9. Античная промышленность

По рассказу Мунни, всё производство «дикого» шёлка на Косе было кустарным. Предки нынешних косских шелкоткачей, будучи выходцами из Индии, прекрасно знали и горизонтальный ткацкий станок, и прялку с колесом, в Индии, кстати, и изобретённую.

Но знать – одно, а применять – совсем другое. Поначалу-то, будучи рабами и на себя работая лишь украдкой, они не могли позволить себе хорошей оснастки, которую тут же отобрали бы хозяева. Потом, освободившись, начали было совершенствовать уже своё собственное производство, но расширяя выпуск продукции, быстро упёрлись в «потолок», обусловленный ограниченностью сырья. С каждым новым поколением их многодетные семьи всё прибавляли и прибавляли число людей, вырабатывающих драгоценную ткань, а количество дающего коконы дикого шелкопряда оставалось всё тем же. Для полноценной загрузки высокопроизводительных индийских колёсных прялок не хватало коконов, и они нередко простаивали, а горизонтальные ткацкие станки тем более простаивали без пряжи, так что обладатели этого продвинутого по сравнению с обычным для Средиземноморья оборудования не имели никаких сколько-нибудь ощутимых преимуществ перед прочими, кто прял примитивным веретеном и ткал на убогом вертикальном станке. И те, и другие, переработав в продукцию всё собранное сырьё, простаивали без работы. Пока заработков хватало, люди радовались досугу, но с дальнейшим ростом их числа падала выработка, а с ней – и заработки каждой отдельной семьи. А тут ещё и греческие власти острова решили монополизировать торговлю уникальной тканью, заставляя производителей сдавать её им оптом за бесценок. Многие разорялись и снова попадали в рабство, а те, кто ещё держался на плаву, обходились самой примитивной оснасткой. А прежняя, продвинутая, у кого она ещё была, становилась просто семейным предметом гордости, которым хвастались перед соседями и собственными детьми. В некоторых семьях детей даже учили на ней работать – мало ли, вдруг боги всё же смилостивятся и размножат местного шелкопряда настолько, чтобы хватило всем? Старики рассказывали, что несколько раз такое уже случалось на их памяти, но лишь на один сезон.

Моя рабыня оказалась как раз из такой семьи, где «старинное» оборудование имелось, и детей обращаться с ним учили. Поэтому, подумав, на «экскурсию» по местной текстильной промышленности я прихватил и её. Какой-никакой, а всё же эксперт. Сам-то я, как и полагается «профессиональному начальнику», ни бельмеса не смыслю в том деле, которым намерен руководить, гы-гы! И скажите ещё спасибо, что сам я себе в этом отчёт отдаю и просветиться стремлюсь, потому как это только назначенный сверху за личную преданность начальник может быть и обалдуем, а хозяину-буржуину некомпетентность в своём бизнесе противопоказана.

Я, кажется, уже упоминал, что этот птолемеевский Египет зацентрализован до поросячьего визга? Почти любое дело, какое только способно приносить хороший доход, в птолемеевском Египте либо монополизировано короной официально, либо курируется властью настолько плотно, что даже формальная частная собственность в таких отраслях на деле оборачивается чистейшей фикцией. Взять хотя бы крестьянина. Формально-то он вроде бы и свободен. А на самом деле государственные чинуши указывают ему, где, чего и сколько сеять, а весь собранный урожай он сдаёт – ту часть, что приходится на налоги, на государственный склад, а «свою» – на склад общины, с которого и получает потом свой паёк. Даже семена – не его, а со склада ему выдаются. Ну и хрен ли, спрашивается, это за свобода? Вот что такое государственная монополия на хлеб – главную статью египетского экспорта. Колхоз, млять, в чистом виде! Птолемеев-то самих в нём винить, пожалуй, было бы несправедливо, потому как не они это придумали, а сохранили то, что было уже и до них ещё со времён фараонов Нового царства. Так же примерно обстоит в Египте дело и с текстилем. Хлопковый – монополизирован царской властью полностью. Льняной – можно производить частным порядком, но весь сбыт – только государству, которое себя уж всяко не обделит. При этом оно ещё и диктует формально свободному частному производителю, где, сколько и какого сорта этого льна он должен выращивать. Хрен забалуешь особо при такой «свободе по-египетски»! Относительный либерализм в стране только с шерстяными тканями, спросом в Египте практически не пользующимися, но сукно, например, нужное для солдатских плащей – в полной государственной монополии.

К счастью, само текстильное производство даже в предельно забюрокраченном Египте засекретить никто пока не додумался, так что даже на казённые мастерские можно наведаться свободно. А поскольку казённое производство – крупнотоварное, то и характер его далёк от мелкого кустарного. Это уже большие мастерские с десятками, а то и сотнями работников – как рабов, так и мало чем отличающихся от них по реальному положению на работе «свободных». Эдакие античные мануфактуры. Этим-то они мне и интересны.

Лесами природа Египет обделила, так что и собственного дикого шелкопряда в товарных количествах в нём не водится, так что всё египетское шелкоткачество – и тоже, конечно же, полная госмонополия – осуществляется исключительно из готовой привозной индийской пряжи. Поэтому Мунни, уже догадавшаяся, для чего я её купил, посоветовала посетить хлопковое предприятие. Это наиболее полный аналог шёлкового производства. Суть тут в том, что, в отличие от китайского тутового шелкопряда, который только в том Китае есть и раньше шестого века уже нашей эры в Средиземноморье не появится, коконы диких шелкопрядов не разматываются. Их расщипывают и расчесывают аналогично клоку хлопковой ваты, после чего прядут из них нить точно так же, как и из хлопка. Вот почему именно крупное производство хлопкового текстиля в наибольшей степени похоже на ту мануфактуру по выделке «дикого» шёлка, которую я задумал.

Одно из таких предприятий находилось как раз в пригороде Александрии, и мы прогулялись на него. Одна драхма привратной страже – и мы беспрепятственно проникли внутрь, пара драхм надсмотрщику-управляющему – и мы получили гида-экскурсовода.

Кустарщиной здесь в самом деле и не пахло. В применявшемся на предприятии производственном оборудовании моя рабыня-экспертша без труда опознала и индийские прялки, и индийские горизонтальные ткацкие станки, на которых можно было ткать куски ткани до шести метров длиной. Для античной эпохи – вполне себе «высокие технологии». И если среди обычных работяг преобладали коренные египтяне, то самую ответственную и высококвалифицированную работу выполняли немногочисленные рабы-индусы.

Промышленное оборудование подобного типа, по словам нашего гида из числа надсмотрщиков, известно и давно уже применяется в крупных текстильных мастерских эллинистического мира, в том числе и в Карфагене, но самые искусные индийские пряхи и ткачи, без которых нельзя выработать высококачественной тонкой ткани, в достаточном количестве имеются лишь в селевкидской Сирии и в птолемеевском Египте. Оттого-то и ценятся так высоко по всему Средиземноморью знаменитые египетские полотно и ситец. А обеспечивает это великолепие эллинистическая организация высокопроизводительного труда, объединённая с искусностью, усидчивостью и прилежанием всех работников – ну, кроме некоторых нерадивых отщепенцев…

Как раз у нас на глазах двое дюжих надсмотрщиков уже метелили одного раба. Усердно метелили, от души, явно наслаждаясь процессом и не собираясь останавливаться.

– Это же Рам, господин! – шепнула мне вдруг в самое ухо Мунни. – Они убьют его! Спаси его, умоляю тебя!

– Что такое рам? – не въехал я.

– Его зовут Рам, господин, и он из нашей деревни!

– Ты предлагаешь мне повсюду выкупать всех твоих односельчан, какие нам только попадутся? – Этот односельчанин Мунни, надо полагать, должен бы быть таким же потомком индийских шелкоткачей, как и она сама, и такие рабочие кадры, ясный хрен, на дороге не валяются, но и недавно купленная рабыня не должна забывать о своём месте.

– Нет, только этого, господин! Рам был одним из лучших ткачей во всей нашей деревне! Очень тебя прошу!

– И ты просишь за него именно как за хорошего ткача? – что-то мне показалось сильно сомнительным, что её мотивация именно в этом.

– Он небезразличен мне и сам по себе, – призналась она. – Но ты не пожалеешь, господин, – я сказала тебе правду о его мастерстве!

На Востоке обычно считается крайней бестактностью, если гость вмешивается во взаимоотношения хозяина с его рабами, и без веской на то причины делать этого там не стоит. Но тут причина-то достаточно веская, а заплаченные за «экскурсию» деньги делали уместным и «экскурсионное» любопытство.

– Они не слишком увлеклись? – спросил я управляющего. – Убить ведь могут!

– Если и убьют – невелика беда, чужеземец! – ответил тот. – Этот негодяй уже не первый раз осмеливается пререкаться с надсмотрщиком. Он хороший ткач, и я щадил его до сих пор. Я прощал ему, когда он отказывался от подсобных работ. Я простил, когда он переделал станок не так, как у всех, – это был очень дурной пример для прочих, но ему так было удобнее, а он очень хороший ткач, и я простил ему его самовольство. Но теперь, всемогущий Серапис, моё терпение иссякло!

– А что он сделал неподобающего на этот раз?

– Негодяй испортил работу. Нарочно испортил, не случайно! От него не так уж и много требовалось – ткать самый обычный материал, с которым справится и новичок. А этот смутьян возомнил, будто лучше нас знает, что и как ему делать! Он зачем-то сдвоил нити, и ткань вместо гладкой получилась шершавой! Взгляни сам, чужеземец!

Я посмотрел и пощупал «брак», представляющий собой весьма оригинальный вариант привычного по нашему современному миру казённого «вафельного» полотенца.

– Но ведь он неплохо придумал, уважаемый!

– Да кто просил его придумывать! Всемогущий Серапис! От него требовалось выполнить задание и ничего более! Я должен поставлять на склад нормальную гладкую ткань, а он сделал шершавую! Кто примет её у меня, и как я отчитаюсь перед начальством за потраченную зря пряжу?

– Разве нельзя распустить её и переткать заново?

– Это абсолютно нетрудно, чужеземец. Но разве в этом дело! Он раб и обязан повиноваться, и даже если он грек, а мы – коренные египтяне, это ничего не меняет! Мне и моим людям надоели его дерзкие выходки, и я намерен положить им конец!

– За дерзость вполне достаточно просто хорошенько высечь. Так ты говоришь, уважаемый, что он хороший ткач? Разумно ли тогда калечить его?

– Он подаёт дурной пример остальным, и этого спускать нельзя. Иначе, глядя на него, начнут дерзить многие, и во что тогда превратится мастерская?

– И что ты намерен с ним сделать?

– Продам негодяя на рудники или в каменоломни.

– И тебе не жаль потерять умелого работника? – я нарочно муссировал эту тему, дабы включить у собеседника ещё и профессиональное начальственное упрямство – типа «я здесь самый главный, и как я сказал, так и будет».

– Очень жаль, но он обнаглел и зашёл слишком далеко. Пусть теперь его судьба послужит хорошим назиданием для остальных! Да будет так!

– И много ли тебе дадут за него скупщики рабов для рудника или каменоломни?

– Двести драхм. Это убыточно для меня, но порядок в мастерской важнее.

– Тут ты прав, уважаемый, порядок превыше всего. Но позволь мне поговорить с этим смутьяном. Небольшой рудничок есть и у меня. Если он подойдёт мне, то уж эти-то двести драхм и я как-нибудь наскребу.

– Если твой рудничок небольшой, то там, верно, и работа полегче? – хмыкнул управляющий. – Не слабое ли наказание выйдет для негодяя?

– Легче, чем на большом руднике, но уж точно тяжелее, чем здесь, – возразил я. – Достаточно тяжело, чтобы вразумить обнаглевшего раба.

– И если он образумится…

– Тогда я найду ему и другую работу по его способностям, – управляющий явно разгадал суть моей незамысловатой хитрости, и не стоило раздражать его упорствованием в неудачной нагрёбке. Некоторые «высокопоставленные» деятели прямо ужасно не любят попыток нагрёбать их – доводилось мне сталкиваться с такими по работе в прежнем мире. Ищут такую попытку во всём, чего не поймут с ходу, и если уличат тебя в такой попытке, реальной или даже только кажущейся им – пиши пропало…

– И тогда бунтовщик отделается слишком легко?

– Но вдали отсюда, уважаемый. Передо мной он пока ни в чём не виноват, и я не стану, конечно, гнобить его безо всякой вины. Но кто из остальных твоих рабов узнает об этом? Для них ты продашь его на рудник, и никто из них больше его не увидит. Так какая тогда тебе разница, уважаемый?

– Ты хитёр, чужеземец! Ты хочешь забрать у меня хорошего ткача за эти жалкие двести драхм. Его настоящая цена дороже, гораздо дороже.

– Я предлагаю тебе за него столько, уважаемый, сколько дадут и другие. Но они не здесь и дадут позже, а я здесь и предлагаю тебе деньги прямо сейчас. Ты произведёшь наказание нерадивого раба быстрее, и прочие твои рабы увидят, как ты скор на расправу и как опасно гневить тебя. Разве не этого ты хочешь?

– Ты хитёр, чужеземец! – снова повторил свою мысль управляющий, но уже не возмущённым, а одобрительным тоном. – Но ты хочешь купить хорошего ткача слишком дёшево. Хорошо ли будет, если ты окажешься в выгоде, а я – в убытке?

– Хорошо, назови мне тогда справедливую цену, уважаемый, – такую, которая будет хороша для нас обоих. Если я наберу столько прямо сейчас…

– Да не надо мне всю сумму прямо сейчас. Сейчас ты отдашь мне сто драхм и свой адрес, по которому раба доставят к тебе вечером. Раз ты был готов отдать двести, то сто у тебя при себе найдутся точно. А вечером ты отдашь старшему стражи, которая его к тебе приведёт, ещё двести драхм и получишь от него раба и купчую на него. И ещё десять драхм ты отдашь потом на таможне в порту при его вывозе.

– Ещё и на таможне? Разве недостаточно купчей, которую ты обещаешь мне?

– Достаточно внутри страны. Но ты ведь собираешься увезти его к себе? Вывоз рабов из Египта запрещён царским указом. Указ касается работорговцев, но разве ты не знаешь таможенников? Зачем тебе лишние трудности? Десять драхм за избавление от них не разорят тебя. За такого раба…

– И снова ты прав, уважаемый! Жадный купец во мне пересилил мудреца, и я не подумал о вывозе, – польстил я собеседнику, сделка с которым выходила весьма выгодной и которого я, говоря по совести, здорово облапошивал. Да я и все пятьсот драхм отдал бы легко и непринуждённо за высококвалифицированного косского шелкоткача!

Поговорив с самим рабом, я лишь убедился в абсолютной правильности своих догадок. Этот тоже потомок индусов с их кастовыми заморочками, не позволяющими им выполнять работу низших каст. Вдобавок – ещё и творческая натура, жаждущая творить шедевры. Какой идиот додумался загнать его простым ткачом на большую мануфактуру, выпускающую простую стандартную продукцию? Здесь место если и не для дебилов, так уж всяко для серой посредственности, дисциплинированно выполняющей простую работу и не стремящейся выделиться, а настоящие творцы в такой среде всегда на плохом счету, да и самим им в ней крайне неуютно. Здесь ведь не надо как лучше, а надо как положено. Другое дело, что таких людей мало, и едва ли в косской общине шелкоткачей таковы все. Такой выдающийся ремесленник вроде бы ну никак не должен был разориться и угодить в рабство. Что за хрень? Оказалось, что ничего странного. Всё дело в грёбаном восточном коллективизме. И на Косе потомки привезённых туда индусов сохранили свой индийский менталитет, включавший в себя не только эти кастовые заморочки, но и этот восточный гипертрофированный коллективизм. Не умничай, не высовывайся, уважай коллектив, не обижай других явным превосходством над ними, будь вообще как все – вот что это такое. У Рама так не получалось. Он вовсе не стремился принизить других своим собственным мастерством, но это выходило само собой помимо его воли. Да и зарабатывал он заметно лучше других, поскольку его ткани всегда были с выдумкой, с наворотами, и покупатели охотно платили за них больше. Ну и кому же в насквозь конформистской общине такое понравится? Пожар, уничтоживший его мастерскую с готовой тканью и запасом пряжи, был вполне закономерен…

В общем, выслушав самого Рама и дополнившую его рассказ Мунни, я лишь с огромным трудом сдерживал торжество, когда отсчитывал управляющему мануфактуры задаток. Вечером, как и было условлено, я получил косца и папирус, в котором, как я и ожидал, было проставлено двести драхм – отданные управляющему сто драхм были его личными премиальными. Раб же был мне официально продан в качестве личного слуги, что облегчало мне его вывоз за пределы Египта – иначе, надо полагать, таможенникам в порту пришлось бы отстегнуть куда больше десяти драхм. Что ж, приятно иметь дело с порядочными людьми, гы-гы! Сам ткач, естественно, не был в восторге от того, что ему придётся послужить какое-то время «шудрой», но Мунни его урезонила, а ещё больше его урезонил поход с нами на рынок, где мы с Васькиным отоварились несколькими мешками индийской шёлковой пряжи. Цена на неё была, конечно, уже спекулятивной, уже с весьма нехилой казённой накруткой в пользу Птолемея, но тут выбирать не приходилось – никто не пустил бы иностранцев в порты Красного моря, куда этот товар доставлялся из Индии. Зато мы немало экономили на прибавочной стоимости ткацких работ – на Родосе-то нам шёлкового полуфабриката никто не предлагал, а мой свежеприобретённый косец заметно повеселел, когда увидел перспективу работы по своей элитной специальности. То ли ещё будет в Карфагене! В отличие от этих египтян, я собирался использовать косцев ну никак не рядовыми исполнителями – в светлой перспективе, конечно…

В порту никаких интересных для нас новостей пока не появилось, и тогда мы заглянули к оружейнику, дабы обсудить заказ поконкретнее – договорённость ведь пока была только предварительной. Всплыли и непредвиденные нюансы.

Располагая несметными богатствами как самого главного экспортёра зерна, так и крупнейшего торгового посредника между Востоком и Западом, а также крупнейшей и самой передовой во всём Средиземноморье научной школой александрийского Мусейона, Птолемеи располагали за счёт этого и самой мощной и передовой артиллерией для своих армии и флота. И она тоже, конечно же, находилась в полной государственной монополии и не подлежала вывозу из страны ни под каким видом. И хотя касалось это по духу закона прежде всего артиллерии тяжёлой и дальнобойной вроде мощных баллист Архимеда, а на малые вроде «скорпионов» не распространялось, бюрократия есть бюрократия. Обычный «скорпион», которыми стараются обзавестись для защиты своих кораблей от пиратов все мало-мальски солидные морские торговцы – это одно, а вот скорострельный полибол – уже другое. Это уже «высокие технологии», а следовательно, продвинутое оружие, вывоз которого из страны – вопрос весьма неоднозначный. По типоразмеру, эдакому условному калибру, вроде бы и можно, а вот по боевым качествам типа той же скорострельности – уже вроде бы и нельзя. В общем, закон – что дышло, как говорится.

А таможня есть таможня – «запретить и не пущать» во всех спорных вопросах у неё в подкорке прописано. В случае обычных не военных товаров это у таможенников направлено на вымогательство взяток, что обидно, но не смертельно. Но у нас ещё и сам товар необычный, военно-стратегический, теоретически способный даже влиять на исход генеральных полевых сражений, и тут может сработать стремление чинуши выслужиться, проявив бдительность и не допустив вывоза «военной тайны». Это ведь уже карьера, это поважнее сиюминутной взятки, и тут ты уже не кошельком, а головой рискуешь с такими чинушами. Это, скажем так, юридический нюанс, который следовало учитывать, дабы не погореть понапрасну.

Но наметился и ещё один нюанс, чисто технический. Ключевыми элементами конструкции полибола являются цепной привод взвода его механизма и вал-подаватель, поворот которого обеспечивает подачу очередной стрелы из расположенного сверху от него магазина на «ствольный» желобок-направляющую внизу. И вот как раз с этим валом и получается главная беда – он, сволочь эдакая, довольно быстро изнашивается от трения в гнёздах для поворота и в своём винтовом пазу, по которому ходит поворачивающий его штырь затвора.

Это делает весь этот сложный и дорогой механизм полибола недолговечным, и оттого – малопрактичным. Деревяшка – она и есть деревяшка. Разлохмаченный от износа вал-подаватель ремонту уже не подлежит, тут уже только новый делать, так что и это тоже расходный материал получается, а деталь сложная, навороченная, простому плотнику «на коленке» её не сваять. Тут или солидный запас сменных валов надо иметь, что требует их абсолютной идентичности, или другой материал применить, более износостойкий.

Начали мы поэтому с решения чисто технического вопроса, который и срочнее, и мне как технарю ближе по специфике. Тем более что у оружейника имелась уже и идея. Бронзовый вал, увы, отпадал – в приемлемые сроки его никто не сделает ни за какую, даже самую щедрую цену. Но его ведь можно сделать и из чёрного дерева. Тут у меня возникли сомнения. Африканский эбен – дерево твёрдое и полируется хорошо, но уж очень хрупкое и колкое, и если уж появятся задиры – начнёт уже не лохматиться, а сразу раскалываться по ним. Тут уж, скорее, грецкий орех напрашивается, который хоть и гораздо мягче, зато нехрупкий. Но когда мастер показал мне образец древесины, которую он имел в виду, то я понял, что это не эбен. Египетское, а точнее, нубийское чёрное дерево – какое-то другое, я такого и не видел раньше никогда.

Чисто эстетически оно выглядит похуже эбена – вместо ровного чёрного цвета с малозаметной волокнистостью тут хорошо заметные и на глаз чередующиеся чёрные и коричневые волокна. Но нам ведь не шашечки, нам ехать. Как заверил меня оружейник, по твёрдости это дерево эбену не уступает, полируется тоже ничуть не хуже, а главное – не склонно к раскалыванию и маслянисто. В самом деле, приглядевшись внимательнее к блестящему срезу, я заметил, что он не отполирован, а именно маслянист. Раньше-то мне доводилось изредка видеть разве только маслянистые сорта красного дерева, в основном южноамериканского, из которого, как я где-то читал, умудрялись делать в нашем реале даже подшипники скольжения – твёрдость и маслянистость той древесины вполне такое применение позволяли. Эта древесина оказалась такого же типа, и я одобрил предложение оружейника, заказав из неё как сам вал, так и гнёзда-подшипники в корпусе «пулемёта». Да, это дорого, зато прочно и долговечно. Мы ведь не настолько богаты, чтобы покупать дешёвые одноразовые вещи, верно?

Юридический же вопрос поначалу поставил было нас в тупик. Ну как тут его обойти? Однако, помозговав над ним как следует, придумали, хотя мастеру эта задумка понравилась куда больше, чем мне. Ещё бы! Ему-то идёт дополнительный заказ, а значит – дополнительный заработок, а из чьего он кармана?! Грабители, млять! Ненавижу этот грёбаный бюрократический Гребипет! Вот захватят его римляне, и поделом этим уродам, млять! Суть же задумки была незатейливо проста и сводилась, опять же, к чистой технике. Если вывезти из Египта полибол нельзя, а обычный «скорпион» можно, то почему бы мне не вывезти два «скорпиона»? Ну параноик я, пиратов до усрачки боюсь. А раз приобретаю я их в Александрии, центре научной мысли как-никак, то и «скорпионы» будут не совсем простые, а навороченные.

Один будет с магазином и валом-подавателем, как у полибола, но не с цепным приводом, а с обычным для «скорпиона» рычажно-зубчатым механизмом взвода.

Поглядит на него тот чинуша, у которого я разрешение на вывоз того агрегата выправлять буду, да и посмеётся над тупым безмозглым варваром, которому хитрожопый цивилизованный грек впарил этот дорогостоящий, но практически бесполезный магазин к обычному «скорпиону». Ну хрен ли толку от магазинной подачи боеприпасов при таком медлительном механизме взвода? Что из магазина болт подать, что вручную положить – разницы практически никакой, основное-то время взвод тетивы занимает! Раз не понимает ничего тупорылый торгаш-варвар в продвинутой технике цивилизованного мира – пусть переплачивает, спонсируя экономику птолемеевского Египта!

А вот второй «скорпион» будет с цепным приводом и воротом, позволяющим последовательно взводить и стрелять раз за разом простым вращением, но он будет без вала-подавателя и обеспечивающего регулярную подачу боеприпасов магазина. То есть взвёл механизм – и останавливай вращение, жди, пока помощник стрелу в его желобок вложит, и тогда только верти дальше для выстрела и следующего взвода механизма. Из-за этих постоянных остановок не разгонишься и хорошей скорострельности не обеспечишь. На хрена, спрашивается, сложный и дорогой воротково-цепной привод без магазина? Это же простой «скорпион» получается – с ускоренным, правда, взводом, но гораздо слабее нормального. Посмотрит на этот агрегат чинуша и тоже посмеётся над не смыслящим в технике дебилом-варваром, нагрёбанным мудрыми цивилизованными эллинами. Так и поделом варвару, не хрен было без мозгов рождаться! Пусть вывозит, говна не жалко!

Как раз это нам и требуется. Мы хоть и варвары, но тоже не пальцем деланные. Ко второму агрегату отдельно сменные деталюшки будут – гнёзда для крепления магазина с валом от первого агрегата. Вывезем мы из Египта под глумливый смех цивилизованных эллинов два бестолково навороченных «скорпиона», эдакие недополиболы, от которых и толку-то ничуть не больше, чем от обычных «скорпионов», а у себя переставим магазин с валом с первого агрегата на второй и получим один полноценный полибол, ради которого мы и затевали весь этот сыр-бор, и один обычный «скорпион», который тоже в хозяйстве пригодится. Толковый вояка, посмотрев оба агрегата, поставленные рядом, хитрожопость нашу, пожалуй, разгадает. Да только кто ж ему их оба сразу-то покажет? Один агрегат мы одному чинуше показывать будем, другой – другому. Хрен с ними, со взятками, которые не одному, а двум давать придётся – нам быстро надо, одновременно, мы и так уже от всей этой бюрократической волокиты устали! Для нас тут каждый потраченный впустую день – дополнительные издержки, и нередко лишний раз дать на лапу вымогателю-бюрократу для ускорения дел – дешевле выходит.

Оружейно-артиллерийские мастерские и в Карфагене имеются, и очень даже неплохие. Иметь артиллерию мирный договор с Римом Карфагену не запрещает. Другое дело, что при запрете на самостоятельные войны и военный флот и спрос у карфагенских вояк на новые артиллерийские орудия невелик, так что оружейники-артиллеристы часто простаивают и рады любому частному заказу. Меня-то наверняка на смех подымут, когда прослышат, что испанский дурень обыкновенный «скорпион» аж из самой Александрии в Карфаген привёз. Зато потом и заказ на полиболы по предоставленному образцу примут с удовольствием. Главное – чтоб оборудование необходимое у них имелось. Но это – скорее всего. И у нашего оружейника я его оснастку смотрел, и в казённые мастерские с той же целью прогулялся, и в мастерских Мусейона тоже побывал благодаря протекции нашего прикормленного инженера. Везде и у всех самые обычные для античного мира станки – сверлильные да токарные. Вращение – возвратное, туда-сюда. Привод у всех в основном лучковый, но известен уже и примитивный ножной. Всё это есть и в Карфагене.

Режущий инструмент тоже несложный. Свёрла – простые перовые, токарные резцы практически не отличаются от долот и стамесок, напильники – практически как и современные, только с однорядной насечкой, двухрядной перекрёстной ещё не изобрели. Ну, уж её-то нам «изобрести» труда особого не составит, как и простенький примитивный суппорт к токарному станку. Послезнание – оно рулит.

В Мусейоне я видел даже ручной огнемёт, мечущий горючую смесь из смолы, серы и опилок сжатым воздухом. Далеко не тот знаменитый «греческий огонь», который изобретут только в византийские времена, но явно его прототип. Дальность действия вот этого александрийского – всего-то жалкие несколько метров, так что «вундервафлей» это изобретение не стало.

Тем не менее хрен кто мне его продал, хотя я и не скупился. Более того, меня предупредили, что даже если я сумею изготовить его на заказ в частной мастерской – хрен вывезу, да ещё и проблем поимею выше крыши. Ну, насчёт этого в принципе можно было бы и поспорить, огнемёт – не полибол, и заныкать его среди корабельного груза во много раз легче, тем более – в разобранном виде, но зачем? Устройство и принцип действия я и так понял, карфагенские ремесленники тоже не косорукие, надо будет – воспроизведём. Но едва ли понадобится. На имеющемся уровне эффективность удручающе мала, а если его как следует усовершенствовать – сам хрен воспользуешься, потому как ныкать тогда это продвинутое хозяйство придётся от чужих завидючих глаз. От тех же греческих, да от тех же римских – на хрен, на хрен, от греха подальше.

Наблюдал я там и паровую пушку Архимеда, которую тот изобрёл для обороны Сиракуз, а его александрийские поклонники воссоздали по сохранившимся описаниям.

Идея у неё простая – с дула закладывается пыж, каменное или глиняное ядро и палка, упирающаяся в дощечку у дульного среза, продетую в специальные металлические петли. А в казённой части – металлическая ёмкость-камера, нагреваемая разведённым под ней костром. Для выстрела открывается вентиль, из резервуара сверху в эту раскалённую камеру проливается вода, мгновенно испаряется, пар своим давлением резко толкает пыж с ядром и палкой, та ломает дощечку-упор, и всё это хозяйство вместе со страшной силой вылетает из дула. Чем крепче дощечка, тем выше давление в стволе на момент её слома, а значит, и сила производимого орудием выстрела. Ну, в пределах прочности самого этого орудия, конечно, которые превышать нежелательно.

Прицельность такой стрельбы вызвала у меня сильные сомнения, хотя – смотря по какой цели. Архимед-то со стены по кораблям стрелял, а в такую махину промахнуться трудно. Естественно, никто не продал мне и этот агрегат, да и тайное самостоятельное его изготовление с самовывозом тоже, само собой, дружески отсоветовали. Ну, я особо-то и не настаивал – так только, для видимости. Это в античном мире надо быть незаурядным мыслителем, чтоб Архимедову пушку воспроизвести, а мне, инженеру-технарю двадцать первого века, достаточно устройство и принцип действия понять. Надо будет – ещё лучше для себя сделаем. Хотя, опять же, целесообразность воспроизведения паровой пушки под вопросом – по таким же точно соображениям, как и с огнемётом.

Поскольку о нашем двадцать первом веке александрийские гении не имели ни малейшего понятия, а по их собственным твёрдым убеждениям интеллект и варварская национальность – вещи несовместимые, запрет на зарисовки «секретного оружия» они посчитали для обеспечения секретности вполне достаточным, а моя неуклюжая попытка весьма щедрого подкупа лишь повеселила их и укрепила в их мнении. Собственно, ради этого-то я и разыграл перед ними эдакого ушлого, но весьма недалёкого толстосума, свято убеждённого в том, что то, чего нельзя купить за деньги, всегда можно купить за большие деньги. Я едва удержался при этом от озорства с имитацией кавказского акцента, гы-гы! Немногим легче оказалось и сымитировать расстройство от отказа. Перебарщивать с этим, разыгрывая «кавказскую» обидчивость, не стоило – ввиду наличия дюжей вооружённой охраны, вести себя в храме науки следовало прилично.

Наш инженер-полибольщик, успевший капитально втрескаться в снятую нами для него блондинистую «гетеру», теперь настолько же капитально нуждался и в «левом» заработке. Полученный от нас задаток он уже благополучно прокутил, а окончательного расчёта мог ожидать лишь со сдачей нам готовой продукции, как мы и договаривались. Поэтому ему позарез требовался ещё один «левый» заказ, под который тоже можно было бы получить задаток. Помозговав над этим и прикинув хрен к носу, мы решили помочь страждущему в его горе, заказав ему ещё один полибол – на сей раз мечущий не стрелы, а пули. Оказалось, что полиболы-ядромёты александрийским инженерам тоже известны, да и устройство их проще, чем у стреломётов, поскольку пулевому не требуется поворотного вала-подавателя, как для длинной стрелы. Затвор-ползун, отходя назад, открывает круглое отверстие в магазине, через которое очередное ядро вываливается перед ним на желобок, и аппарат готов к выстрелу. Но дальность ядромёта похуже, чем у стреломёта, отчего эта конструкция и не приобрела популярности, воплотившись лишь в единичных опытных экземплярах и не попав ни в какие солидные трактаты о военных машинах.

В самом деле, каменное или глиняное ядро, величиной как минимум с куриное яйцо – меньшее просто-напросто не обладало достаточным убойным весом, испытывало в полёте гораздо большее сопротивление воздуха, чем обтекаемая стрела, и теряло скорость гораздо быстрее. Не зря ведь наёмные пращники-профессионалы предпочитали стрелять свинцовыми «желудями», имеющими гораздо меньшие размеры при том же весе. И снова я подивился странной шаблонности мышления античных учёных. Сферические ядра для баллист известны уже не одно столетие, свинцовые «жёлуди» для пращей – вообще чуть ли не с эпохи бронзы, а сферическую свинцовую пулю изобрести для уже изобретённого и так пулевого полибола – ну прямо никаких мыслительных силов нет.

Если мне не изменяет склероз, мушкетная пуля калибром в двадцать примерно миллиметров весила граммов пятьдесят. Двадцать миллиметров – это примерно толщина моего большого пальца. Исходя из того, что вес пропорционален объёму, прикидываем хрен к носу. Два в кубе – это восемь, три в кубе – уже двадцать семь, более чем втрое. То бишь тридцатимиллиметровая – примерно в полтора моих больших пальца диаметром – свинцовая пуля будет весить уже более полутораста граммов. Сколько точно будет весить двадцатипятимиллиметровая – мне лень в столбик считать, но ясно, что где-то в районе ста граммов. Редко какой свинцовый «жёлудь» пращника дотягивает до такого веса, куда уж больше-то? На ещё большой вес для обеспечения убойной скорости снаряда и агрегат слишком тугой потребуется, и тогда крутящему ворот бойцу на хороший темп стрельбы силёнок не хватит. Где же я на него Геракла-то возьму? Так что калибр в двадцать пять примерно миллиметров – как раз самое оно, его-то мы для нашего «пулевого» полибола в качестве штатного боеприпаса и выберем.

А чтобы историю не переделывать и на лишние мысли этих александрийских оружейников не наводить, мы нашему инженеру в комплекте ещё и деревянную форму закажем – ага, для формовки глиняных пулек указанного диаметра. Игрушку я заказываю для сынков богатеньких буратин – по птичкам стрелять да по кошкам с собаками. В силу гораздо более простого устройства, чем стреломёт, пулевой полибол и стоить должен, по идее, значительно дешевле, так что версия у меня вполне правдоподобная. Мало ли какие причуды бывают у избалованных сынков купающихся в золоте папаш-олигархов? Да и эдакое ненавязчивое, в игровой форме, обучение любимого чада военному делу заодно получается. Чем плохо?

Проникшись идеей, инженер быстренько произвёл расчёты «игрушки», которые я забраковал, требуя мощность на уровне настоящего боевого полибола-стреломёта. Ведь не на пять же метров тому дитятку олигархическому из столь дорогой игрушки шмалять, верно? После пересчёта и переделки конструкции игрушки – я пожелал агрегат пониже и покомпактнее, на колёсном станке-лафете – мы с ним заказали его изготовление другому ремесленнику, чтобы пулевой полибол делался параллельно со стреломётом. Я уже просто нутром чуял, что сроки поджимают.

И действительно, на следующий день этруски в порту сообщили нам наконец о прибытии долгожданного судна наших конкурентов.