12. Хлебный бунт

Хохотал Арунтий долго. Мы с Васькиным даже не на шутку растерялись, никак не ожидая от нанимателя такой реакции. Основным нашим докладом – о нашей миссии по выявлению конечного покупателя табака и коки – он остался заметно доволен, увидев ту сумму в золоте на векселе, полученном нами от храма Баст за два слитка чёрной бронзы, пришёл в неописуемый восторг, а вот когда рабы внесли в зал на носилках вывезенные из Александрии полиболы – начал хохотать сразу же наш наниматель, даже не дождавшись от нас нашего действительно смешного доклада о том, как хитрожопо мы облапошили с этими полиболами олухов александрийской таможни. Ну и как его после этого прикажете понимать? Ему тут «пулемёты» доставили на дом, можно сказать, осознавать должен, как круто ему услужили, а он ржёт как сивый мерин! Пускай и не издевательски ржёт, просто весело и даже, кажется, восхищённо в какой-то мере, но один хрен юмор его непонятен.

Потом вроде бы оторжался наконец, начал осознавать, глянул на нас, глянул на агрегаты, снова на нас – и опять сложился пополам от хохота. А следом за ним заржала и парочка особо доверенных и приближённых к нему этрусков. Мы окончательно поняли, что ровным счётом ни хрена не понимаем. Что за хрень, в натуре?! А босс перекинулся парой непонятных фраз по-этрусски со своими приближёнными, и вся троица заржала по новой. Наконец, впрочем, до них дошло, что ситуёвина выглядит неприлично. Ржать-то они не перестали – переглядываясь, хохотали снова и снова, но Арунтий между своими всё новыми и новыми приступами смеха всё же поманил нас за собой, и мы прошли вслед за ним в его арсенал, в котором до сих пор ни разу не бывали. А увидев его содержимое – въехали в расклад и заржали сами. Да и как тут не заржать, когда у него там приныкано от лишних глаз аж целых пять полиболов! Это не считая привезённых нами, гы-гы! Тут уж и троица этрусков, отсмеявшись, терпеливо подождала, когда отсмеёмся теперь уж мы.

– Помните, я говорил вам, чтобы вы не рисковали понапрасну, если это задание окажется невыполнимым? – напомнил нам наниматель. – Я был почти уверен, что это так и будет! А вы – ха-ха! – и снова этруски долго и заливисто ржали, хлопая себя ладонями по ляжкам и переговариваясь о чём-то по-этрусски.

– Эти пять полиболов мы вывозили с Родоса. Родос, как вы уже знаете, в союзе с Римом, воюет вместе с ним против Филиппа Македонского, и все эти хитрые военные машины затребованы флотом – и своим, и римским. Мы заказывали их на Родосе тайком, за огромные деньги – оружейники работали над нашими заказами ночами, чтоб никто не пронюхал. Вывозили сюда в разобранном виде, по деталям, потом замучились здесь уже собирать – всё время путали детали от разных комплектов. Местных-то оружейников нам привлекать нельзя – никто чужой не должен знать, что они у меня есть. Так то с Родоса! А вы, не справившись на Родосе, как я и ожидал, из самого Египта их вывезли! Ха-ха! Это же Египет! Там же вообще с военными секретами глухо, как в запечатанной амфоре! Как вы вообще ухитрились?!

Мы рассказали о нашем хитрожопом финте с двумя «недополиболами» и одной «детской игрушкой для богатых», после чего троица этрусков снова хохотала до слёз.

– На Родосе мы так схитрить не догадались, – признался Арунтий. – Молодцы, отлично придумали!

– А зачем они тебе, досточтимый, если они у тебя уже были и без нас?

– Ну, во-первых, нужно было отвлечь внимание конкурентов от вашей основной задачи. А во-вторых, скрыть то, что эти машины у меня уже есть. Пытаясь добыть их на Родосе, вы не могли не наследить там, и в результате оттуда должен был пойти слух, что карфагенские Тарквинии опять пытаются раздобыть полиболы. А раз пытаются – значит, всё ещё не раздобыли. А иначе зачем? Я и вашу удачу скрою и на следующий год снова пошлю людей на Родос за полиболами – только уже не вас, а кого-нибудь побестолковее, ха-ха! А то если вас послать, так вы ещё вдруг, чего доброго, опять справитесь! Хватит с меня пока и того, что вы меня с Феронидами раньше времени лбами сталкиваете!

– Разве мы плохо выполнили твоё задание, досточтимый?

– Наоборот – слишком хорошо! Посылая вас, я рассчитывал, что вы тайком выясните покупателя, как я вам и приказывал, и сразу же вернётесь назад. Потом я послал бы уже других людей, которые узнали бы цены. После них уже третьи люди вышли бы на покупателя, чтобы договориться с ним. А за это время я бы придумал хитрую интригу по устранению из этой торговли Феронидов. Но вы всё сделали за один раз и не оставили мне на это времени! Мне теперь нужно придумывать что-то с ходу, без подготовки! Я ничуть не порицаю вас, поймите правильно – вы знали только то, что вам полагалось знать, и вы молодцы, отлично справились, даже не ожидал. Я недооценил вас и перехитрил со своими тайнами самого себя. Ох, что ж мне теперь с Феронидами-то делать?

У высокого начальства свои заботы, у нас – свои. Особенно у меня. Кадрами-то для шелкоткацкой «мануфактуры» я обзавёлся, но ведь самой-то мануфактуры у меня как не было, так и нет! Ну и чем прикажете занять те означенные кадры с этими их кастовыми заморочками, из-за которых им «невместно» выполнять любую работу обычных слуг? Это в дороге они ситуёвину понимали и терпели, и спасибо им за это огромное, но теперь-то, уже на месте, вопрос стоит ребром! С Рамом-то задача проще – сходили с ним на рынок, закупились там всем необходимым, и теперь он уже увлечённо сооружает себе на светлое будущее «настоящий индийский» горизонтальный ткацкий станок. Это ему, хвала богам, «вместно» – не докатилась ещё та грёбаная древняя Индия до совсем уж узкой кастовой специализации, да и греки на Косе за столетие успели-таки какую-то часть кастовой дури из его предков выбить. Когда сделает и отладит станок – начнёт ткать из той индийской шёлковой пряжи, что я приобрёл в Александрии. Как в воду глядел, когда не пожлобился на хороший запас! Да и само настроение у моего индогрека ощутимо улучшилось, когда я добрался до Софонибы и перестал нуждаться в услугах Мунни в качестве наложницы. Вот с этой Мунни – проблема. С ней вопрос её занятости не стоит, а висит в воздухе, и решать его надо незамедлительно. Ага, отдых после «командировки» называется, если кто ещё не въехал! На какое-то время мне удалось отодвинуть эту проблему, задействовав капризную пряху на мешке купленного по случаю мальтийского хлопка – с обыкновенным веретеном вместо полноценной колёсной индийской прялки, надеюсь, сколько-то дней прогребётся, пока Рам, сделав свой станок, прялку ей не соорудит – краткая отсрочка, не более того. А простой шерстью её занимать – как-то слишком уж цинично будет. Уж обычных-то прях по шерсти и в самом Карфагене до хренища, и не хрен было для этого косскую пряху сюда везти. Долбогребизм-то нам на хрена?

Частично меня выручили бабы, хотя и не сразу. Юлька – тем, что моментально погрузилась в восторженное созерцание привезённого для неё куска индийского «дикого» шёлка – мы с Васькиным всё же перебороли жабу перед отплытием из Александрии – и мозги нам не компостировала. Ну, сволочью, эгоистом и бессовестным рабовладельцем я, конечно, один хрен оказался – за то, что ткань, видите ли, грубая, ничем не лучше косской, – с чем она тут сравнивает, интересно узнать?

– На безрыба и сам будешь рак! – урезонила её Велия, тоже заглянувшая к нам в тот момент. Сперва мы весело посмеялись её упражнению в русском языке, а затем Юлька переключилась на своего Серёгу, который «даже этого не смог» – он у неё перманентно во всех смертных грехах виноват. Вот и делай после этого добро людям! Наташка, в отличие от подруги, дарёному коню в зубы не смотрела и обрадовалась без всяких шпилек. Хотя и она, надо полагать, просто оттого, что не владела всей информацией. Велии хватило ума сообразить и не похвастаться перед нашими бабами тем, что я привёз из поездки для неё – в том числе куском «настоящего» индийского шёлка, который на самом деле китайский, а не индийский, но здесь таких тонкостей пока что никто ещё не знает. Из Индии в Египет привезён – значит, индийский. Вот когда разобрались бабы с обновами да задолбали нас расспросами о поездке – я ещё у Юльки и меркантильным занудой-торгашом оказался за то, что поленился съездить осмотреть Гизу с её пирамидами и Сфинксом, – Велия чуть со смеху не упала, тогда только и вспомнили, что кое о чём и нам следует знать.

Моя ненаглядная тут без меня тоже времени зря не теряла. Сообразила же, что в поездке я обязательно кадровым вопросом озабочусь, а я ведь, если всерьёз чем-то эдаким озабочусь, так уж, скорее всего, не безрезультатно. Ну и тоже, хоть и не имелось у неё ни малейшего понятия об индийском кастовом маразме, но на предмет занятости означенных кадров по их специальности очень даже подумала. А подумав – придумала. На очередной «пикник» в предгорья с отцом снова напросилась, да и Володю с Наташкой вытащить на него тоже догадалась. Там она с помощью Наташки уточнила, как тот дубовый шелкопряд выглядит, да и поговорила с управляющим ближайшей к тем предгорьям тарквиниевской виллы, предложив тому шекель за пару сотен коконов шелкопряда. Гроши, конечно, но у того ведь и рабы хозяйские в полном распоряжении, а сельскохозяйственные работы – не конвейер, то густо, то пусто, и время на поиск и сбор тех коконов найти всегда можно. В общем, где-то тысячи полторы коконов дубового шелкопряда, как оказалось, дожидались моего возвращения до дому до хаты. До хрена? Ну, это смотря с какой колокольни на них глядеть. Если с точки зрения поиска и сбора, то – да, до хрена. А вот если с точки зрения выделки шёлка, то мизер. Кокон-то у местного дикого шелкопряда маленький, в среднем – с крайнюю фалангу моего мизинца. Сколько там той пряжи с него выйдет? Мунни и Раму это, возможно, и не на один зуб, но приличную мануфактуру таким сырьевым запасом уж точно не загрузить. Так, перекантоваться только в ожидании серьёзного решения вопроса. Впрочем, и на том спасибо – ведь загребался я в командировке, если честно…

Что ещё нас обрадовало – на радостях Арунтий и не подумал спрашивать у нас с Хренио о судьбе выданных нам образцов «снадобий», которых выдал нам тогда не так уж и мало – табака, например, где-то с четверть мешка. Естественно, мы «списали» его на дорожную «усушку-утряску» и прочие неизбежные на море случайности, так что теперь, отмечая удачное возвращение, с наслаждением дымили настоящим табаком. И снова я у Юльки оказался, конечно, сволочью и эгоистом – слишком крепок для баб, привыкших к вываренному светлому, настоящий тёмный табак – ага, сигарный, не сено это сигаретное. Переводить драгоценное курево на хрен знает чего мы, само собой, отказались наотрез, а самым виноватым в этом оказался, естественно, я – за отказ «изобретать» эти слабенькие «женские» сигареты с фильтром. Ну сволочь, ну эгоист – впервой мне, что ли? Зато нам самим нормального курева больше останется. Жаль только, семян нет, вот ведь невезуха! В отместку за этот наш мужской эгоизм бабы прочитали нам длиннющую и нуднейшую лекцию о вреде курения, а затем, с непостижимой бабьей логикой, в ультимативной форме потребовали от нас приныканную коку. Переглянувшись с Васкесом и переговорив, мы пришли к выводу, что от «чайного» отвара листьев коки они не скокаинятся, а на чистый кокаин им их никто перерабатывать, ясный хрен, не собирался. А раз так – хрен с ними, говна не жалко. Но отдавая им коку, не поленились прочитать ответную лекцию о вреде наркомании и предупредили, что это – весь запас, больше нет и не будет. И снова, само собой, оказались сволочью и эгоистами – на сей раз оба. Больше всех при этом смеялась Велия, понявшая дословно едва ли больше трети, но прекрасно уловившая суть.

Только пару дней нам и удалось повалять дурака на правах отдыхающих после «командировки». А потом нас вызвали и объявили повышенную боеготовность, а заодно дружески, но весьма настойчиво посоветовав нам срочно пополнить свои хлебные запасы. Зачем это нужно делать в городе, владевшем плодороднейшими сельскохозяйственными угодьями и уже пару лет экспортировавшем лишнее зерно за кордон, представить себе нелегко, но когда такое советует «свой» олигарх – поневоле призадумаешься и примешь во внимание. Естественно, мы лишних вопросов не задавали, потому как на нашей службе такое как-то не приветствуется, но доброму совету нанимателя последовали, а поскольку аналогичный совет получили и все остальные наёмники Тарквиниев и отнеслись к нему аналогично, спрос на хлеб вырос заметно. По нашему примеру засуетились наши коллеги – наёмники других олигархических кланов, да и из самих олигархов кое-кто начал скупать зерно, и уже не в таких масштабах, как мы, простая наёмная солдатня. Уже через три дня городские хлеботорговцы распродали львиную долю своих запасов, а спрос всё нарастал – подключилось простонародье. Цены, само собой, сперва поползли, а затем уж и поскакали вверх. В конце концов для простых работяг и мастеровых, зарабатывающих своим трудом жалкие медяки, нормальный пшеничный хлеб стал слишком дорог. Поначалу трудящиеся массы ворчали, но перебивались вместо вздорожавшей пшеницы гораздо более дешёвым фуражным ячменным зерном, но резко повысившийся спрос вскоре взвинтил цены уже и на него, и вот тогда началось…

Ввозимое в город зерно теперь даже не доезжало до рынка – его расхватывали ещё по дороге. Но ещё через день его цена превысила цену рыбы, и чернь, у которой таких денег банально не было, начала попросту грабить обозы. В результате крестьяне-одиночки и управляющие мелких вилл перестали возить свои продукты, и они тоже стали попадать в руки спекулянтов-перекупщиков, вокруг крупных обозов которых начали разыгрываться нешуточные потасовки. Компании друзей или соседей тащили с телеги сразу мешок зерна, а если удавалось, то и пару-тройку на запас, дабы поделить потом зерно уже меж собой по справедливости – одни тащили добычу, другие били морды хозяевам и защитникам обоза, а затем помогали носильщикам протолкнуться сквозь толпу и отбиться от не добравшихся до телеги, но тоже жаждущих урвать своё менее удачливых мародёров. До поножовщины доходило редко, но хватало и расквашенных носов, и выбитых зубов, а уж фингалы-то и вовсе никто не считал. Но больше всего доставалось, конечно, обозникам, отвечающим за груз перед хозяином и дравшимся поэтому за каждый мешок. Ведь против них была вся оголодавшая и жаждущая жратвы толпа, отчаянная и готовая на всё. Появились в конце концов и искалеченные, и забитые насмерть. Сами мы, правда, не видели, но слыхали от наших сослуживцев и о паре случаев затаптывания насмерть не сумевших отстоять свой груз обозников теми запоздавшими мародёрами, на которых его уже не хватило.

Но, как и в нашем современном мире, здесь подобный бизнес тоже не был сам по себе, а «крышевался» людьми серьёзными и подобного хулиганства не понимающими, так что на помощь страдающим от грабежей и мордобоя спекулянтам устремились отряды хорошо вооружённых и абсолютно не склонных шутить наёмников, быстро наводившие на улицах порядок. И тоже, естественно, без членовредительства эти мероприятия обойтись не могли. Разгорячённая толпа слов не понимала, а настаивать на своём силой уже успела привыкнуть, как и к тому, что сила – в численности. Да только солдаты ведь берут верх не числом, а умением. Убивать и калечить никто не стремился, но и удар мечом плашмя мало чем отличается от удара тем же ломом или кастетом, так что хватило и этого. А потом на площади выступил представитель Совета Трёхсот, заверивший сограждан, что меры по снабжению города хлебом приняты и цены на него скоро вернутся к прежнему уровню.

Красноречие его на толпу подействовало или блеск обнажённых мечей стражи, состоящей не из тутошних сограждан-ополченцев, а из недолюбливающих, мягко говоря, карфагенян ливийских наёмников, но мародёрство прекратилось. Зато слухи по Карфагену поползли весьма нездоровые – что хотя обозы-то в город поступают исправно, да только на рынке хлеба что-то не очень-то прибавляется, а вот экспорт зерна за море не только не уменьшается, а даже увеличивается. Цены же на хлеб хоть и перестали расти, снижаться тоже что-то не спешили. Где-то на десятую долю только и снизились – формально вроде бы обещания и исполняются, но толку от этого мало. Зато на всех уличных перекрёстках появились вдруг ростовщики, ссужающие сограждан в долг под грабительские проценты. С особенной охотой они ссужали бедноту, не имеющую карфагенского гражданства и не защищённую поэтому законами от продажи в рабство за долги…

Народ выкручивался, как мог. Кто-то сушил фрукты, на которые дефицита не было, пробуя потом перемалывать их в муку для выпечки хлебного суррогата или хотя бы для разбавления нормальной муки. Кто-то – в основном теми же компаниями, которыми недавно грабили обозы – подавался в деревню, дабы прикупить для себя зерна прямо на месте у самого производителя. Пять или шесть дюжих мужиков, вернувшись в город из такой поездки с одним или двумя мешками зерна, имели хорошие шансы донести его к себе домой, отбившись от вездесущих уличных халявщиков. Кто-то попрошайничал на площади прямо возле хлебных прилавков, как ранее у входов в питейные забегаловки, а кто-то и карманничал, вытаскивая кошельки у зазевавшихся. Самые лихие принялись уже и гоп-стопничать в переулках и подворотнях, но многочисленные патрули ополченцев и наёмников быстро проредили их число и поубавили куража уцелевшим. Причём если стража ещё пыталась арестовывать гопоту, то наш брат наёмник чаще пускал в ход меч.

Как-то раз мы и сами руку к этому делу приложили, когда наша очередь выпала патрулировать. Ну, не всей компании – Серёгу мы в Мегару откомандировали, где служба поспокойнее, а вместо него нам выделили в уличный патруль одного из наших турдетан. Идём, значится, по улице, никого не трогаем. Шуганули разве только пару приставших к возвращавшемуся с рынка прохожему попрошаек, не дававших ему прохода и, кажется, собиравшихся воспользоваться своим силовым преимуществом. Ни ножей, ни дубинок, ни даже булыжника в руках, так что на вооружённый разбой с угрозой жизни и здоровью не тянуло, но попытка грабежа просматривалась, так что мы вмешались и предотвратили. Сопроводили человека до его квартала, пошли обратно, больше никаких происшествий и не намечалось, и только ближе к концу дежурства на нас вдруг выбежала шайка гопников, человек шесть. С ножами, с дубинками, и прямо на нас со всем этим своим хозяйством членовредительским бегут. Охренели, что ли?! Мы в цепь поперёк переулка, прикрылись цетрами, мечи наголо. Остановись они сразу же, могло бы обойтись и без крови – в конце концов с поличным мы их на разбое не поймали, а мало ли для чего народ носит ножи и дубинки? Может, как раз для самообороны от беспредельничающей шантрапы. Ко всем же добропорядочным гражданам по вооружённому патрульному не приставишь, верно? Что там карфагенские законы о ношении ножей и дубинок гражданскими гласят, нас как-то не интересовало, да и приказа шмонать и разоружать не было, а был приказ только уличную преступность пресекать. По собственной же инициативе разоружать нормальных людей, делая их беспомощными перед гопотой – увольте. Этим маразмом мы и по прежней жизни сыты по горло, и хвала богам, что античный мир до подобного свинства ещё не докатился! Так что не собирались мы за одни только членовредительские инструменты претензии им предъявлять, остановись они вовремя и вступи с нами в нормальные переговоры. Но они и не думали тормозить, а сгрудились поплотнее и ринулись напролом. Ну, раз так – это уже в корне меняет дело, и теперь пеняйте-ка вы, ребята, на себя. Один только и сумел между мной и Васькиным вклиниться, да только пользы он никакой от этого не поимел, а поимел только наши клинки в обе свои бочины. Двух других нанизали на свои клинки Володя и наш турдетанский сослуживец, а трое оставшихся развернулись и задали от нас стрекача. Мы за ними, они со всех ног к улице пошире, а там – двое патрульных-ополченцев, не та выучка, что у нас, так что пробиться-то хулиганы могли, и мы ускорились, дабы пресечь. Да только гопота, едва до тех патрульных добежав, сразу же оружие бросила и сдалась на их милость, лишь бы только от нас её спасли. Ну, мы особо и не возражали. Подошли ещё трое ополченцев, мы разговорились с их старшим, так выяснилось, что это от них шайка удирала, когда на нас нарвалась. Умора, млять, кто понимает! За день до того слыхали о подобном случае от сослуживцев, так думали, что привирают ради понтов, а оказалось, что так оно и есть – угодив в клещи между ополченческим патрулём и наёмниками, шпана предпочитает сдаться ополченцам, потому как наёмникам вязать и вести в кутузку лениво, проще завалить на месте «при попытке». Так что разбойную гопоту уняли быстро…

Основная же масса городской бедноты хваталась за любую работу, если за неё предлагалась натуральная оплата зерном. За чашу зерна можно было нанять грузчика на разовую переноску тяжестей, за небольшой кувшин – на целый день. Доходило вообще до смешного – домашний раб-слуга какого-нибудь богатея, посланный хозяином на рынок за покупками, выпрашивал у него кулёк зерна, за которое, отоварившись по списку, на том же рынке нанимал свободных граждан носильщиками – нести свои покупки, а сам важно шествовал налегке, указывая им дорогу и начальственно покрикивая на них. Да что рабы богатеев! Как-то раз я Укруфа на этом спалил и хорошенько отругал его, едва по шее не надавав – не за зерно, которым успел запастись с избытком, а за разжигание социальной напряжённости. Ведь эта свободная городская чернь, в отличие от рабов, в том числе и солдатских вроде наших, о которых зато уж всяко было кому позаботиться, уже начинала конкретно голодать и настроение приобретала соответствующее.

Шлюх-профессионалок на улицах сильно потеснили вчерашние «порядочные», просящие за свою «любовь» уже не серебром, а хлебом. Пользуясь уникальным случаем, наиболее бесшабашная солдатня напропалую «пробовала» всех мало-мальски смазливых из числа тех, к которым всего пару недель назад даже в шутку подкатиться не помышляли. А уж толстосумы и вовсе сорвались с нарезов, закатывая обильные пиры чаще прежнего и демонстрируя тем самым свою «крутость». Могло ли такое кончиться добром?

Обсуждая возникшую ситуёвину с сослуживцами в одной из наших солдатских забегаловок, мы пришли к выводу, что голодный бунт в городе практически неизбежен и для нас самое лучшее было бы держаться поскромнее, дабы не оказаться тоже втянутыми в эту абсолютно не нужную нам предстоящую грызню. Но начальство решило иначе. Нам всем были выданы деньги и усиленные пайки с заданием – сорить ими напоказ, угощать бедных соседей-гражданских, совращать миловидных соседок и беседовать «за жизнь» и с теми, и с другими. «Вредные» слухи при этом опровергать, но не слишком настойчиво и без излишней убеждённости, а в подпитии – соглашаться с ними. И – держать ухо востро, а оружие – под рукой. Что за игру затеял наш наниматель, мы могли только гадать, но и невооружённым глазом просматривалось, что на предотвращение бунта его указания явно не нацелены. В каком случае я сам на его месте дал бы своим людям такие распоряжения? Пожалуй, только в одном – если бы хотел ускорить и усилить назревающую заваруху, но не выпячивая своей явной заинтересованности в ней. И как тогда это понимать? А никак. Арунтий нам платит щедро, а раз так, то тут уж, как говорится, его воля – нашими руками. А чтобы при этом «чего не вышло», я и сам заодно прикупил дополнительно и оружия с боеприпасами, и всем нашим посоветовал сделать то же самое…

Хотя очевидный характер предстоящих событий мы вполне себе представляли и готовились к ним соответствующим образом, полыхнуло, как это нередко в подобных случаях и бывает, внезапно. Это потом уже, задним числом, сопоставив все разрозненные слухи, мы вычислили эту картину маслом, оказавшуюся самой что ни на есть идиотской. Объективные причины есть объективные причины – все они на виду, всем известны, и их последствия в общем и целом вычисляемы и прогнозируемы, но это – макроуровень. А для нас, рядовых участников, собака порылась прежде всего на микроуровне – в субъективных частностях. Где, в какой момент и из-за чего начнётся – вот что важно для нас, чтобы не лопухнуться и сработать оптимально. Рулит же тут уже не объективная причина, а вполне субъективный конкретный повод, обусловленный вполне конкретными субъективными обстоятельствами, и с глобальными объективными факторами зачастую даже не очень-то напрямую и связанный. Ну и как тут его спрогнозируешь? Оттого-то и случилось в городе именно то, что случилось…

Я полностью и безоговорочно согласен в общем и целом с теми, кто критикует классическое античное рабство, считая его общественным злом. Охотно свидетельствую и сам – зло в чистейшем виде! Другое дело, что все эти гуманисты рассматривают ситуёвину исключительно с колокольни бедного угнетённого раба, а угнетателю рабовладельцу при этом типа полная лафа. Ага, ха-ха три раза! Ох уж эти рабы! Глаз да глаз за ними нужен, и один хрен кто-нибудь что-нибудь да отчебучит! А отвечать кому? Хозяину! Ведь если юридически твой раб – всё равно что твоя собака, кот или корова, то и спрос за всё, что он натворит, с тебя. А с кого же ещё-то? Твоя ведь живность набедокурила, ты и в ответе, и никого не гребёт, умышленно ли твой раб насвинячил или сдуру. Разбираться со своей ходячей и говорящей собственностью – это уже твоя проблема. Кому знать, как не мне? Так что, как простой античный рабовладелец, мнение критиков рабства поддерживаю. И вышло оно вот как. Укруфу я за «буржуазную эксплуатацию» свободных карфагенских граждан мозги вправил. Вскоре мне пришлось вправлять их и Софонибе, которая вдруг вздумала лопать свежую пшеничную лепёшку, высунувшись в окно на улице – в доме ей для этого, надо полагать, места мало, да ещё и бросать крошки голубям – ага, на глазах у полуголодных горожан! Они, свободные и полноправные, и дрянной ячменный хлеб не каждый день даже видят, а тут какая-то рабыня пшеничными крошками голубей кормит! Далеко ли, спрашивается, сама умишком от тех голубей ушла? Вздрючил, въехала, хрень пороть завязала и больше хлебом народ на улице не дразнит – напоказ яблоками теперь только хрумкает, которые не дефицит. Это уж – хрен с ней, не страшно.

Так ладно бы ещё Софониба, рабыня, но горожанки-то, свободные гражданки этого Карфагена! Ещё голода-то настоящего нет, трупы на улицах не валяются, а они уже передком за кулёк зерна торгуют. И ладно бы втихаря, так нет же, практически напоказ! Вот на хрена, спрашивается? И стоит ли после этого удивляться тому, что изголодавшимся по женскому телу рабам в такой ситуёвине реально сносит крышу?

Пока я разбирался со своими бастулонами, очередную хрень учудил Рам. То ли Мунни ему не дала, то ли просто самоутвердиться дураку захотелось, отымев свободную горожанку – в общем, переклинило моему индогреку мозги. Вместо того чтоб попросить меня проспонсировать ему услуги недорогой профессиональной шлюхи – Укруф же вон каждую неделю просит, и хрен я когда ему в этом отказывал, – этот дурень, дождавшись, когда я в караул заступлю, втихаря подкатился к нашей симпатичной соседке-горожанке, которая как раз подкатилась к ситуёвине, когда жрать охота, а окромя «большой и чистой любви» продать больше и нечего. Понятно, что начинать своё моральное «падение» она собиралась уж всяко не с раба, да только этот плут ей назвиздел, будто заказывает её для меня. А дурочка и ухи развесила, даже не подумав своей пустой бестолковкой, что при такой наложнице, как Софониба, мне тут платных шлюшек и даром не надо. Ухарь же мой индогреческий ещё и вином её угостил – щедро угостил, до состояния «а, один хрен», так что отымел он её, можно сказать, по добровольному согласию. Но потом-то, протрезвев и осознав, что дала по пьяни какому-то рабу, финикиянка страшно возмутилась и закатила мне скандал – ага, отдохнул после наряда, называется. Паскуднику Раму я по результатам импровизированного «служебного расследования», конечно, набил морду – не за кулёк зерна и вино, конечно, а за самоуправство и неумение выбирать, кому впендюрить свою елду. А незадачливой дурочке разжевал, что за провинность передо мной раб наказан, а ей абсолютно не хрен было нажираться с блудливым прохвостом до невменяемого состояния, потому как пьяная баба – звизде своей не хозяйка. Нажралась, дала по пьяни, безо всякого принуждения – пеняй теперь на себя. По причине отсутствия в античном мире феминизма, здесь о таком понятии, как «отзыв своего согласия», и не слыхивали, так что, пристыдив и урезонив эту дурынду, я тем самым инцидент исчерпал. Увы, оказалось, что это был не единственный инцидент такого рода, а некоторые рабы значительно дурнее моего Рама, да и хозяева у них… гм… А чему удивляться? Подобное тянется к подобному. Какой хозяин – такая и собака. Спасибо хоть – не в нашем квартале…

Рабу одного наёмника-кельта, тоже не бедствовавшего и зерном запасшегося загодя, тоже захотелось «большой и чистой любви» свободной карфагенской гражданки и тоже «порядочной», а не профессионалки. Как и моему охламону, этому тоже хватило ума нагребать бабу, будто для своего хозяина её снимает, а вот на вино этот прохиндей то ли пожлобился, то ли мозгов на это не хватило. В результате разобравшейся в обмане трезвой горожанке оказалось вовсе не «один хрен», а раб, страшно оскорблённый «неожиданным и необъяснимым» отказом, добился своего силой, а в процессе усмирения ещё и в зубы ей звезданул и два зуба выбил. Такое, конечно, остаться без последствий ну никак не могло, а его хозяин, не потрудившись разобраться, погорячился и вступился за своего неправого слугу, чем лишь усугубил конфликт. Слово за слово, удар за удар, первая кровь, первые трупы – вот так и началась эта дурацкая заваруха.

Город бурлил, но это зрелище давно уже стало привычным, и нам не было до него никакого дела. Мы шли себе мирно и спокойно, никого не трогая – ну, разве только Васькин, охмурявший знакомую красотку, временами давал волю рукам, но та не очень-то и возражала. В общем, возвращались по домам, когда неожиданно докатилось и до нас.

Хренио как раз в этот момент, типа помогая спутнице нести медный кувшин с водой, заодно её и облапил, когда из переулка вдруг выкатилась достаточно воинственно настроенная толпа городской шантрапы. Вид руки испанца на крутом и соблазнительном бедре порядочной карфагенской девушки почему-то страшно не понравился её куда менее порядочным согражданам, которые почему-то вообразили, будто вправе решать за неё и за нас. В принципе, это уже было неприемлемо, но мы-то не искали ссоры на пустом месте и вполне корректно поинтересовались, в чём проблема. В принципе, можно было ещё вполне спокойно поговорить и мирно разойтись, но заведённая толпа принялась вопить что-то о проклятой наёмной солдатне, насилующей честных карфагенских женщин, и кое-кто при этом принялся тыкать пальцами в нас. Явная вздорность и заведомая несправедливость обвинения нас, естественно, возмутила, и тогда мы уже куда менее миролюбивым тоном потребовали либо немедленных доказательств, либо немедленно убраться с нашей дороги подобру-поздорову. В общем, дали черни последний шанс одуматься. Наша ли вина в том, что эти, с позволения сказать, граждане явно не в дружбе с головой? Вместо нормальных внятных объяснений толпа с угрожающим рёвом двинулась на нас, и такого ей спускать безнаказанным было уже нельзя. Наши мечи с лязгом покинули ножны, и без работы они, естественно, не остались…

Проткнув остриём клинка «своего», я ещё и наподдал ему до кучи раздвоенным набалдашником рукояти, отчего тот с хряском впечатался зубами в мостовую. Трупу это уже до фонаря, но кого волнует труп? Я вразумлял наблюдающих за этим делом живых – пока ещё живых. Остальные наши тоже от меня в этом смысле не отстали, и урок хороших манер для черни получился доходчивым. Толпа побежала, и мы продолжили свой путь. Из переулков к нам пробивались поодиночке и мелкими группами другие наёмники – так же, как и мы, застигнутые заварухой врасплох, так что вскоре у нас сформировалась и целая штурмовая колонна, вполне способная проложить себе дорогу во враждебном окружении. Но нас и не пытались атаковать на улице. Вместо этого нас принялись обстреливать прямо из окон всевозможными увесистыми предметами вроде горшков и кувшинов. Мы на это ответили им камнями и черепками, после чего попытались допросить одного из раненных нами, дабы выяснить наконец, что тут вообще за хрень какая-то происходит. Но тот так и окочурился, не сказав нам ничего вразумительного, а обстрел глиняной посудой из окон постепенно усиливался, вынуждая нас убраться с улицы, а для этого построиться в грубое подобие «черепахи» и ретироваться.

Уже в своём квартале мы выяснили, что к чему – и выпали в осадок. Конечно, «хлебный» бунт был так или иначе неизбежен – но чтоб начаться вот так по-идиотски! Ну уроды, млять! Не изнасилуй тот раб того солдата-кельта ту бабу – не было бы сейчас вот этих дурацких стычек и этих трупов! А теперь – поздняк метаться, теперь – уже началось! Не ожидая уже ничего хорошего, мы использовали затишье после первых столкновений, чтобы покапитальнее забаррикадироваться. И не зря – попёрли толпы помногочисленнее прежних и уже вооружённые. Кое-где среди них мелькали и полностью экипированные – явно присоединившиеся к бунтующей черни городские ополченцы. Отбивать эти атаки пришлось всерьёз, и к первоначальным трупам добавилось немало новых. Трудно сказать, чем бы кончилось это дело для нас, останься эта стихия неуправляемой – мы ведь уже и в Мегару к своим за подкреплением послали. Но к счастью, вскоре с той стороны всё как-то организовалось и упорядочилось. Там тоже разобрались и въехали, что наш-то квартал не при делах. Даже парламентёров выслали – типа извините, ребята, ошибочка вышла. Ну, у нас особых возражений тоже как-то не нашлось.

Бунт на этом, конечно, вовсе не унялся, а просто принял более осмысленную и организованную форму. Нашлись вожаки, настропалившие толпу на её настоящих врагов – хлебных спекулянтов. Вот уж кому досталось теперь по первое число! Их выволакивали из лавок и домов и убивали зачастую голыми руками – долго и сосредоточенно, уж точно не позавидуешь. Не щадили и их семей – жён, невесток и не слишком малолетних дочерей насиловали прямо на улице, пуская по кругу всей толпой, и далеко не всякая отделывалась одним только этим. Об имуществе и говорить нечего – всё грабилось подчистую.

Тут-то и обнаружилось, что не всё так просто в реальном мире. Как и в нашем современном, подавляющее большинство хлебных спекулянтов были не сами по себе, а под той или иной «крышей». Уцелевшие, бросив всё, кинулись к своим покровителям за спасением, после чего из ворот Мегары в Старый город выплеснулись колонны матёрых наёмников. Вот тут и началась настоящая заваруха! Всё то, что происходило до сих пор, было так, детской шалостью. Охваченные бунтом кварталы брались штурмом, солдатня вела себя, как вела бы и в завоёванном городе, взятом после осады и приступа – ну, с той лишь разницей, что захваченных в плен бузотёров продать в рабство не светило, поэтому взятием их в плен никто себя и не утруждал…

К нам наконец-то подошёл отряд испанцев от Арунтия, и мы уже опасались, что тоже сейчас получим приказ «выступить, подавить и примерно наказать». Основания? Ну, совет запастись зерном ещё до взлёта цен мы ведь от нанимателя получили? Выходит, он знал обо всём заранее? А кто обычно знает о таких вещах заранее, кроме тех, кто сам же эти события и организовывает? Но босс в очередной раз доказал, что вовсе не так прост. Полученный нами приказ гласил – оставаться на месте в полной боеготовности, но ни во что не вмешиваться без особого распоряжения. Потом подоспело и особое распоряжение – спасающихся от расправы горожан через квартал пропускать, следя лишь за тем, чтобы беглецы не хулиганили и не прихватывали по пути того, что им не принадлежит. Вскоре пришлось и исполнять это последнее указание начальства, поскольку беглецы повалили целыми косяками – наёмники спекулянтских «крыш» с чернью не церемонились. Не везде, правда, им была лафа. Большая часть городского ополчения приняла сторону бунтующих, и на улицах местами разыгрывались целые сражения – иногда даже и по всем правилам военной тактики. Наёмники были опытнее, ополченцы – многочисленнее, так что раз на раз не приходился. В целом, конечно, побеждал профессионализм, и можно было спорить лишь о сроках, в которые Мегара восстановит полный контроль над всем Старым городом. По рассказам беглецов выходило, что основные бои идут в районе рыночной площади и продовольственных складов, но организаторы мятежа пытались овладеть и зданием Совета Трёхсот, объявив тот низложенным и заменённым «представителями народа», под которыми они, надо полагать, понимали самих себя. От здания их отряды наёмниками олигархов отброшены, но накапливают силы для новой атаки. Нам всё это здорово напоминало известную байку об эпической битве двух противоборствующих армий за стратегически важный объект – избушку лесника на пригорке. Кончилось всё тоже как и в той басне – в конце концов пришёл лесник и выгнал всех взашей.

Лесник этот, само собой, был не простой лесник, а по совместительству ещё и городской суффет. Звали его Ганнибал Барка, и заявился он в город, естественно, не сам по себе, а со своими ветеранами. Нельзя сказать, чтобы нашкодившие олигархи прямо так уж горели желанием впускать в ворота города сердитого суффета с его не менее сердитой солдатнёй. В этом деле им пришлось помочь небольшому отряду городского ополчения, отбившему у наёмников ворота и открывшему их перед армией Барки. Такого от этого малообученного ополчения олигархи не ожидали, и совершенно напрасно. А уж то, что по-финикийски эти «ополченцы» в большинстве своём говорили коряво, часто запинаясь и то и дело срываясь на какой-то совсем другой, варварский язык – это уже частности, которыми совершенно незачем перегружать официальную версию событий. Не все из проштрафившихся толстосумов прогулялись на кресты или в изгнание, кое-кто отделался лишь лёгким испугом, а нам и нашим иберийским камрадам здесь ещё жить. А нашему щедрому нанимателю – не только жить, но и продолжать дела свои вести. Поэтому – не будем болтать лишнего, и как сказано в официальной версии – так оно всё и было. Тем более что и настоящие ополченцы там тоже таки присутствовали, обозначая участие. И спасибо им огромное за то, что только обозначали, а не путались у нас под ногами.