6.3.2. Аркадий Францевич Кошко (12.01.1867–25.12.1928)

«Оставшийся после смерти отца на попечении нашей матери, не имеющей решительно никаких средств к существованию, и меня, живущего исключительно на жалованье, часть которого я принуждён высылать матери, брат мой не получил почти никакого воспитания. Теперь, когда скоро ему минет 17 лет, пора уже настоятельно позаботиться об устройстве его судьбы. Я, согласно его желанию, решил подготовить его к сдаче экзамена на вольноопределяющегося 3-го разряда и к поступлению затем в Санкт-Петербургское юнкерское училище. Так как я сам не располагаю свободным временем по причине своих обязанностей, то необходимо было обратиться к содействию постороннего лица. Принимая во внимание довольно обширную программу для поступления в училище и отсутствие в моем брате самых элементарных сведений по всем предметам, а также большую конкуренцию для поступления в Санкт-Петербургское училище, становится очевидной необходимость значительной траты на его воспитание: необходим и хороший учитель, и ежедневные уроки. Учитель уже мной найден и занимается с братом третий месяц. Лицо это потребовало 400 рублей вознаграждения, причем 200 рублей должны быть уплачены теперь же, а остальные 200 рублей по поступлении в училище».

«Своим отказом на мое ходатайство Санкт-Петербургская опека поставит меня в безвыходное положение, заставит прекратить очень хорошо поставленные занятия моего брата, заставит потерять его лишний год, а может быть, и всю пробудившуюся в нём охоту к учению и оставит его недорослем».

«Г. г. Приставу I уч. Митавской части Титулярному Советнику Никифорову и Помощнику его Подпоручику запаса Кошки, снова объявляю искреннюю благодарность мою за произведённые по моему распоряжению успешные розыски и задержание нескольких важных злоумышленников. Присовокупляю, что о таковом отличном выполнении поручений моих и высказанных при этом г. г. Никифоровым и Кошко находчивости, смелости и неутомимой энергии, я поставил себе в приятную обязанность особо доложить Его Превосходительству, г. Начальнику Губернии. Полицмейстер».

«Рапорт о переводе из Риги мой прадед подал по своей инициативе в связи с тем, что в его адрес начали поступать угрозы. В городе в те годы ситуация была очень непростая, и, хотя Аркадий Францевич не занимался “политическими” и откровенно не ладил с охранкой, он, естественно, участвовал в расследовании ряда уголовных преступлений, совершаемых радикалами из революционных партий. Например, расследовал налёты на рижские банки – “банковские атаки”, задерживал виновных, сажал их под стражу. Немудрено, что это вызвало злость у революционеров, они начали угрожать расправой семье Кошко. Рапорт стал основанием для его перевода в Петербургскую сыскную полицию на должность заместителя начальника».

«Особенного расцвета достигли подобные пытки и истязания при допросах в Риге, в сыскном отделении, помещающемся в главном полицейском управлении. Пытки при допросах лиц, заподозренных в прикосновенности к так называемой милиции, или боевым организациям, практиковались в рижском сыскном отделении (в особенности под начальством Кошко) уже давно, но в конце декабря 1905 г. там для этой цели была образована целая “комиссия”, куда вошли помощник начальника сыскного отделения [Казимир Станиславович] Швабо, помощник пристава Александровский, [Иван (Ян, Иоганн) Эмерикович] Грегус, Сабецкий, Давус и другие полицейские и сыщики. Комиссии этой, по собственному её заявлению, было поручено прокурорским надзором и жандармским правлением, производить “следствия” над политическими, а губернатором для этой же цели (по заявлениям самой же комиссии) было предоставлено комиссии право “убивать политических без суда и следствия”. И действительно, истязания и пытки применялись с ведома и разрешения прокурорского надзора, жандармского полковника и высших административных властей края».

«Итак, в Риге существуют три инквизиционных застенка:

1) Сыскное отделение;

2) Съезжий дом при 2-й Петербургской части и

3) второй Митавский участок.

В сыскном отделении пытки производятся следующим образом: когда подсудимого приводят в отделение, полиция снимает с него допрос, требует показаний и, когда не получает желаемого ответа, грозит пытками.

После угроз полиция переходит к делу. Старшие чины выходят из этой комнаты в дальние, а нижние чины при участии казаков начинают бить.

Бьют жестоко, до остервенения!

Бьют нагайками, прикладами и резиновыми палками, которые носят название в этих застенках “пипок”.

Имеются у них ещё пеньковые жгуты, переплетённые проволокой.

Бьют подсудимых до того, что они теряют сознание.

Когда под ударами палача несчастный падает на пол обессиленный, без чувств, тогда инквизиторы обливают его холодной водой, пока не придёт в сознание.

Но если и это не помогает, если после всех нанесённых истязаний тот продолжает упорствовать – не оговаривает себя и своих товарищей, то его вновь начинают бить, но уже “смертным боем”. Тогда применяют к замученной жертве методы своего собрата по оружию, палача Аврамова – выдирают из его головы волосы, втирают в зарубцованные места соль, применяют даже электричество.

Если пытаемый ещё в силах говорить, то к нему приходят старшие полицейские чины из соседней комнаты и уговаривают чистосердечно покаяться во всём.

После всех перенесённых мук, перед ужасной перспективой ещё много, много раз их испытывать, ощущая ещё на себе в данный момент эти боли, многие пытаемые из более слабых подтверждали все то, что хотела получить от них полиция.

С этим “чистосердечным признанием” пытки кончались. Замученную жертву отвозили в камеру, и месяца через полтора подсудимый появлялся перед лицом военного трибунала, где ему и его оговорённым товарищам произносился приговор: смертная казнь.

В день моего отъезда из Риги я получил письмо от одного заключённого А. из тюрьмы, которое привожу полностью со всеми орфографическими ошибками:

“Миня отправили в сыскное отделение. Начальник Кошко придопросе дал мне взубы каким то орудием, так что уминя сразу выбил передний зуб и еще 2 едва держутца; притом Кошко велел меня бить казакам, которые принялись и изрубили намне одежу и также тело повырывали.

Пристава помощник 4 части московского участка разрубил мне шашкой голову у 2 местах, я облился весь кровью; притом ставили меня в иликтрический опарат, где с меня стенули все мои меры. Наносили мне самые зверские побои. Терзали меня 8 суток.

Лишили меня моего здоровья, так что я наоба уха оглох и не знаю за что меня вечно зделали колекой и кроме того томят в тюрьме. Я имею жену и трое малолетних детей, которые остались без куска хлеба. Вот каково мое невинное мученье”.

Кроме этих показаний, есть у меня ещё другие…»

«Надзиратель должен был посещать вверенный ему участок не менее двух раз в день, присутствовать на местах серьёзных происшествий и первым докладывать о них чиновнику, отвечавшему за данное отделение, или начальнику сыскной полиции. Если первые сведения поступали из других источников, то это считалось серьёзным упущением со стороны надзирателя. В своём участке полицейскому надзирателю следовало знать все притоны, скупщиков краденого, хипесные квартиры и т. д. Каждое утро ему полагалось отчитываться перед чиновником, стоявшим во главе отделения, а в случае болезни предоставлять ему письменное уведомление. Каждый месяц (шестого числа) надзиратель должен был подавать цифровую ведомость, в которой указывалось количество полученных поручений вообще и по кражам в частности, сколько поручений осталось невыполненными и каков их процент к общему числу, а также на какую сумму было найдено украденного имущества, как часто надзиратель обходил свой участок, вызывался к судебным властям, где именно он дежурил, кроме сыскной полиции, и какие им замечены преступники (при этом особо выделялись скупщики краденого). Формально полицейские надзиратели были независимы от участковых приставов, а те, в свою очередь, не подчинялись сыскной полиции. Но каждый пристав регулярно получал от начальника сыска особую ведомость, шедшую под грифом “секретно”. После заполнения она возвращалась им лично в руки начальнику сыскной полиции. В ведомости пристав должен был дать оценку действий полицейского надзирателя, прикреплённого к его участку, и указать, насколько тот соответствует своей должности: посещает ли 2 раза в день участок, хорошо ли его знает, своевременно ли является на место преступления, оказывает ли помощь при раскрытии правонарушений, достойно ли ведёт себя с обывателями и другими полицейскими чинами, не замечен ли в предосудительных поступках и нетрезвом поведении. Кошко имел и собственных осведомителей, которых использовал прежде всего для наблюдения за самими полицейскими».

Дело № 32. Убийство в Лештуковом переулке

«На месте преступления на стуле близ кровати, на которой был найден труп, оказалось сложенным платье, по-видимому, убитого. Около кровати стояли ботинки. Уже при поверхностном осмотре следователь установил, что платье было сшито у одного из лучших московских портных, и в то же время обратил внимание, что ботинки по внешнему своему виду не соответствовали высокому качеству платья. Из этого, прежде всего, было выведено заключение, что либо ботинки не принадлежат убитому, либо платье могло быть оставлено на месте преступления убийцей. Ввиду того, однако, что при примерке ботинки точно пришлись к ногам трупа, а платье, наоборот, по размерам своим не вполне совпадало с размерами трупа – можно было сделать заключение, что платье было действительно оставлено в квартире убийцей».

«…ознакомившись со слов Товарища Прокурора Абрашкевича с ходом розысков по этому сенсационному, но далеко не представлявшему каких-либо чрезвычайных затруднений делу, в интересах справедливости и в предупреждение на будущее время в деятельности наших Сыскных отделений таких многообразных ошибок и упущений, которые ныне выясняются в деятельности столичной полиции по делу Гилевича, а равно и в целях устранения непроизводительных трат, как сыскных сумм казны, так и средств, взимаемых с частных лиц на такие безрезультатные поездки чинов русской сыскной полиции, как, например, первая месячная поездка Г. Кунцевича, считаю долгом присовокупить, что сыскная деятельность и все поведение по настоящему делу за границей чиновника Кунцевича служит подтверждением… что даже наиболее осведомлённые в розыскной службе чиновники Столичных Сыскных Полиций, при производстве розысков за границею, могут делать и крупные промахи, и упущения в сыске и позволять себе несоответственные поступки в сношениях с иностранными властями и т. п. как вследствие незнания условий деятельности полиции в данной местности, так и по причине свойственного большинству сыскных агентов стремления присваивать себе неподобающее значение, в особенности в командировках вне ближайшего надзора своего начальства».

Дело № 33. Грегус-Марковский

«Уголовный преступник, выпущенный из тюрьмы, взял несколько солдат и повёл их для ареста “Кошкина”, как называли преступники Москвы и Петербурга Кошко. Звонок. Ещё в халате, Кошко лично открывает дверь, через которую появляется голова преступника, радостно восклицающего: “А вот и он сам, его превосходительство господин Кошкин!” Кошко арестовывают, обкрадывают, по дороге афишируют его личность и избитым, с пробитой головой, в изорванной штыками шубе, приводят как арестованного в помещение Государственной думы».

«Между прочим, в своей разведывательной деятельности Врангель пользуется организацией, налаженной таким знатоком политического сыска, как ген[ерал] [В.П.] Никольский, бывш[ий] нач[альник] штаба отдельного корпуса жандармов. В Константинополе по разведке работает б[ывший] нач[альник] уголовно-сыскной полиции А.Ф. Кошко, а в Европе д[ействительный] с[татский] с[оветник] [В.Г.] Орлов и б[ывший] дир[ектор] деп[артамента] пол[иции] [А.Т.] Васильев».

«Шпионаж. Главная международная контрразведка помещается у пристани Голландской набережной; имеет свои отделения: французское – в Стамбуле, английское – на Пера и Галате и итальянское – на Шашлы, азиатский берег Босфора – Кадакей, Хайдар-паша и др., вместе с этим международная контрразведка имеет свои филиальные отделения в виде русской контрразведки, под названием “nаспортно-пропускного отделения”, возглавляемого генералом [К.И.] Глобачевым, и сыскного бюро во главе с Кошко – бывшим нач[альни]ком сыскной полиции в Москве.

Бюро имеет большую сеть разведчиков, главным образом из русских белогвардейцев. Наиболее видные из них, пользующиеся авторитетом и весом, это полковники Иванов и Голубинский, которые в свою очередь имеют своих агентов, в том числе Кедия и Пачулия. Указанная организация интересуется большевиками и националистами. Приезжающих фильтруют. Кроме этого, особенно интересуются состоянием Красной Армии и концентрацией войск на границах. Пользуются в своей работе обычно методами провокации».

«Дядя, живший на porte de Versailles, приезжал очень часто нас навещать, и [брат] Боря дал ему мысль издать свои воспоминания в виде рассказов. Ушков, патрон дяди, предложил субсидировать издание первого тома, и мы принялись за работу с большим увлечением. Дядя приезжал и за чашкой чая начинал свой рассказ. Я с карандашом в руках записывала имена, места событий и всякие нужные подробности для изложения рассказа. После отъезда дяди мы с Борей принимались за дело. Он диктовал слышанный рассказ, я писала. Таким образом, возник первый том под названием “Очерки уголовного розыска”. Заглавие, по нашему мнению, слишком сухое, но дядя почему-то на нем настаивал. Сначала эти рассказы были напечатаны в русском журнале “Иллюстрированная Россия”. Успех превзошёл все ожидания. Редактор, покойный [М.П.] Миронов, телефонировал дяде на службу, требуя все больше и больше рассказов, прибавляя даже цену за каждую строчку без особых настояний и не скрывая, что тираж на журнал значительно повысился благодаря очеркам дяди. Это дало нам мысль соединить часть рассказов в один том. Мы выбрали двадцать преступлений, самых известных в России в царский период, издали их с помощью Ушкова».

Отправить