8
– Ехал я всю ночь и следующий день и без затруднений добрался до Австрии. Газеты были полны требований, заверений и обычных сообщений о пограничных инцидентах, которые всегда предшествуют войнам и при которых сильные нации странным образом всегда обвиняют слабых в агрессивности. Я видел эшелоны с войсками, но большинство людей, с которыми я разговаривал, в войну не верили. Надеялись, что за прошлогодним Мюнхеном всякий раз будет следовать новый и что Европа слишком слаба и упадочна, чтобы отважиться воевать с Германией. Разительный контраст с Францией, где каждый знал, что войны не миновать, но находящийся под угрозой всегда знает больше, причем раньше, нежели агрессор.
В Фельдкирхе я снял комнату в маленьком пансионе. Стояло лето, время туристов, так что я никому в глаза не бросался. Два чемодана придавали мне респектабельности. Я решил оставить их здесь, взять с собой ровно столько вещей, чтобы они меня не стесняли. Сложил все в рюкзак, так меньше всего привлекаешь внимание. Комнату я оплатил на неделю вперед.
На другой день я отправился в дорогу. До полуночи прятался на прогалине поблизости от границы. Помню, что поначалу меня донимали комары и что я видел тритона, который жил в прозрачной воде маленького бочажка. У него был гребешок, и временами он всплывал на поверхность вдохнуть воздуху. И тогда показывал пятнистое желто-красное брюшко. Я наблюдал за ним и думал, что для него весь мир ограничен этим бочажком. Для него это – Швейцария, Германия, Франция, Африка и Иокогама, все разом. Он мирно всплывал и нырял, в полной гармонии с вечером.
Я вздремнул несколько часов, потом приготовился. Был вполне уверен. А через десять минут рядом со мной словно из-под земли вырос таможенник: «Стоять! Ни с места! Что вы здесь делаете?»
Должно быть, он давно караулил в потемках. Мое заявление, что я безобидный турист, он пропустил мимо ушей. «Можете рассказать все это на таможне». С этими словами он снял оружие с предохранителя и повел меня в ближайшую деревню.
Я шел вконец пришибленный, отупевший, лишь крошечный уголок в мозгу был начеку, прикидывал, как бы смыться. Но куда там – таможенник хорошо знал свое дело. Шагал за мной на безопасном расстоянии, врасплох его не застигнешь, не нападешь, я бы и пяти шагов не пробежал, он бы немедля выстрелил.
На таможне он отпер крошечную комнатушку. «Заходите сюда. Ждите».
«Как долго?»
«Пока не вызовут на допрос».
«А сразу допросить нельзя? Я ничего не сделал, чтобы держать меня под арестом».
«Тогда вам не о чем беспокоиться».
«Я и не беспокоюсь, – сказал я, снимая рюкзак. – Стало быть, начнем».
«Начнем, когда мы тут будем готовы, – сказал таможенник, показывая превосходные белые зубы. Он выглядел как охотник, да и вел себя так же. – Утром придет нужный сотрудник. Поспать можете в этом кресле. Осталось всего-то несколько часов. Хайль Гитлер!»
Я осмотрелся. Окно зарешечено, дверь крепкая и заперта снаружи. Не сбежишь. Кроме того, за стеной разговаривали люди. Я сидел и ждал. Безнадежно. Наконец небо посерело, потом мало-помалу стало голубым и ясным. Я опять услышал голоса, запахло кофе. Дверь отперли. Я сделал вид, будто проснулся, и зевнул. Вошел незнакомый таможенник, краснолицый толстяк, с виду добродушнее охотника. «Наконец-то! – сказал я. – Спать тут чертовски неудобно».
«Что вы делали на границе? – спросил он и принялся развязывать мой рюкзак. – Удрать хотели? Или у вас контрабанда?»
«Ношеные штаны контрабандой не провозят, – ответил я. – Как и ношеные рубашки».
«Ладно. Тогда что же вы делали там ночью?» Он отложил мой рюкзак в сторону. Я вдруг подумал о деньгах, которые имел при себе. Если он их найдет, я пропал. Надеюсь, он не станет меня обыскивать.
«Хотел ночью полюбоваться Рейном, – улыбнулся я. – Я же турист. И романтик».
«Откуда вы?»
Я назвал пансион и место, откуда пришел. «Хотел нынче утром туда вернуться, – сказал я. – Оставил там чемоданы. Я снял комнату на неделю, с оплатой вперед. Не похоже на контрабанду, а?»
«Ну-ну, – пробормотал он. – Мы все проверим. Через час я зайду за вами. Вместе отправимся туда. Поглядим, что у вас в чемоданах».
Путь был долгий. Толстяк тоже оказался бдительным, как овчарка. Он катил рядом с собой велосипед и курил. Наконец мы добрались до места.
«Да вот же он!» – крикнул кто-то из окна пансиона. И тотчас передо мной выросла хозяйка. Красная как рак от волнения. «Господи, мы уж думали, с вами что-то случилось! Где вы были всю ночь?»
Утром хозяйка обнаружила мою нетронутую постель и вообразила, что меня убили. В здешних местах якобы шныряет разбойник, у которого на совести уже несколько грабежей. Поэтому она вызвала полицию. Полицейский вышел из дома следом за нею. Похож на охотника. «Я заблудился, – сказал я как можно спокойнее. – Вдобавок ночь была такая красивая! Впервые с детства я опять ночевал под открытым небом. Чудесно! Сожалею, что доставил вам беспокойство. К сожалению, я ненароком оказался слишком близко к границе. Пожалуйста, объясните таможеннику, что я здесь живу».
Хозяйка так и сделала. Таможенник был вполне удовлетворен, зато насторожился полицейский: «С границы? Документы у вас есть? Кто вы?»
На секунду у меня перехватило дыхание. Деньги Хелен лежали у меня в нагрудном кармане; если он их найдет, то заподозрит, что я хотел контрабандой провезти их в Швейцарию, и меня немедля возьмут под стражу. А что тогда будет, представить себе невозможно.
Я назвал свое имя, но паспорт пока не предъявлял, немцам и австрийцам в своей стране он не нужен. «Кто нам докажет, что вы не тот самый преступник, которого мы разыскиваем?» – сказал полицейский, похожий на охотника.
Я рассмеялся. «Тут нет ничего смешного», – сердито бросил он и вместе с таможенником принялся обыскивать мои чемоданы.
Я сделал вид, что расцениваю все как шутку, но толком не знал, как мне объяснить наличие денег, если дальше последует личный обыск. Решил сказать, что подумываю купить домик в здешних краях.
К моему удивлению, в боковом кармане второго чемодана чиновник нашел письмо, о котором я не знал. Этот чемодан я захватил из Оснабрюка, Хелен сложила туда мои давние вещи и привезла на машине. Полицейский достал из конверта бумагу, начал читать. Я напряженно наблюдал за ним, ведь понятия не имел, что это за письмо, только надеялся, что оно старое, ничего не значащее.
Чиновник крякнул, поднял глаза. «Ваше имя – Йозеф Шварц?»
Я кивнул. «Что же вы сразу-то не сказали?» – спросил он.
«Так ведь я вам раньше говорил», – ответил я, пытаясь прочитать перевернутую типографскую шапку на бумаге.
«Верно, он говорил», – подтвердил таможенник.
«Значит, письмо касается вас?» – спросил полицейский.
Я протянул руку. Секунду он медлил, потом отдал мне бумагу. Теперь я разглядел типографскую шапку. Это был адрес отделения национал-социалистской партии в Оснабрюке. Я медленно прочел, что партийное отделение Оснабрюк просит оказывать всяческую поддержку члену партии Йозефу Шварцу, который находится при исполнении важного секретного задания. Подпись: Георг Юргенс, обер-штурмбаннфюрер, – рукой Хелен.
Я держал письмо в руке. «Там все верно?» – спросил таможенник с куда большим почтением, чем раньше.
Теперь я достал паспорт, открыл его, показал на имя и снова спрятал. «Секретное государственное дело», – сказал я.
«Поэтому?»
«Поэтому, – серьезно произнес я, пряча и письмо. – Надеюсь, этого вам достаточно?»
«Само собой. – Таможенник подмигнул блекло-голубым глазом. – Понятно. Наблюдение за границей».
Я поднял руку. «Ни слова об этом, пожалуйста. Дело секретное. Поэтому я и не мог ничего сказать. Однако вы все же выяснили. Вы состоите в партии?»
«Конечно», – сказал полицейский. Только сейчас я увидел, что он рыжий, и похлопал его по потному плечу: «Отлично! Вот вам обоим на стаканчик вина после всех трудов».
Шварц с меланхоличной улыбкой посмотрел на меня:
– Иной раз удивительно, как легко можно обвести вокруг пальца людей, которым по долгу службы надо быть недоверчивыми. Вам это знакомо?
– Без документов не получится, – сказал я. – Но снимаю шляпу перед вашей женой! Она предвидела, что такое письмо может вам понадобиться.
– Наверно, Хелен подумала, что, предложи она мне это письмо, я бы его не взял. По моральным причинам, пожалуй, или просто потому, что счел бы опасным. Главным образом, наверно, поэтому. А так я его взял. И оно меня спасло.
Я слушал Шварца с растущим интересом. А сейчас глянул по сторонам. Английский и немецкий дипломаты находились на танцплощадке. Танцевали фокстрот, и из них двоих англичанин был лучшим танцором. Немцу требовалось больше пространства, он танцевал с ожесточенной агрессивностью и двигал партнершу перед собой, словно пушку. В полумраке мне на миг почудилось, будто ожила доска с шахматными фигурами. Оба короля, немецкий и английский, порой угрожающе сближались, но англичанин каждый раз уворачивался.
– Что вы сделали потом? – спросил я у Шварца.
– Пошел к себе в комнату, – ответил он. – Я был совершенно без сил, хотел успокоиться и поразмыслить. Хелен спасла меня настолько неожиданным образом, что мне это показалось деянием некоего deus ex machina, театральным трюком, который внезапно приводит ужасную неразбериху к благополучному разрешению. Но мне необходимо было уехать отсюда, пока полицейский не успел раззвонить обо всем или призадуматься. Поэтому я решил положиться на удачу, покуда она еще на моей стороне. Выяснил насчет ближайшего скорого поезда в Швейцарию. Он отходил через час. Хозяйке я объяснил, что мне нужно на денек съездить в Цюрих, поэтому я возьму с собой только один чемодан, а второй пусть побудет у нее, ведь через несколько дней я вернусь. Затем я пошел на вокзал. Вам знаком этот внезапный отказ от многолетней осторожности?
– Да, – сказал я. – Но при этом нередко впадаешь в заблуждение. Воображаешь, будто судьба задолжала тебе реванш. Только вот ничего она не задолжала.
– Конечно, – сказал Шварц. – Но порой все равно перестаешь доверять привычным приемам и думаешь, что надо опробовать новый. Хелен хотела, чтобы я поехал через границу вместе с ней. Я отказался и пропал бы, если бы не ее спасительная хитрость, вот и решил теперь последовать ее примеру и поступить так, как она хотела.
– И поступили?
Шварц кивнул.
– Купил билет первого класса; роскошь всегда внушает доверие. Только когда поезд тронулся, я вспомнил о деньгах, которые были при мне. В купе их спрятать невозможно, я был не один. Вместе со мной ехал еще один пассажир, очень бледный и встревоженный. Я попытал счастья с туалетами – оба оказались заняты. Между тем поезд добрался до пограничной станции. Инстинкт погнал меня в вагон-ресторан. Я сел за столик, заказал бутылку дорогого вина и стандартный обед.
«У вас есть багаж?» – спросил официант.
«Да, в ближайшем вагоне первого класса».
«Тогда не угодно ли сначала покончить с таможенным досмотром? Я придержу для вас это место».
«Все это может затянуться. Принесите мне заказ. Я проголодался. И хочу заплатить сразу, чтобы вы потом не подумали, что я сбегу».
Надежда, что пограничники проглядят меня в вагоне-ресторане, не сбылась. Официант как раз ставил на стол вино и суп, когда появились двое в форме. Деньги, которые были при мне, я тем временем засунул под войлочную подкладку скатерти, а письмо Хелен положил в паспорт.
«Паспорт», – резко бросил пограничник. Я протянул ему свой паспорт.
«Багажа нет?» – спросил он, еще не открыв его.
«Только ручной чемоданчик, – сказал я. – В ближайшем вагоне первого класса».
«Вам придется открыть чемодан», – сказал второй.
Я встал. «Придержите за мной это место», – сказал я официанту.
«Разумеется! Вы же уплатили вперед!»
Первый таможенник посмотрел на меня: «Вы уплатили вперед?»
«Да. Иначе я бы не мог позволить себе обед и вино. По ту сторону границы надо платить валютой. А ее у меня нет».
Таможенник неожиданно рассмеялся. «Неплохая идея! – воскликнул он. – Забавно, что мало кто до этого додумывается. Идите вперед. Мне надо закончить здесь проверку».
«А мой паспорт?»
«Мы вас найдем».
Я вернулся в свое купе. Попутчик сидел там, еще более встревоженный, чем раньше. Он потел, то и дело утирая руки и лицо влажным платком. Я смотрел на вокзал, открыл окно. Если меня схватят, выпрыгивать не имеет смысла, убежать невозможно, однако открытое окно немного успокаивало.
В дверях появился второй таможенник: «Ваш багаж!»
Я снял с полки чемодан, открыл крышку. Он заглянул внутрь, потом досмотрел чемодан моего попутчика, козырнул и сказал: «Порядок».
«Мой паспорт», – сказал я.
«Он у моего коллеги».
Коллега появился в ту же минуту. Не тот, что прежде, – партиец в форме, худой, в очках и в сапогах.
Шварц усмехнулся:
– До чего же немцы любят сапоги!
– Они им нужны, – сказал я. – Ведь по такой грязище топают!
Шварц осушил свой бокал. За ночь он выпил немного. Я взглянул на часы: половина четвертого. Шварц заметил.
– Осталось недолго, – сказал он. – Вам хватит времени на пароход и все прочее. Теперь мне нужно рассказать о времени счастья. А о счастье много не расскажешь.
– Как же вы выкрутились?
– Партиец прочитал письмо Хелен. Вернул мне паспорт и спросил, есть ли у меня знакомые в Швейцарии. Я кивнул.
«Кто они?»
«Господа Аммер и Ротенберг».
Так звали двух нацистов, работавших в Швейцарии. Каждый эмигрант, который жил в Швейцарии, знал их и ненавидел.
«А еще?»
«Наши в Берне. Незачем называть их всех, не правда ли?»
Он выбросил вперед руку. «Желаю удачи! Хайль Гитлер!»
Моему попутчику повезло меньше. Ему пришлось предъявить все документы и выдержать перекрестный допрос. Он потел и запинался. Сил не было смотреть. «Я могу вернуться в вагон-ресторан?» – спросил я.
«Разумеется! – ответил партиец. – Приятного аппетита!»
В вагоне-ресторане оказалось полно народу. Группа американцев оккупировала мой столик. «Где мое место?» – спросил я у официанта.
Он пожал плечами. «Я не мог его сохранить. Что сделаешь с этими американцами? По-немецки они не понимают и садятся где ходят! Садитесь вон там. Столик есть столик, не так ли? Я уже переставил туда ваше вино».
Я не знал, как быть. Целое семейство радостно конфисковало все четыре места за моим столиком. Там, где лежали деньги, сейчас сидела очень красивая девушка лет шестнадцати, с фотоаппаратом. Начни я настаивать на том, чтобы сесть на прежнее место, я привлек бы внимание. Мы находились еще на германской территории.
Пока я стоял в замешательстве, официант сказал: «Почему бы вам не устроиться пока что за тем столиком, а потом пересесть, когда старое место освободится? Американцы едят быстро – бутерброды и апельсиновый сок. А я после принесу вам настоящий обед».
«Ну хорошо».
Я сел так, чтобы не выпускать из виду свои деньги. Странно, еще минутой раньше я бы охотно отказался от всех денег, лишь бы выкрутиться, а теперь сидел тут, думая только о том, что хочу получить их обратно, правда в Швейцарии, пусть даже мне придется напасть на американское семейство. Потом я заметил, как по перрону уводят маленького потного человека, и меня охватило чувство глубокого, бессознательного удовлетворения, что это не я, соединенное с лицемерным сожалением, которое представляет собой всего-навсего подкуп судьбы посредством дешевого сочувствия. Я ощутил отвращение к самому себе и не мог да и не хотел ничего предпринять. Хотел спастись и вернуть свои деньги. Даже не деньги как таковые, а безопасность, Хелен, месяцы будущего, и все же это были деньги, и моя собственная шкура, и мое собственное эгоистичное счастье. Нам никогда от этого не избавиться. Но тот у нас внутри, кого мы не можем контролировать, должен бы оставить притворство…
– Господин Шварц, – перебил я. – Как вам удалось забрать свои деньги?
– Вы правы, – сказал он. – И без этой опрометчивой тирады тоже не обойтись. В вагон-ресторан явились швейцарские таможенники, а у американского семейства, как выяснилось, был не только ручной багаж, но и чемоданы в багажном вагоне. Пришлось им выходить. Вместе с детьми. Обед они закончили. Со стола убрали. Я пересел, положил руку на скатерть, почувствовал узкое возвышение.
«Закончили с таможней?» – спросил официант, подойдя с моей бутылкой.
«Конечно, – ответил я. – Несите-ка ростбиф. Мы уже в Швейцарии?»
«Пока нет, – сказал он. – Только когда поедем».
Он ушел, а я стал ждать, когда поезд тронется. Последнее безумное нетерпение, вероятно знакомое и вам. Я смотрел в окно на людей на перроне, где какой-то карлик в смокинге и не в меру коротких брюках изо всех сил старался продать с передвижной никелированной тележки гумпольдскирхенское вино и шоколад. Потом я увидел своего потного попутчика, он возвращался. Один, бегом бежал к вагону. «А вы в ударе», – сказал официант, возникший рядом.
«Что?»
«В смысле, здорово пьете, сударь, будто пожар тушите».
Я взглянул на бутылку. Она была почти пуста. Я пил, сам того не замечая. В этот миг вагон-ресторан дернулся. Бутылка закачалась и едва не упала. Я поймал ее. Поезд тронулся. «Принесите еще одну», – сказал я. Официант исчез.
Я извлек из-под скатерти деньги, спрятал в карман. Сразу после этого вернулись американцы. Сели за тот столик, где только что сидел я, заказали кофе. Девушка принялась фотографировать пейзаж. Я решил, что она права: это был самый красивый пейзаж на свете.
Официант принес бутылку. «Вот теперь мы в Швейцарии».
Я заплатил за бутылку и дал ему щедрые чаевые. «Возьмите вино себе, – сказал я. – Мне оно уже не требуется. Хотел кое-что отметить, но теперь вижу, что и первой бутылки было многовато».
«Вы же пили почти что на голодный желудок, сударь», – сказал он.
«То-то и оно». Я встал.
«Может быть, у вас день рождения?» – спросил официант.
«Юбилей, – ответил я. – Золотой юбилей!»
Маленький попутчик несколько минут сидел молча; он уже не потел, но было видно, что костюм и белье отсырели. Потом он спросил: «Мы в Швейцарии?»
«Да», – ответил я.
Он опять замолчал, глядя в окно. Мы подъехали к станции со швейцарским названием. Швейцарский начальник станции махал рукой, двое швейцарских полицейских разговаривали, стоя возле багажа, который грузили в вагон. В киоске можно было купить швейцарский шоколад и швейцарские сосиски. Попутчик высунулся в окно, купил швейцарскую газету. «Мы в Швейцарии?» – спросил он у мальчишки-газетчика.
«Да, где же еще? Десять раппенов».
«Что?»
«Десять раппенов! Десять сантимов! За газету!»
Попутчик расплатился так, будто сорвал большой куш. Другие деньги, видимо, наконец-то его убедили. Мне он не поверил. Он развернул газету, заглянул в нее и отложил в сторону. Я не сразу услышал, что́ он говорит. Был настолько оглушен новой свободой, что колеса поезда громыхали словно у меня в голове. Только заметив, как шевелятся губы попутчика, я сообразил, что он говорит.
«Наконец-то выбрался, – сказал он, пристально глядя на меня, – из вашей окаянной страны, господин партиец! Из страны, которую вы, сволочи, превратили в казарму и концлагерь! Я в Швейцарии, в свободной стране, где вам командовать не дано! Наконец-то можно открыть рот и не получить от вас сапогом в зубы! Что вы сделали с Германией, разбойники, убийцы, палачи!»
Крошечные пузырьки слюны пенились в уголках его рта. Он смотрел на меня, как истеричная женщина на жабу. Считал меня партийцем и после всего, что слышал, был прав.
Я слушал его с глубочайшим спокойствием, потому что был спасен.
«Вы мужественный человек, – сказал я. – Я по меньшей мере фунтов на двадцать тяжелее и сантиметров на пятнадцать выше вас. Но вы продолжайте. Выговоритесь. Станет легче».
«Издеваетесь! – Он разозлился еще сильнее. – Вы еще и издеваетесь надо мной, да? Ну уж нет! Прошли те времена! Что вы сделали с моими родителями? Чем вам насолил мой старик-отец? А теперь! Теперь замыслили поджечь весь мир!»
«Думаете, будет война?» – спросил я.
«Давайте! Издевайтесь дальше! Будто сами не знаете! Что еще вам остается с вашим тысячелетним рейхом и гнусным оружием? Вы же профессиональные убийцы и преступники! Если не затеете войну, ваше мнимое благоденствие рухнет, и вы с ним вместе!»
«Я тоже так думаю, – сказал я, чувствуя на лице ласку предвечернего солнечного тепла. – Но что, если Германия победит?»
Человек в отсыревшем костюме уставился на меня и сглотнул. «Если вы победите, то, значит, Бога больше нет», – помолчав, с трудом выговорил он.
«Вот и я так считаю». Я встал.
«Не прикасайтесь ко мне! – прошипел он. – Вас арестуют! Я дерну экстренный тормоз! Донесу на вас! Да на вас все равно донесут, вы же шпион! Я слышал, что́ вы им говорили!»
Еще чего недоставало, подумал я. И сказал: «Швейцария – свободная страна. Тут из-за доноса почем зря не арестуют. Вы там, похоже, многому научились».
Я взял чемодан и перебрался в другое купе. Не хотел просвещать истеричного попутчика, но и сидеть напротив него не хотел. Ненависть – кислота, разъедающая душу, все равно, сам ли ненавидишь или ненавидят тебя. Это я усвоил в своих скитаниях.
Так я добрался до Цюриха.
