаще не станет.
— Канализация — не самое плохое место на этом свете, — дипломатично заметил Барон. — Знавал я места куда хуже. А что, у тебя в этом городе знакомые есть? Желательно — высокопоставленные, не рванина какая-нибудь?
О как. Забавный какой вопрос.
— Ты вокруг да около не ходи, — попросил я своего собеседника. — Я не девка, чего мне мозги крутить? Ты мне прямо скажи — чего тебе надо?
— Мне надо попасть в королевскую сокровищницу, — немедленно выполнил мою просьбу Сэмади. — И кое-что там позаимствовать.
— О, брат, забудь, — скорчил грустную рожицу я. — Она под таким замком, что из нее даже казначей ни одной монетки стянуть не может. Из нее даже королевские чиновники не воруют, что дело неслыханное. Магическая защита на ней, вот какая штука. Туда только первое лицо имеет доступ, в смысле — венценосец. Остальные туда никак пройти не смогут.
— Плохо, — призадумался Барон. — Ты уверен в этом?
— Информация из первых рук, — расстроил я его еще сильнее. — Самому была нужна одна вещица оттуда, так чтобы до нее добраться, такую карусель пришлось закрутить!
Я хотел было добавить, что вплоть до свержения правящей верхушки Западной Марки — но не стал. Узнай он, что я вожу дружбу с королевой и ее наследником, то все, покоя мне не видать. Откровенность — она тоже пределы имеет.
— Мы же друзья, — Сэмади обнял меня за плечи и потыкал кулаком в живот. — Больше скажу — мы напарники! И ты мне все должен рассказывать. Так какую именно карусель ты имел в виду?
— Давай так, — я убедился в своих предположениях и решил сдать назад. — Если выйдет — я тебе помогу. Ты мне пока не говори, что тебе нужно из сокровищницы, не надо мне этого знать.
— Меня это устраивает, — Сэмади посильнее прижал меня к своему боку, при этом у меня возникло ощущение, что меня сжала очень большая и очень сильная змея. — Да, если понадобится золото или какие-то другие ресурсы — не стесняйся, приходи и требуй. У меня этого добра много.
Что примечательно, — а квеста нет. Хотя в данной ситуации он неминуемо должен был мне быть предложен. Но — ничего подобного, никаких сообщений. То ли эту ветку Костик еще не интегрировал в основное ядро игры, то ли некие высшие силы решают — тянет это все на серьезное задание или нет.
— "Там груды золота лежат и мне они принадлежат", — пробормотал я.
— Ну да, как-то так, — покивал мой собеседник, зажал мою голову под мышкой и начал трепать мои волосы, приговаривая: — Золото — труха, камушки — дре-бе-день. Главное — оказаться вовремя в нужном месте и забрать главный приз.
Не надо было отключать визуализацию шлема. Хотя — может и правильно я это сделал, с этого весельчака сталось бы начать в него барабанить, это еще неприятней.
— А главный приз — он какой? — поинтересовался я, даже не пытаясь вырваться.
— У каждого — свой, — на мгновение остановился Барон. — У меня — один, у тебя, наверное, другой. Хотя ты лентяй, у тебя главного приза может и не быть. Я вообще иногда думаю, что ты похож на лодку без руля и ветрил, плывешь себе по течению и на все тебе плевать. Это неправильно, у каждого должно быть то, к чему он стремится, иначе это не жизнь получается, а ее подобие, как у моих слуг. Но они у меня мертвые, у них все позади — и жизнь, и чувства, и любовь, в отличие от тебя.
— Мне прямо вот грустно стало, — пробубнил я, вырываясь-таки из его рук. — И за напрасно прожитые дни досадно.
— Обиделся, — подытожил Сэмади. — И зря. Я же правду сказал, на нее не обижаются. И потом — у тебя есть я, не забывай, белый братец. Если ты уж совсем собьёшься с пути, я тебя подтолкну в нужную сторону.
В этом-то я как раз не сомневаюсь, вопрос в другом — в какую именно сторону он меня подтолкнет. Стороны — они бывают разные.
— Ладно, — Сэмади зевнул. — Ты сейчас куда? Может — ко мне? Отпразднуем кончину Оэса, посидим, поболтаем, склеп какой-нибудь запалим для красоты. У меня они там не только каменные, но и деревянные есть. Радостное событие-то. Противный был старикашка, если начистоту, мерзопакостный, даже по моим меркам. Всей с него пользы, что он кое-что интересное знал.
— Что именно? — как бы между прочим спросил у него я.
— Много будешь знать — со страшной зомби будешь спать, — ехидно произнес Сэмади и огляделся. — Нет, все-таки какое уютное кладбище. Правда-правда — хорошее, тихое. Я тут себе резиденцию, пожалуй, обустрою.
— Дачу — поддакнул я.
— Что? — непонимающе повернулся ко мне барон. — А что есть "дача"?
— Загородная вилла, — подобрал я более-менее подходящий синоним.
— Ну да, — кивнул повелитель мертвых. — Что-то вроде того.
Попрощавшись, я так и оставил его там — бродить между могил и прикидывать, где что он поставит и сколько мертвых надо сюда пригнать для благоустройства. Ну а сам отправился в замок Лоссарнаха. Без феи мне в тех краях, куда теперь лежит мой путь, делать нечего, да и мои остальные потенциальные спутники там же. Авось, и Гунтер завтра подтянется.
Праздник в замке почти закончился, только на стенах стражники вместо того, чтобы нести вахту, дружно выпивали, судя по движениям и бульканью, да еще было слышно, как в сумерках, где-то во дворе, бродил одинокий волынщик, издавая пронзительно-печальные звуки, выжимаемые из этого забавного музыкального инструмента.
— Не делай так больше, — раздалось у меня за плечом.
Это был Назир.
— Больше не буду, — пообещал я ему, скрестив пальцы.
— Отец прислал мне весточку, — снова поразил меня неожиданной словоохотливостью ассасин. — Кому-то нужна твоя голова. Отец отказался от заказа, более того, просил передать тому, кто хотел его разместить, что ты его друг и он не одобрит, если твои дни закончатся ранее отпущенного тебе срока. Его слово очень весомо в Раттермарке, но мир меняется, и кто знает — захотят ли его услышать?
Все-таки правильно Хассан ибн Кемаль, наставник ассасинов, воспитывает своих учеников. Вон они как его уважительно называют — "отец".
— А кто именно хотел заполучить мою голову в подарок, он не сообщил? — мне стало как-то беспокойно.
— Нет, — покачал головой Назир. — Дружба — дружбой, но есть вещи, которые пребывают неизменными. Любой, кто пришел в замок Атарин, чтобы оплатить чью-то жизнь, может быть уверен в том, что его имя никто и никогда не узнает даже в том случае, если сделка не состоится.
Все-таки Восток — дело тонкое. У нас бы сказали "оплатить смерть". А у них — "оплатить жизнь".
— Если тебя убьют, а я тебя не смогу защитить и после этого останусь жив, то мой позор станет позором отца, — ровно объяснил Назир. — И даже смерть не смоет его. Моя смерть.
— Не буду больше сбегать, — на этот раз почти искренне пообещал я. — Да и незачем это делать. Завтра нас ждет новая дорога. Дальняя и в неведомые мне края. Дочь на перевоспитание в женскую обитель сдавать отправимся.
— Сбежит, — моментально ответил ассасин. — А перед этим еще и обитель подпалит.
— Вполне вероятно, — вынужден был признать я. — С нее станется. Но делать что-то надо? Давай хоть попробуем.
— Мое дело прикрывать тебе спину, — флегматично сообщил мне Назир. — Твои решения я оспаривать не в праве.
Напоследок я глянул доставшиеся мне за выполнение цепочки награды. Обломок посоха оказался корявой деревяшкой, которую можно было использовать ремесленнику, а аметист небольшим камушком, добавляющим при инкрустации в посох мага изрядно маны. То есть — бесполезные для меня вещи, которые, впрочем, можно продать или отдать кому-то из сокланов. Той же Сайрин, например.
А вот умения достались мне не самые плохие.
Вы изучили пассивное умение "Ночная птица" первого уровня.
Способность видеть в темноте увеличена на 3 %.
Очень неплохо, такое умение нужно всегда. И качать хорошо, знай, глазей в ночную тьму.
Вы изучили пассивное умение "Незримый бой" первого уровня.
Ваша способность распознать ложь в словах собеседника увеличена на 3 %.
И снова удачно. Я вообще люблю пассивные умения. В отличие от активных, их можно было получать в неограниченном количестве, и срабатывали они сами, без посторонней помощи. Хотя в самом названии "пассивные" было что-то неприятное. Не могу сформулировать, что именно.
На часах, когда я вылез из капсулы, было почти два ночи. А подъем — в семь. Опять не высплюсь — и это печально. Когда тебе двадцать лет, тогда ты можешь вовсе не спать, резервы организма кажутся бесконечными и время на сон попросту жалко тратить. Зато после того, как за тридцатник перевалит — уже все, без шести-семи часов здорового сна обходиться уже трудно, по крайней мере — с завидной периодичностью. При условии, разумеется, что речь не идет о профессиональной деятельности, вроде той, которая была у меня до того, как я ввязался в эту свистопляску. Нет, есть люди, которые до пятидесяти думают, что им двадцать, и бодро ведут ночной разгульный образ жизни, но они, скорее, исключение из правил. Причем, по моему глубокому убеждению, в данных случаях имеет смысл подключать к делу психологов и иных медицинских работников. А то и работников Госнаркоконтроля.
Само собой, в машине, которая утром везла нас в редакцию, я обзевался.
— Ки-и-иф! — Вика подавила зевок, прикрыв ладошкой рот. — Прекра-а-а-а-ати!
— Не могу, — проворчал я. — Спать хочу.
— Ну и оставался бы дома, — Вика стукнула меня в плечо. — Можно подумать, без тебя в редакции обойтись невозможно. Номер в печать мы сегодня не сдаем, так что спал бы себе спокойно.
— Да надо стратегию определить, — снова зевнул я. — Помнишь, мы про новую акцию говорили? Ну, каждый должен был придумать нечто такое, что оживит игровое сообщество, относительно нашего издания?
— Помню, — Вика склонила голову к плечу. — Но отчего-то мне показалось, что ты эту идею в сторону отставил. Вроде как прием идей должен был состояться еще на той неделе, но не воспоследовало.
— Днем раньше, днем позже, — философски изрек я. — Тема, конечно, важная, но не слишком горящая.
— Это ты сейчас уже себя выгораживаешь, — справедливо заявила Вика. — И маскируешь свою забывчивость и непунктуальность. Ага, отвел глаза! Угадала.
— Не критикуй меня, — притворно-недобро посоветовал ей я. — Я ведь злопамятный.
— Есть такое, — согласилась со мной Вика. — Так по тебе и не скажешь, но да — злопамятный. Хотя и отходчивый.
— На самом деле я и добро, и зло помню одинаково, — уже всерьез сказал ей я. — И платить за то и другое стараюсь своевременно и сполна.
— И вдумчивая музыка сейчас вот так должна заиграть: "ты-ды-дым-пум", — засмеялась Вика. — А камера сначала непременно тебя возьмет крупным планом, а потом меня. И я еще вот эдак понимающе кивну, и глаза у меня будут грустные-грустные. Никифоров, ты говоришь, как герой сериала, одного из тех бесконечных, что по "России" идут.
— Можно подумать, мы с тобой — не они, — ухмыльнулся я. — В смысле — не герои сериала. Сама посуди — нас кидает из огня в полымя, а мы все еще живы. Если бы это был не бесконечный сериал, то тебя бы давно уже изнасиловали, а меня пристрелили.
— Сплюнь, — посоветовал с переднего сидения Ватутин. — Накаркаешь.
— В самом деле, — Вика заерзала. — Глупость сказал — и улыбается. Не хочу я, чтобы меня насиловали. Нет, если это будешь ты, если ролевая игра — то еще ладно. Но чтобы какие-то посторонние хмыри…
— Не знаю даже, кто из вас двоих… э-э-э-э… экстравагантней в высказываниях, — неожиданно вольготно снова подал голос Ватутин, до этого он себе подобного не позволял. — И это меня очень пугает. Таких как вы невероятно трудно охранять, вы мыслите нешаблонно и поступаете нелогично.
— Вот неправда, — судя по тону, Вику эти слова задели. — Все у нас шаблонно, просто вы с обычными людьми редко общаетесь.
— Что ты вкладываешь в слово "обычными"? — заинтересовался я.
— Ну-у-у, — Вика отвела глаза. — Я имею в виду — такими, которые на метро ездят и полуфабрикаты едят. С такими, какими мы еще недавно были.
— Не припоминаю, чтобы мы выходили из рядов обычных людей, — не удержался от насмешки я. — По крайней мере, мой личный статус не изменился.
Вика хотела что-то сказать, но не успела — машина остановилась у здания, в котором находилась наша редакция.
— Вот так так, — голос Ватутина ощутимо заледенел, из него ушли живые нотки, звучавшие еще секунду назад. — А что тут делают эти двое? Откуда они взялись?
— А я что говорила? — немного нервно произнесла Вика. — Сериал. И сейчас начнется новая сюжетная линия.
— В которой мы все умрем, — подытожил я, привстав, чтобы посмотреть через лобовое стекло на тех, о ком говорил Ватутин.
Речь, несомненно, шла о двух молодых людях с кожаными папочками под мышками, отиравшихся близ главного входа в здание. Тут всегда был редкостный ветродуй, плюс нынче было просто морозно, потому они в своих дорогих и стильных, но коротеньких пальто и с непокрытыми головами чувствовали себя крайне неуютно. Хотя это я мягко выразился — они попросту задубели. В каком-то смысле я им даже посочувствовал — мне очень хорошо помнилась одна недавняя ночь, когда я сам промерз до костей. С другой стороны — это не Канны, это Москва, и одеваться в наших широтах надо соответственно. Пуховик, шапка, исподнее — иначе никак, иначе вас навестят дружные братья — цистит и простатит.
Я, если честно, иногда и сам офигеваю от безрассудности иных представителей молодежи, особенно тех, кто женского пола. Нет-нет, все тот же цистит — дело добровольное, и тут каждый для себя сам выбирает — здоровье или мода. Но все-таки — когда на улице минус тридцать, то рассекать по ней без шапки, в короткой куртке, под которой то и дело мелькает запирсингованное загорелое пузико, и в джинсиках, настолько туго натянутых на заду, что присутствие там чего-то, кроме стрингов, исключено — это верх неблагоразумия. Прогулка по зимней Москве в таком виде обычно длится час-полтора, лечение же потом от кучи женских хворей и бесплодия — десятилетия. Я всегда говорил, что женщины — они во многих вопросах куда разумнее мужчин, но иногда эта моя убежденность немного пробуксовывает, особенно после того, как увидишь вот такую красотку.
— Ватутин, кто это? — Вика, подвинув меня плечом, окинула взглядом ежащихся молодых людей. — А?
— Они из аппарата Зимина, — пояснил телохранитель. — Тот, что слева, повыше — он из его канцелярии, тот, что справа — из департамента кадров.
— Кадры же под Ядвигой? — удивился я. — При чем тут Зимин?
— Не то важно, под кем тот или иной департамент, — Ватутин иронично посмотрел на меня. — То важно, с чьей руки ест тот или иной работник. Этот кормится близ Зимина, хотя формально он сотрудник Ядвиги Владековны. Впрочем, там у них никогда точно не скажешь, кто кому служит и кто кому прислуживает.
— А вот вы все про всех знаете, да? — Вика чуть потеснила меня, перегнувшись через переднее сидение.
— Вы даже не представляете насколько все и насколько про всех, — без улыбки сказал ей Ватутин, уставившись ей в глаза.
В зеркало заднего вида я увидел, как Вика немного изменилась в лице и непроизвольно закусила губу.
— Не думаю, что эти двое представляют для нас опасность, — решил я сменить тему разговора. — Они не похожи на наемных стрелков, которые пожаловали по мою душу.
— Если все стрелки будут похожи на стрелков, то жить будет неинтересно, — вступил в разговор водитель.
— Мощно задвинул! — восхитился я. — Убедительно. Но я, если что, готов еще лет пятьдесят жить скучно.
Наверное, какой-нибудь доморощенный критик сказал бы что-то вроде: "Блин, да он слепой и тупой, надо Ватутина брать за горло и узнавать, отчего Вика так переполошилась".
Идите-ка вы в задницу, достопочтенный критик. Вот прямо туда, никуда не сворачивая и навсегда. Есть правда, которую надо знать сразу и правда, которую следует узнавать в нужное время. Вот эта — из второго раздела. Вика для меня сейчас как якорь, за который я держусь, чтобы окончательно не свихнуться от того, что вокруг меня происходит. Да, я знаю, что она жадновата, эгоистична, высокомерна — это все так. Но она — живая и настоящая, от нее идет тепло человека, обычного человека. Без него в том здании, где я сейчас обитаю, мне будет совсем уж плохо. А еще она не дает мне углубиться в мысли, которые время от времени меня одолевают, она не дает мне все разложить по полочкам своей бесконечной трескотней, пожеланиями и требованиями. И за это ей отдельное спасибо.
Я не хочу знать все. Есть вещи, которые лучше не знать, и это не позиция страуса, засунувшего голову в песок. Просто на свете встречаются пределы, за которые лучше не заглядывать, поскольку за ними живет безумие. Я знавал пару своих коллег, которые слишком глубоко залезли в тайны… Как бы это так сказать… Вещей, лежащих по ту сторону науки. Это были сильные журналисты, я бы сказал — матерые, и дело свое, состоящее в том, чтобы докопаться до сути того или иного вопроса, они знали очень хорошо. Как оказалось — даже слишком хорошо. Одного потом опознали по обрывкам одежды и экспертизе обугленных костей, которые собрали в пепелище ритуального сатанистского костра. Второго вовсе не нашли. Он вышел из дверей квартиры на втором этаже, направляясь на работу, а из подъезда не вышел. Что, как, куда он пропал, преодолевая расстояние в один лестничный пролет стандартной "хрущевки" — никто так и не узнал.
Маринка, моя давняя приятельница, было начала рыть тему этого исчезновения, поскольку пропавший в никуда журналист был ее давним любовником, и даже, судя по ее словам, успела что-то накопать, но что именно — я так и не узнал, поскольку буквально через несколько дней она погибла в аварии на трассе "Дон". Я потом посмотрел ее записки, оставшиеся на рабочем столе компьютера и в блокнотах. Там было много всякого разного, Маринка была профи до мозга костей и даже за такой короткий срок на самом деле успела собрать кое-какой материал. Там были телефоны, позвонив по которым, наверное, можно было понять, до чего именно она докопалась, но вот только Мамонт, заставший меня за этим занятием и сразу понявший, о чем я думаю, отобрал, сопя, у меня ее блокноты и тут же спалил их на моих глазах, все до единого, зажигая листок за листком. А после и пепел переворошил в массивной маринкиной пепельнице. Потом вызвал системщика, заставил его достать из компьютера жесткий диск и на наших глазах раздолбал его специально принесенным для этого молотком.
Я самодостаточен, так было всегда. Да и эгоистичен до крайности, что скрывать. Но даже стопроцентному эгоцентрику нужна точка опоры, иначе он упадет. Для меня это Вика.
Я не знаю, кто на самом деле те, кому я служу. У меня много предположений, одно чудней другого, какое-то из них наверняка верное. Но я не желаю знать, какое именно. Пока я не знаю этого, у меня остается минимальный шанс выскочить из той ловушки, в которую угодил, причем выскочить живым и вытащить за собой женщину, которая попала в неё по моей милости. Или хотя бы вытолкнуть из этого капкана только её, что меня более-менее устраивает. Но если я узнаю правду — то и этого шанса не станет, а мне подобный расклад невыгоден. Узнай я правду — и мне придется выбирать сторону, которую занимать, сообразуясь не только с расчетом, но и с моральными принципами. И ничего хорошего от этого процесса ждать не приходится.
Потому я не буду ни о чем расспрашивать Ватутина, который, возможно, что-то мне бы рассказал, что-то такое, что изменило бы для меня расклад позиции. Пока — не буду.
Заиндевевшая парочка наконец-то заметила нашу машину и дружно замахала нам руками.
— Вот ведь, — в голосе Ватутина были непонятные мне нотки. — Как их выдрессировали, а? Замерзли оба, отсюда слышно, как у них бубенчики звенят, но гляньте только — они улыбаются и машут!
— Дисциплина, — ответил ему я и открыл дверь машины.
— Харитон Юрьевич? — стараясь унять лязг зубов, обратился ко мне один из замерзающих, тот, что повыше, который работал на Зимина.
— Предположим, — доброжелательно ответил ему я, подходя поближе.
— У меня к вам поручение, — выдавил из посиневших губ улыбку он. — Меня к вам направил Максим Андрасович.
— Ух ты, — я стянул перчатку, достал из кармана телефон и спросил у молодого человека: — Вас как зовут?
— Александр, — опасливо посмотрел на гаджет в моей руке тот. — Устюгов.
— Чего вы так напряглись, Александр? — удивился я, набирая номер Зимина. — Просто хочу уточнить у Макса одну простую деталь — чего это он сам не пожелал со мной беседовать.
— Макса? — Устюгов переглянулся со своим спутником. — В смысле — у Максима Андрасовича?
— И вправду — как дрессированные, — сообщила Ватутину Вика, беря меня под руку. — Забавно.
— Все разговоры в помещении, — жестко сказал он нам, озираясь. — Я вообще не люблю открытые пространства в городе, а тут еще и район старой застройки, с этими никому трижды не нужными чердаками.
— Пошли, — согласился с ним я и первым шагнул к дверям.
— Да, — отозвался в трубке голос Зимина. — Чего тебе? Я занят!
— Хотел уточнить — чем я вызвал ваш гнев, Максим Андрасович? — последние слова я произнес почти по слогам, пережевывая их так же тщательно, как диететик размалывает зубами морковную котлету. — Вы не желаете со мной общаться лично?
— Что за бред? — рявкнул Зимин. — Киф, ты в запой с Валяевым отправился никак? Поверил в его слова, что там чудо как хорошо? Так он врет, нет там ничего хорошего. Я с ним туда ходил пару раз, мне не понравилось.
— Просто раньше вы вроде как находили на меня время, а теперь каких-то клерков посылаете, — я повернулся к двум юношам, с упоением втягивающих ноздрями теплый затхлый воздух пустого редакционного вестибюля. — Вот я и пришел к выводу, что отныне я не в фаворе.
— Тебе не идет этот слог, — фыркнул в трубке Зимин. — Ты не умеешь верно подобрать и расставить слова, а потому не в состоянии добиться нужного эффекта от изреченной фразы. Стыд и позор, Никифоров, ведь ты же журналист! Интонации еще туда-сюда, а подача и текст — слабоваты.
— Да? — искренне опечалился я. — Грустно. И все-таки?
— Просто мне некогда заниматься всякими мелочами лично, — миролюбиво объяснил мне Зимин. — Не в том смысле, что ты мелочь, а в том… Короче — поговори с ними, а вечером ко мне не забудь зайти, поблагодарить. Все, отбой.
В трубке раздались гудки.
— Хорошо, — внезапно выдавил из себя второй визитер, стягивая лайковые перчатки с рук. — Тепло! А здесь есть какое-нибудь место, где кофе подают?
— Есть, — Вика вытянула руку. — Вон там автомат стоит.
— Автомат? — поморщился Устюгов. — В них же не кофе, а бурда.
— Чем богаты, — я убрал телефон в карман. — Мы тут непривередливые. Ладно, молодые люди, теперь объясните, какого лешего вас занесло в наши палестины и за что я должен поблагодарить Зимина?
— Прямо здесь говорить? — удивился Устюгов. — Может, пройдем в переговорную?
— У нас нет переговорных, — объяснил ему я. — Курилка есть. Подойдет?
— Нет переговорных? — просто-таки со священным ужасом переглянулись клерки. Судя по всему, любое здание без переговорной для них было невероятной экзотикой.
— Нет, — Вика тоже все поняла и от чистого сердца забавлялась. — А еще у нас нет штатного психолога, кабинетов для мозгового штурма с пластиковыми досками и тренажерной комнаты. У нас их заменяет спортивная редакция.
— Верно-верно, — поддержала разговор невесть откуда появившаяся Шелестова, которая, несомненно, слышала последние фразы из разговора. Она обняла за шею Вику, чем крайне ее удивила, и положила ей подбородок на плечо. — Там три в одном получается — сначала можно побухать, потом побухтеть, а после и подраться.
— Шелестова, отпусти меня, — Вика стряхнула ее руки с себя. — У меня возникло ощущение, что на меня напала анаконда и хочет задушить. Не тяни свои лапы к моему горлу.
— Не хочешь — не надо, — Шелестова подошла ко мне и оперлась на мое плечо. — Я просто сегодня люблю весь мир и хочу этим поделиться со всеми. Этих двоих я не знаю, вот тот суровый дядька тоже не подходит, — у него два пистолета под пиджаком — один под мышкой, один на поясе, с ним лучше не шутить. И кто остается? Только вы и наш любимый шеф. Я, как ваша верная подруга, было хотела соблюсти "статус-кво", показать, что я не посягаю…
— Иди работай! — покраснев, рыкнула Вика. — Между прочим, рабочий день давно начался. И руки фу от моей собственности!
— Крепостное право отменили в 1861 году, — прощебетала Шелестова у меня над ухом. — Мы с тех пор все свои собственные. Да, Харитон Юрьевич?
Ну вот нравится Шелестовой бесить Вику, я это понял с самого первого дня. Причем никакой определенной цели она перед собой, скорее всего, и не ставит. Она как ребенок, который тыкает веточкой в жука-рогача — поползет тот после этого или нет. По крайней мере, мне так кажется.
— А у вас тут все время такой бардак? — тихонько поинтересовался у меня Устюгов.
— Куда только местные кадровики смотрят, — поддержал его второй клерк, до сих пор для меня безымянный. — Насколько я понял, вот эта девушка — она подчиненная Виктории Евгеньевны. Следовательно, здесь налицо сразу два должностных нарушения — опоздание на работу и неподчинение приказам вышестоящего руководства, что недопустимо и непременно должно быть зафиксировано соответствующим образом. Плюс вся эта фамильярность…
Ух ты. Вика популярна в "Радеоне", даже эти двое знают, как её по имени-отчеству зовут.
— Вот-вот, — оживилась тем временем Вика. — Шелестова, слышала?
— Канцеляризм не пройдет, — Шелестова выпрямилась и нахмурилась. — Харитон Юрьевич, неужели вы дадите убить ту славную атмосферу, которая обитает в этом здании, неужели вы допустите сюда офисную заразу…
Гости из "Радеона" обменялись нехорошими взглядами.
— Стоп! — не выдержал я и прекратил эту вакханалию. — Обе — в редакцию и ждать меня. Если Таша опять жует — пресечь. Если Петрович спит — разбудить. Если…
— Все понятно, — Шелестова вытянулась по стойке "смирно". — Можно не продолжать. Соловьевой прыщи выдавим, Стройникову и Самошникову на орехи выдадим, Ксюшу… Э-э-э-э… Ну, тоже что-нибудь придумаем. Виктория Евгеньевна, нам пора.
Вика явно была недовольна таким поворотом дела.
— Киф, — нахмурившись, произнесла она. — Мне же интересно, что от тебя надо молодым людям. Имей совесть.
— Давай-давай, — подтолкнул ее я. — Я тебе потом все расскажу. А пока иди и строй народ.
Шелестова ее ждать не стала и уже шагала по направлению к лестнице, напевая "Белла чао".
— Экстравагантная персона, — заметил Ватутин. — Молодец.
— Разгильдяйка, — просопела Вика. — Убила бы.
— В принципе, если подойти с умом, то за неделю-другую можно ее уволить без особых хлопот, — вкрадчиво сказал кадровик. — И даже со статьей. Я таких сотрудников знаю, от них один гвалт и беспокойство, потому опыт имеется, имеется, смею вас заверить. Достаточно подойти с умом, и тогда даже заступничество начальников отделов не спасет. Они же такие, без тормозов, тут главное все их грехи своевременно фиксировать документально. Если желаете — могу поподробнее вам объяснить, что к чему. А мы со своей стороны поддержим, не сомневайтесь.
Мне показалось, что воздух в вестибюле, и без того привычно-затхлый, стал совсем уже гнилостным, откуда-то потянуло болотно-кладбищенским духом.
— Идея интересная, — Вика криво улыбнулась. — Со статьей, говорите?
— Как полагается, — приторно-сладко буквально пропел кадровик. — Это наша профессия. А еще можно потом сделать так, что ее даже дворы мести не возьмут. Там есть некоторые тонкости…
— Вика, первый протокол, или как там это называется у них, у кадровиков, будет написан по твоему поводу, — не выдержал я. Еще пара реплик этого отогревшегося скользкого ужа — и я за себя не ручаюсь. — Было отдано распоряжение — брысь в редакцию. Ты еще здесь.
— Вот визиточка, — кадровик будто из воздуха достал белый прямоугольник. — Вы мне позвоните, мы продолжим этот разговор. Ничего, мы эту вашу Шелестову так вытурим, что ей только на панель останется пойти. Тем более, что и выглядит она как последн…
Договорить он не успел — я сходу зарядил ему прямой в челюсть.
Наверное, это было глупо. Как минимум — неразумно. Но — не удержался вот, рефлексы сработали. Мне батя с детства говорил — за своих бить не думая и не договариваясь, он в меня это вколачивал столько, сколько я себя помню. Свои со своими могут бодаться сколько угодно, но чужим в эту драку хода нет. А если полезут — по зубам их сразу, чтобы думали в следующий раз. Да и вообще — гнусь этот кадровик, гнусь кондовая и неприкрытая. Его обязательно надо было после этих слов ударить, потому как если этого не сделать, то потом в зеркало на себя будет противно смотреть. Нет, в моем зеркале и так всякий раз, как я к нему подхожу, фильм ужасов крутят, но пока мне только страшно. А потом еще и противно будет.
И еще — прямо вот как-то повеселел я после этого. Агрессия из меня вышла, копящаяся с давних времен. Хорошо мне как-то стало.
— Правда глаза режет! — взвизгнула Вика. — Я так и знала!
Нет, все-таки с ней иногда сложно. Вот только про нее хорошо в машине подумал — и на тебе. Все-таки женщины — они ну очень непредсказуемые существа. Никогда не знаешь, что выкинуть могут и что сказать.
— Можешь написать на меня докладную руководству, — сообщил я кадровику, который не устоял на ногах и плюхнулся на пол. — Или даже направиться в травмопункт, снять побои и накатать "телегу" в полицию.
— Да что я такого сказал-то? — проскулил кадровик. — Я же по процедуре… Как полагается.
— Зря вы так, — добавил от себя Устюгов. — У вас и правда могут быть проблемы.
Ватутин засмеялся.
— Я же сказал — он может жаловаться на меня сколько угодно, я готов отвечать за свои слова и действия, — я потер костяшки руки, которой бил. — Сколько угодно и кому угодно. Хоть Старику, не проблема. Тем более, что он, как мне кажется, одобрит мои действия. Он своих людей за проступки наказывает жестоко, но при этом и в обиду их не дает, я тому свидетель.
— Я был неправ, — сообщил с пола кадровик. — Привычка, знаете ли. Это ваши люди и ваша территория, я не имел права высказывать свое мнение.
Эк его проняло одно упоминание имени "Старик". Вот только не верю я ему ни на йоту, наверняка сегодня же телегу накатает той же Ядвиге, а та ее подошьет в папочку с моим именем. Уверен, что у нее такая есть.
Вика издала некий горловой звук, и покинула нас, направившись к лестнице.
Во входные двери ввалилось несколько заросших щетиной сотрудников спортивной редакции, запустив в вестибюль волну холодного воздуха. Они равнодушно посмотрели на так и сидящего на полу кадровика, обдали нас запахом перегара, проигнорировали меня (эти суровые парни так и не простили мне увольнение Юшкова) и, прихлебывая пиво из заиндевевших бутылок, проследовали вслед за Викой.
Обоих клерков передернуло, но они промолчали.
— Итак, я слушаю вас, — дождавшись, пока кадровик поднимется с пола, произнес я. — Говорите, что вам нужно.
У меня не было желания вести их вглубь здания раньше, а теперь оно совсем испарилось. Я привык к тому, что редакция в каком-то смысле мой дом, второй или третий — это неважно. Вот только пускать в него этих типов я точно не хотел, так что в прихожей поговорим.
— Еще раз просим прощения за то, что вмешались в ваши дела, — поспешно и чуть пришепетывая сказал кадровик. — Это наша оплошность.
Ватутин снова коротко хохотнул.
— Ближе к делу, — холодно произнес я.
Мне очень хотелось расстаться с этой парочкой поскорее.
— А может, все-таки пройдем в какое-то помещение? — Устюгов расстегнул свою папку и достал из нее ворох бумаг. — Тут документы, их надо будет подписать.
— Что за документы? — удивился я — На дачу, что ли? А при чем тут кадровик? Он с какого бока?
Я перестал понимать, что происходит.
— При чем тут дача? — изумился и Устюгов. — Нет. Вчера вас назначили главным редактором данного издательского дома, вот и надо подписать соответствующие бумаги. Приказы, дополнительные соглашения к договорам, карточку образцов подписей для банка. Это же документооборот, это же очень важно все. Порядок должен быть в бумагах!
Порядок — это да. Он должен быть.
Глава восьмая
в которой все происходит хоть и согласно плана, но с элементами внезапности
— Без меня меня женили, — признаться, несколько растерянно сказал я Ватутину. — Нормальный ход?
Тот молча пожал плечами — мол, прости, старик, это твои заморочки.
— И все-таки, — Устюгов потряс стопкой бумаг, которую он цепко держал в руке. — Не на коленке же нам все это подписывать? Неужели в этом здании нет никакого помещения, где стоял бы стол и несколько стульев?
— Например — кабинета собственно главного редактора, — подсказал кадровик. — Вашего нового кабинета. Там и закрепим ваше право на него документально, так сказать — проведем инаугурацию.
— Какую нафиг инаугурацию? — наконец собрался с мыслями я. — Мне ни она не нужна, ни кресло главного редактора. У меня своих дел полно.
Нет, где-то внутри у меня было теплое чувство — все-таки приятно вылезти из грязи в князи. Ну, не то, чтобы совсем из грязи — но все-таки. Мне этот потенциальный геморрой все равно был совершенно не нужен.
— Как? — в один голос спросили клерки.
В их головах такое не укладывалось. Ну вот трудно им было понять то, что человек по доброй воле не хочет повышения. Не задано это было в их программном коде, если можно так выразиться.
— Да никак, — я не знал, как им еще объяснить очевидную для меня вещь. — Совершенно.
— Скажите, а от кого исходило решение о назначении на эту должность господина Никифорова? — внезапно спросил Ватутин. — Кто вам дал прямое указание и вручил те документы, которыми вы размахиваете? Приказ о назначении кто подписывал?
Клерки переглянулись.
— На них виза Зимина, — наконец произнес кадровик. — Формально именно он вправе назначать и снимать первых лиц в данной организации, как лицо, уполномоченное "Радеоном". Ведь именно наша компания владеет контрольным пакетом акций издательства, а значит, именно за ней остается окончательное решение на предмет того, кто здесь главным будет. А вот приказ они тут сами сделают, у них свой документооборот.
— Как вас зовут? — мягко спросил у него Ватутин, и этот его тон заставил меня насторожиться.
— Василий Марсов, — смутившись, произнес молодой человек, щека которого начала опухать. — Вот так вот удружили родители с именем.
— Вася с Марса, — хихикнул Устюгов. — Мы его так называем.
А что, ему подходит. Как есть — Вася с Марса. Немного косноязычен, исполнителен и обладает невероятной гибкостью позвоночника, общаясь с теми, кто ему выгоден. Порождение красной планеты, иноземная рептилия. Эк меня занесло, так и сыплю метафорами.
— Так вот, Василий, — Ватутин приобнял сына неба за плечи. — Я не спрашиваю вас, кто поставил подпись, я хочу знать, кто инициировал это назначение.
Клерк замялся, и Ватутин сжал его покрепче, да так, что у того что-то хрустнуло в районе шеи.
— Ой! — сморщилось лицо Марсова.
— Это пока "ой", — невероятно обаятельно улыбаясь, сказал ему Ватутин. — А вот когда вы, Василий, вернувшись в главное здание, отправитесь в увлекательнейшее путешествие на его нижние этажи, там не только "ой" будет. Там и "ох" воспоследует", и "ай", и даже "вах, мама-джян". Правда, если вас это хоть как-то порадует, вы туда отправитесь не один, а с вашим другом. С вот этим.
И он показал пальцем свободной от объятий руки на Устюгова.
— Ядвига Владековна, — в один голос тут же выпалили клерки. — Она это! Мы тут ни при чем, нам сказали — мы поехали.
— Так вас никто и не винит, — совсем уж по-доброму сказал Ватутин. — Вы люди-то подневольные, разве мы этого не понимаем? Да, Харитон Юрьевич?
— Несомненно, — кивнул я, теперь окончательно убедившись в том, что от предложения этого надо отказываться.
Что бы ни придумала Ядвига, как бы красиво и заманчиво оно ни выглядело, добра от этого ждать точно не следует, по крайней мере — лично мне. Она меня ненавидит давно и прочно, так, как это умеют делать только польские женщины — до крошащихся от сжатия зубов, до красных пятен на скулах, до состояния "Żebyś zdechł!". Причем причина этой ненависти от меня скрыта тайной. Нет, есть у меня кое-какие догадки, но догадки — не факты, их к делу не подошьешь.
— Да-да, — закивал Вася с Марса, у которого явно все поджилки уже ходуном ходили. Трусоват был Вася бедный, как сказал бы Пушкин. Там, правда, был не Вася, а Ваня, но это не столь и важно. В наше время ни Вась, ни Вань в России уже почти и не встретишь. Вот Эдуардов, Ричардов и Эмилей — полно. А Васи с Ванями закончились. — Так и есть.
— Вот только Илья Павлович — он на слово никому не верит, — расстроенно сказал Ватутин. — Он в бумажки верит. Так что — пошли-ка, друзья, в тот кабинет, который временно пустует в ожидании нового хозяина, и там вы мне и опишете все, как было, начиная с самого начала. Кто сказал, что сказал, какие указания дал. Досконально, со всеми деталями. Понятно?
— Чего не понять? — оживились эти двое. — Все ясно. Напишем, как не написать. Мы же тут ни при чем, нам сказали — мы поехали.
— Само собой, — понимающе покивал Ватутин. — Люди вы подневольные. Да, Харитон Юрьевич?
— Ну да, — мне этих двоих жалко не было, не понравились они мне, особенно этот, Вася с Марса. Он мне напоминал огромную отъевшуюся на мертвечине крысу. И то, что с ними потом сотворит Ядвига Владековна, меня совершенно не волновало. — Правильно.
— Вот только что с этим делать? — Устюгов снова протянул мне бумаги. — Нам бы какое-то подтверждение, что вы отказались документы подписывать, или позвоните нашему руководству, скажите им о своем решении. С нас же спросят.
— И кто вместо вас главным тогда будет? — поддержал его Марсов. — Не может быть учреждения без руководителя.
— Руководитель есть, — успокоил его я. — У нас тут директор наличествует, Артем Сергеевич.
Про то, что вышеупомянутый Артем Сергеевич трезвым бывает от силы первые два часа рабочего дня, я говорить не стал. Зачем им эти подробности? Хотя так-то он мужик лютый, в прошлом тяжелоатлет, один из тех, кто закладывал первые кирпичи в устои существования спортивной редакции еще в то время, когда я в школу бегал. Если Мамонт был просто Мамонт, то это был мастодонт. Внешне он и на самом деле напоминал титанов мезозоя.
— Да? — эта парочка переглянулась, по-моему, немного расстроенно.
— Да, — заверил их я. — Просто в газете все немного по-другому устроено, не так, как везде. Директор — это директор, он отвечает за… мнэ-э-э… Техническую часть вопроса. А главный редактор — он отвечает за процесс создания газеты в целом. Нет, по сути главред — он самая важная персона, но формально — он второе лицо.
— Как у вас, творческих людей, все непросто, — посетовал Устюгов. — Нет у вас четкой иерархии.
— Покритикуй еще, — беззлобно погрозил ему пальцем я. — Ладно, мне работать надо.
— Погоди, — остановил меня Ватутин. — Сначала я тебя до места доведу, потом уже с этими двумя общаться продолжу. Дашь провожатого до кабинета вашего бывшего?
— Да зачем? — отмахнулся я. — У меня два помещения в распоряжении, а сидим мы только в одном, так теплее и веселее. Так что занимай второе да и развлекайся там с этой парочкой.
Прозвучали мои слова двусмысленно, при этом Вася с Марса с интересом окинул взглядом крепко сбитую фигуру Ватутина, только что не облизнулся.
Господидобрыйбоженька, что же эта публика к нам так зачастила? То Серебряный, то вот этот… Марсианин. Впору спортивную редакцию ко входу переносить, чтобы они своим видом и поведением всяких таких Вась сразу отпугивали, на дальних подступах. Прими я предложение Зимина — так и сделал бы.
— А с нашей просьбой что? — настойчиво спросил Устюгов, который, в отличие от спутника, похоже, был нормальной ориентации.
Я вздохнул и снова достал телефон.
— Что? — буквально прорычал Зимин в трубку и сказал кому-то, кто был в его кабинете: — Пять секунд, хорошо? Киф, говори.
— Мне не надо повышения, — коротко произнес я. — Мне в своем кресле хорошо.
— Не надо — и не надо, — резко ответил Зимин. — Погоди секунду. Да, Елиза, закажи три билета до Праги. Что? Сам приказал? Тогда четыре. Очень кстати, смотри-ка. Киф, у тебя заграничный паспорт есть?
— Сложный вопрос, — уклончиво ответил я, подозревая, что спрашивают у меня это не просто так. — Раньше имелся, теперь не знаю.
— Это как? — опешил Зимин.
— Он у меня дома лежал, — пояснил я. — Но меня там давно не было, я даже не знаю, что там теперь творится.
— Сегодня заглянешь к себе, найдешь паспорт, — приказал Зимин. — Если не найдешь — сразу звони мне, будем этот вопрос решать патриотически-денежным путем.
— А почему "патриотически"? — заинтересовался я.
— Чиновники российские теперь все патриотами стали, — пояснил мне Зимин. — Иностранные деньги в виде взяток не признают больше, только рублями берут, правда, исходя из курса ЦБ. Потому как родину очень любят. А особенно они любят город Хабаровск и мост через реку Амур. Ладно, не суть. Ты как в здание вернешься — сразу ко мне заходи, есть кое-какие новости.
— Теряюсь в догадках — какие-такие новости, — не удержался я. — Теперь изведусь весь.
Не знаю, слышал ли конец моей фразы Зимин, поскольку в трубке раздались гудки.
Вот же блин, только поездки в Прагу мне и не хватало. Хорошо бы сейчас подумать что-то вроде: "А может, я ошибся, может, речь не обо мне?". Только — фиг, обо мне речь. А иначе загранпаспорт тут при чем? Другой разговор — с кем общался Зимин и кто отдал ему команду. Первая и основная версия — Старик. Но вот тут наверняка так не скажешь, может, и кто другой.
Впрочем, Прага не самый плохой вариант, там пиво славное. Я его не сильно люблю, но в Чехии это не просто напиток, это достопримечательность. И, кстати, Слоник от нее живет не так далеко, может, удастся повидаться?
Опять же — хоть дома побываю, гляну, что и как. Надеюсь, он еще стоит на своем старом месте.
— Все, — сообщил я глядящим на меня в ожидании клеркам. — Вопрос утрясен.
— А Ядвиге Владековне позвонить? — достаточно настырно пробубнил Вася с Марса.
— Многовато чести будет, — нагловато сообщил ему я, убирая телефон. — Если каждому кадровику звонить, то язык отсохнет. Высшее руководство в курсе — этого достаточно.
Почему бы не позлить заносчивую гордячку? Так-то я обычно на рожон не пру, но очень она мне надоела за последние месяцы.
— Тоже верно, — одобрил мои слова Ватутин и как-то так по-братски обнял клерков за плечи. — Ну что, господа, пошли писать откровения? Одно от Василия, второе — от Александра. Харитон Юрьевич, бумаги нам пару листов дадите? Ручки у нас свои есть.
— Там, в кабинете, наверняка бумага есть, — я направился к лестнице. — Стас, нам после работы надо будет…
— Перекусить, — оборвал меня Ватутин. — Само собой, тут хорошая столовая, не хуже, чем у нас, так что мы непременно в нее заглянем.
А, понятно, конспирация. Ишь какой он бдительный. Хотя — работа у него такая, всех подозревать. И ничего смешного в этом нет, пока он такой прикрывает мою спину, можно жить более-менее спокойно.
В кабинете, где сидели мои архаровцы, царила непривычная тишина. Никто ни на кого не орал, никто ничем не возмущался.
Подобное было настолько непривычно, настолько удивительно, что я даже немного напугался.
Разбушевавшееся воображение сразу нарисовало мне ряд жутчайших картин.
В первой все мои подчиненные с перерезанными глотками, недвижимо сидят за своими столами и их кровь стекает на листы бумаги, на пол, на клавиатуру компьютеров.
Вторая картина являлась альтернативной первой, но более оптимистической, поскольку в ней все еще были живы. Но зато в ней они сидели за столами с приставленными к головам дулами пистолетов.
Третью я даже додумывать не стал, рванув дверь на себя.
Увиденное частично совпадало с картиной второй, оптимистической. Мои архаровцы в самом деле сидели за столами, молча глядя на Мариэтту, которая стояла посреди кабинета прижимая к своей груди огромный букет цветов.
— Ух ты, — облегченно выдохнул я. — Красивый. С днем рождения!
Надо же — забыл. Точнее — даже не знал. И Вика, зараза, не сообщила.
— У меня в апреле день рождения, — Мариэтта сунула нос в букет. — Овен я.
— Да? — я почесал затылок. — Ошибочка вышла. Тогда в честь чего сия флора?
— Ей этот букет прислали с курьером, — сообщила мне Таша. — И записку к нему приложили, мол: "Самой красивой девушке в "Вестнике Файролла".
Тут я совсем уж опешил, посмотрев сначала на Вику, которая стояла, поджав губы, а потом на Шелестову.
— Не-не, все верно — поймала та мой взгляд и правильно его истолковала. — Все так. И имя есть — "Мариэтте Соловьевой". Никакой ошибки.
Мэри глубоко и счастливо вздохнула. Подозреваю, что это не только первый букет в ее жизни, который прислали, как в кино показывают — с курьером и запиской, а как бы и вовсе не самый первый букет, подаренный ей представителем противоположного пола просто так, без повода.
— Н-да, — я подошел поближе к счастливо улыбающейся девушке. — Ну и правильно всё, я и не сомневался. Красивой девушке — красивые цветы.
Странно это. Кто ей мог прислать такой букет? Разве что Костик, но он и цветы — две вещи несовместные. Вот если бы он ей веб-камеру последней модели прислал и жесткий диск, забитый до отказа японскими мультиками — это да, это в его стиле. А цветы — не уверен.
Тогда — кто? Надо про это Ватутину рассказать, это по его ведомству загадка. Может, чек какой остался или визитка фирмы-поставщика?
Вот же. Все-таки, как маленький кусочек счастья меняет даже не очень симпатичную девушку. Вон — и глаза сияют, и румянец в полщеки, и волосы вроде не как "воронье гнездо" выглядят, а как немного модерновая прическа.
— Ты их в банку поставь какую-нибудь, — посоветовал я Мариэтте. — А то ведь засохнут. Лен, у нас есть емкость под такой букет?
— У нас нет, — развела руками Шелестова. — У нас никто никому букеты не дарит. Мы или ругаемся, или едим. У рекламщиц есть, я видела. Сейчас принесу.
Когда все выяснить успела? Я с рекламщицами столько лет дружбу водил — и не знал про это. Хотя с другой стороны — мне подобное было неинтересно, я там другие цели преследовал.
Отдельной проблемой оказалось отнять букет у Соловьевой — она ни в какую не хотела с ним разлучаться, так что к основной теме обсуждения, которую я наметил на сегодня, мы перешли далеко не сразу.
— Итак, — спустя полчаса все-таки сказал я. — Пусть с опозданием, но мы все-таки побеседуем о том, как нам не растерять уже имеющуюся аудиторию и как привлечь новую. Идеи есть?
— Как не быть, — бодро сказал Самошников. — Мы с Генкой предлагаем забабахать новый конкурс какой-нибудь.
— Свежо и оригинально, — язвительно заметила Вика. — А то у нас их мало.
— Отвергая — предлагай, — я от нее ничего другого и не ждал, реплика была у меня давно наготове. — У тебя есть что-то конструктивное?
Вика с недовольством посмотрела на меня.
— Мне некогда выдумывать новое, — сказала она, напирая на слово "некогда". — На мне весь еженедельник, если ты забыл. Кому-то ведь надо сводить материалы, редактировать их, делать макет, подписывать его в печать, общаться с типографией. Креатив хорош для тех, у кого на это время есть. У меня его нет.
— Возразить нечего, — признал я. — Убедительно. Ну тогда мы тебя задерживать не станем, иди, занимайся этими действительно важными делами, чего тебе с нами сидеть, время терять? Правильно, народ?
В моем голосе не было ни капли иронии, в данном случае я был вполне серьезен. Я на самом деле так думал.
— Правильно-правильно, — поддержала меня Таша, немного тем удивив.
Стройников с Самошниковым тоже кивнули, и даже Петрович помахал лапой из своего угла — мол, идите себе, Виктория Евгеньевна, не задерживайтесь. Вам — административное, нам — творческое.
— Отлично, — щеки Вики вспыхнули как маки, она буквально метнулась в мой кабинет, хлопнув дверью.
— Невиданное дело — но соглашусь с Викторией Евгеньевной, — Шелестова похлопала меня по плечу. — Отлично было сказано, после таких слов много всего интересного может воспоследовать. С другой стороны — вы еще не супруги, так что даже в ЗАГС идти не надо и вещи делить не придется.
Вот как странно случается — иногда весь упреешь, пытаясь собеседника разозлить, все данные тебе природой запасы сарказма и иронии изведешь — и результат нулевой. А тут — правду сказал и ничего, кроме нее, сермяжной, и на тебе — смертная обида со всеми из нее вытекающими. Да ну, ерунда какая-то…
— Плачет вроде, — насторожилась Ксюша. — Надо бы пойти, наверное, успокоить.
— Сиди уже, — одернула ее Шелестова. — Это Виктория, кто ее в слезах и соплях увидит, тот завтра отсюда по статье вылетит, если до этого завтра вообще доживет. Даже если это ее подруга, которой она создаёт наиболее благоприятный режим существования.
— Ничего она мне не создает, — пискнула Ксюша, опасливо глянув на меня.
Сотрудники почти все заулыбались, но это были именно улыбки, а не кривые ухмылки из серии: "Ага, рассказывай нам". Судя по всему, это безобидное создание, я имею в виду Ксюшу, само не понимало, что живет у Вики за пазухой.
— Побольше поплачет — поменьше пописает, — сурово сказал я. — А у нас есть дело, им и займемся.
Не скажу, что мне не было жалко Вику, но при этом бежать к ней с утешениями я не собирался. Сама подставилась, сама начала этот разговор — и последствия его пусть разбирает сама. Да и маленько спустить ее с горных вершин не мешало, больно она на них вознеслась. Последствий же я вовсе не боялся — мне нынче идти к Зимину, и что я оттуда вернусь порядком "на рогах", не вызывало у меня никаких сомнений. Один билет его, второй — Валяева, третий… Азов, скорее всего. И все они будут там, в кабинете. Глупо даже предполагать, что такая встреча пройдет "насухую". А когда я поддатый, мне все едино, кто и что говорит.
— Вернемся к нашему разговору, — я хрустнул пальцами. — Конкурсы — сразу нет, по крайней мере в их хрестоматийном виде. Штука в том, что у нас их полно.
— Не делайте так больше, — Шелестову передернуло. — Брррр! Ну, с костяшками на руке. Лучше давайте я вам пенопласта принесу и стекло дам.
Теперь скривились Таша и Ксюша.
— Предложить сюжет квеста. Идею победителя воплотят в жизнь работники "Радеона", — подал голос Петрович, доставая из ящика стола небольшой вентилятор. — Может выйти забавно, мол, глас народа — глас божий.
— Интересная мысль, — одобрил я. — Еще накидываем.
Жилин, на которого я посмотрел, сделал жест, мол: "Пропускаю ход, я чуть позже выскажусь". По сути — неправильно, но, с другой стороны, у кого у кого, а у него льготы точно есть.
— Конкурс красоты среди игроков-женщин, — забросила ногу на ногу и заложила руки за голову Шелестова. — Причем в жюри можно посадить НПС. Уверена, что Константин сможет внести в программу необходимые поправки. Ну или мы заставим его это сделать, у нас теперь есть рычаги давления. Можно с образами судей поиграть, одного сделать менестрелем, второго богатым торговцем. Помните, тут к нам чучело заходило, как его? Вот, точно — Максимилиан Серебряный. Третьего судью с него срисовать можно. Какой сегодня конкурс красоты без фрика в жюри?
— Набор штата репортеров среди игроков, — тихонько сказала Ксюша. — Правда, я это рассматривала все-таки на конкурсной основе. Ну, конкурс на лучшую новость, после этого победители получают какой-нибудь игровой приз и становятся авторами колонки "Новости из первых рук". Причем он может быть разбит на несколько этапов, то есть — растянут во времени. Речь ведь шла про не единоразовую акцию, насколько я помню.
— Разумно, — Шелестова с уважением глянула на Ксюшу. — К нам сейчас самотека идет много, среди него мусора — хоть отбавляй, все что нужно и не нужно пишут на редакционную почту. А так — выкристаллизуем лучших, их новости будут просматриваться в первую очередь, а остальные — по необходимости. Нет, сначала будет тяжелее, но потом-то — легче. А лучшим из лучших будем игровые плюшки выдавать.
Ксюша покивала — мол, да, так я и думаю.
— Красиво, — одобрил и я. — Это хорошая идея, серьезно. Мне она нравится.
— А сам-то чего придумал? — Петрович включил вентилятор. — Уф, духота.
Народ уставился на меня.
— Есть у меня мыслишка. Ивент, — я почесал за ухом. — Большой турнир устроить под эгидой "Вестника Файролла". Игровой, с кучей категорий, с призами, на все классы и уровни… Ну, почти на все, начиная, наверное, уровня с двадцатого, раньше смысла нет. Даже — с тридцатого. Причем подготовку к нему начать сейчас, а сам турнир провести месяце в мае. А может, даже и в июне. Везде повесить ящики — "Твои мысли о турнире", где коммьюнити будет излагать свое видение мероприятия. Лучшие мысли тоже премировать — места на ВИП-трибуны, памятные уникальные знаки и прочая игровая дребедень, народ такое любит. Уверен — писем при этом условии будет немало, так что наше дело будет только самое лучшее из них вытащить и себе присвоить. А главные призы турнира сделать вполне себе вещественные, вроде репликов знаменитых мечей, примочек для капсул, годовых подписок и тому подобного, вручив их чемпионам в каком-нибудь антуражном кабаке. Собрать там лучших из лучших — и вручить. С фотосессией, пивом и прочими делами. Правда, не знаю, как в этом случае быть с иногородними победителями, но это можно потом как-то решить. Может — онлайн-сессия, может — еще что-то.
— Мне нравится, — Шелестова покачала ногой. — В этом есть рациональное зерно. Во-первых, нет ограничений для того, чтобы победить, во-вторых — сопричастны все желающие. Только кланам надо будет объяснить, что это для всех, а не только для них.
— Поддерживаю, — Таша засунула в рот леденец. — Только вот одно "но". Если игровые призы мы сможем обеспечить, то насчет материальных все сложнее. Это денег стоит. Опять же — аренда кабака.
— Беру на себя, — пообещал я. — Попробую выпросить у высокого руководства. Да и не такие это уж большие деньги, чуть выше обычных представительских расходов. Но при этом предложение Ксюши тоже не следует оставлять без внимания, оно очень даже перспективное.
Автор идеи застеснялся и покраснел.
— Ксения, — деловито сказал я. — Доведи свою мысль до ума, и к среде я хочу видеть у себя на столе четкий план по ее реализации. Елена, если что — подключайся, помоги.
— Будет сделано, мой генерал, — выпучила глаза Шелестова, изображая матерого служаку. — Главное — в среду на службу явитесь, а то вы любите день перед сдачей номера пропускать.
— Елена, грань между шуткой юмора, панибратством и дерзостью очень тонка, — нахмурился я. — Ты сейчас балансируешь на грани между этими тремя понятиями. И сразу, для справки — у меня есть такая черта, что я сначала делаю кому-то больно, а потом по этому поводу расстраиваюсь. И рад бы от нее избавиться, от этой напасти, но все никак не могу.
— Вы — и ударите женщину? — Шелестова выставила перед собой ладони. — Не верю. Наговариваете вы на себя.
— А если нет? — Петрович достал из кармана сигареты и встав, открыл фрамугу. — Я его давно знаю, он на самом деле знаешь, какой? Жесток, коварен, безнравственен и злопамятен. Иной хорек добрее его.
Я прищурил левый глаз, немного оскалился и нехорошо поглядел на Шелестову, переведя взгляд с нее на Ташу, а после — на Ксюшу.
— Да ну, нестрашно, — засмеялась Таша. — Я, когда есть хочу, и то жутче выгляжу.
— Вот оно что! — хлопнула себя ладонью по лбу Шелестова. — Ну да, жуешь ты постоянно, а значит, все время есть хочешь. Вот в чем дело.
— А кислотой в рожу? — деловито осведомилась у нее малышка. — Я тебе не эти двое тюфяков, меня короткой юбкой не смутишь, я ведь и на поступок способна. Причем — запросто.
— Мал клоп — да вонюч, — одобрительно крякнул Петрович, закуривая. — Таш, это я не применительно к тебе сказал, это просто народная мудрость.
— Тогда в следующий раз вспоминай про золотник, — посоветовала ему та. — Мне так больше нравится.
Когда я зашел в свой кабинет, никаких признаков слез я на лице Вики не заметил. Она сидела за столом, причем не на моем месте, обложившись бумагами.
— Как "мозговой штурм"? — вопрос был задан как бы между прочим, она даже не повернула голову в мою сторону.
— Результативно, — я откинул фрамугу и плюхнулся в свое кресло. — Да ты же все слышала, не валяй дурака. У нас тут как в деревне — в одном углу икнул, в другом знают, что ты на завтрак ел.
— В случае с Ташей это не работает, — подала голос Шелестова. — Там пищевой процесс непрерывен и разнообразен.
— Напоминаю о кислоте, — не осталась в долгу Таша. — У меня сосед на таком производстве работает, где ее достать можно.
Как видно, Шелестову эти слова убедили, поскольку с ее стороны реплик не последовало.
— Хороший аргумент, — задумалась Вика. — В первый раз на моей памяти кто-то смог заставить замолчать это трепло. Киф, накой ты окно открыл? Ты заморозить меня хочешь? Тебе меня совсем не жалко?
— Жалко, — сунул сигарету в рот я. — Сейчас покурю — закрою. Должно же дым куда-то вытягивать?
Про Прагу и визит в квартиру я ей решил не говорить пока, чтобы не расстраивать. Тем более, что поездка в Чехию вообще пока существовала только в области моих догадок. А квартира… Чего ее пугать? Я же видел, что сама мысль о том, что когда-то снова придётся возвращаться туда, ей неприятна. И дело не в статусности нашего нового места проживания, хотя и не без того. Просто она боялась подъезда, около которого били меня и убили Алексея. Да и вообще… Мой дом так и не успел стать ее домом, и то место, где мы проживали сейчас, являлось им в куда большей степени.
Вот только для меня мой дом все еще оставался таковым, хотя титула крепости он лишился. И я буду рад побывать в нем. Более того — я этого очень хочу. А ей — оно ни к чему, потому и промолчал. А еще ушел с работы на полтора часа раньше.
Про предложение Зимина я ей тоже не сказал, она же так и не узнала, зачем сюда приходили эти двое из радеоновского ларца. Но тут никакого умысла не было, я просто забыл про их визит, занимаясь текучкой. Новость эта была из разряда "да пофиг", по крайней мере, для меня, и вспомнил я про нее, только когда снова увидел Ватутина.
Что примечательно — лучше бы ей про это и не узнавать даже. У нее к карьерным вопросам другой подход, она меня поедом долго есть будет за отказ. А может, поговорить с Зиминым и ее на это место пихнуть? По идее — может выгореть. Правда, кто тогда меня замещать будет, я с этими играми все равно ежедневно в редакцию ходить не смогу. Хотя и у этого вопроса есть ответ — Шелестова. Вот только тогда точно дело дойдет до смертоубийства, и в роли покойника выступлю я. Эти двое и так ведут затяжные позиционные бои, которые в данной ситуации могут смениться жуткой бойней. В результате я уйду либо в запой, либо покончу с собой.
Домой я засобирался только часа в четыре. На самом деле, я мог покинуть редакцию и раньше, все равно там ничего интересного больше не предвиделось — все были в работе. Вика успокоилась и перестала время от времени бросать на меня злобные взгляды, а Соловьева под воздействием букета прониклась любовью к окружающему ее миру и даже назвала Петровича "пусей", чем изрядно его перепугала. Да и то — какая из этого помятого жизнью, вскормленного китайской быстрорастворимой лапшой и перманентно небритого художника "пуся"? Даже с похмелья его таким не представить. Ладно бы еще "бубусиком" обозвала, а то — "пуся".
— Ну что? — бодро спросил меня Ватутин. — Едем к тебе в гости?
Меня совершенно не покоробил этот переход на "ты". Я вообще "выканья" не люблю. Нет, излишняя простота в общении и некое амикошонство мне тоже неприятны, но в данном конкретном случае "ты" более уместно.
— Все-то ты знаешь, — я застегнул пуховик. — Прямо недремлющее око какое-то.
— Предлагаю обойтись без шуток второй свежести, — Ватутин щелкнул пальцами. — И тебе это ни к лицу, и мне по сотому разу их слушать не придется.
Я как-то даже опечалился. Не скажу, чтобы мои слова были прямо вот совсем уж оригинальны, но все-таки…
— А Вику отвезут? — спросил я, садясь в автомобиль.
— Отвезут, отвезут, — заверил меня Ватутин. — Вызвал я уже машину, нормально все будет.
В машине я рассказал ему про букет, который получила Мариэтта, и о своих сомнениях по поводу того, кто ей его прислал. А почему бы и не рассказать? Информация со всех сторон подозрительная, а я вроде как с ними посотрудничал. Да и не вроде как — тоже. Я лицо заинтересованное, мне это не для галочки надо. Речь все-таки о моей голове идет.
— Записано, — сказал Ватутин, и впрямь записывая все это в блокнот. — Жалко, что чек не нашел. А те двое все мне рассказали, прямо спешно, перебивая друг друга. Инициатива-то знаешь от кого шла? По твоему новому назначению, в смысле?
— От Ядвиги, — пробурчал я. — Чего тут гадать? Вот же пся крев такая.
— Ты лучше на русском сквернословь, — попросил меня Ватутин. — А то уши режет такое обращение с польским языком. Но — да, она. Пролоббировала этот вопрос, заручилась поддержкой аж самой Вежлевой и еще пары начальников уровнем пониже, потом пошла с ним к Зимину. И пробила.
— "Самой Вежлевой"? — переспросил я. — А что, Маринка так высоко вскарабкалась за это время, что до нее просто так уже рукой не достанешь? И потом — она вроде рулила регионалкой, от которой до кадров и назначений дистанции огромного размера. Или я что-то пропустил?
— Да нет, где была — там и осталась, — Ватутин неодобрительно посмотрел на сигарету, которую я вертел в пальцах. — Просто эти двое друг друга терпеть не могут. И тут Свентокская сама идет к Вежлевой и о чем-то ее просит? Чудно, не сказать по-другому. Вывод — такая же странность, как и букет, про который ты мне рассказал. Как минимум — информация на хорошо подумать.
— Толку вот только в этом немного, — щелкнул зажигалкой я, прикуривая. — И не будет его. Что бы у нашей гордой полячки ни было в голове на самом деле, звучать будет одно и то же: "Это оптимальное кадровое решение", "Он наиболее подходящая кандидатура", "Личное у меня никогда не мешает служебному". Ну и так далее.
— Знаю, — Ватутин щелкнул клавишей и закрыл окно на двери автомобиля, которое я было приопустил. — Знаю. Но тем не менее. А что у тебя с Вежлевой, если не секрет? Марина сама звонила Зимину, буквально требовала тебе отдать эту должность.
— Флирт, — не стал скрывать я. — И некоторая личная симпатия.
— У Вежлевой нет симпатий, — резонно заметил Ватутин. — Мы это отлично знаем. У нее спланировано все, а что не спланировано, то отрепетировано.
— Значит, моя персона числится в ее планах, — выкинул окурок во вновь приоткрытое окно я. — Все, все, закрываю, не шуми.
У моего подъезда все было привычным и родным. Пара пакетов с мусором, один из которых был уже разодран бродячими собаками, кучи серо-желтого снега на тротуарах, две бабки, которые стоя на одном месте разговаривают с утра, дети, бегущие на горку в соседний двор. Я соскучился по этому всему — и сильно. Потому что у человека должен быть свой дом, то место, куда он возвращается, чтобы набраться сил. Набраться — а не тратить их без остатка, как это сейчас обстоит у меня.
— Дом, милый дом, — будто прочитал мои мысли Ватутин. — Что, дрогнуло сердце в сентиментальной истоме?
— Дрогнуло, — я похлопал себя по карманам. — Вот ведь! И не сообразил даже!
— Что такое? — Ватутин повернулся ко мне.
— Ключи! — зло сказал ему я. — Ключи-то! Как домой попасть? Дверь, что ли, с петель снимать? У меня их как той ночью вместе с "наганом" забрали, так и не отдали! А викин комплект — он в "Радеоне".
— Только за ключи переживаешь? — Ватутин хитро прищурился. — А засады не боишься? А ну как поджидают тебя в подъезде?
— Ага, — не поддержал его тон я. — Двое с носилками и один с топором, ждут не дождутся, еще с того года. Им что, делать нечего? Тем более что Ромео в ваших застенках сидит. Да ладно, не обижайся, застенки — не казематы и не гестапо. Но в принципе-то я прав?
— Конечно же, прав, — Ватутин прижал палец к уху. — Что там?
Дверь подъезда открылась, и из него вышел плечистый парень в черном пальто, что-то говоря на ходу.
— Чисто, — сообщил мне телохранитель. — Бинго. Пошли уже.
Понятно. И ключи мои, похоже, уже внутри подъезда, у напарника того молодца, что у двери стоит. А может, даже и не один у него напарник, может, их много на каждом этаже.
Сколько их было в подъезде — не знаю. У двери квартиры, которая была приоткрыта, обнаружился только один.
— И? — Ватутин посмотрел на белобрысого крепыша. — Что-то нашел?
— Датчик движения над дверью, — ткнул в верх дверной коробки крепыш. — И вон там камера слежения, включается после срабатывания датчика, пишет все происходящее пять минут. Мы сейчас сигнал заглушили, так что запись не идет.
Это все меня неприятно удивило.
— А в квартире я ничего не нашел, — продолжал крепыш. — Искал на совесть. То ли сняли уже, то ли и не было ничего.
— Нет — и нет, — успокоил его Ватутин. — Киф, что встал? Вперед, за паспортом. Время не ждет.
Внутри квартиры было темно и пыльно.
Вот если бы сейчас здесь оказалась Элька и заорала: — Пыль! Пыль! Всюду пыль! — то я бы с ней согласился.
И вправду все так.
А еще в ней поселился нежилой запах. Так бывает — уехали люди, и уже очень скоро из квартиры выветривается жилой дух, который составляют ароматы еды, моющих средств, табачного дыма и множества других запахов, которые свойственны человеку.
Я включил свет в прихожей, потом в комнатах.
Надо же, я думал будет хуже. Почему-то воображение мне рисовало некий разгром, царящий на моей жилплощади — вывернутые ящики, бумаги на полу, распоротая обшивка дивана и так далее. Ничего такого здесь не было. Разве только один стул был опрокинут на спинку да мой компьютер стоял не так, как обычно. Но это все легко объяснимо — забирали нейрованну, отключали ее, вот и сдвинулось все.
— Слушай, может мне переехать уже можно? — я поднял стул и присел на него. — В смысле — сюда, домой?
— Не-а, — не задумываясь ответил Ватутин. — Не разрешат. И правильно сделают. Слишком все сложно, понимаешь? Хотя — не понимаешь, конечно, в полной мере, но поверь мне — лучше так, как сейчас, чем вообще никак.
— Да я понимаю, — мне стало совсем грустно. — Ладно, пойду паспорт поищу.
В последний раз я его видел, когда из Испании приехал. Но вот куда я его тогда положил? Точно не в сейф. Кстати — сейф стоял на своем месте и был закрыт. Я потыкал в кнопочки, открыл его и убедился в том, что вроде все на месте — деньги, еще кое-какие мелочи. Паспорта там, естественно, не обнаружилось.
Я нашел его в одном из верхних шкафов в стенке, под коробкой с сервизом. Зачем я туда его засунул — понятия не имею. И как Вика до него не добралась — тоже не понимаю. Она вроде полную инвентаризацию проводила в квартире, когда тут обосновалась, все вверх дном стояло, все по своим местам раскладывалось. Тарелки расставлялись по глубине донышка, документы помещались в "файлики", носки собирались по принципу парности и клались в ящики шкафа. А тут — проглядела.
Как только я взял паспорт в руки, у меня задергался карман — кто-то мне звонил.
Это был Зимин.
— Ну, что там у тебя? — нетерпеливо спросил он.
— Есть документ, — порадовал его я. — Нашел я его.
— Отлично, — Зимин убрал трубку от лица и сказал кому-то: — В наличии у него паспорт, давай в МИДе "отбой". Да, сейчас скажу.
— Еду-еду, — не стал дожидаться я очевидного. — Если в пробке не завязнем, буду минут через сорок.
— Очень хорошо, — деловито сообщил мне Зимин. — Давай живее.
Я же говорил — все как всегда. Зимин, Валяев, Азов, пьянка. Есть в моей жизни некая стабильность.
