Глава 3

Гленамар

«Страх за свою неповторимую шкуру обезображивает человека…»

***

Телефон с трудом включился и выдал отсутствие сети. Я нажал экстренный. Пошел вызов. Затаив дыхание, я с надеждой ожидал ответа, но долгие гудки отзывались отчаянием, длясь бесконечно один за другим. Вдруг экран погас. Погас насовсем.

– Черт, черт… Да что ж такое… Дьявол!

Кто-то схватил меня и повалил на сырую землю.

– Тишь, тишь. Тихо! Еще его нам тут не хватало, – кто-то в спешке шепнул мне в ухо.

Я попытался вырваться, но хватка усилилась, и раздалось глухое «ч-ч-ч-ч».

Где-то впереди послышался шелест сухой травы. Эти шаги звучали невыразимо странно. Мне показалось, что кто-то одел лыжи и решил прогуляться на них по лишенному снега лесу. Над туманом между размытыми стволами возвысились закрученные острые рога. Маленькая голова с глазами из черного блестящего стекла повернулась в сторону нас. Мое сердце заколотилось, а лоб прошиб холодный пот. Из его животных ноздрей вырвались струи пара, и я прекратил дышать, опасаясь, что он услышит или увидит нас. Мы замерли. Он сделал пару тяжелых шагов своими массивными копытами и повернул в противоположную сторону. Руки онемели. Я больше не пытался вырваться, и мой спаситель ослабил хватку. Затаившись еще на несколько минут, я все же не выдержал и резко повернулся назад. На меня спокойным взглядом голубых глаз смотрел немолодой мужчина. Его волосы тронула седина, а лицо выдавало сетку мимических морщин. Он был одет в охотничью толстую куртку и держал в руках клетчатый плед.

– Ты кто? – забыв о такте, выпалил я.

– Алексей! – коротко ответил он и протянул руку.

– Антон, – пожал ее я. – Ты его тоже?..

– Да, видел.

– Твой телефон?..

– Разбился в машине…

Я тяжело вздохнул.

– Кто он такой? Или точнее, что он такое?

– Я не знаю, на самом деле, – ответил мне не уступающим по глубине вздохом незнакомец.

– Одно радует, что я не сошел с ума.

Алексей встал, отряхнул колени и протянул мне свой плед:

– Я вижу, ты замерз. Можешь набросить.

Укрывшись коротким дорожным покрывальцем, я вдруг почувствовал, что продрог до костей. Это место оказалось в разы холоднее, чем я предполагал. Да и предполагал ли? Выходить из машины где-то в горах ночью никак не входило в мои планы.

– Что ты тут делаешь? – обратился я к своему новому знакомому.

– Ищу внука.

– Что случилось?

– Я забирал его на праздники. Судьба разделила нас странами, и единственный путь увидеться лежит через эти горы и пограничный пункт. Я часто здесь езжу и знаю, какие сюрпризы выдает на этой дороге погода. Мы ехали с предельно допустимой скоростью, он задремал. На перевал спустился туман. Только я подумал притормозить, как вдруг что-то огромное выбежало на дорогу. Рванув руль в сторону, я даже не понял, как нас закрутило и выбросило с трассы. Когда я очнулся, его уже не было рядом. Ни о чем не думая, я рванул за ним в лес. Я кричал, что есть мочи, но мои крики привлекли кого-то другого. Убегая и прячась, я нашел наш автомобильный плед прямо здесь, у этого дерева. Им укрывался мой внук в машине.

– Сколько ему?

– Двенадцать.

Я с досадой наклонил голову и почесал затылок:

– Ты не думал, что этот монстр мог…

– Я стараюсь об этом не думать, – подняв подбородок выше, он сжал зубы, словно сопротивлялся сильнейшей внутренней боли. – Нам надо двигаться, мы можем здесь замерзнуть. Я неплохо знаю этот перевал, часто приходится ездить. Тут в девяти километрах деревня.

– Идти? Куда? Мы просто заблудимся в этом тумане!

– Я думал, такой взрослый парень сможет отличить по деревьям север от юга. Неужели ты совсем не ориентируешься в лесу? – с укором в голосе спросил этот странный мужичок.

Отчего, собственно, я должен был уметь ориентироваться? Я никогда не бредил стать бойскаутом.

– Мой внук все знает, – продолжал Алексей, купаясь в волнах нахлынувшей гордости. – Мы частые лесные гости, и этот смышлёныш впитывает все как губка. Видишь стрелку во мху? – он повернулся и показал мне выцарапанную в зеленом мху толстую стрелку и заглавную «А» под ней. – Это он мне оставил. Мой внук идет на север.

Я растерялся. Радость от встречи с кем-то сильнее, смелее и опытнее меня на данной местности в сложившихся условиях сменилась смущением. Я не думал, что мы пойдем вглубь леса. Отходить от дороги казалось лишенной смысла затей. Надо лишь сделать крюк и вернуться к машинам, туда, где уже, наверное, работают оперативники и врачи.

– Алексей, понимаешь, тут какое дело. Мы с друзьями остановились, чтоб помочь именно тебе. Мы вызвали помощь, а затем трое из нас покинули авто. В тумане развернулась драма, – мой голос дрогнул на этом слове, – и я побежал в лес на поиски своей подруги… детства, – почем-то нелепо добавил я. – Мне хотелось бы помочь и пойти за твоим внуком, но самое разумное, что мы можем сделать, – это выйти обратно к дороге и попросить помощи у специалистов, знающих свое дело.

Он почему-то опустил глаза и выдохнул в сторону прозрачной струей пара. Я сразу заподозрил неладное.

– Что? – нерешительно спросил я. – Что такое?

Он еще минуту молчал, ворочая головой то в сторону, то под ноги. А затем, так и не взглянув мне в глаза, произнес:

– Твои друзья мертвы.

Мои уши сдавило. В следующее мгновение голова закружилась, и меня взрывной волной информации прибило к дереву. Грудь сковало спазмом. Я открыл рот от недостатка воздуха, а Алексей продолжал, глядя теперь исключительно на свой ботинок:

– На дороге нет ничего, кроме их растерзанных тел. Блондин, рыжая и девочка в шапке? Так ведь?

– А-а-а,– закричал я, глуша себя скомканным пледом.

Все рушилось. Земля уходила из-под ног. Еще час назад я уверенно шел по своей дороге жизни, не имея ни малейших подозрений, что вскоре все мои мечты растворятся в этом коварном тумане. Ничто из прежних ценностей не имело теперь значения. Все было сметено, разбито и растоптано за одну ночь. Почему? Почему я не проехал мимо? Эти двое живы, один так точно. Мои же трое друзей мертвы…

– Мне жаль говорить тебе это, – резал на живую он, – но, пройдя полкилометра от дороги и зная, что мой внук где-то впереди, я не собираюсь возвращаться туда, где сторожевой собакой бродит это существо.

Теперь меня кинуло в жар. Со злостью бросив плед в сырую землю, я вскочил на ноги и судорожно принялся рассеивать белую мглу. Она сводила меня с ума. Мне казалось еще чуть-чуть, и я покончу с собой! Выбившись из сил, я повернулся и посмотрел на своего чудовищного информатора. Он стоял, прислонившись к дереву, и спокойно смотрел на мой бессмысленный акт паники.

– Послушай, моя подруга… детства, – снова невпопад добавил я, – она из очень влиятельной семьи. Если только она еще жива, – я сделал паузу, словно взывал об этом ко всем богам сразу, – то ее отец озолотит нас. Твой внук, скорее всего, погиб, либо это вопрос времени. Ты же взрослый человек, ты должен уметь смотреть правде в глаза! Прошу, вернемся к дороге! – взмолился я. – Скоро там появится реальная помощь. Впереди только смерть, как ты не поймешь!

Надо признать, я слегка блефовал. У меня не было особого выбора, если Женя мертва. Таким образом, если я не умру от рук этого жуткого существа, то сгину в тюрьме по ложному обвинению, которое ее семья мне обеспечит. Алексей видел своими глазами монстра, и потому он мне был нужен. Жизненно необходим, словно воздух.

Но уже в следующую секунду мой спутник выпучил глаза. Его челюсть заметно выдвинулась вперед, и он сквозь зубы, будто зверь, прорычал:

– В каком бредовом сне тебе привиделось, что я променяю внука на вознаграждение. Что я пойду спасать твою шкуру вместо него? Помощь будет здесь не раньше, чем через час, а у меня нет часа. Мой внук – моя кровь и плоть. Он все, что у меня осталось. Решив тебе помочь, я просто зря потратил драгоценные минуты, – переполненным презрения голосом заявил он.

Почувствовав себя полным ничтожеством и смотря, как Алексей тяжелыми шагами отдаляется, скрываясь в тумане, я понял, что мне при любых обстоятельствах лучше сейчас последовать за ним.

Сухие ветки хрустели под ногами, звучно сообщая ему о моей немой компании. Я не умел извиняться. Любой промах я всегда старался перевернуть в свою пользу, чтобы только не произносить пресловутое «прости». Порой я набирался наглости и просто переводил разговор на другую тему. Иногда я даже мог перекрутить диалог и заставить извиниться невиновного. Сам же торжествовал, каждый раз выходя из ситуации победителем. Однако кто и когда научил меня тому, что просить прощения – значит прослыть проигравшим, признать собственное несовершенство, я не знал. Сейчас же все было иначе. Сами обстоятельства и мое поведение, полное низости и эгоизма, не давали мне возможности беззаботно сравняться с Алексеем и пошутить на тему погоды. Это самое «совершенство» камнем висело на моей груди, притягивая к земле, как червя, где мне было самое место. Я был омерзителен, и это чувство, словно кислота, разъедало изнутри. Все еще стараясь выйти сухим из воды, я прокручивал раз за разом все произнесенные слова и не находил им ни единого оправдания.

– Алексей, постой, – догнал я его, – прости!

– Ладно, проехали, – послышалось в ответ.

Тяжелый камень был мигом отрезан. Он упал и остался где-то позади в гнилой листве. Вот и все! Так просто! Я уже свободно дышу и даже могу посмотреть ему в глаза. Невероятно, но я давным-давно не чувствовал такого внутреннего облегчения, которое давало всего одно слово. Оно вовсе не уничтожало меня как личность, а, напротив, возрождало во мне человека. Почему-то здесь и сейчас признать себя оступившимся, но, по сути, неплохим человеком было в разы прекраснее, чем оставаться безупречно проворной сволочью.

– Ты еще не познал, что есть дети и внуки, оттого этот первобытный страх за их жизнь тебе не ясен, – прервал мои мысли смягчившийся голос Алексея. – С их появлением все в мире меняется. Больше не существует тебя, стоящего в центре круговорота жизни. Теперь есть только он, твой потомок, лучшая часть тебя самого. Белый незапятнанный лист бумаги, где ты записал все самое прекрасное, что знал в этой жизни. Все то, что хотел бы оставить в вечности бытия. Ты оберегаешь его от дождя жестокости, не даешь вступить в грязь лжи, осторожно обводишь вокруг луж боли. Ведь самое невыносимое для родителя – это увидеть страдания и страх в глазах своего ребенка. И чтобы мой внук никогда не познал их, я готов положить здесь свою жизнь.

По моим рукам пробежали мурашки, и я, бережно развернув скомканное покрывало, виновато укрылся им.

– Ты замечательный дед. Хотел бы я, чтобы мой был таким же, – выдохнул я под ноги, словно извиняя свое поведение неправильным воспитанием. – Я никогда не слышал от него подобных слов. Единственное, что ему хорошо удавалось, – это рассказы про войну.

– И чем тебе эти рассказы не угодили?

Такой вопрос завел меня в тупик, ведь я старался сделать Алексею приятное, никак не ожидая от него нападок.

– Вместо этих рассказов он вполне бы мог мне говорить слова заботы и любви.

– Слова заботы и любви могут звучать по-разному. Думаю, твой дед желал тебе всего самого прекрасного в жизни, что именно для него означало «жить без войны». Лишь только прошедший этот ужас может знать истинную цену миру. И пока человек помнит, что такое война, он никогда не сможет развязать ее снова.

Алексей явно намеревался поставить меня на место, и теперь любое мое высказывание оборачивалось критикой. Мне ничего не оставалось, как смириться с его настроением и немного помолчать. Но уже через минуту он заговорил сам.

– Ты боишься?

– Да, боюсь…

– Страх за свою неповторимую шкуру обезображивает человека.

«Ну вот, опять он за свое, можно было бы и в самом деле уже проехать эту тему…» – только подумал я, но он продолжал.

– Больше всего в жизни таких людей пугает неизвестность, хоть она и является неотъемлемой частью бытия.

Да что мы всё обо мне да обо мне… Меня явно начинало раздражать это копание в собственной персоне, и на этот раз я решил парировать.

– А тебе, Алексей, страшно?

– Кто был в бою, тот черта не боится, – горделиво ответил он, произнося слово черт с особой осторожностью, словно убирая из него пару букв.

«И этот туда же», – не удержался я от критики.

– Да и знаю я немного больше твоего про здешние места, поэтому страх не гонит меня в ложном направлении и не мутит разум.

Это был уже далеко не первый камень в мой огород, после которого я даже пожалел, что извинился. Признавая себя лишенным достоинства и смелости, я буквально подписал приговор к словесному распятию, которое, вполне возможно, продолжится до самой деревни. Я вдохнул холодный воздух, полный влаги, и решил поставить точку на нравоучениях.

– Прекрасно понимаю, как я звучал со стороны в тот шоковый момент, однако прошу тебя прекратить мое публичное бичевание.

– Я и не думал тебя бичевать. Это сделало за меня твое собственное самолюбие, – продолжал он в том же духе. – Представь, что твоей истерики не было вовсе, показались бы тебе мои слова обидными или уничижительными?

Он был опять прав. Но, черт возьми, не извиняться же мне перед ним еще один раз?!

В стороне послышалось шуршание листьев. Алексей нажал мне на плечо, принуждая опуститься к земле и замереть. Чуть правее раздалось тяжелое дыхание. Недалеко среди деревьев кто-то крался, вдыхая наши капли холодного пота, разносимые ночным воздухом. Поверх тумана проплыли острые кривые рога. Меня повторно бросило в пот, и я прижался к дереву.

– Постарайся даже не думать о них, – еле слышно прямо на ухо шепнул Алексей. – Они приходят на твой зов.

Просидев больше пяти минут в полной тишине, я спешно переспросил:

– Только на мой?

Он как-то странно посмотрел на меня, словно забыл, о чем был разговор, и вдруг мои щеки покраснели. Я наконец понял, что замкнул весь мир на себе совершенно напрасно.

– Ну я их уже как с прошлой осени не зову, стало быть, сейчас только ты из нас двоих этим занимаешься, – раздался полный терпения к моему эгоцентризму ответ.

Он снова резким движением коснулся своей ладонью моего носа, сигнализируя сию же секунду прекратить любые звуки. Мощные ноздри издали еще один сап где-то совсем близко, а тяжелые шаги лишь спустя несколько секунд неспешно начали отдаляться.

– Что значит зову? И кого их? – первым делом зашипел я, когда вдали все стихло.

– Господи, я думал, ты более смышленый! Тех самых, хвостатых и рогатых… Ну! Догадываешься?

– А если позвать Господа Бога, он тоже придет?

Алексей впервые с момента нашего знакомства разразился хриплым смехом:

– Нет, не думаю. Не подходящее тут место для него.

Я, окрыленный маленькой победой в демонстрации искрометного юмора, с улыбкой добавил:

– И чем же ему место не угодило?

На что мой спутник снова нахмурился и почесал затылок.

– Как-то раз я ехал здесь один, – тихим хриплым голосом начал он. – Была осень и вдоль обочины немного выше по склону я заприметил мясистые шапки боровиков. Остановив машину и собрав два больших мешка, я спустился в лес и продолжил сбор там. Чем глубже я продвигался, тем больше грибов находил, и в какой-то момент, наконец подняв голову, я наткнулся на заброшенную избу. Это был срубленный из необработанных бревен домик, огороженный по периметру частоколом. Моя находка не была бы столь примечательной, если бы не ее странный вид. Все бревна от частокола до стен сооружения были исцарапаны длинными когтями. Земля вокруг местами была вскопана, а от засохших земляных булыжников в разные стороны отходили все те же царапины, сделанные человеческой пятерней. Все выглядело так, словно из-под земли кто-то выбирался и нападал на дом. В глухом лесу много всякой живности, но я не знаю ни одного зверя, способного оставить такое. Любопытство одолело страх, и я зашел в хижину. Ее земляной пол был сырой и дурно пах. Сквозь одно-единственное окно попадало не так уж много света. Я включил встроенный в мобильный фонарик. От увиденного мои руки задрожали, и я выронил телефон на сырую землю. Тот, упав экраном вниз, простер свой яркий луч сквозь темноту. Он, тускло озарив бревенчатые стены, обнажил жуткие портреты. На меня смотрели безобразно изуродованные лица, вырезанные острым предметом по мягкой сосне. Они подобно негативам на пленке навсегда отпечатались там, покрывая избу от самой крыши до вязкой земли. Из темного угла на меня смотрел безумный старик, справа от него, оголив ряд острых зубов, хищно улыбался завсегдатый житель преисподней. По другую сторону удлиненное лицо с мертвецки закатившимися глазами. Кто-то дыхнул мне в затылок, и я почувствовал, как могильный холод пробежал по спине. Я резко обернулся, наткнувшись на бездонный взгляд из самого темного угла, который заставил мои руки похолодеть от ужаса. Не помня, как поднял свой телефон, я выбежал на улицу. Оставив все грибы у частокола, я уносил ноги как можно дальше от этого места. Однако, отбежав не так далеко, я вдруг остановился. Отдышавшись, я решил все же вернуться и сделать пару фотографий…

– Солнце вскоре садилось, – продолжал он, – но все еще бросало свои косые лучи сквозь сосны, в которых довольно быстро растворился весь мой страх. Вскоре я снова подошел к избе и, подняв перед собой телефон, увидел бордовую липкую грязь. Она тянулась странными жилами от пальца к пальцу и извергала невыносимо зловонный запах. Это была чья-то кровь. Воздушный шар терпения, наполненный гелием, оторвался в моем животе и моментально подлетел к горлу. Все это было непонятно, жутко и противоречиво, но я прошел войну, мальчик. Я проплыл свое море крови, понимаешь?

Я молчал, даже не зная, что ответить на это. Чем дальше мой спутник уводил свою историю в мистические дебри, тем больше мне хотелось найти всему логическое объяснение. Сию же секунду мой страх превратился в рассудительного скептика, нырнувшего в глубины памяти в поисках объяснений и ответов.

– Сделав фото и уже в машине записав координаты перевала, я отправился в путь, – выдержав драматическую паузу, продолжил он. – По приезде домой, я загрузил сделанные фото на компьютер и нажал кнопку поиска. На мониторе отобразилась всего одна ссылка, содержащая фотографии интересующего меня характера. Статья была сделана неким Рыцарем Ирвином – заядлым любителем реконструкционных игр. Бородатый мужчина лет сорока, застыв, глядел на меня из небольшого прямоугольника в правом верхнем углу экрана. В своей статье он вел повествование о таинственном месте, которое облюбовал себе для аскетства. Позже я узнал, что имя этой долины Гленамар.

– Так у этого места даже есть имя? – недоверчиво прошептал я. – И что оно означает?

– Переводится с кельтского как Долина Мертвых.

В моей груди снова потяжелело.

– Что ты сказал?

– Это место называется Гленамар, что означает с кельтского Долина Мертвых, – спокойно повторил для меня Алексей.

– Но почему они его так назвали? – мой голос дрогнул. И в тщетной попытке скрыть свой страх я закашлялся.

– В статье было написано следующее: «Отказавшись от новомодных гаджетов и социального общения, я построил себе избу из бревен в глубоком лесу. Пока я занимался строительством и навещал свою будущую обитель в дневное время суток, это место казалось мне настоящим пристанищем покоя и гармонии. Но однажды, задержавшись с покрытием крыши, я досидел там дотемна. До того вечера я никогда в своей жизни не страдал необъяснимыми приступами страха. Отлично ориентируясь и спокойно чувствуя себя в темноте, я вдруг стал ощущать постороннее присутствие, а вместе с ним и пристальное наблюдение со стороны. Это был не зверь, потому как я словно знал, что существо мыслит, прячась там, в темноте. Оно с неким своим интересом выслеживает меня. Лишь только успокоив свои нервы и повернувшись к предполагаемому наблюдателю лицом, я внезапно ощутил еще один взор со стороны спины. Под футболкой пробежала рябь, которая тотчас заставила меня сложить инструменты и спуститься на землю. Поляну окружал ряд сосен, между которыми в поглощающей темноте мелькали красные огоньки чьих-то любопытных глаз. Оставив все как есть, я со всех ног бросился сквозь лес к машине. Я точно слышал, что за мной кто-то бежал, а несколько из них даже поравнялись метрах в пяти по мою правую, а затем и левую руку. Наконец очутившись в машине, я взглянул в свое бледное, как лист бумаги, лицо и дал слово никогда больше сюда не возвращаться. Но вот уже через пару километров ужас сменился радостным волнением. Чувства переполняли меня, ведь я вполне мог стать одним из первых свидетелей потустороннего с реальными доказательствами, заснятыми на видео. С этими мыслями пришла идея об установлении камер наблюдения на крыше хижины.

Немного отойдя эмоционально, я вдруг стал застывать на зеркале заднего вида. Отчего-то мне начало казаться, что кто-то настойчиво смотрит на меня сквозь него. Вполне возможно, это был обычный человеческий страх, и, повернув ключ в замочной скважине, я зашел в дом. Но этот страх зашел вслед за мной. Пока я копался в компьютере, записывая все увиденное, на кухне пару раз что-то брякнуло. Я остановился и прислушался, но, начав набирать текст вновь, сквозь клацанье клавиатуры раздался отчетливый стук в стену, что отделяла меня от кухни. В ту ночь я слышал шорканье в коридоре, постукивание занавесочных колец по карнизу, перебирание обуви у входной двери и еще много мелких приветов из невидимого моему глазу мира. Не помня, как уснул, я по сей день помню, как проснулся. Он дышал мне прямо в лицо, наклонившись так близко, что его странный зловонный запах серы сковал мое горло, осев омерзительным привкусом на кончике языка. Я подскочил на кровати и, включив ночник, осмотрелся. Ничего вокруг не выдавало чьего-то присутствия, и, словно сметая руками ужас со своего лица, я выдохнул в ладони, пытаясь выпихнуть из себя ненавистное чувство. Сию же секунду задребезжало стекло. Резко повернувшись к нему, я увидел исчезающий отпечаток дыхания. Со сном было покончено. К восходу солнца все камеры были упакованы, батареи заряжены, а страхи перебороты».

Так заканчивалась статья Рыцаря Ирвина. В немногих комментариях к ней я обнаружил один весьма любопытный. Уже другой такой же бородатый плотного телосложения «рыцарь» оставил свой номер телефона для любого, кто видел Ирвина, слышал от него вести или что-то о нем знает. Я позвонил. Никто не поднял трубку. И мне даже сделалось легче, что история сама собой прервалась. Но спустя пятнадцать минут с таинственного номера перезвонили.

– Добрый вечер. Вы недавно набирали мне, – прозвучал низкий голос.

Я на секунду растерялся, не зная с чего начать.

– Это по поводу Рыцаря Ирвина, – отрывисто начал я, ожидая реакции на другом конце.

– У вас есть о нем новости? – нерешительно отозвался собеседник.

– Эм, нет. Но я был на перевале. Видел его недостроенный дом. Мне бы хотелось знать больше о том, что ему удалось узнать.

– Как и всем нам… – тихо произнес разочарованный голос. – Миша пропал. До сих пор его не нашли ни живым, ни мертвым.

Теперь мне стало действительно не по себе. Но вместе со страхом росло и мое любопытство.

– Значит, эта статья – все, что на сегодня известно?

– У меня есть его последние звуковые сообщения, записанные, вероятно, для очередной статьи. Его телефон – вот все, что мы нашли, прочесывая лес. Он лежал в траве оврага, примерно в километре от брошенной машины.

Мой собеседник проговаривал это ни в первый, ни во второй и даже ни в третий раз.

– Простите, что омрачаю ваш вечер. Я не знал подробностей. Думаю, он был вашим хорошим другом, и я своим звонком лишь дал почву ложным надеждам. Возможно, я льщу себе, что смогу разгадать загадку этого места, но мне все же очень хотелось бы попробовать.

– Понял. Вышлю вам файл. Слушать перед сном или утром, решайте сами. Но если б я знал вас лично, то настоятельно советовал выбрать утро.

Уже через пару минут после того, как я отправил сообщением свою электронную почту, на нее прилетел таинственный документ с четырьмя звуковыми дорожками. Руки нерешительно застыли на клавиатуре, но уже скоро я услышал бархатистый голос, даже не заметив, как мои пальцы сами включил звукозапись:

– Лес приветствует меня душистым ароматом и яркими солнечными пятнами. Как я мог чего-то здесь вчера бояться? Птицы трещат наперебой (они и вправду там чирикали, как ненормальные, окружая рассказчика со всех сторон) приятный теплый ветер где-то высоко мотает хвойные лапы, сквозь которые дружелюбно синеет небосвод. Да и мой неспокойный гость, кажется, отбился. Я уже не чувствую на себе его пристальный взгляд. Все переживания ушли, я закончил крышу и установил четыре камеры – все, что смог найти дома. Мне осталось только подняться к машине и вернуться сюда завтра.

Первая звуковая дорожка прервалась, и, минуя неприятный скрежет, началась вторая:

– Минуту назад я вышел из леса и взглянул на свой пикап, до которого мне необходимо было докарабкаться из низины. Вдруг в окне заднего сидения блеснула пара глаз, высматривающих меня среди сосновых стволов. Меня окатило волной холода, а ноги напрочь отказались продолжать путь к дороге. Я хлопнул по карманам: ключи от дома и бумажник со мной. Сейчас я удаляюсь в лес, меняя направление движения и свои планы на сегодня.

Услышав уже знакомый скрежет, я распознал чьи-то шаги в высокой траве. Началась третья запись:

– Мой друг должен меня подобрать на машине. Он еще в пути, а мне осталось с полкилометра. Я встретил интересного собеседника, который много знает о здешних местах, – относя звукозаписывающее устройство в сторону, обратился он к кому-то: «Представьтесь!»

В ответ послышалось лишь странное шипение, в котором не прозвучало и намека на человеческую речь. Михаил же продолжал свой диалог, получая от кого-то вполне понятные ему ответы:

– Мой спутник поведал мне занимательную историю, прилетевшую из забытых легенд. На мои страхи, связанные с ночным происшествием, он рассказал, что в здешнем лесу в первом веке до нашей эры проживало одинокое племя магов. Они прекрасно врачевали и могли видеть будущее. Однажды в своих видениях маги племени узрели, как перевал штурмуют кельты, истребляя всех на своем пути. И что же произошло дальше? – голос рассказчика отдалился, и звукозапись наполнилась уже знакомым уху шипением…

– В нем отдельными звуками ели различались слова, однако были они совсем не на том языке, на котором говорил сейчас Михаил. Я слушал их тысячу раз, работая с записью. И значения этих четырех слов я пока так и не нашел ни в кельтском языке, ни в индоевропейском, ни в древнегреческом. Звуковая дорожка снова прервалась резким скрипом и дала начало последней записи:

– От этой истории бегут мурашки по коже, не правда ли? Значит, говоря простым языком, этот договор с демонами смерти, что маги заключили, дал племени победу над кельтами, однако навсегда лишил их жизни и покоя. Сошедшие в долину кельты убивали жителей этого района одного за другим, но вскоре те снова вставали и продолжали свой бой. А в темноте ночи ходили немые наблюдатели, цокая копытами и сверкая мелкими глазами под тяжестью извилистых рогов. Они любовались кровавым лесом, впитывая в себя все ужасы той войны. Остатки кельтов бежали, обозначив местность на своих картах надписью Глен-нам-мар, что переводится с кельтского как Долина Мертвых…

– На этих словах завершалась запись, но скрежета, свойственного ее отключению, не последовало. Мне показалось, что кто-то словно обрезал файл, скрыв феерическое окончание. Будучи человеком настойчивым и внимательным к мелочам, я перезвонил на уже знакомый мне номер. Однако друг Михаила уверил меня, что никакого обрезанного продолжения нет. Эта запись заканчивается именно так. Не падением телефона в траву, ни криками о помощи, а вот так – непонятной гробовой тишиной.

– Ты знаешь эту историю назубок, – съязвил я.

– Да, друг мой, я хорошо изучил ее, – даже не понимая моих подколок и с ноткой гордости ответил Алексей.

Я старался не верить всему рассказанному, но почему-то прошлогодние перегнившие листья под ногами вдруг приобрели странный коричнево-бурый оттенок. В то мгновение мне показалось, что я иду по кровавому полотну, некогда пропитанной смертью земли. Такими темпами фантазия могла завести меня так далеко, что обратного пути, возможно, уже не будет. Я всем своим существом воспротивился этому. Признать, что мертвые вставали и дрались дальше?! Что Рыцарь Ирвин встретил одного из них в лесу и ушел с ним туда, куда живым дороги нет? А жители преисподней по первому зову слова или мысли появляются в этом месте, чтобы пролить еще немного нашей крови, словно совершая свой древний обряд? Нет, несмотря на все увиденное, мне сегодня совсем не хотелось делать шаг в мир ходячих мертвецов, гостей из преисподней и загадочных исчезновений – это уверенный шаг навстречу своему безумию.

– Послушай, может, там и была какая-то легенда в первом веке, но мы же живем в двадцать первом. И нам стоило бы понимать, что гром и молния – это не гнев богов. Пойми, на многие явления того времени наука спустя две тысячи лет вполне способна пролить свой свет.

– Да? Ну, пролей мне свет на этих созданий, что совсем недавно ты своими глазами видел! Что убили твоих друзей и приходят по первому зову, потому как эта земля стала их родным домом.

Я глубоко вздохнул, призывая нас двоих понизить тон разговора и вернуться к дискуссии познавательного характера.

– Я рад поверить твоему рассказу, но не лучше ли найти объяснение в естественных науках? Разве это не подняло бы нас на ступеньку выше суеверия и необузданного страха. Ко всему, я не видел своими глазами, что мои друзья мертвы!

Алексей резко повернул ко мне покрасневшее лицо. Он был в ярости. Поведав мне столь важную информацию, имеющую, по его мнению, даже некий налет секретности, он никак не ожидал получить в ответ скептическую оценку. Я спешил объясниться со своим проводником, опасаясь очередной стычки.

– Газ фреон, – выпалил я, – это сильнейший галлюциноген! Долина Гленамар, или как там ее, вполне может быть природным месторождением газов метана и этана, водородные атомы которых, замещаясь на фтор и хлор при смешении, образуют фреон. Он без запаха и цвета, поэтому мы никак не смогли бы понять, что галлюцинируем под его воздействием.

Я мельком посмотрел на Алексея. Его лицо вернуло прежний цвет. Он потупил свои прозрачные глаза в землю и казался внимательным слушателем. Поэтому я продолжил свой не менее интересный рассказ, с точки зрения геологии и биологии, чем кельтские мифы про долину мертвых.

– А фенилэтиламин? Это сильнейший в мире газ, вызывающий приступы страха. Вещество достаточно легкое и быстро разносится с потоками воздуха. Попадая своей жертве в дыхательные пути, химическое соединение проходит в головной мозг и полностью парализует его страхом. Знаешь, откуда он мог здесь взяться?

Мой спутник лишь недовольно покрутил головой. Я зажал губу, не желая продолжать. Невозможно переубедить человека, если он искренне верит своим доводам. Алексей полгода работал над раритетной звукозаписью, пытаясь разгадать эту загадку необъяснимых видений и страхов. Совершенно понятно, что он был просто не готов услышать всему этому научное объяснение. Однако совершенно внезапно он произнес:

– Ну, из-под земли, видимо, так же, как и фреон…

– Нет, – тут же оживился я, – этот газ преимущественно имеет биогенную природу! В огромном количестве его можно найти в моче хищников.

– Что? – повторил он мое удивление, но на этот раз научным фактам, а не двухвековым мифам.

– Так точно, в моче хищников. Если в этом лесу много волков, пометивших долину, то подобный воздух, перенасыщенный фенилэтиламином, вполне способен ввести нас в приступ необъяснимого страха, практически панического ужаса. Мозг и без фреона в таком случае способен дорисовать картину мистического леса. Хотя я все-таки склонюсь к вот такой вот смеси природных обстоятельств. Того чер… Кхм, того с копытами, я видел довольно реально для разбушевавшегося воображения.

Я торжественно засунул руки в карманы, выжидая от Алексея признания научного превосходства над суеверными страхами. Может, он и прошел войну, но я прекрасно разбирался в химии и биологии, что могло порою помочь мне куда больше, чем физическая сила и выносливость. Мозги – вот что мы должны прокачивать, двигая себя и свое время вперед. Именно из этих убеждений я не любил историю и физкультуру.

– Хорошо, но если мой мозг видел галлюцинацию вместо реалий, то как я узнал, как выглядели твои друзья?

– Эм, – это был хороший вопрос, о котором я не смекнул. – Ну, возможно, ты видел их живыми, а галлюциноген показал их тебе мертвыми, – неуверенно ответил я, понимая зыбкость своей теории.

– Никогда не слышал о подобных галлюцинациях, – пробурчал он. – Если они живы, то я должен был видеть их стоящими на своих ногах. Фреон мог бы помочь увидеть мне акт их смерти, но прежде они все же должны были бы стоять на своих ногах, мой мальчик.

Я замолчал. Наверное, мне было все же лучше играть по его правилам, пока мы не доберемся до деревни. Да и свидетельство о монстре, убившем моих друзей, прозвучит в суде куда лучше, чем галлюциногенный газ, оказавший на нас воздействие. Моей прямолинейности было все еще слишком много для будущего юриста. Пора было уже заканчивать с выкладыванием всего содержимого из карманов на стол и учиться верить в то, во что мне верить стратегически выгодно. Именно ради этих навыков и хорошего трудоустройства я пошел на такую нелегкую для своего ума специальность. Я всегда мечтал быть астрофизиком и учился на юриста исключительно ради перспектив. Однажды я спросил Толю, почему он выбрал юридический. Тот ответил, что хотел бы защищать невинно осужденных.

– Слишком многие незаслуженно сидят в тюрьмах, – коротко заключил он.

Я же до сих пор уверен – он блефовал. С его-то связями… Тоже мне Мистер Вселенная! Хотя какая теперь уже разница. Он мог бы постараться защитить меня, когда я доберусь до цивилизации. Но по воле судьбы меня обвинят в убийстве его самого. К слову сказать, незаслуженно обвинят.

Мои размышления прервал запах акации. Я любил и ненавидел его. И чтобы не разбираться в своих чувствах, я просто избегал места с ней. Машинально остановившись, я осмотрелся, но не увидел источник. Собственно, если воздух пропитан фенилэтиламином, то и аромат воспоминаний можно было списать на него. Влюбленность в мозге вызывается ровно тем же веществом, что и страх. Для нее нужна лишь меньшая его доза. То есть с точки зрения эволюции любовь и страх – более чем родственные чувства и зависят лишь от концентрации в воздухе природного стимулятора.

Женя была мертва. Что я чувствовал, кроме страха перед ее отцом? Тосковал ли я по ее волосам, глазам, ребяческой улыбке? Ощущал ли я пустоту в сердце от единой мысли, что не смогу больше к ней прикоснуться, вдохнуть ее запах? Нет, не думаю. Женя однозначно делала мою жизнь специфической, насыщенной различными эмоциями. Ее яркая модельная внешность поднимала мою персону в глазах общества, где я собирал массу завистливых мужских взглядов и не меньше любопытных взоров женщин. В ее компании я чувствовал себя по-другому, если не сказать, кем-то другим. Но стоило нам остаться наедине, как все разговоры теряли смысл. Внутренне мы были дальше друг от друга, чем Марс и Венера.

В последнем классе мне предложили пройти отбор на городскую олимпиаду. Звездное небо было моей страстью, и я оказался одним из трех, кого рекомендовал наш учитель астрономии. Мы прошли в пустую классную комнату, где за высоким столом сидели директор школы и завуч. Долговязая Ирина Степановна в круглых очках раздала листы с заданием, торопливо убегая к другим женщинам, видимо, опасаясь, что электромагнитное излучение от большого взрыва непостижимым образом разнесет правильные ответы из ее головы по классу, если она еще на секунду задержится между парт. На листках в черном прямоугольнике виднелись четыре бледно-розовые сферы, каждая под своей буквой от «А» до «Г». Внизу была надпись: «Перед вами изображения Луны, звезды Гершеля, Плутона и кусочка ветчины. Под какой буквой спрятана ветчина?» Не знаю, оттого ли я ответил правильно, что у нас не было денег на ветчину и я не знал, как она выглядит, в отличие от Луны, Плутона и звезды Гершеля, но именно меня впоследствии отправили на городскую олимпиаду.

Я не особо волновался, чего нельзя было сказать о моих родителях. Вот они были по-настоящему взволнованы, мечтая, что в один прекрасный день их сын посвятит себя науке. Тогда я, возможно, был даже не против такого стечения обстоятельств. Раздался звонок на домашний, и отец горделиво записал адрес одной из престижных гимназий, где проходило собрание за день до самого события. Мать нагладила рубашку, и я, расстегнув в автобусе пару верхних пуговиц, вышел на остановке близ зеленого парка. В середине мая солнце пригревало по-летнему, а птицы наперебой щебетали, облюбовав душистые акации. Этот запах я помню до сих пор, и каждую весну он неизменно напоминает мне о ней. Той девушке, которую я в тот день встретил.