10. Коренной Египет

Египет – это вовсе не тёплое море с его великолепными песчаными пляжами, не верблюды и даже не пирамиды. Египет – это Нил. В этом мы убедились практически сразу же, едва лишь покинув Александрию. Если разлившееся южнее пышной эллинистической столицы озеро Мареотис ещё как-то напоминало о морском просторе, то сразу за ним уже пошла река. Точнее – дельта, Нижний Египет. На мелкомасштабных современных картах дельта выглядит чётко и красиво – несколько рукавов реки и острова между ними, а вот на деле это запутаннейший лабиринт не обозначенных ни на каких картах мелких проток, вдобавок – густо поросших зарослями папируса. Ага, того самого, на котором пишут, и который сейчас у нас под ногами. Это в самой Александрии папирусных лодок почти не увидишь, не пускает их туда столичная стража, дабы не позорили государство Птолемеев перед иностранцами, но за городом – уже на Мареотисе – они кишмя кишат. И маленькие рыбацкие лодчонки, и целые ладьи с хижинами-каютами, наподобие той, на которой и мы сейчас путешествуем вверх по реке.

– С кокой понятно, – резюмировал Васькин. – Просто в качестве тонизирующего стимулятора применяют. Если они не переняли у индусов жевание бетеля, то наверняка заваривают в виде чая. А вот с табаком… Для чего он в мумиях? Это же не консервант?

– Думаю, что от моли, – ответил я ему.

– А при чём тут моль?

– Мех на шубах портит?

– Портит.

– А волосы мумии – чем не тот же мех? И ещё моль жрёт сухую кожу и сушёное мясо. А из чего мумия состоит?

– Гм… Логично. Получается, что табак – важный компонент бальзамирования ВИП-покойников?

– Да, получается так. Но кроме того, они его ещё и курят при жизни – никотин ведь тоже обнаружен и в волосах мумий, а частицы табака – только внутри, среди всяких прочих консервантов. В волосы он при этом, сам понимаешь, не попадёт.

– А курят они его зачем?

– А затем же, зачем и мы. Если не одно столетие уже табаком пользуются, то не могли не заметить эффекта. А может, они ещё и к будущему бальзамированию сами себя заодно подготавливают.

– Может быть… На сохранности своих тел после смерти они помешаны…

Собственно, в этом-то и порылась собака. Религия – это ведь в натуре что-то с чем-то! Аравийские и эфиопские благовония стоят безумных деньжищ, но раз египетская религия требует их воскурения перед богами, то значит – вынь их и положь в курильницу, если богов прогневить не хочешь, и благочестивые египтяне вот уже не одно тысячелетие в самом буквальном смысле пускают деньги на ветер. Такая же хрень, получается, и с тем табаком. Раз уж он нужен для полноценной надёжной мумификации высокопоставленных при жизни трупов – плевать египетской знати на цену. Даже престижнее получается, друг перед другом похвастаться можно затратами на «своего» покойника. И чтобы на эдаком золотоносном факторе да не сыграли ушлые финикийцы Ферониды – да быть такого не может! Наверняка дерут с египтян заоблачную цену, тем ведь деваться некуда, религия ведь требует! Но заоблачно – это сколько конкретно? Собственно говоря, этот вопрос – главный, поскольку о конкретном покупателе мы уже догадываемся. Александрия – это административная столица династии Птолемеев, но настоящей древней традиционной столицей Египта был и остаётся Мемфис. А в Мемфисе все дороги ведут к верховному жрецу Анубиса, бога с головой шакала, как раз и отвечающего в традиционном Египте за бальзамирование покойников и прочую их подготовку к загробной жизни. Конечно, и тут возможны какие-нибудь неизвестные нам нюансы, ради выяснения которых мы и следим за транспортировкой груза, но их можно уточнить и в самом Мемфисе, а вот главным и животрепещущим вопросом для нас была та конкретная цена, которую египетские жрецы платят Феронидам за заокеанские «снадобья» Тарквиниев. Ведь чем меньше мы с ними продешевим сами, тем больший доход принесём нанимателю, и тем весомее будут наши заслуги перед ним и всем кланом…

Едва углубившись в дельту, мы выяснили, что угодили в изрядную заваруху. Это только в Александрии никто не смел перечить официозной пропаганде, уверявшей, что в священном Египте всё спокойно и покорно великому Птолемею Эпифану. Ага, ха-ха три раза! Оказалось, что буквально рядом, в дельте, вовсю полыхает восстание коренных египтян против греко-македонской верхушки. Давненько оно уже полыхает, ещё с конца прежнего правления. Птолемей Филопатор, отец этого нынешнего Эпифана, на старости лет задурил, погрузившись в пьянки и разврат, а вся реальная власть в стране оказалась в руках временщиков Агафокла и Сосибия. До какой степени надо задрочить этих тихих и покорных египетских феллахов, за столетие привыкших уже к власти греков, чтобы они вдруг раскочегарились на открытый бунт, я даже представить себе не берусь. При живом, хотя и невменяемом уже Филопаторе началось, а уж после его смерти полыхнуло со всей дури. А правительство регента Агафокла сумело обозлить не только египтян, но до кучи и греческую знать столицы, в столкновении с которой благополучно пало где-то лет шесть назад. Годичное примерно регентство его противника Тлеполема тоже оказалось в свою очередь тем хреном, который ничуть не слаще редьки, и только третий по счёту регент – Аристомен – оказался толковее прежних. С противниками примирился, порядок в столице навёл, тут уж надо отдать ему должное. Наверное, и дельту бы утихомирил, если бы не отвлекла война с Антиохом. А потом, в прошлом году, ему пришлось уже предотвращать готовившийся военный переворот полководца Скопаса, что тоже как-то не способствовало концентрации его внимания на делах в дельте. И лишь после этого ему наконец удалось разгромить мятежников в Бусирисском номе, осадив и взяв штурмом их город Ликополь. Формально карательный поход возглавлял сам Епифан, но кто-нибудь верит в реальное командование двенадцатилетнего пацана? Сразу же после этого успеха Аристомен, не довольствуясь греческой коронацией мальчишки в Александрии, организовал ему следом и вторую коронацию – египетскую в Мемфисе. Это был неглупый ход – в глазах египтян царь становился таким образом законным фараоном Верхнего и Нижнего Египта. Если бы не свирепые репрессии и не взыскание налоговой «задолженности» за все годы мятежа – всё могло бы и обойтись. Но кто-нибудь видел хоть где-нибудь такую власть, которая бы искренне простила мятежников и скостила подданным недоимки? Только не в Египте! В результате притихший было мятеж вспыхнул вновь, и на данный момент, как поведал нам владелец зафрахтованной нами ладьи, в Нижнем Египте имеется аж целых пять фараонов. Законный – тринадцатилетний Птолемей Эпифан – контролирует только Верхний Египет, морское побережье и самые основные рукава дельты с городами по их берегам. А все эти лабиринты узких проток и поросших папирусом мелких островков прочно удерживают в своих руках четыре мятежных фараона – Атинис, Паусира, Хесуф и Иробаст. Меж собой они пока ещё не договорились, кто из них четверых «самый фараонистый» – у каждого из них числятся в прямых предках прежние египетские фараоны той или иной доперсидской ещё династии, но и не грызутся между собой особо, объединённые пока что общей целью свержения иноземцев-греков. Правда, и не очень-то помогают друг другу – каждый как-то сам по себе и сам себе фараон.

Прогулочную ладью одного из этих мятежных фараонов – которого именно из четырёх, я так и не запомнил, хотя корабельщик и объяснял нам – мы даже видели как-то раз издали. Надо полагать, местечковый его величество жизнь, здоровье, сила, объезжал свои куцые владения, демонстрируя немногочисленным подданным свое божественное величие. Сам он весь из себя расфуфыренный в староегипетском стиле, слуги с зонтом и опахалом, музыкантши, танцовщицы – в общем, из кожи вон лезет, дабы всем пейзанам продемонстрировать свою «исконную египетскость». И ведь охота же придуркам самим сажать себе на шею паразитирующего на их патриотизме проходимца, да ещё и мечтать о его победе и воцарении! Ну не дурачьё ли? Ну победит, ну воцарится – по их же трупам, кстати, на трон и взойдёт – и что, свобода? Ага, щас! Для этого он, что ли, к той власти рвётся? На ихних же шеях он и будет сидеть, с них же три шкуры и будет драть, их же и морить будет пачками на ударных рабовладельческих стройках типа тех же пирамид – есть в Египте такая самобытная культурная традиция. Это мы с Васькиным знаем, что не случится этого, удержатся Птолемеи у власти и будут худо-бедно править страной вплоть до Клеопатры Той Самой, а им-то об этом откуда знать? Зато уж характер родной власти им знать полагается на пять с плюсом, тем более что та и напоминать о себе не ленится всякому, кому недостаточно одной только урря-патриотической пропаганды. Вякни этим замполитам, млять, хоть слово поперёк, так мигом в предатели родины зачислят – ага, со всеми вытекающими. Ну, раз эти урря-патриотически озабоченные египтяне подобное обращение с собой терпят и даже мечтают о победе такой власти, лишь своим величием любой ценой за их же счёт и озабоченной – хрен с ними, дело ихнее, египетское…

К счастью, и сами эти страдающие хроническим урря-патриотизмом египтяне считали так же. Интерес к нам, чужеземцам, конечно, они проявляли, но никаких особых богатств при нас не было, так что, убедившись, что мы ни разу не греки, нас оставляли в покое. И уж тем более никто из них не собирался втягивать нас в свои внутриегипетские разборки. Ну а нас самих как-то тем более не тянуло. Хвала богам, и без нас у самозваных фараонов есть кому хулиганить и на суше, и на воде. Видок у местных «вооружённых сил патриотической оппозиции» – патриотичнее уже просто некуда. Откровенная архаика чуть ли не доперсидских ещё времён, эдакая историческая реконструкция, куда там до неё этим нашим современным подражателям, призванная возбудить в народе националистическую «ярость благородную». Возбуждают старательно, а кто возбуждается недостаточно, того для начала палками по спине патриотизму поучат, а особо непонятливому и башку срубят исторически достоверным новоделом старинной секиры или кхопеша.

Много ли будет реального толку от этих ряженых в столкновении с регулярной правительственной армией греко-македонского типа, я что-то сильно сомневаюсь, но уж с пропагандистскими задачами они вполне справляются. Ну, чем бы дитятко ни тешилось, лишь бы без нас как-нибудь обходилось. У нас ведь и поважнее этих революционных игр тутошних дела есть…

Как сообщили нам давеча этруски в александрийском порту, весь привезённый интересующим нас судном с Родоса груз «купил» представитель Феронидов, прибывший прямо из Карфагена на совсем другом корабле с абсолютно другим грузом – пурпурными тканями и стеклянными изделиями. То бишь – с транспортировкой товара Тарквиниев на Кипр и Родос никак не связанный. То-то и не удавалось нашему нанимателю отследить судьбу своего товара раньше! Целая бригада соглядатаев нужна, если не знаешь заранее, где он должен всплыть! Мы-то это знали – ну, почти, на уровне хорошей уверенности, и теперь, получив подтверждение, знали уже абсолютно точно. Осталось только выяснить конкретного покупателя, и наша миссия выполнена. Узнать заодно и цену, если удастся – этого нам Арунтий, строго говоря, не поручал, это уже наша с Хренио инициатива. Ну, по принципу – раз уж взялись за дело, так сделаем его хорошо. Придумать бы ещё, как к этой задаче подступиться. Так нам прямо и скажут, если спросить напрямую, гы-гы!

Удачно было уже то, что сопровождавший груз с Родоса финикиец, который успел нас запомнить, передал его представителю Феронидов в порту и отбыл обратно на Родос. Со своей конспирацией Ферониды перехитрили сами себя – ведь сопровождай тот бородач свой груз и дальше, нам нельзя было бы попадаться ему на глаза, и это здорово осложнило бы нам нашу слежку. А так, прикинувшись ищущими новых рынков мелкими торговцами-авантюристами, которым совершенно случайно оказалось по пути, мы особо и не скрывались. Ведь с Родоса-то мы отбыли «обратно на Кипр» – типа получить на нём окончательный расчёт за проданное ранее олово. То есть за отбытием судна с грузом мы не наблюдали и на хвосте у него не висели – с какого перепугу Феронидам было ожидать продолжения нашей слежки уже в Египте?

Ещё одной удачей оказалось то, что маразм античных деспотий всё же дадёк от современного. В Александрии – да, за умолчанием о беспорядках в дельте власть следила строго и эффективно – мы так ничего и не услыхали о них за время пребывания в городе. Узнали только от корабельщика при фрахте. Но вне столицы, где сокрытие неудобной для правительства информации было уже невозможно, никто и не думал требовать «лояльного неведения». Поэтому мы совершенно спокойно путешествовали вооружёнными, будучи куда больше похожими на солдат-наёмников, которыми и были на деле, чем на купцов, за которых себя выдавали, и это ни у кого не вызывало никаких идиотских вопросов. Так в этой части страны передвигались все, и все всё понимали. Поэтому мелкие шайки, как и всегда в таких случаях, реально никому не подчиняющиеся и творящие всё, что их левой ноге захочется, нам не были страшны и благоразумно убирались с нашего пути сами. А крупные формирования, будучи куда дисциплинированнее и «идейнее», воевали только с греками, на которых мы не были похожи. Собираясь согнать с трона Птолемеев и усесться сами на их место, мятежные фараоны вовсе не стремились испортить уже свои будущие отношения со всеми окрестными странами, что непременно отразилось бы и на торговле, и на доходах от неё, так что все подчинённые им отряды имели соответствующий приказ.

Если не считать этой их опереточной «национально-освободительной войны», которая самим её участникам представлялась жутко серьёзной, дельта продолжала жить своей повседневной жизнью, практически никак не изменившейся со времён последних династий настоящих фараонов. В многочисленных мелких протоках местные египетские крестьянки, как и встарь, собирали лотосы и молодые побеги папируса, а местная знать развлекалась охотой на водоплавающую птицу – кто с луком, а кто и с бумерангом.

Мы с Васкесом, прихренев от увиденного, хотели даже сами прикупить себе по бумерангу в качестве игрушек-сувениров, но после более близкого ознакомления с ними передумали. Египетский бумеранг выглядит красиво и направление в полёте таки меняет, но к владельцу всё же не возвращается. Ну и на хрена нам, спрашивается, такой сувенир?

Для охотника смысл такого недобумеранга в том, что он его мечет не в сторону добычи, не спугивая её поэтому раньше времени, но нам-то это зачем? Мы тут вообще-то по делу путешествуем, а не развлекаться.

На ночёвки останавливались в деревнях – не в мелких деревушках, конечно, а в крупных, посолиднее. Впрочем, маленьких хуторов в долине Нила не так уж и много. Эта египетская деревня – как я уже сказал ранее, своего рода античный колхоз. Единоличник – ничто, община – всё. Соответственно, и живут египетские крестьяне как в муравейнике, и контролирует их власть денно и нощно. Как у нас во времена оны председатель колхоза, формально выбираемый, фактически назначался сверху, так и тут староста общины с его управленческим штатом – вполне себе государственные чиновники. Каждая община – это государство в миниатюре со всеми его примитивными атрибутами, и феллахи от этого под постоянным прессом, но для нас эта система удобна, поскольку повсюду поддерживается строгий порядок, и почти в каждой приличной деревне есть и неплохой постоялый двор для проезжающих по реке.

Кормёжка на тех постоялых дворах нам понравилась – дешёвая, но и вкусная, и сытная, как ни странно. Мы опасались худшего, поскольку были наслышаны о специфике традиционного Египта. Свинину, например, египтяне не едят вообще, а овец и коз держат относительно мало, по быку же каждую пару-тройку дней никто, естественно, резать не будет, потому как тех быков тогда хрен напасёшься, копчёности в античном мире как-то не в ходу, а холодильники отсутствуют как явление, так что запасти мясо впрок нелегко, и если для массовых путешествий не сезон, то и с мясом вполне возможна напряжёнка. Но оказалось, что дело обстоит гораздо лучше. Во-первых, мы забыли о солонине, которая у египтян распространена довольно широко. Во-вторых, хватает и мяса птицы – утку ту же самую можно заказать без проблем – хоть солёную, хоть жареную, хоть отварную. Рыба же на Ниле и вовсе не дефицит, и предлагается она в тех же трёх видах на выбор, так что есть чем чередовать меню, дабы не приедалось что-то одно. Овощи, зелень, фрукты – всё это в стране в изобилии. Попробовали мы и семена лотоса, и молодые побеги папируса, а что-то из предлагаемых блюд даже и опознать не сумели, но обычно не разочаровывались.

Что до выпивки – вино в традиционной египетской деревне распространено не особо, феллахи как-то больше по пиву, а я классического горького пива, мягко говоря, не любитель, но и это моё опасение оказалось напрасным. Во-первых, на постоялых дворах вино было и предлагалось практически всегда. А во-вторых, у египтян помимо ячменного пива, которое горькое, в ходу и пшенично-финиковое, вкус которого здорово напомнил мне подслащённый домашний квас. Во всяком случае, его я пил без отвращения.

Удобны и сами эти постоялые дворы, больше напоминающие жилища местной мелкой знати, чем крестьянские лачуги – умеют в Египте позаботиться о быте и удобствах путешественника. Но вот кому в Египте точно хрен позавидуешь – так это подавляющему большинству самих египтян. Им-то как раз отдыхать и наслаждаться «туристическими» удобствами некогда да и не на что. Государство богатое, а народ в нём – нищий. Вечера у нас не проходило, чтобы к нам не подкатывались местные молодые крестьянки, открыто предлагающие себя на ночь максимум за обол и не слишком на этой цене настаивающие, если поторговаться. Другое дело, что большинство египтянок редковолосы, что пытаются замаскировать под пышными париками кустарного изготовления, и иноземцев не очень-то привлекают. Впрочем, в Дельте есть и нормальные густоволосые бабы – потомки гиксосов и ливийцев, которые и на наш вкус очень даже ничего. Но разве в этом суть?

Хреново живут египетские крестьяне, очень хреново. Они основное богатство страны собственными руками создают, но сами ни хрена с него не имеют, а их бабы тем временем вынуждены вечерами приторговывать за жалкие гроши своим передком. А ещё кое-кого наверняка и задарма ублажать – из числа тех «больших и уважаемых», от кого на деле зависят условия крестьянской жизни.

Администрация общины, стража, писцы, налоговые чинуши – и это ведь только надводная часть айсберга. Есть и подводная. Судя по греческому вооружению стражи и по курсирующим ладьям с греческими наёмниками на борту, деревни вдоль самых основных рукавов Нила контролируются правительством – ага, в теории. А на практике в сумерках являются представители «патриотической оппозиции» и проводят уже свою собственную продразвёрстку, от которой тоже хрен отвертишься. В общем, крестьяне вынуждены тут платить и тем, и другим, а крестьянки посмазливее – ублажать и тех, и других, поскольку ни одна из конкурирующих «крыш» не в состоянии защитить своих данников от поборов со стороны конкурента. Да и не очень-то стремятся, если приглядеться повнимательнее. Мы пригляделись, и у нас сложилось устойчивое впечатление, что между «полицаями» и «партизанами» существует негласная договорённость о том, чтобы не мешать друг другу. Зачем, когда зерна на тучных египетских нивах вырастает вдоволь и хватает на всех?

А ещё повсюду высятся храмы, которые тоже ещё и не враз поймёшь, к какой части айсберга отнести. Жрецы служат и нашим, и вашим, дабы не оказаться в проигрыше ни при каком исходе «национально-освободительной борьбы». Птолемеям повиноваться надо? Конечно, это же законная власть, освящённая богами! А мятежным фараонам надо? Оказывается, тоже надо, это же «родная» власть, а значит – тоже освящённая богами! А то, что они обе сосуществуют на одной территории и дерут три шкуры с одних и тех же крестьян, совершенно игнорируя друг друга – так это такова воля богов, логику которых не дано постичь простым смертным. Ты, главное, повинуйся и плати и тем, и другим, да храму отстёгивать тоже не забывай, да потщательнее соблюдай все предписанные родной религией ритуалы, и будешь тоже угоден богам, пока с голоду не окочуришься, гы-гы! Ну, это я утрирую, конечно, потому как пока нильский ил исправно удобряет египетские поля и их урожайность на должном уровне, с голоду пейзане не мрут, но и не балует их ни одна из властей, а держат все в чёрном теле. А случись вдруг неурожай и голод, так лишними и пожертвуют с лёгкостью. Чего их беречь-то, когда народу до хрена? Вернут боги милость, удобрит Нил поля, утихнет голод, и египетские бабы ещё людишек нарожают…

Впрочем, наше дело – сторона. У египтян своя жизнь, которой они живут уже не одно тысячелетие, у нас – своя, и каждый занят своим делом. Наше дело – следить за одним грузом, перевозимым речной баркой местного архаичного типа, но выглядящей куда солиднее обычных для Нила папирусных ладей. Собственно, это-то и помогает нам не упускать её из вида. Обиднее всего было бы упустить именно сейчас, в самом конце пути, когда подтвердились все наши догадки, и осталось только завершить операцию.

По мере того, как мы поднимаемся вверх по реке, проток и зарослей папируса становится меньше, да и деревни выглядят позажиточнее. И связано это, как нам сдаётся, с тем, что отсутствуют местные «партизаны», которым здесь негде надёжно прятаться от правительственных войск. В результате крестьяне кормят не две власти, а только одну, и это заметно сказывается на их уровне жизни. Шлюхи вечерами по-прежнему предлагают сексуальные услуги, но их уже меньше, а расценки – выше. Это уже явно профессионалки, которые были, есть и будут везде и всюду. Но густоволосых ливиек и гиксосок среди них практически не встречается, и с нашей индогречанкой Мунни они уже не идут ни в какое сравнение. Рам страдальчески морщится, когда рабыня вечером проскальзывает к нам, но такова уж се ля ви. Зато ему становится не в пример веселее при виде рабов, изнывающих на строительстве. Не купи его я – сам оказался бы одним из них, и это в лучшем случае. В худшем – угодил бы в каменоломню или на рудник. Есть разница?

Судя по масштабным строительным работам, здесь центральное правительство за свою власть не опасается. Не очень-то рвутся сами крестьяне свергать «чужую» власть ради «своей» там, где «оккупанты» способны защитить их от «партизан». Здесь они на это явно способны. Хотя, в отличие от Александрии и её ближайших окрестностей, греческих гоплитов-фалангистов здесь не так уж и густо, регулярную армию видно сразу. Тут есть и хорошо организованные вспомогательные отряды нубийцев, и кельты, и конница, и даже немного боевых слонов.

Слоны – те же небольшие лесные «африканцы», которых мы уже видели как-то у римлян под Кордубой. Тот же вид, что и нумидийские, хотя добывают их Птолемеи не в атласских лесах, а где-то в Эфиопии. Мои рабы-индогреки, наслышанные от родителей о слонах их индийской прародины, но живых слонов никогда не видевшие, смотрят на этих толстокожих гигантов во все глаза. Мунни – не только на них, но и на управляющих ими погонщиков, в её представлении людей весьма важных и могущественных.

– Шудры! – ревниво и презрительно бросил Рам, перехватив её восхищённый взгляд. Нас с Васькиным нелегко удивить, но рабу-ткачу это удалось. Какой тут в сраку шудра? Это же «танкист», пускай даже и «механик-водитель»! С какого перепугу он у индусов шудра, а не кшатрий? Но Рам, оказавшийся хорошо знакомым со старинными индийскими преданиями своих предков, заверил нас, что в Индии махауты – это и ловцы слонов, и их дрессировщики, и погонщики – относятся к презираемой варне шудр. Почему так, индогрек и сам внятно объяснить не мог – просто честно пересказал нам то, что сам в детстве слыхал от отца. И мы едва не расхохотались, заметив, как восхищение в глазах моей рабыни сменилось презрением. И ведь понимает же прекрасно, что здесь ей ни разу не Индия, здесь другая страна и совсем другие обычаи, а один хрен! Вот что значат вбитые в башку с детства стереотипы!

Нам их кастовые заморочки, конечно, глубоко по барабану. Куда важнее то, что здесь уже более-менее твёрдый и вполне определённый порядок вместо двоевластия тех папирусных лабиринтов, которые мы уже благополучно миновали. Но район считается «прифронтовым», и вылазки в него «партизан» теоретически возможны, так что к нашему вооружению до зубов и здешняя стража относится с полным пониманием. Видно же, что не египтяне, а к иностранцам у птолемеевских «псов режима» доверия куда больше. Даже традиционная эллинская спесь по отношению к варварам почти не проскальзывает – здесь любой вооружённый чужеземец рассматривается ими как союзник, то бишь свой. Тяжко грекам ощущать себя во враждебной, хоть и подвластной стране!

Поскольку скрываться нам уже совершенно незачем, мы в открытую плывём в одном караване с интересующей нас баркой. На очередной стоянке, подсуетившись, мы остановились на том же постоялом дворе, что и представитель Феронидов. За ужином мы подсели к нему с кувшином доброго вина, представившись гадесскими испанцами на службе у Митонидов – того самого финикийского клана, который грызся в самом Гадесе и вне его с Тарквиниями и которому мы и сами там, было дело, пустили кровь. О том, что в Карфагене у Митонидов своих людей нет, мы знали от нашего нанимателя совершенно точно. Кем же нам ещё было представляться конкуренту Тарквиниев, как не врагами его врагов? И пускай мы варвары-испанцы, но ведь у финикийца же на службе, да и говорим мы по-финикийски для варваров вполне сносно. Соскучившийся по родной финикийской речи представитель Феронидов охотно снизошёл до нашего общества. Выпили во славу финикийских богов, затем во славу иберийских, потом за успех его нанимателя, потом за успех нашего. На этом наш кувшин кончился, но финикиец заказал в ответ свой, и банкет продолжился. После богов и нанимателей не следует забывать и о самих себе. Выпили за его личный успех, потом за наш. В смысле – чтоб служба наша нашим нанимателям была ими по достоинству оценена и щедро вознаграждена. Ведь что ещё нужно тем людям, кто, не имея собственных больших капиталов, зарабатывает себе на жизнь службой у тех, кто их имеет в достатке?

Дойдя до должной кондиции, разговорились «за жизнь».

– В-вы… ик… Глупцы! – не без труда выговорил финикиец, отсмеявшись над нами, когда мы поведали ему нашу «оловянную» легенду. – Это… ик… Н-не в об-биду, но… ик… Это п-правда!

Чтобы преодолеть его начавшуюся икоту, из-за которой нам, плохо владеющим финикийским, было слишком затруднительно его понимать, выпили ещё.

– Вы – глупцы! – повторил наш собутыльник снова, восстановив нормальную разборчивую речь. – Зачем вы повезли олово вглубь страны? Его надо было всё продать на Кипре! И у вас его наверняка купили бы.

– Мы там и продали большую часть, почтеннейший! – заверил я его. – Но Кипр далеко отсюда, и там его продают все, кто его туда привозит. А сюда его кто везёт? Разве здесь нам за наше олово не дадут больше, чем там?

– Может, и дадут. Даже скорее всего. Но насколько больше? Я не думаю, чтобы очень уж намного!

– Отчего же так, почтеннейший? – у карфагенских финикийцев почтительные обращения иные, нежели у испанских иберов-турдетан.

Называя «почтеннейшим» этого по сути дела приказчика, я ему по устоявшимся карфагенским меркам весьма грубо льстил. Так в Карфагене положено называть далеко не всякого, а лишь членов официального Совета Трёхсот, из числа которых пополнялся уже и реально правивший государством Совет Ста Четырёх, а никак не служащих им мелких сошек. Будь он трезв, а я – карфагенским финикийцем, это наверняка насторожило бы его. Но он был уже изрядно под мухой, а мне как невежественному варвару и не такие ошибки простительны, так что этот мой немудрёный номер прошёл именно так, как я и замышлял, изрядно подняв ему настроение и расположение к нам.

– Ну, до «почтеннейшего» мне ещё далеко, – самокритично признал финикиец. – Настоящему «почтеннейшему» я только служу! Но что бы он делал без таких людей, как я! Разве не мы своей службой приносим ему его деньги? И разве не эти деньги сделали его «почтеннейшим»? Да и вы тоже, друзья! Пускай вы и варвары, но разве не вы помогаете разбогатеть и подняться вашему нанимателю? Кем бы они были без нас? За нас с вами! – Мы выпили с ним ещё.

– Так всё-таки, почему здесь не дадут за олово гораздо больше, чем на Кипре? – напомнил я свой вопрос.

– Ну, как тебе сказать? Олово ведь зачем нужно? Чтоб бронзу выплавлять. Так?

– Истинно так! Но разве здесь не нужна бронза?

– Нужна, ещё как нужна! Но ведь бронза же, испанский простофиля, а не олово! Здесь даже медь привозная – с Кипра и Синая. Здесь леса своего почти что и нет – на чём ты предлагаешь египтянам бронзу выплавлять? Бронзу сюда уже готовую везут, и чаще в готовых изделиях, чем в слитках. А выплавляют её в основном-то на том же самом Кипре, где много и своей меди, и своего леса. А вот олова там своего нет, и ты правильно сделал, продав там большую его часть. Но ты сделал глупость, не продав там всё.

– Ты хочешь сказать, что здесь я его не продам?

– Ну, не совсем так. Продашь, всё продашь, но не за такую цену, о какой мечтал. Медь сюда всё-таки привозят, да и лес с верховьев Нила тоже, так что и твоё олово у тебя купят. Если тебе повезёт, ты покроешь расходы и даже окажешься в прибыли, но в очень небольшой. Не озолотит тебя эта поездка вглубь страны. Ты бы выгадал гораздо больше, если бы быстро продал всё олово на Кипре, быстро вернулся к себе в Гадес, закупил ещё олова и сделал ещё один рейс с оловом на Кипр. Именно так поступил бы на твоём месте я. Поэтому не обижайся, варвар, но тут ты сделал глупость. Это – рынок, и чтобы на нём преуспеть, его надо хорошо знать и понимать.

– И что же нужно возить сюда, чтобы остаться в хорошей прибыли?

– Чудак ты, варвар! Я тебе о хорошей прибыли на Кипре толкую, а ты зачем-то опять здесь её ищешь! Где твой ум? Ведь не совсем же ты глупец, раз твой хозяин всё ещё не выгнал тебя со службы взашей!

– Так ведь хозяин же и послал меня сюда – продать часть олова и разузнать, что ещё здесь ценится. Он приказывает, я исполняю, и платит он мне за исполнение приказов, а не за советы. Мог ли я ослушаться того, кто платит мне за мою службу?

– Не мог, конечно. Но тогда глупец – твой хозяин. Ну, я не хочу сказать, что он глупец во всём, пойми меня правильно. В этом случае не ты бы служил ему, а он тебе. Он неглуп, раз выбился в большие люди, но он не подумал или не сумел разузнать получше о Египте, а это нужно было сделать заранее. Надо же знать страну, с которой ты хочешь выгодно торговать! У Птолемеев всё схвачено, и все прибыльные дела они цепко держат в своих загребущих руках! Только очень ценные товары есть смысл везти в Египет, чтобы сделать на них хорошую прибыль!

– И что же возишь сюда ты, почтеннейший?

– Что вожу? Вообще-то это не твоё дело, варвар! Хотя… гм… Ладно, в общих чертах – ради наглядного примера. Я вожу в Египет ценнейшие снадобья из очень далёкой страны. Откуда именно – не твоё дело, да и сам я, если честно, тоже знаю об этом не всё, а только то, что мне и полагается знать по мнению моего нанимателя. Большие дела любят большую тайну, и мой хозяин, как и твой тебе, платит мне за мою исправную службу, а не за излишнее любопытство. Так вот, одно из этих снадобий – бодрящее. Оно придаёт сил, избавляет от усталости и даже притупляет голод. Само по себе оно ни от чего не лечит, но если дать его больному, ему станет лучше, и самые обычные лекарства, которые ему дают для его излечения, помогут ему быстрее и надёжнее. Разве это не ценное снадобье? Тебе следует знать, варвар, что в этой стране врачеванием больных занимаются жрецы. Это не тайна, об этом ты услышишь здесь от любого. Богатые люди тоже болеют, как и бедные, но они хотят выздороветь побыстрее и страдать при этом поменьше, и у них есть деньги, чтобы хорошо заплатить за это. Поэтому и жрецы платят за него щедро – ведь больше им его взять неоткуда, а расходы они всё равно покроют, повысив плату за лечение богатых. Вот какой товар всегда будет обогащать того, кто возит его сюда!

– Это точно! Увы, кто же продаст мне такой товар, которым с выгодой торгует сам! Жаль, не влезть мне в такое дело!

– Вот теперь – молодец, правильно понимаешь! В такое дело никто чужака не пустит, даже не мечтай! Свои такие дела нужно находить и заводить – такие, чтоб никто другой кроме тебя больше ими не занимался и даже не знал о них ничего толком.

– Увы, и тут ты прав, почтеннейший. Но ты, кажется, говорил мне не об одном снадобье, а о нескольких?

– О двух. Второе тоже откуда-то издалека. Тоже бодрит, но слабее, чем первое. Ценность его в другом. Слыхал ли ты о том, как египтяне погребают своих покойников?

– Ну, они как-то высушивают их, чтобы не гнили. Забыл, как это называется… Бал… Гм… Нет, забыл…

– Бальзамируют. Там у них очень сложно, я и сам всего не знаю. И в какой-то соли много дней тело вымачивают – не в обычной, а в какой-то особенной, и благовонной смолой какой-то заливают, состав которой хранят в строгой тайне, но это тоже ещё не всё. Даже правильно обработанное и полностью высохшее тело мертвеца – египтяне называют его мумией – может всё равно не сохраниться, если до него доберётся обыкновенная моль! Ведь портит же она вяленую рыбу? Тут то же самое! А моё снадобье защищает мумию от моли, и без него не обойтись!

– Совсем не обойтись? Как же так, почтеннейший? Разве мало известно средств от моли? Даже я могу назвать тебе не одно, но какой смысл, если ты и без меня знаешь их достаточно? Наверняка много способов знают и египтяне.

– Много, но каких? Есть цветы, которые её отпугивают, но они сохнут, если их не поливать. А кто будет делать это в наглухо замурованной гробнице? Есть такой плод – цитрон, корка которого тоже отпугивает моль своим ароматом. Его и в самом Египте уже давно выращивают, и для защиты шерстяной ткани нет средства лучше, но – ненадолго! Корка высыхает и теряет свои свойства, и её надо заменять новой. А гробница замурована раз и навсегда. Мумия должна сохраняться неповреждённой века и тысячелетия, и для неё нужно такое средство, которое сохраняет свои свойства в сухом виде. Именно таково моё снадобье, и другого такого нет. Поэтому жрецы и платят за него такие деньги!

– А какие, почтеннейший?

– Зачем тебе это, варвар? Хотя – ладно, это ведь не главная тайна. Кто пожелает узнать – тот рано или поздно узнает. В общем, за мешок сухой травы для бальзамирования мне дают полтора его веса золотом.

– Ого! За траву?!

– Ну, это не так много, как ты себе вообразил, она ведь очень сухая и лёгкая. И под ногами ты её где угодно не нарвёшь, даже не мечтай! Это ведь очень особенная трава. Я же сказал, что она из какой-то очень далёкой страны, которую мне знать не положено.

– Пускай даже и так – ведь хотя бы пятую часть таланта-то он весит! Так, одна пятая – это две десятых. Полтора от этого – три десятых, – я изобразил недюжинные для варвара мозговые усилия при подсчёте в уме, дабы не выбиваться из образа. – Три десятых таланта золота за свой мешок – очень даже неплохо!

– Чудак ты, варвар! Ты думаешь, я везу всего только один мешок? Я везу их полсотни! Вес мешка немного меньше, чем ты прикинул, но близко к этому. Двенадцать талантов золота я получу за эту часть своего груза. То-то, варвар! Вот что значит знать страну и рынок!

– Ну и дела у тебя, почтеннейший! И это только часть твоего груза?!

– Ты забыл о первом снадобье, которое бодрит и помогает лекарствам одолеть болезнь. За него дают два веса золота, а везу я его аж двадцать мешков того же примерно веса. Это ещё больше шести талантов золота. Ну и ещё кое-что по мелочи привёз, вроде пурпурной ткани, за которую тоже дают немало.

– Хорошие у тебя «мелочи», почтеннейший!

– Это разве у меня? Это всё у моего хозяина! Его товар, его воля и его прибыль – моими руками! Если бы у меня… Хотя – платит-то он мне хорошо, на безбедную жизнь хватает. Но его прибыли… Это да, мне бы самому такие дела! Но боги не посылают таких прибыльных дел мне!

Мы выпили за то, чтобы боги послали финикийцу ничуть не худшие дела, чем у его нанимателя, потом – за такую же удачу и для нас. Собственно, я уже знал то, ради чего подсел к нему, но теперь следовало замаскировать успешную разведку переводом стрелок на какую-нибудь совсем другую тему.

– А на чём тут ещё можно хорошо заработать? – рассуждал я вслух. – На твоих снадобьях крепко сидит твой хозяин, а на испанском олове – мой. На пурпуре тоже свои хозяева сидят, да и не делают его у нас в Гадесе. Ты же сам говоришь, что нужно что-то очень ценное. Самоцветы? Но я слыхал, что их сюда возят и из Африки, и из Индии.

– И они лучше ваших, испанских, – добавил финикиец, тоже проникшийся моей непростой задачей. – Погоди-ка, варвар! Я слыхал ещё, что из Испании привозят какую-то чёрную бронзу, которая страшно дорогая. Привозят очень редко и мало и, кажется, как раз из Гадеса. Птолемеи закупают её всю полностью и с очень большой выгодой перепродают храмам. На твоём месте я бы подумал над способом доставки её сюда мимо Александрии и поинтересовался бы её ценой здесь.

– И у кого её можно узнать?

– Мне предлагали за неё десятикратный вес золота. Не твоё дело, кто именно, но если бы ты нашёл её и доставил в Египет, минуя александрийские таможни, я бы дал тебе за неё восьмикратный. Добудь её для себя хотя бы за шестикратный, и мы с тобой будем в одинаковой прибыли. Сумеешь раздобыть её дешевле – тебе достанется больше. Подумай над этим, варвар! Я слыхал, что она и самим её плавильщикам обходится очень недёшево, но ведь не настолько же!

– Почти настолько – я слыхал, что в пятикратный вес золота, – возразил я ему. – И ты ведь сам понимаешь, что по себестоимости мне её никто не продаст? А при такой себестоимости и наценка будет – опять же, ты и сам понимаешь…

– Ладно, ты разузнай тогда, по какой цене вообще сможешь её раздобыть, и мы договоримся с тобой из расчёта равного дележа прибыли. Не так хорошо выходит, как мне хотелось, но всё равно ведь очень выгодно. Был бы я испанцем – провернул бы всё дельце сам и ни с кем бы не делился, но – увы, не выйдет так у меня. А вот вдвоём мы с тобой это дело вполне осилили бы. Подумай над этим!

– Хорошо, мысль дельная и заманчивая. Подумаю, что тут можно сделать…

В общем, внимание финикийца я с интересовавшей меня темы переключил на другую весьма удачно. Протрезвев утром, только это он, скорее всего, и вспомнит. То, что предложил мне он сам, выглядело бы и в самом деле заманчиво, если бы не некоторые не столь очевидные обстоятельства, о которых он не знал, но о которых зато очень хорошо знал я. На хрен, на хрен! Я, конечно, не откажусь от верной возможности разбогатеть, но не таким же рискованным способом! Это же практически самоубийство!

На следующий день Нил значительно расширился – наш караван уже миновал дельту и вышел в основное русло великой реки. За нашим правым бортом проплыла Гиза со своими пирамидами и Сфинксом – которого, впрочем, с реки видно не было. Но и едва виднеющиеся верхушки пирамид означали, что скоро Мемфис…