17. В городе

– Ты уверен в том, что говоришь? – видно по Арунтию, что не нравятся ему мои выкладки, хоть и слушает он их терпеливо, не давя авторитетом.

– Почти, досточтимый. Полностью тут ни в чём быть уверенным нельзя, – ну не признаваться же мне ему в моём попаданческом послезнании. – Но я обдумываю всю эту ситуацию и не вижу других вариантов хода событий.

– Но ведь Народное собрание – за Ганнибала!

– В принципе – да. Но не за превращение его временной власти в постоянную. Кому нужен бессменный пожизненный тиран?

– Ну, так уж прямо и тиран?

– Ты же сам прекрасно знаешь, досточтимый, что всегда найдётся кому в городе представить это дело именно так.

– Совет Ста Четырёх? Ерунда, он уже не тот, что был раньше!

– Это сам Совет. А те люди, которые сидели в нём прежде? Разве они лишились своих личных связей? Разве они лишились своего богатства? Разве они лишились своего влияния на тех, кто зарабатывает на жизнь с их помощью?

– Ну, кое-кто и лишился.

– Не все, досточтимый, очень немногие. Большинство из них осталось при всём своём, и сделать с ними ничего нельзя. А эти пострадавшие – их родственники и друзья, и главное – нет уверенности в том, что немного позже Ганнибал не возьмётся уже и за них самих. Суффетом до конца года они Ганнибала ещё потерпят, но бессменным диктатором, а то и царём – однозначно нет. Для них он – тиран.

– После смерти Ганнона они разобщены и не представляют такой единой силы, как прежде. Гасдрубал Козлёнок – лишь бледная тень Ганнона Великого.

– Но за ними Рим.

– А Риму нужен Ганнибал, чтобы не разворовывались те таможенные сборы, с которых Карфаген платит контрибуцию по мирному договору.

– Был нужен, досточтимый. Теперь он это дело наладил, и с его поддержанием могут справиться другие, а сам он для Рима – как красная тряпка для быка.

– Брось, Максим! Ты ведь не заседаешь в Совете, и в дом Ганнибала ты не вхож. Поэтому ты не знаешь всего. Дело гораздо сложнее, и у Ганнибала тоже есть поддержка в Риме. Ганнибал ведь, едва избравшись суффетом, сразу же вступил в переписку с самим Сципионом, у которого, как ты знаешь уже и сам, большое влияние в римском сенате.

– Я слыхал краем уха, что Сципион расположен к нему, – на самом деле я читал ещё в нашем современном мире, но не признаваться же в этом. – Но настолько ли? И все ли в Риме так великодушны, как Сципион?

– Дело не в расположении и не в великодушии. Это – политика, Максим. Рим – победитель, но и ему нелегко. Сразу после войны с Карфагеном – война с Македонией. А разбив Филиппа, Рим унаследовал от него положение гегемона в Греции. Гегемония, ты думаешь, одни только радости? Хлопот – ничуть не меньше! У греческих союзников Рима тоже свои интересы, и им теперь нужно помогать. Вот увидишь, в самые ближайшие годы они втравят Рим в ещё одну большую войну – с самим Антиохом Сирийским! Вот как ты сам думаешь, почему я торопил тебя с изучением греческого и поездкой на Кипр?

– Ну, не так уж ты меня и торопил…

– Пинками тебя не подгонял, но ведь и расслабиться особо не давал, верно?

– Ну, было дело…

– Это у тебя оно было, и непростое – для тебя. А так – там была тишь да гладь!

– Особенно в египетской дельте, гы-гы!

– Да ладно тебе! Мелкие беспорядки были, есть и будут, а скоро там и всерьёз заполыхает. Хвала богам, ты успел обернуться, пока на море было спокойно. Но сейчас у нас речь не об этом.

– Об Антиохе?

– О Риме. Карфаген, Македония, следом – Антиох. Три больших войны подряд, не считая мелких вроде мятежа в Испании. Это – многочисленные войска, а значит – горы хлеба и груды звонкой монеты. И то, и другое Риму может дать сейчас только Карфаген.

– Так ведь и даёт же – в виде дани. Ведь рассроченная контрибуция – это та же самая дань.

– И немалая. Но большая война – это как амфора с отбитым донышком. Сколько туда ни сыпь – всё мало. А Ганнибал – только учти, это не для лишних ушей – предложил Сципиону полноценный военный союз и значительное увеличение выплат Риму в обмен на пересмотр некоторых условий мирного договора.

– А каких именно, досточтимый?

– По флоту, по армии и по войнам в Африке. Ганнибал просит для Карфагена права на оборонительные войны, на увеличение его флота до шестидесяти полноценных боевых кораблей и на пятьдесят боевых слонов для сухопутной армии. Для Рима такие силы неопасны, зато будут вполне достаточны для защиты Карфагена от соседей вроде Масиниссы. Того самого, чьих набегов ты так опасаешься…

– Млять! Всё ясно! – это я брякнул вслух по-русски, поскольку именно теперь, с учётом этой информации, мне стало ясно действительно всё. До сих пор я не до конца понимал причины такой «ганнибалофобии» со стороны римского сената. Личная ненависть к недавнему врагу, пускай даже и заклятому, – не самый главный аргумент для серьёзных и вдумчивых политиков. Лишённый былых сил и связанный по рукам и ногам Ганнибал не представлял для Рима ни малейшей опасности, и обвинения его в заключении тайного военного союза с Антиохом для совместной войны с Римом выглядели смехотворно. Ну, допустим, заключил союз, ну вступил в войну – а с какими силами? С десятком трирем и несколькими тысячами ветеранов-профи? Для Рима с его давно отмобилизованными и закалёнными в боях легионами это – что слону дробинка! Но если истинные дела таковы, как рассказал сейчас тесть, если Ганнибал пытается тихой сапой развязать себе руки и нарастить силёнки – тогда это уже совсем другой расклад! Тогда понятны все эти страхи римских сенаторов, собственными глазами наблюдавших именно этого самого человека с сильным войском у самых стен Рима! Млять!

– Переведи на какой-нибудь понятный мне язык, – напомнил о себе Арунтий.

– Ганнибал совершил большую ошибку, досточтимый!

– Даже так? И в чём ты видишь ошибку?

– Ему нельзя было начинать такие переговоры от своего собственного имени, да ещё и будучи городским суффетом.

– А кому же их ещё было начинать, если не ему? Гасдрубалу Козлёнку, что ли? Представляешь? – тесть расхохотался, довольный своей шуткой.

– Кому угодно, досточтимый, только не Ганнибалу! Козлёнок – гы-гы! Именно Козлёнок и был бы наилучшим вариантом, если бы его удалось убедить. Именно потому, что его никто не воспринимает всерьёз, и что он – противник Баркидов и сторонник мира с Римом. Козлёнок не разорял с войском Италию, и его именем там не пугают детей. От лица Козлёнка такие переговоры имели бы неплохие шансы на успех, а Ганнибал – это Ганнибал. В римском сенате сейчас заседают те, кто бегал от него после Канн и до сих пор ещё не отмылся от того позора. Это было с его стороны грубой и уже непоправимой ошибкой, досточтимый!

– Ну, если с этой стороны на дело посмотреть, то, может быть, ты и прав…

Тесть призадумался над раскладом и озадачился. Он тоже умел складывать два и два и, рассмотрев ситуёвину с предложенной мной колокольни, пришёл и сам к тем же примерно выводам, что и я.

– Да, ты прав! Проклятие! Его теперь обязательно обвинят в тайных сношениях с Антиохом, и Сципион не сможет его защитить! Рим, скорее всего, потребует его выдачи. Попадёт он в лапы римлянам или сумеет бежать – у нас его всё равно не будет, а без него развалятся и остатки армии. А он ещё и в Совете затеял на днях обвинение против десятка его членов из числа своих противников…

– А в чём там дело?

– Ах да, ты ж не знаешь! После наведения порядка с этими портовыми сборами и наказания хлебных спекулянтов Ганнибал взялся за налоги с подвластных ливийцев. А там такое творится – ты себе и не представляешь! Их же на откуп дают, и откупщики дерут с ливийцев три шкуры. Земли-то у них плодородные, но ведь эти дикари не умеют грамотно вести хозяйство, а тут ещё и дополнительные поборы откупщиков. Ты думаешь, почему ливийцы на невольничьем рынке так дёшевы?

– Ну, их же гараманты пригоняют из Триполитании…

– В том числе знающих финикийский язык?

– Ну… гм…

– Это недоимщики, проданные в рабство за долги, и гараманты тут совершенно ни при чём. С каждым годом становится меньше как налогоплательщиков, так и рекрутов для службы в карфагенском войске.

– И больше недовольных, готовых перейти на сторону нумидийцев.

– Да они и без всяких нумидийцев бунтуют. У нас это не так заметно, а вот там, на юго-востоке, где земли побогаче и откуп налогов подоходнее – там кошмар. Ну, бунты подавляют с ходу, бунтовщиков, кого на крестах не распнут, в рабство продают, а налоги кто платить будет? Ганнибал заметил сокращение налоговых поступлений в казну, вот и заинтересовался. Сейчас вот для десятка самых замаранных в этом суда и казни требует…

– Надеюсь, ты не требуешь этого вместе с ним?

– Подумывал над этим, но не успел ещё, хвала богам! Теперь уж точно не стану, конечно! Но проклятие, надо теперь уважительную причину придумывать для Ганнибала! Он-то ведь рассчитывает и на мою поддержку! Для того он и вводил меня в Совет… Так, так… К чему ж прицепиться-то… О! Эврика! Одно из этих семейств – это дальняя родня покойного мужа Мириам. Ну не могу же я требовать суда и казни для свояков, верно? Не очень убедительно, родня всё-таки дальняя, но формально сойдёт, а потом уж я Ганнибалу объясню как-нибудь с глазу на глаз. Да ты дыми, дыми – вижу же, что хочешь.

Я с удовольствием воспользовался его дозволением и раскочегарил от огонька светильника трубку, а Арунтий, отгоняя рукой дым от себя, продолжал рассуждать уже и сам с собой:

– Надо и с остальными помириться. Пожалуй, выдам Мириам замуж за одного из ихних сыновей. Очень хорошо, что ты тогда настоял на своём и выбрал Велию, а не её, иначе пришлось бы теперь вас с ней разводить…

По этому вопросу у меня с тестем разногласий не было, и я эдак дипломатично не стал напоминать ему о том, как отмазывался от этой избалованной стервы, которую он настойчиво пытался всучить мне вместо Велии. В конце концов, это было уже достаточно давно, чтобы успеть стать неправдой, скажем так.

– Помириться надо, досточтимый. Зачем же зря враждовать с людьми? Но я бы ещё подумал – не прямо сейчас, но со временем – о том, чтобы как-нибудь перенести дела из Карфагена в какой-нибудь другой город…

– А это ещё зачем? Здесь всё налажено, все связи, а теперь я ещё и в Совете…

– Рим, досточтимый! Проклятый Рим! Там всегда будут ненавидеть Карфаген…

– Да ну брось, Максим! Ты умён, но сейчас говоришь глупость! Рим ненавидит Ганнибала, а без него Карфаген для Рима – город как город, один из многих. Пройдёт лет тридцать, одряхлеют и вымрут участники этой большой войны, и никто не будет больше вспоминать о былой вражде. Выкинь из головы эти дурацкие мысли!

В общем, не убедил я его насчёт дальней перспективы. Ладно, будет ещё время. Сейчас главное – перспектива ближняя, которая не за горами. Ганнибал после своих ссор со столпами местной олигархии – не жилец в Карфагене, и его падение отразится на его сторонниках, которым припомнят его поддержку. Кажется, тесть въехал в эту ситуёвину, а мужик он башковитый и расклад разрулит. Может быть, даже и место своё в Совете Ста Четырёх за собой сохранит, если повезёт, и тогда останется даже в некотором выигрыше. Олигархи ведь, вернув себе власть, наверняка и прежнее пожизненное членство в Совете восстановят, а он ведь теперь – один из них. Пожалуй, должен остаться на плаву, а значит – и нас за собой паровозиком на дно не утянет. Остальное – уже не столь важно…

Велия уже знала то, чего не знал Арунтий. Это говорить по-русски сама она пока ещё толком не могла, а понимала уже многое, да и складывать два и два, будучи дочерью своего отца, тоже умела вполне. Ей вполне хватило ума не болтать лишнего, с кем не надо, и даже терпения, чтобы дождаться подходящего момента для удовлетворения извечного женского любопытства. По карфагенскому обычаю, если зять происходит из менее знатной семьи, чем тесть, то после свадьбы он переселяется «примаком» в дом к тестю. Поэтому мы с моей ненаглядной проживали теперь в мегарском особняке Арунтия, но это чисто номинально, а фактически я не съезжал и с квартиры в многоэтажке Старого города, и время от времени мы перебирались туда, когда нам с ней хотелось обстановки поуединённее. Вот такого момента она и терпеливо дождалась после нашего возвращения в город с «дачи». Пока я с помощью Укруфа собирал привезённый в разобранном виде вентилятор, болтали о разных пустяках. То же самое продолжалось и за ужином. После, в ванне и в постели нам достаточно долго было и вовсе не до болтовни – делом поважнее и поувлекательнее мы были заняты.

А вот после, когда мы умаялись и отдыхали, а слуги уже дрыхли, вот тут-то моя половина и обнаружила – тихонечко, шепотком – недюжинное понимание ситуации:

– Ты ведь, Максим, не провидец?

– Не провидец.

– Значит, предвидеть будущее ты не умеешь?

– Не умею, конечно.

– Но тогда получается, что ты его знаешь.

– Ну, кое-что можно ведь и просчитать, исходя из известных нам обстоятельств. Разве не так твой отец строит свои планы?

– Нет, ты сейчас говоришь об обыкновенной предусмотрительности. Но ты ведь ещё и просто знаешь. Я обратила внимание там, на вилле, как ты объяснял Велтуру про нумидийцев. Ты тогда сказал, что они могут напасть уже и через полгода. И об этом сроке ты сказал уверенно. Так мог сказать только тот, кто знает.

– Велия, это же несложно. Срок полномочий Ганнибала истекает в конце этого года, и на следующий год он уже не будет суффетом. И к власти в городе и в государстве придут совсем другие люди.

– Но кроме власти есть ещё и влияние. Ганнон тоже не каждый год бывал суффетом, но влияние на власть имел все прежние годы, до самой смерти. Сейчас такое же влияние имеет Ганнибал. После него, получается, в городе должны получить власть его ставленники, как раньше правили ставленники Ганнона, а ты знаешь совершенно точно, что этого не произойдёт. И если мой отец только предусматривает такую возможность, то ты – знаешь так, как если бы это уже случилось. Ты не знаешь всех мелких обстоятельств, но это – знаешь. Откуда?

– Откуда? Гм… Да, кое-что я знаю. – Прикинув хрен к носу, я понял, что один хрен уже спалился перед наблюдательной супружницей, отмазки больше не прокатят и пора говорить правду. – Но это нелегко объяснить так, чтобы тебе было понятно.

– А ты всё же попробуй. Чего я не пойму – спрошу.

– Хорошо, попробуем. Но для начала ответь мне сама на несколько несложных вопросов. Откуда Велтур знает о походах того же Александра Великого?

– Ну, ему ведь рассказывали, да он и сам читал.

– И ты, наверное, тоже смогла бы и выслушать, и прочитать, если бы тебе это было интересно?

– Ну да. Я тоже и слушала, и немножко читала, но не так хорошо, как Велтур.

– А почему вы смогли об этом слушать и читать?

– Ну, есть же рассказчики и есть книги…

– Вот именно. Об этих событиях – уже есть. Рассказчики, правда, давно уже не очевидцы событий, но написаны книги, которые может прочитать любой, обученный грамоте. А как у нас обстоит дело с походом Ганнибала в Италию?

– Это было недавно, и есть много очевидцев.

– А книги?

– Ещё не написаны. Но к чему ты клонишь?

– На что, по-твоему, больше похожи мои знания – на услышанное от очевидцев или на прочитанное в книгах?

– Ну, я бы сказала, что на прочитанное. Но книги ведь пишутся о прошлом.

– Правильно. Серьёзные книги, которым можно верить, а не тот наркотический бред храмовых прорицателей, которые иногда случайно угадывают, но чаще несут чушь. Вот ты и подумай теперь сама, откуда я могу знать точно кое-что из того, что является будущим для тебя…

Откинувшись на подушки, моя ненаглядная принялась соображать. Сообразив наконец – выпала в осадок:

– Твоя страна не в нашем мире, а в будущем, и наше время – история для тебя?

– Ага, она самая. Только не спрашивай, как мы попали в ваше время – мы сами этогого не поняли и были ошарашены посильнее, чем ты сейчас. Боги это нас сюда к вам зашвырнули, или какое-то странное явление природы – мы сами не знаем. Увидели то, что показалось нам странным, растерялись, потом сравнили с тем, что знали из истории, кое в чём разобрались, испугались до дрожи в коленках, а дальше – мы просто действовали так, чтобы не пропасть в вашем чужом для нас мире. Как видишь, нам это удалось…

На моё счастье, полученная информация настолько выбила её из колеи, что на серьёзный допрос её уже не хватило. Потом-то, в следующие несколько дней, мы с ней говорили о многом, и кончилось это тем, что моя супружница въехала в суть расклада и принялась поддерживать все мои затеи осмысленнее, а главное – с удвоенной энергией. Приняв моё послезнание о том, что Ганнибалу в Карфагене не усидеть, Велия прекрасно поняла, чем это чревато. Ей, уроженке родо-племенного социума испанских турдетан, не нужно было разжёвывать, как поведут себя живущие точно таким же укладом нумидийцы. Связанный дипломатическими договорами и обязательствами царь Масинисса – это одно, а вот знать нумидийских родов и его собственные родственники – совсем другое. Это ведь как Крымское ханство эпохи позднего Средневековья – хоть и можно задобрить богатыми подарками самого хана и договориться с ним, но это ровным счётом ничего не значит для всех этих его многочисленных мурз и беков – не запретит он им самостоятельных набегов, если хочет усидеть на своём престоле в Бахчисарае. Или формально-то запретит, но будет смотреть сквозь пальцы на нарушения своего запрета. То же самое будет и здесь. Власть царя над родовой знатью не так уж и сильна, и многое он ей вынужден прощать, дабы не настроить её против себя. Родня – тем более. Свой всегда ближе чужака, а прав он или нет – дело десятое, и любые их шалости, не направленные против его власти, царь им всегда простит. А значит – даже при мирном настрое самого Масиниссы нельзя рассчитывать на такой же настрой его подданных. Если не будет Ганнибала – не будет и страха перед ним, и тогда ничто уже не сдержит алчности не очень-то и слушающихся своего царя дикарей. Поэтому моё стремление успеть надёжно укрепить нашу основную виллу до наступления зимних дождей она поняла и приняла безоговорочно. И пожалуй, здорово поможет мне через некоторое время выпросить у тестя кое-что из его суперсекретного арсенала…

В том, что «шариковый» агрегат Арунтий мне после просьб Велии и Криулы подарит, а не подарит, так предоставит для копирования, я не сомневался ни разу. Из-за пристрастия античных пращников к продолговатым «желудям», нормальные сферические пули в малом калибре как-то в Средиземноморье не прижились, а без них этот «пулемёт» малоэффективен по сравнению со стреломётом. По крайней мере – в этом относительно мелком калибре. Поэтому серьёзным оружием он не считается, отчего и распространения не получил. А в крупном, под глиняные ядра – так они и тяжелее нужны из-за большего сопротивления воздуха, да и механизм для их метания нужен куда более тугой, чем для свинцовых пуль. Ну и где на него Геракла взять для скоростной стрельбы?

Тут ведь принцип-то какой? Станковый стреломёт – хоть обычный «скорпион», хоть полибол – мечет такие же болты, что и ручной гастрафет. Аналогично и к пулевому полиболу никто специальных пуль не придумывает, а с продолговатыми «желудями» его то и дело заедает. Пращники же любят именно их – и за то, что из пращи не выпадает, и за устрашающее противника визгливое завывание кувыркающейся в воздухе продолговатой пули, и за наносимые ею более страшные раны. Традиция настолько устоялась, что даже каменные и глиняные пули, не говоря уже о «бронебойных» бронзовых и железных, тоже продолговатыми сделать норовят.

Но мне на традиции насрать, я же не хроноабориген античный ни разу, а самый натуральный попаданец, а значит – диссидент по определению, и уж мне для «пулемёта» нормальных сферических пуль понаотливать никакая религия не запрещает.

Почему именно пулевой? Да разочаровал меня здорово классический стреломёт ещё в Александрии, когда мы принимали оба заказанных нами агрегата у исполнителей, и те показывали нам, как их изделия работают. Я же как их по описанию себе представлял? Что крутишь ты рукоятку, примерно как у картечницы Гатлинга, только усилие надо к ней приложить посерьёзнее, и агрегат при этом взводится и стреляет, покуда расходники в его магазине не кончатся. А поскольку крутишь в одну сторону, можно неплохо разогнаться, обеспечив хоть и не пулемётный, но всё же приличный темп стрельбы. С пулевым так оно и оказалось, чем он мне и понравился, а вот со стреломётом облом вышел. В нём сперва на себя надо рукоятку или ворот крутить, чтобы взвести механизм, а потом надо крутить обратно, чтобы вернуть затвор-ползун на место. Ну и как ты тут разгонишься до хорошей скорости? Хоть и один хрен гораздо быстрее перезарядка, чем у обычного «скорпиона», тут спору нет, но далеко не настолько, чтобы так уж прямо и пулемётом работать. Короче, не произвёл классический полибол-стреломёт на меня такого впечатления, на которое я надеялся. Пулевой же, хоть и слабоват по сравнению с ним и годится только против толпы бездоспешных, зато скорострельность у него не подкачала. По тем нумидийским дикарям, которые и мечей-то по своей нищете позволить себе в большинстве своём не могут, не то что доспехов, хватит за глаза и такого.

Впрочем, хреновым бы я был попаданцем, если бы рассчитывал исключительно на привезённый из Египта «пулевой» полибол. Мы индийскую селитру на хрена из того же Египта везли? Для удобрения огородов, что ли? Естественно, ради пороха! Классический состав чёрного пороха – это семьдесят пять процентов селитры, пятнадцать процентов древесного угля и десять процентов серы. Уголь даже самим жечь не надо, он аж с эпохи бронзы металлургией античной потребляется, и купить его – ни разу не проблема. Серы на Сицилии – хоть задницей жри, Этна там имеется, если кто школьный курс географии подзабыл, и применение той вулканической сере тоже давным-давно найдено – жечь её и травить ядовитым сернистым газом грызунов в погребах. Поэтому её купить – тоже ни разу не проблема. А теперь вот и с селитрой мы проблему решили – дорого обошлась, зараза, зато не надо самим несколько лет в куче говна ковыряться.

Впервые мы задумались об огнестреле ещё там, в Испании, но там селитра была для нас недостижимой мечтой, так что эту идею мы поэтому похерили до лучших времён, для начала ограничившись нашими пружинными пистолями на основе конструкции того Володиного подводного ружья. Теперь же, когда проблема пороха у нас наконец решена, на первый план выходят уже чисто технические трудности. В идеале ведь нам бы хотелось продвинутого оружия вроде револьверов. Но это и капсюли, для которых нужен ударный состав, и целая индустрия уровня минимум позднего Средневековья, а ещё лучше – хотя бы девятнадцатого века. Исхитриться-то как-то можно, но не легко и не сразу, а пока надо хотя бы какую-нибудь грубятину «изобрести» – эффективную, но простую, для нынешних античных технологий доступную и особо эксклюзивных производственных мощностей не требующую. Так, сиюминутную дыру ну хоть чем-то заткнуть, и тем самым драгоценное время для дальнейшего огнестрельного прогресса выиграть. Кованые железные и литые бронзовые средневековые бомбарды, способные стрелять каменными ядрами и выносить ими стены рыцарских замков – это уже некоторая степень оружейного прогресса, а самый ранний огнестрел, если кто не в курсе, представлял собой деревянные «тюфяки», годные на несколько выстрелов импровизированной картечью из щебня. Пожалуй, я как-нибудь на досуге даже помозгую над казнозарядным орудием такого типа, поскорострельнее этой примитивной дульнозарядной грубятины.

Мощность и дальность такой артиллерии невелики, для разрушения крепостей она не годится, но живую силу противника – особенно не ждущего от тебя такой пакости – картечью смести может запросто. Ведь один хороший картечный выстрел – всё равно что пулемётная очередь, и в шведской армии короля-новатора Густава Адольфа его лёгкие трёхфунтовые «полковушки», придаваемые шведской пехоте, как раз эту экологическую нишу пулемётов и занимали. Одно орудие, конечно, настоящего пулемёта не заменит, но батарея – вполне. Ну а кто не мог позволить себе добротных трёхфунтовок – продолжали использовать деревянные самоделки. Те же донцы, те же запорожцы по бедности. Дерево же и в античном мире неплохо обрабатывается, паровую пушку Архимеда как-никак и сам в Александрии наблюдал, а кое-кто из моих работничков, если не врёт, то и собственными руками такую же делал.

На виллу я наведывался ещё пару раз – наскоро, проверить, как там идут дела, да накопившиеся у управляющего вопросы порешать. В последний наезд туда, разгребясь с текучкой, забрал заодно в город старика Диокла с его помощником, на которых у меня уже успели сформироваться наполеоновские планы. Дело в том, что тесть выделил мне помещения, годные под развёртывание производства. Не в особняке, конечно, а в своём «подопечном» участке мегарской стены. После значительного сокращения карфагенской армии большая часть встроенных в стену казарм и конюшен пустовала, а уж слоновники пустовали вообще все. Вот один из «своих» слоновников со всеми относящимися к нему подсобками Арунтий мне и предоставил под большую мастерскую. В кузнице давно уже хозяйничал Укруф, хотя и урывками, одну из подсобок занял со своим ткацким станком Рам, в соседней будет размещён чесально-прядильный цех под руководством Мунни, а сам слоновник так и напрашивался в качестве «предприятия тяжёлой промышленности». На него-то я и определил своего сицилийского инженера, и жалеть об этой затее мне не пришлось. Дорвавшись до любимого дела, старый грек изрядно подрастряс мой кошелёк, но мастерская заполнилась самым продвинутым для античной эпохи оборудованием.

Тут был уже и токарный станок с ножным приводом через маховик с ремённой передачей, и столярный верстак с тисками, а в кузнице Укруфа появились мощные мехи для нагнетания воздуха, вполне пригодные и для небольшой литейки. Не забыл Диокл и о хорошем металлорежущем инструменте. Естественно, всё та же дорогая лаконская сталь, цена которой, как он объяснил мне, обусловлена способом её получения и чудовищными затратами древесного угля при этом способе. Оказывается, античный мир не только крицы железные в сыродутных печах восстанавливает, но и с тигельной плавкой стали знаком.

Перовые свёрла были известны и без меня уже не одно столетие, но после моей незначительной подсказки грек «изобрёл» спиральное сверло-бурав, появившееся только в Средневековье. А вот античные напильники оказались почти в таком же разнообразном ассортименте, как и современные, отличаясь от последних только однорядной насечкой рабочей части. Современную – двухрядную крест-накрест – мне пришлось «изобретать» самому, но когда сицилиец понял саму суть идеи, с её воплощением в жизнь он прекрасно справился и сам. Чтобы не вызывать у старика совсем уж резкий культурошок, я решил пока повременить с «изобретением» суппорта к токарному станку и предназначенных для использования в нём токарных резцов современного типа – пусть привыкает к прогрессу постепенно. А то нежная у этих античных греков психика, ранимая. Он и так-то едва дар речи не потерял, когда я сам встал к верстаку, чтобы опробовать его в работе. Господин, работающий собственными руками, когда у него рабы есть, – не укладывается такое в античной греческой голове. На первых порах не буду пока уж чересчур его нервировать, как-нибудь обойдёмся.

Ошалелая реакция Диокла на мой «подход к снаряду» невольно навела меня и на несколько более отвлечённые мысли. Что делает технаря технарём? Знания – это само собой, но ведь и сам выбор будущего образования не в последнюю очередь определяется интересом. А интерес воспитывается с детства. Технарём по интересам становится лишь тот, кто ещё мелким пацаном любил мастерить для себя всякую всячину и был в ладах с молотком, зубилом, ножовкой и напильником. Социум, из которого мы родом, дармовым рабским трудом не избалован, и то, чего по тем или иным причинам нельзя было купить готового, нередко делалось самостоятельно, собственными руками. Сколько одних только самопалов я себе в детстве переделал! И каких! Когда делал новый – из-за моего старого, бывало, и драки между пацанами во дворе случались. Вот так и вырабатывается с детства соответствующий склад ума, который в дальнейшем отшлифовывается приобретением соответствующих знаний. Но так было у нас, в нашем современном социуме. А здесь, в античном мире – какими вырастут мои дети? Правильно, скорее всего, детьми простого античного рабовладельца, привыкшими к этой ситуации с рождения и считающими её нормальной и естественной. Крепкими, здоровыми, смышлёными – но людьми этого мира, которым «невместно» делать то, что «у всех нормальных людей» делают рабы. И добром это не кончится…

Дело ведь даже не в одном только Риме, за которым будущее на ближайшие несколько столетий. Мне это известно, а предупреждённый – вооружён. Эту проблему я для своих потомков решу, а чего не решу сам – намечу рецепт удачного решения для них. Переселиться и перенести дела в какой-нибудь из союзных Риму городов с получением соответствующего дружественного римлянам гражданства – это-то я и сам со временем успею. Вот римское гражданство – это сложнее. Это я сам могу и не успеть, и это тогда придётся навёрстывать моим детям и внукам. И не просто ведь навёрстывать, а ещё же и сохранить при этом максимум моих попаданческих преимуществ перед аборигенами. О необходимом минимуме знаний для них я, конечно, позабочусь, но ключевым фактором будет современный склад ума. Вот его-то я и должен буду обеспечить для своих потомков в этом мире. Если я сумею привить им его, и если они его сохранят – переживут не только Карфаген, но и Рим.

А город – знай, живёт себе своей обычной жизнью, даже не подозревая, какую судьбу уготовила ему история. Все добрых полмиллиона его жителей – как полноправных граждан, так и метеков – суетятся как муравьи по своим страшно важным для них делам, на которых для них свет сошёлся клином. Олигархи здешние – по-крупному, как им это представляется, мелюзга – по мелочи, но все, кроме совсем уж мелкой детворы, озабочены сиюминутным зарабатыванием денег. Как и я, впрочем, будем уж справедливы.

Только я-то ведь, в отличие от подавляющего большинства из них, знаю и всю бесполезность их усилий – не «здесь и сейчас», конечно, а в долгосрочном плане. Не то чтобы они совсем уж не догадывались – все видели на невольничьем рынке обращённых римлянами в рабство македонян, фракийцев и сиракузцев, все понимают и то, что очередь в принципе может когда-нибудь дойти и до Карфагена. Но олигархи надеются откупиться, а мелюзга – что милостью богов всё как-нибудь обойдётся. И только мы, горстка из шести попаданцев, знаем абсолютно точно, что хрен они тут угадали. Теперь вот ещё и Велия – седьмая по счёту…

– Макс, ты охренел! – визжит Юлька. – То, что ты женился на дикарке – хрен с тобой, что собираешься с ней детей плодить – твоё дело, но на хрена ты ей рассказал? Ты врождённый потомственный идиот или только в детстве с дуба рухнул?! Ты бы ещё про коллайдер и про компьютерные игры её просветил!

– Это позже, – «успокоил» я её. – Когда будет готова.

– Ну, знаешь! У меня просто нет слов!

– А вот это – зря. Надо было подготовиться.

В ответ на это я огрёб такой поток трёхэтажного мата в визгливом Юлькином исполнении, что наши лежмя легли от хохота, да и Велия тоже. Наташка, правда, была перепугана лишь немногим меньше Юльки, но глянула на Володю и успокоилась. А наши мужики, в отличие от баб, имеют всё же несколько больше одной-единственной мысли в единицу времени и на чужое место себя поставить вполне способны. Особенно Васькин, у которого это тоже впереди. По-русски его местная невеста ещё ни в зуб ногой, он её пока только турдетанскому учит, но тоже ведь когда-нибудь начнёт понимать и говорить на нашем «великом и могучем». А на каком ещё? Современным испанским никто из нас на должном уровне не владеет, так что русскому в нашей попаданческой компании реальной альтернативы нет. Если, конечно, мы хотим, чтобы и наши дети воспитывались в полном ощущении своей «особости» и ощущали себя нашими – если не по месту рождения, то хотя бы по происхождению, что тоже немало. Для родоплеменного социума, пережитками которого пронизан и дух продвинутых античных мегаполисов, это – один из основных и определяющих факторов, который как раз этим облегчит нам воспитание своих потомков нонконформистами, уважающими обычаи аборигенов, но живущими в основном своим умом. С помощью наших мужиков мне кое-как удаётся наконец разжевать это и Юльке.

– Сволочь ты, Макс! Сволочь и эгоист! – делает она свой вполне предсказуемый вывод и успокаивается. – Хрен с тобой, тебя уже не переделаешь!

А наши давно уже нашли в сложившейся ситуёвине и положительную сторону – ведь теперь при моей ненаглядной уже не нужно фильтровать базар. Теперь, собравшись вместе, мы можем говорить практически всё. И это совсем не лишнее, поскольку не так уж часто нам удаётся собраться совсем «меж собой».

Поев и выпив вина, поболтали о текучке, потравили анекдоты – бородатые, но успевшие уже подзабыться. Большую часть из них мне пришлось переводить для Велии на турдетанский, ещё и адаптируя их для её лучшего понимания, что позабавило наших ещё сильнее, чем сами анекдоты. Потом Володя взялся за греческую кифару, на которой, будучи в нашем современном мире неплохим гитаристом, как-то успел уже более-менее научиться бренчать, и загорланил, а мы подхватили:

 

Вен ди зольдатен дурш ди штадт марширен

Офнен ди медхен фенстер унд ди тюрен

Ай варум, ай дарум, ай варум, ай дарум

Ай блёс вен ден чин-да-ра-са, бум-да-ра-са-са,

Ай блёс вен ден чин-да-ра-са, бум-да-ра-са-са.

Цвай фарбе тюшер, шнауцбарт унд штерне

Херцен унд кюссен ди медхен ист цу герне

Ай варум, ай дарум, ай варум, ай дарум

Ай блёс вен ден чин-да-ра-са, бум-да-ра-са-са,

Ай блёс вен ден чин-да-ра-са, бум-да-ра-са-са.

Айне флаше рот вайн унд айн штюкен братен

Шенкен ди медхенн ире зольдатен

Ай варум, ай дарум, ай варум, ай дарум

Ай блёс вен ден чин-да-ра-са, бум-да-ра-са-са,

Ай блёс вен ден чин-да-ра-са, бум-да-ра-са-са.

Ин дер фельден блицен бомбен унд гранатен

Вайнен ди медхен фон ирен зольдатен

Ай варум, ай дарум, ай варум, ай дарум

Ай блёс вен ден чин-да-ра-са, бум-да-ра-са-са,

Ай блёс вен ден чин-да-ра-са, бум-да-ра-са-са.

Вен ди зольдатен видер ин ди хаймат

Ире либе медхен аллес шон ферхайрат

Ай варум, ай дарум, ай варум, ай дарум

Ай блёс вен ден чин-да-ра-са, бум-да-ра-са-са,

Ай блёс вен ден чин-да-ра-са, бум-да-ра-са-са-а-а-а-а.

 

В принципе, это вполне безобидный солдатский марш, ни разу не нацистский, а вполне даже старинный, ещё девятнадцатого века. Но, как и в случае с таким же примерно «Шварцбрауном», который «ах-ха-ха» – ассоциации вызывает, конечно, ещё те, гы-гы! И это – как раз то, что нам нужно – и нам самим, и нашим потомкам. Те были «истинными арийцами», а мы – «истинные попаданцы». Не обязательно и совершенно незачем корчить из себя «высшую расу» и считать аборигенов «недочеловеками», как это делали нацисты, но ощущать свою особость и продвинутость – необходимо. Мы такие же люди, как и те, что вокруг нас, но мы – первые, мы – в авангарде. И мы должны оставаться в нём, если не хотим – а мы не хотим – пропасть вместе с Карфагеном. И у нас для этого, хвала богам, есть и нужные знания, и нужные возможности, которые мы и обсудили. Развеселившаяся в результате Юлька затянула песню позлободневнее:

 

Пусть я погиб под Ахероном, и кровь моя досталась псам,

Орёл шестого легиона, орёл шестого легиона

Всё так же рвётся к небесам.

Орёл шестого легиона, орёл шестого легиона

Всё так же рвётся к небесам.

Всё так же горд он и беспечен, и дух его неукротим.

Пусть век солдата быстротечен, пусть век солдата быстротечен,

Но вечен Рим, но вечен Рим.

Пусть век солдата быстротечен, пусть век солдата быстротечен,

Но вечен Рим, но вечен Рим…

 

Тоже, в принципе, годится, римляне – они ведь тоже суперменами себя числили, да ещё какими, так что старик Адольф Алоизыч в этом отношении не только не первый, но, боюсь, что даже и не в первой десятке. Ликург, правда, спартанский гордых квиритов опередил, но такой копоти его последователи всё же не дали, потому как ни полмира, ни даже четверти мира на уши не поставили, не говоря уже о постановке раком. В Греции – да, покуролесили, но сколько там занимает места на карте та Греция? Вот Рим – другое дело. Не сразу он таким стал, и пока ещё не таков, но Карфаген с Коринфом и Македонией он помножит на ноль по историческим меркам весьма скоро. Ну что такое эти несчастные полвека для истории?

И что такое пятьдесят тысяч карфагенян, которые только и уцелеют из всего семисоттысячного – на момент начала Третьей Пунической – населения этого города? И уцелеют-то лишь для того, чтобы быть сразу же проданными в рабство торжествующими победителями. Такая судьба нашему потомству противопоказана, она у них – с Римом на следующие полтысячелетия. И за все эти полтысячелетия – двадцать поколений – наши потомки тоже не должны растерять наших попаданческих преимуществ. Ведь Вечный город – на самом деле вечен только в этой песенке наших археологов. Пройдут ведь эти полтыщи лет – и накроется он такой же звиздой, как и Карфаген через пятьдесят. Ну, не совсем такой же, но почти, учитывая двухмиллионное население периода максимального расцвета. Разве такой судьбы хотим мы для своего потомства?

Аларих, Аттила, Германарих, Одоакр, Теодорих – это лишь те, кто нагнёт некогда гордый Рим так, что сам войдёт в историю. А сколько ещё до них будет вождей помельче, которые тот Рим хоть и не сокрушат, но тоже напакостят от всей своей широкой души! А сколько ещё будет и в «спокойные» времена всяческих передряг вроде гражданских войн, проскрипций, произвола наместников с откупщиками, императорского произвола, да ещё и христианских безобразий! Тут столько всего предусмотреть надо – башка распухнет! И обдумывать всё это надо уже тут, в Карфагене, который – ага, «должен быть разрушен»…