21
Она пробудилась от спутанного, тягучего сна. В первое время вообще не понимала, что к чему, но через секунду ее пронзило болью – одним рывком она села в кровати, осмотрелась вокруг. Как она тут очутилась? Постепенно припомнила все – и страшный, смертный день, и следующий, бесцельное блуждание по курортному городку, потом предвечерье, чужое, залатанное лицо Клерфэ, голова чуть набок, его молитвенно сложенные и оттого будто совсем не знакомые руки, врач, прошедший в морг вместе с ней, – все было как-то не так, все было неправильно, – на узкой больничной койке, там, в мертвецкой, должен был лежать не Клерфэ, а она, она, а не он, это какая-то чудовищная ошибка, страшная, неуместная, дьявольская шутка.
Она встала, раздернула занавески. В комнату ворвалось солнце. Безоблачное небо, пальмы на солнцепеке, пылающие цветочные клумбы в скверике перед отелем – при виде всего этого смерть Клерфэ и вовсе в голове не укладывалась. «Это со мной, – думала Лилиан, – со мной должно было случиться, это мне было суждено, не ему!» Какое странное чувство, будто она всех обманула, будто ее случайно недосчитались, и она теперь живет по ошибке, а за нее, вместо нее убили совсем другого, и теперь зловещая тень этого убийства витает над ней, как витает над неосторожным, а может, просто уставшим водителем призрак сбитого им пешехода, чью гибель он мог, но не сумел предотвратить.
Зазвонил телефон. Она вздрогнула, потом сняла трубку. Агент похоронного бюро из Ниццы предлагал свои услуги – гроб, могила и достойное погребение по вполне умеренным ценам. При необходимости транспортировки тела на родину имеется выбор цинковых гробов.
Она повесила трубку. И совершенно не знала, как быть. Родина Клерфэ – это вообще где? И правда, где он родился? Где-то в Эльзас-Лотарингии? Она не помнит где. Телефон зазвонил снова. На сей раз это был госпиталь. Как быть с телом? Его надо вывозить. Самое позднее сегодня во второй половине дня. Заказан ли уже гроб?
Лилиан взглянула на часы. Полдень. Она оделась. Телефонным трезвоном к ней деловито прорывался неумолимый ритуал смерти. «Нужно ведь черное платье», – промелькнуло в голове. Снова звонок, на сей раз от фирмы, предлагающей венки. Следующего позвонившего интересовало, какую религию исповедовал усопший и надо ли зарезервировать время для церковного обряда? Или, может, он был неверующим?
Лилиан все еще чувствовала действие вчерашнего сильного снотворного. Все было какое-то бестелесное, ненастоящее. Она спустилась вниз посоветоваться с портье. При виде ее сидевший в холле господин в темно-коричневом костюме тут же вскочил. Она отвернулась: видеть его профессиональную скорбную мину было выше ее сил.
– Закажите гроб, – шепнула она портье. – И вообще сделайте все необходимое…
Портье принялся ей объяснять: надо известить власти. Желает ли она, чтобы производилось вскрытие? Иногда это необходимо для установления причины смерти. – А это зачем? – Ввиду возможных правовых неурядиц. Автомобильная фирма может попытаться переложить ответственность на организаторов гонки. Ну и, разумеется, страховка, это ведь страховой случай. Да и вообще, мало ли какие могут возникнуть осложнения, лучше заранее подготовиться ко всему.
Оказывается, умереть просто, а вот быть мертвецом – куда сложней. Желает ли она, чтобы Клерфэ похоронили на здешнем кладбище?
– На кладбище самоубийц, что ли? – спросила Лилиан. – Нет!
Портье тактично улыбнулся. Кладбище самоубийц – всего лишь легенда, как многое в Монте-Карло. Нет, у них вполне нормальное, красивое кладбище, где хоронят местных жителей. Документы Клерфэ у нее на руках?
– Документы? Ему что, и теперь нужны документы?
Портье и тут проявил понимание. Разумеется, документы нужны. Возможно, они у него в номере, если нет, придется этим заняться. Кроме того, он известит полицию.
– Полицию?
При несчастном случае полицию полагается вызывать немедленно. Это наверняка уже сделано фирмой или оргкомитетом гонок; но полиция, кроме того, должна дать разрешение на вывоз тела. Все это сущие формальности, но без них никак. Он все уладит.
Лилиан кивнула. Ей срочно надо выйти отсюда. Иначе еще немного – и в обморок упадет. Только тут она сообразила, что со вчерашнего обеда у нее крошки во рту не было. Но в ресторан отеля идти не хотелось. Чуть ли не бегом она вышла из вестибюля и отправилась в «Кафе де Пари». Заказала кофе и, не притрагиваясь, долго сидела над остывающей чашкой. Мимо катили машины, останавливались перед казино, подъезжали экскурсионные автобусы, высаживали туристов, которые, гроздьями облепляя гида, послушно шли осматривать игорные залы. Лилиан вздрогнула, когда за ее столик подсел какой-то мужчина. Она выпила кофе, встала. И совершенно не знала, куда себя деть, хоть и пыталась внушить себе, что, не случись несчастья, она с завтрашнего дня тоже была бы уже одна, ехала бы в Париж или Швейцарию. Но не помогло: где-то совсем рядом в земле зияла дыра, некий провал в бездонную пропасть, и отделаться от этого чувства невозможно никакими силами. Клерфэ умер; это совсем не то же самое, чем если бы они просто расстались.
Она нашла скамейку, откуда можно смотреть на море. Покоя все равно не было, казалось, надо срочно уладить множество дел, а она не в силах сдвинуть себя с места. «Клерфэ, а не я», – непрестанно вертелось в голове, это просто безумие какое-то. Это она должна была умереть, а не он. Какая жуткая насмешка судьбы!
Она вернулась в гостиницу и, ни с кем не говоря, пошла к себе в номер. У двери остановилась. Какой-то затхлостью, мертвечиной повеяло навстречу, словно в комнате у нее все тоже вымерло.
Тут она вспомнила: портье говорил о документах Клерфэ. Не знает она, где эти бумаги, да и страшно в его номер идти. По санаторию помнит: видеть оставшиеся после умершего вещи иной раз куда тяжелей, чем самого покойника.
Но в двери номера, она увидела, торчит ключ. Должно быть, горничная убирается, подумала она. Так лучше, чем одной заходить. Она отворила дверь.
Худощавая женщина в сером, от портного, костюме смотрела на нее из-за письменного стола.
– Что вам угодно?
В первый миг Лилиан решила, что ошиблась комнатой. Потом увидела на вешалке пальто Клерфэ.
– Кто вы такая?
– По-моему, это я должна вас спросить, – резко ответила женщина. – Я сестра Клерфэ. А вам что нужно? Кто вы такая?
Лилиан молчала. Однажды Клерфэ что-то рассказывал ей о сестре, которую от души ненавидит и пользуется взаимностью. Он уже много лет с ней не общается. Должно быть, это она и есть. Надо же, ну ничего, совсем ничего общего.
– Я не знала, что вы приехали, – сказала Лилиан. – Ну, поскольку вы здесь, мне тут делать нечего.
– Несомненно, – отозвалась та ледяным голосом. – Мне сказали, что мой брат жил здесь с некой особой. Это вы?
– Вас это тоже уже не касается, – через плечо бросила Лилиан.
Она вышла и вернулась к себе в номер. Принялась было собирать вещи, но вскоре перестала. «Не могу я уехать, пока он здесь, – думалось ей. – До похорон надо остаться».
Она снова отправилась в госпиталь. Сестра в приемном покое заявила, что допустить к покойному ее не может: по настоянию родственников будет производиться вскрытие. После чего тело будет запаяно в цинковый гроб и отправлено на родину.
На выходе из госпиталя она столкнулась с капитаном команды.
– Мы уезжаем сегодня вечером, – сообщил он. – Вы уже успели познакомиться с этой зубастой стервой? С сестрицей его? Это она распорядилась, чтобы его резали. Хочет судиться с фирмой и организаторами гонки, подает иск о возмещении ущерба ввиду халатности. Она уже и в полиции побывала. Вы же нашего директора знаете? Так вот, она и к нему наведалась. Он вообще никого не боится, но после получасового разговора с этой фурией был белый как полотно. Она пожизненную ренту требует. Дескать, Клерфэ был ее единственным кормильцем. Мы все уезжаем. И вы уезжайте! Все кончено.
– Да, – повторила Лилиан. – Все кончено.
Она бесцельно бродила по улицам; сидела за столиками в разных кафе, что-то пила, а к вечеру вернулась в гостиницу. Тут-то и навалилась усталость. Врач оставил ей снотворное, но оно не понадобилось – она заснула сразу же.
Ее разбудил телефон. На проводе была сестра Клерфэ. Ей надо срочно с Лилиан переговорить, заявила она безапелляционным тоном. Так что пусть Лилиан к ней зайдет.
– Если вы что-то имеете мне сказать, говорите, я слушаю, – ответила Лилиан.
– Это не телефонный разговор.
– В таком случае встретимся в двенадцать внизу, в холле.
– Для меня это слишком поздно.
– А для меня нет, – холодно бросила Лилиан и положила трубку.
Она взглянула на часы. Почти десять. Оказывается, она четырнадцать часов проспала и все еще чувствует себя разбитой. Она пошла в ванную, где чуть не заснула снова, если бы не энергичный стук в дверь. Накинув купальный халат, пошла открывать. Не успела повернуть ключ, как дверь распахнулась и сестра Клерфэ буквально ворвалась в комнату. Захоти даже Лилиан ее не впустить, ей бы это не удалось.
– Это вы мисс Дюнкерк? – злобно выпалила она, неудержимая и несгибаемая в своем сером заказном костюме.
– Вы сможете говорить со мной в двенадцать часов внизу, в холле, но не здесь.
– Да не все ли равно. Я уже здесь. Я…
– Вы вошли против моей воли, – прервала ее Лилиан. – Это мой номер. Мне что, в дирекцию позвонить, чтобы вас выдворили?
– Не могу я ждать до двенадцати. У меня поезд раньше. Или вы хотите, чтобы гроб с телом моего брата на солнцепеке стоял на перроне, пока вы со мной поговорить соизволите?
Лилиан не сводила глаз с узкого черного креста на тонкой цепочке, что висел на морщинистой шее. «Такую ничем не остановишь, – подумалось ей, – уж она-то своего добьется».
– Я тут в бумагах брата, – продолжила сестрица, – обнаружила копию документа, оригинал которого, полагаю, находится у вас. Это касается дома на Ривьере, который он отписал на ваше имя.
– На мое имя?
– Вам разве это неизвестно?
Теперь Лилиан смотрела на лист бумаги в костлявой руке с двумя обручальными кольцами. Вдова, значит, – что ж, оно и неудивительно.
– Покажите документ, – сказала она.
Сестра колебалась.
– Вам он неизвестен?
Лилиан ничего не ответила. Услышав, что в ванной все еще течет вода, она пошла закрутить краны.
– Вы именно это столь срочно желали мне сообщить? – спросила она, вернувшись.
– Я хотела уведомить вас, что семья, разумеется, этот документ не признает. Мы намерены его оспаривать.
– Ради бога. А теперь, пожалуйста, оставьте меня одну.
Эта стерва, однако, и не думала уходить.
– Было бы куда проще, да и тактичней с вашей стороны, если бы вы подписали заявление с отказом от своей доли наследуемого имущества, завещанного вам под влиянием привходящих обстоятельств.
Лилиан посмотрела на нее в упор:
– А текст заявления вы, случайно, с собой не захватили?
– Захватила. Вам только подписать. Вот! Рада, что хотя бы в этом вы готовы пойти нам навстречу.
Лилиан взяла у нее листок и порвала, не читая.
– А теперь уходите. С меня довольно.
Сестрица, однако, и тут не потеряла самообладания.
– Вы сказали, вам этот документ неизвестен? Значит, у вас и на руках его нет? – спросила она, стрельнув в Лилиан хищным взглядом.
Лилиан подошла к двери и распахнула ее.
– Предоставляю вам выяснять это без моей помощи.
– И я выясню! Выясню! Право на нашей стороне! В конце концов, одно дело кровная родня, и совсем другое – какая-то заезжая авантюристка, охотница до чужого наследства…
На столе стояла ваза с фиалками, Клерфэ принес их ей пару дней назад. Не помня себя от ярости, Лилиан схватила вазу и выплеснула прямо в ненавистное, костлявое лицо. Хотелось только одного: хоть как-то заткнуть этот скрипучий, невыносимый голос. Цветы уже увядшие, свисали с мокрых волос и плеч сестрицы, словно с кикиморы, только что вылезшей из болота.
– Вы за это ответите, – прошипела та, утираясь.
– Знаю, – сказала Лилиан. – Пришлите мне счет от парикмахера, за костюмчик, конечно, да, наверно, и за туфли тоже, и за нижнее бельишко, и за всю оставшуюся жизнь, и за душонку вашу поганую, хоть и чугунную! А теперь убирайтесь, наконец!
Сестрица сгинула. Лилиан смотрела на стеклянную вазу у себя в руке. Она и не знала, что способна на такое. «Слава богу, я хоть вазу в нее не запустила», – подумала она, и вдруг ее разобрал безудержный смех, она смеялась и не могла остановиться, но потом хлынули слезы, а со слезами пришло облегчение, и наконец, наконец-то разжалась каменная судорога в душе.
Внизу ее остановил портье.
– Неприятная история, мадам…
– Что еще?
– Вы поручили мне заказать гроб и место на кладбище. Но сестра господина Клерфэ сразу по прибытии тоже заказала гроб, за счет автомобильной фирмы. Теперь получается, что ваш гроб лишний.
– А вернуть его нельзя?
– Агент фирмы в Ницце уверяет, что это эксклюзивный заказ. Он, конечно, в виде особого одолжения может принять товар обратно, но не по той же цене.
Лилиан смотрела на портье в полной растерянности. Перед глазами вдруг встала гротескная картина, как она с пустым гробом едет куда-то в горы, в санаторий, а тем временем сестрица Клерфэ, похитив расчлененные останки брата, в другом гробу везет их на семейное кладбище.
– Я предложил даме воспользоваться вашим гробом, – невозмутимо продолжал портье. – Но она не хочет. С ней вообще очень непросто. Все свои расходы у нас велела записать на счет автомобильной фирмы. А там, помимо проживания, еще и полный пансион, и две бутылкаи Шато Лафит 1929 года вчера на ужин. Между прочим, лучшее наше вино, самое дорогое. Агент похоронного бюро готов принять гроб обратно за полцены.
– Хорошо, – согласилась Лилиан. – И подготовьте мне счет. Сегодня вечером я уезжаю.
– Как вам будет угодно. Но еще одно остается… Место на кладбище. Оно ведь вам теперь без надобности, но я его за вас уже оплатил. И сегодня, боюсь, затруднительно что-либо сделать. Суббота. До понедельника в конторе никого не будет.
– Что, по выходным у вас люди не умирают?
– Умирают. Для них могилы приобретаются в понедельник.
– Тогда внесите эту сумму в мой счет.
– Вы намерены сохранить могилу за собой? – изумился портье.
– Еще не знаю. Но не желаю больше об этом говорить. Внесите в счет все, что вы заплатили. Все, все внесите! Но я не желаю больше об этом слышать! Ни слова! Неужели не понятно?
– Как прикажете, мадам.
Лилиан вернулась к себе в номер. Зазвонил телефон. Она не подошла. Запаковала оставшиеся вещи. В сумочке нашла билет до Цюриха. Посмотрела на дату. Поезд отходит сегодня вечером.
Телефон уже звонил снова. Когда он умолк, ее вдруг охватил панический страх. Какое-то жуткое чувство, будто не только Клерфэ умер, будто вместе с ним умерло все, что она знала в жизни. И Борис тоже, промелькнуло в голове. Кто знает, что с ним, где он? Может, он тоже давно уже умер, а ей даже не сообщили, – либо адреса не знали, либо просто не захотели.
Она уже сняла трубку, но тут же в нерешительности положила. Не может она ему позвонить. Сейчас никак. Он не поймет, решит, будто она потому только звонит, что Клерфэ умер. И ни за что не поверит, что она Клерфэ бросить собиралась. Да она ему об этом и не скажет ни за что.
Так она и сидела в тишине, пока в комнату не стали заползать серые сумерки. Окна были настежь. Шелест пальм на улице напоминал пересуды зловредных соседей. Портье сказал ей, что сестра Клерфэ около полудня уехала; что ж, и ей пора.
Она встала, но все еще медлила. Не может она уехать, так и не узнав, что с Борисом, жив ли он вообще. И вовсе не обязательно звонить ему лично. Довольно будет просто заказать разговор с пансионом, представиться как угодно и попросить его к телефону, а пока его будут звать, она может просто повесить трубку – главное, удостовериться, что он жив.
Она заказала разговор. Ждать пришлось долго, потом наконец ей позвонили. Номер не отвечает. Она попросила повторить вызов, срочно, с уведомлением абонента, и осталась у телефона. Из окна донеслись чьи-то шаги по гравиевой дорожке. Это напомнило ей о Клерфэ, и волна горестной нежности захлестнула душу. Он завещал ей дом, а она даже не знала. Не нужен ей этот дом. Будет и дальше пустовать со всей своей лепниной, постепенно приходя в негодность, – если только сестрица, во всеоружии двуличной морали и односторонней справедливости, его не заграбастает.
Телефонный звонок заставил ее вздрогнуть. В трубке шла нервная перепалка телефонисток по-французски. В тот же миг она позабыла о всех своих задуманных хитростях.
– Борис! – крикнула она в трубку. – Это ты?
– Кто говорит? – спросил женский голос.
Лишь на секунду запнувшись, Лилиан назвала себя. Через два часа она уедет с Ривьеры, и никто не будет знать куда. Смешно не поговорить напоследок с Борисом.
– Кто говорит? – переспросил голос.
Она еще раз назвала свое имя.
– Лилиан Дюнкерк.
– Господина Волкова нет, – донеслось до нее сквозь треск и шумы в проводах.
– С кем я говорю? Это госпожа Эшер?
– Нет, это госпожа Блисс. Госпожи Эшер уже здесь нет. Да и господина Волкова тоже. Сожалею…
– Погодите! – перебила ее Лилиан. – А где он?
Шум в трубке усилился.
– …уехал, – только и расслышала она.
– Где он? – крикнула она еще раз.
– Господин Волков уехал.
– Уехал? Куда?
– Не могу вам сказать.
У Лилиан перехватило дыхание.
– С ним что-то случилось? – помолчав, спросила она.
– Не знаю, мадам. Он уехал. Больше ничего не могу вам сказать. Сожалею…
Разговор прервался. Зато продолжилась нервная перепалка телефонисток. Лилиан повесила трубку. Уехал – ей ли не знать, что означает это иносказание там, наверху. Сообщение о смерти, не больше и не меньше. Тут и сомнений быть не может – да и куда ему уезжать и с какой стати? И даже старой хозяйки пансиона уже нет.
Какое-то время она сидела неподвижно. Потом наконец встала и спустилась вниз. Расплатилась по счету, билет на поезд положила в сумочку.
– Отошлите мой багаж на вокзал, – распорядилась она.
– Прямо сейчас? – удивился портье. – У вас до поезда еще два часа. Не рано?
– Да, сейчас, – твердо сказала Лилиан. – Самое время.
