Что случается во тьме

Если ветер дует в нужную сторону, слова ведьмы могут разлететься очень далеко. Легким шелестом они перескакивают с листа на лист в зеленом лесу. В старину говорили, что шорох опавшей листвы вокруг дома – это ведьмы сплетничают о семействе, которое живет внутри.

Томми Кинкл стоял на веранде, облокотившись на перила, и вглядывался в темную чащу. Интересно, что разглядел бы его младший братишка, художник, если бы стоял рядом? Может быть, фей? Он, Томми, видел только деревья. Бесхитростный он человек.

Харви вернулся домой, беспрерывно болтая о Сабрине, как будто и не виделся с ней каждый день. Чудак человек. Но отец сегодня не смылся в бар и не отрубился чуть свет. Он хмуро пялился в телевизор с бутылкой пива, и Харви ушел к себе, сказав, что хочет порисовать. Может, отец скоро завалится спать, и брат тогда рискнет выйти. Томми на это надеялся. Поболтать с Харви – это лучшее, что случается за весь день.

Харви правильно делает, что держится подальше от отца. У того тяжелая рука и мерзкий нрав, особенно когда напьется. Он уже несколько раз поднимал руку на Томми, но Томми сильный, он выдержит. Младшего сына отец никогда не бил. Пусть только попробует! Если он когда-нибудь прибьет Томми насмерть и после этого замахнется на Харви, он, Томми, встанет из могилы и перехватит его кулак.

Он хорошо умеет ловить мяч, много раз стоял на воротах. В свое время в школе вся футбольная команда знала: на Томми Кинкла можно положиться. Тренер говаривал: «Сегодня вы должны сражаться не на жизнь, а на смерть!» Вот и теперь в шахтах получается то же самое. Когда в забое тесно, темно и жарко, как в преисподней; когда вспоминается, как перепуганный Харви рассказывал, будто видел в шахте демона; когда остальные норовят увильнуть и лепечут, что им страшно, – Томми встает и идет первым.

Однажды, когда оба были маленькими, они отправились на ярмарку. В зеркальном лабиринте Харви оцепенел от ужаса, увидев, как его собственное отражение превратилось в неведомое чудовище. Томми подскочил вовремя. Он даже не заметил зеркальных отражений, видел только перепуганного братишку. И понимал, что надо вывести Харви отсюда.

Воображение у Томми небогатое. Он верил только в то, что видел, и знал, где настоящее, а где выдумка. Это у Харви была и богатая фантазия, и натянутые нервы, это Харви унаследовал мамины темные глаза и трагические губы. А Томми с рождения был парень что надо. И отец, и дед звали его «старина Томми», оба понимали его – тут и понимать-то особо нечего, думал Томми, – но Харви был для них загадкой, и это их бесило.

Когда мамы не стало, понять братишку мог только Томми. Старался, во всяком случае. Харви доверял старшему брату все свои секреты. В первый школьный день он шепнул, что познакомился с девочкой, похожей на принцессу, и с тех пор каждый день приносил из школы новые сказки о принцессе Сабрине. В детстве Харви неизменно плакал в те дни – а это случалось часто, – когда отец и дед уходили на охоту, и спрашивал: неужели Томми не жалеет бедных оленей? Раньше Томми об этом как-то не задумывался, но после слов Харви и сам стал ловить себя на этой мысли. У оленей глаза такие же, как у брата, большие, карие и мечтательные.

Охота была семейной традицией Кинклов. Дед говорил, их наследие – кровь, которая легко проливается, да темные шахты. Они не могли простить Харви за то, что он уродился таким мягкосердечным.

– Слишком уж наш Харви чувствителен, – ухмыльнулся как-то отец внизу, в шахте. – И дружит только с девчонками, и любит рисовать красивые картиночки. Лучше бы ему таким не быть. Ты меня понял, да?

Томми в ответ испуганно рассмеялся:

– Да ну что ты, батя. Он только и думает что о Сабрине.

Отец презрительно скривился – эта гримаса редко сходила с его лица.

– А, о девчонке Спеллманов. Терпеть не могу их семейку. Странный народ.

Спеллманы и впрямь были странными. Люди говорили: Хильда глупа как пробка, Зельда – старая ведьма, их родич – закоренелый грешник.

В Гриндейле вообще творилось немало странного, и многие здешние жители боялись всего, чего не могли понять. Томми был не из таких.

Пару лет назад он стал ходить на родительские собрания Харви. Отец там не появлялся, ему было неинтересно. Странное было чувство – возвращаться в школу, где сам Томми не так давно ходил кум королю. Тогда все старались с ним подружиться, мечтали услышать от него хоть словечко. Здание было то же самое, но теперь он сидел на шатком стуле среди разнаряженных родителей, ловивших каждое слово учителя. Он сидел опустив голову, неуклюже сцепив руки, на ботинках еще чернела угольная пыль. Чувствовал себя неуютно и очень неуместно. Готов был хоть сейчас вскочить и выйти.

Но там была Хильда Спеллман, тетушка Сабрины, дама с соломенно-желтыми волосами и добрым лицом. Она читала книгу, держа ее на коленях. Девушка, с которой Томми дружил в школе, тоже много читала. Сам Томми был не охоч до чтения, но ему было приятно видеть людей за книгой, потому что они мысленно уносились из Гриндейла. Он не удивился, увидев Хильду с книгой. Спеллманы производили впечатление умных женщин. На голову выше остальных. «Думают, они лучше нас, простых смертных», – говаривал отец.

Хильда Спеллман убрала книгу в сумочку и помахала Томми. Они болтали, пока не подошла их очередь беседовать с учителями.

– Хорошо, что ты пришел, – шепнула она ему. – Мне всегда было не по себе, потому что я тут единственная, кто не родитель, а Зельда со мной не ходит. – Она по-дружески подмигнула ему, блеснув ярко-голубыми тенями для век. – Мы все стараемся в меру сил, правда?

Томми прокашлялся.

– Ага.

Когда пришел его черед поговорить с учителями, ему сказали, что на уроках Харви успевает очень хорошо, хотя бывает рассеян.

– Таков уж мой младший брат, – сокрушенно сказал Томми. – Мечтатель.

Томми знал, что его брат очень умен, хотя сам Харви себя таким не считал. И с тех пор на родительских собраниях Томми всегда садился рядом с Хильдой Спеллман. Увидев его, она улыбалась, находила время поболтать. Настоящая леди.

Однажды Харви сильно припозднился. Томми очень волновался за него и, зная, что брат собирался к Спеллманам, под покровом темноты пошел через лес. Издалека увидел освещенную веранду, на которой сидели парень и девушка. Томми не хотел мешать ухаживаниям Харви, но надо было забрать брата домой, поэтому он подошел тихонько.

На веранде с Сабриной сидел не Харви, а ее дальний родственник, Эмброуз.

Жители города немало сплетничали о нем. Все почтальонши, кому доводилось хоть раз доставить письма в дом Спеллманов, были в него немножко влюблены. И даже кое-кто из почтальонов. Говорили, он строит глазки всем подряд, без разбору. Но ни разу никого не пригласил на свидание, так что все это для него несерьезно.

Томми слыхал, он холоден и жесток. Повеса и грешник.

Но Томми не мог бы за это поручиться. Может, Эмброуз Спеллман просто слишком яркая личность для Гриндейла. Иногда его видели на окраине владений Спеллманов – он расхаживал вдоль забора, как пантера в клетке, одетый в роскошный домашний халат. Широко раскидывал руки, словно хотел обнять все четыре ветра. Иногда его не видели целыми месяцами, и Томми полагал, что Эмброуз укатил в какое-то необыкновенное далекое путешествие. На вид он казался ровесником самого Томми, но на самом деле, наверное, был гораздо старше: рассказы о нем ходили в народе давным-давно, и с одного взгляда было ясно, что за плечами Эмброуза тысячи и тысячи удивительных приключений, и в маленьком городке ему тесно. Томми считал, что Эмброуз самый крутой парень за все время существования Гриндейла; неудивительно, что его никто не понимает.

Той ночью Эмброуз беседовал с Сабриной низким, мечтательным голосом. У него был британский акцент, такой же, как у Хильды Спеллман. Они, видимо, долго прожили в Англии, если успели приобрести тамошний выговор. А Томми и загранпаспорт-то не удосужился получить и вряд ли когда-нибудь оформит, но иногда он смотрел на карты далеких стран и думал, что Эмброуз Спеллман, должно быть, побывал везде. За разговором Эмброуз взмахнул рукой, и Томми увидел браслет – можно себе представить, как отреагирует отец, если ему, Томми, вздумается напялить на себя какое-нибудь украшение! Но было ясно, что Эмброуза не волнует, что о нем подумают другие.

Он рассказывал Сабрине какую-то легенду – кажется, о ведьмах, о колдовстве, о темных лесах и далекой старине. Эмброуз говорил так, будто это чистая правда, и Сабрина тоже отвечала так, будто это правда. На веранду вышла Хильда, вынесла горячий шоколад для обоих и подключилась к разговору. Ее речь текла легко и плавно, как будто такие беседы были для них делом привычным. Стало ясно – они любят рассказывать друг другу волшебные сказки. Может быть, подумалось Томми, Эмброуз – писатель, сочиняет книжки в жанре фэнтези вроде тех, какие любила читать Марта, девушка Томми. Это объясняло бы все – и прогулки в шелковом халате, и, так сказать, богемный образ жизни. Всем известно: писатели – они не такие, как обычные люди.

Томми с братом лишились матери еще в нежном возрасте, и больше им никто сказок не рассказывал. Поэтому Томми даже не догадывался, что люди, вырастая, перестают верить в сказки. Дети без матерей – легкая добыча для ведьм.

Томми ни о чем не подозревал. Ему просто нравилось вслушиваться в голос этого парня, придумывавшего для своей сестренки сказку о волшебстве. Это было так посемейному.

Томми простоял там гораздо больше, чем следовало. Он был настолько зачарован, что и не вспомнил, что подслушивать нехорошо. Потом Сабрина уснула, уткнувшись золотистой головкой в обтянутое шелком плечо брата. И только тогда Эмброуз умолк.

Над маленькой спящей фигуркой Сабрины закружились комары. Эмброуз величественно взмахнул рукой, и они разлетелись. Не только те, от которых он отмахнулся, но и все до единого насекомые на веранде мигом куда-то исчезли. Словно в этом охранительном жесте, таком, на взгляд Томми, ласковом, крылось настоящее волшебство.

Остался только один-единственный светлячок. Эмброуз поднял руку, и крохотный летающий фонарик приземлился ему на палец.

– Озари сны моей сестренки, – шепнул он.

Какие странные, красивые слова, подумал Томми. Как трогательно. Он не верил ни слову из того, что люди говорили о Спеллманах, ни единому слову.

Эмброуз тоже уснул, голова к голове с Сабриной, тетушка вышла и накрыла их одеялом. Не та, добрая, Хильда, а Зельда Спеллман, которая обычно размахивала мундштуком в виде вил так, словно хотела выколоть собеседнику глаза. Она бережно накрыла племянников одеялом, укутала до подбородка, а после этого обвела ночную тьму суровым подозрительным взглядом, и Томми наконец-то вспомнил, что пора идти.

Оказалось, Харви привирал, что задерживается у Спеллманов. На самом деле Сьюзи и Роз занимались в драмкружке и задерживались допоздна, поэтому Харви провожал домой Сабрину, потом возвращался и провожал Сьюзи и Роз. Мальчишки в школе дразнили Сьюзи, говорили, что она и на девчонку-то не похожа. Папа Кинкл смеялся над Сьюзи по той же причине.

– Не хотелось говорить отцу, – признался Харви. – И нечего Сабрине знать, что ребята обижают Сьюзи и Роз на обратном пути из драмкружка. Она бы так рассердилась, знаешь, Томми! И к тому же ей нужно вовремя быть дома. После уроков тетушка Зельда учит ее латыни. Представляешь, Сабрина знает латынь!

Когда Харви говорил о ней, то неизменно сиял. Ему казалось, для Сабрины нет ничего невозможного. Ну разумеется, Сабрина у всех создавала такое впечатление. Жители Гриндейла, сплетничая, называли ее маленькой всезнайкой. Томми живо представлял, как Сабрина лупит мальчишек смертным боем за то, что обижают ее подруг.

Но Харви не хотел тревожить Сабрину, и Томми сомневался, что у братишки хватит сил одному справиться с хулиганами. Харви полагал, что драться – это безобразно, а его артистическая натура не терпела никаких безобразий.

Томми и самому это не нравилось, ну да ничего, он выдержит. На следующий день он проводил домой Харви, Роз и Сьюзи, и, увидев Томми, мальчишки не решились приблизиться. Томми был легендарным футболистом, и хоть легенда меркла с каждым днем, все же на это ее еще хватило.

– Сьюзи, не бойся их, – бодро заявляла Роз. – Пройдет несколько лет, и ты уедешь в большой город, а эти олухи до конца своих дней будут прозябать в Гриндейле.

При этих словах взгляд ее темных глаз из-под огромных очков метнулся к Томми. Очки очками, но от взгляда Роз не укрывалось ничего.

– Я не имею в виду… – начала она.

– Конечно, не имеешь, – солидным голосом отозвался Харви. – Томми не олух, он звезда!

Сейчас братишка им гордится, но, возможно, наступит день, когда начнет стыдиться. Роз не ошибалась. У отца был альбом школьных фотографий, такой же, как у Томми, и на них он тоже играл в футбол, тоже был героем своей команды, и чем все кончилось? Ничем. Теперь эти потрепанные снимки не нужны никому, кроме самого отца, и когда-нибудь точно такими же ненужными станут фотографии Томми. Когда тебе всего двадцать с небольшим, не хочется думать, что твои лучшие дни уже миновали.

Но ничего не попишешь. Томми отчаянно не хотел становиться деревенским олухом.

Ребята в школе говорили, что перед ним не устоит ни одна красавица. Томми этих разговоров не слышал, но многие из девчонок в группе поддержки ясно давали понять, что не откажут. Но это его не интересовало. Все школьные годы у него была одна постоянная девушка – Марта. Они познакомились, работая над дополнительным заданием ради повышенных баллов, и ее, кажется, удивило, когда он честно выполнил свою часть работы, хотя и не обладал такой же творческой натурой, как Марта. Томми нравилось смотреть, как она читала, – ее глаза становились нежными и мечтательными. Видимо, выполнив свою долю, он заработал повышенные баллы в ее глазах. Он пригласил девушку на свидание, и она сказала «да», хотя заметно удивилась, как, впрочем, и многие в школе. Они стабильно встречались года три. Иногда Марта приходила к ним домой и помогала Харви делать уроки. Ему она тоже очень нравилась.

Закончив школу, Томми сделал Марте предложение. И не удивился отказу. Оба знали, что она рождена для лучшей, более яркой жизни, а он, Томми, даже после многих дополнительных смен в шахте сумел подарить ей всего лишь колечко с крохотным бриллиантиком. Он попросил девушку сберечь кольцо и там, в большом городе, хоть изредка смотреть на него и вспоминать о нем, о Томми. Кольцо Марта сберегла, но на связь больше не выходила.

Может, ее ответ был бы другим, согласись Томми на именную футбольную стипендию. Один хороший колледж предложил ему бесплатное обучение, и он долго раздумывал об этом. Марта считала, что он дурак, если откажется. Харви его никогда бы не упрекнул. Но Томми сам себе не мог этого простить.

Размышляя о будущем, Томми снова и снова возвращался к одному и тому же: ему суждено жить и умереть в Гриндейле. Он мог бы попытаться уехать, приспособиться к другой жизни, но ему не хватало того, чем обладали и Марта, и Харви, и Сабрина, – какой-то искорки, которая будет поддерживать его за пределами этого городка. Он боялся выставить на обозрение то, о чем догадывался в глубине души: он для этого не создан. Мог не справиться, положить все силы и все равно ничего не достичь, и даже если все сложится…

Уехать – значит оставить Харви дома одного, наедине с отцом. Томми будет далеко, не сможет отвести от брата отцовские кулаки, принять на себя всю тяжесть его разочарования в жизни. Харви – натура чувствительная, он сломается.

– Возьми это, – сказала мама перед смертью, вложила ему в ладонь блестящий крестик и посадила ему на руки маленького Харви. – Возьми его. Дай слово, что позаботишься о брате.

Томми был мал и напуган, но старался говорить с достоинством. Он знал, что обещание – дело святое. И сказал:

– Хорошо, мам.

Он отказался от бесплатного обучения в колледже. Остался в Гриндейле – его место здесь.

Нельзя сказать, что у Томми не было своих мечтаний, но он понимал – так будет лучше. Он не хотел, чтобы Марта оставалась в этом городе, потому что со временем ее глаза станут такими же печальными, как у матери. Надеялся только, что она будет время от времени смотреть на кольцо, и воспоминания о нем будут добрыми. Парень, который относился к ней как надо и, в отличие от многих глупцов, понимал, чего она достойна. Пусть лучше так, чем Марта останется и будет думать о нем с горечью.

Точно так же вышло и с Элисон – золотоволосой девушкой в зеленом пальто, которая познакомилась с Томми в баре и предлагала вместе уехать в Лос-Анджелес. Ее нельзя назвать доброй, как Марту, но, черт возьми, до чего же она была красива! Глаза сияли, как огни далекого города.

Приятно было сидеть в ее гостиничном номере, болтать и мечтать, но Томми прекрасно понимал – никуда он не уедет. Через много лет, когда фотографии в его альбоме поблекнут, он не будет тем парнем, которого хорошенькая девчонка подцепила по пути в деревенском баре. Он будет одним из старых добрых завсегдатаев этого бара, вспоминая старые добрые времена и старые добрые мечты.

Томми надеялся, что Элисон добралась до Лос-Анджелеса и добилась всего, о чем мечтала. Он никогда не узнает, что она так и не покинула его городка, лежит, неживая, под темной водой.

После того случайно подслушанного разговора Эмброуза с Сабриной Томми попытался поговорить с Харви. С трудом выдавил несколько фраз о драконах и ведьмах, но в его устах они звучали неубедительно. Харви посмотрел на брата с глубокой тревогой и попросил не пить, не становиться, как отец. Томми поперхнулся и пообещал, что никогда.

А когда отец заявил, что Спеллманы – люди странные, Томми вспомнил Хильду Спеллман на родительских собраниях, вспомнил, как той ночью Эмброуз Спеллман рассказывал сказки и поймал светлячка, и сказал:

– По-моему, Спеллманы – люди хорошие. Я рад, что Харви общается с ними.

Отец фыркнул:

– Уж всяко лучше, чем если бы он приударил за дочкой Уолкеров или за той девицей, которая похожа на мальчишку. Или если бы он сам был такой!

Томми кашлянул и проговорил:

– Если бы Харви был такой… в этом не было бы ничего плохого.

Отец помрачнел. Взмахнул киркой, расколол обломок породы надвое и буркнул:

– Да я бы его своими руками придушил.

Как-то раз один парень пригласил Томми на свидание. Не родич Сабрины – тот и не догадывался о существовании Томми. Какой-то незнакомый светловолосый малый. Дело было в книжном магазине, Томми искал книгу по искусству, о которой мечтал Харви, и этот парень подошел к нему и заговорил. Томми, естественно, отказался. Он понятия не имел, как себя вести, лишь в панике озирался по сторонам – не услышал ли кто-нибудь из отцовских знакомых. Парень, разумеется, не вызвал у него никаких эмоций, однако его впечатлило, что у этого блондина хватило смелости вообще заговорить на такую тему. Оказывается, даже в Гриндейле еще сохранились храбрецы. Жили в этом городишке так, как будто намеревались когда-нибудь его покинуть.

Может, этот чудной писатель, Сабринин родич, иногда разговаривает с Харви, рассказывает ему чудесные истории, которые в его устах кажутся истинной правдой. Томми на это надеялся.

Если Эмброуз и беседовал с ним, Харви об этом никогда не упоминал. Едва речь заходила о Спеллманах, он говорил только о Сабрине. Он видел ее одну, и легко понять почему. Сабрина сияла – не как городские огни, а как солнышко. Томми волновался за Харви и его друзей, но никогда не волновался за Сабрину, даже когда она одна шла по лесу.

«Озари сны моей сестренки».

Эта девочка несла всю любовь своей семьи, как горящий факел, как теплый огонек, обрамлявший ее златовласую головку. И шла уверенными шагами по ярко освещенной тропе. Сама такая маленькая, а ступает с гордо поднятой головой, бесстрашная, как ее родственник, властная, как тетя Зельда, и добрая к друзьям, как тетя Хильда к Томми. Сабрина без тени страха войдет в самую темную чащу самого дремучего леса. Хотел бы он, Томми, иметь такую же уверенность в себе. Он бы поделился ею с Харви – тот держится совсем не так, как Сабрина, шарахается, как пугливый зверек, если кто-нибудь подходит слишком близко. Но Харви всегда ходит рядом с Сабриной. Наверное, Сабрина уверена, что может положиться на Харви на все сто процентов. К нему, Томми, никто никогда не относился с такой уверенностью. Может, видела в нем, как видел Томми, задатки будущего величия. Может, когда-нибудь, если уедет, заберет Харви с собой.

Об этом Томми и мечтал. Ради этого и жил.

Раздался стук. Это Харви стучал в открытую дверь дома Кинклов, пытаясь вывести старшего брата из забытья.

– Чем занимаешься?

Томми пожал плечами:

– Да так, замечтался.

Робкое лицо Харви расцвело:

– О чем?

– А как ты думаешь? – Томми взъерошил ему волосы. – О том, чтобы твои мечты сбылись, ботаник!

Харви расплылся в улыбке, словно Томми удачно пошутил.

– Хочешь посмотреть мои рисунки?

– Конечно, хочу, – ответил Томми. – Должен же я хоть разок увидеть их до того, как они украсят картинную галерею. Сейчас приду. И кстати, завтра поговори со своей девочкой.

Харви прикусил губу, кивнул, потом бросился в дом и, сияя от гордости, принес картину. Харви не светился той же уверенностью, что Сабрина, но, несомненно, источал собственный свет, пусть даже иногда он трепетал или бледнел. Братишка – это самое яркое, что есть у Томми.

В своих проповедях о крови, громе и адском пламени преподобный Уолкер вопрошал: «Что вы будете делать, если низвергнетесь в преисподнюю?» Ответ пришел к Томми в мгновение ока. Если там, в преисподней, будет Харви, он, Томми, тотчас же подставит ему свое плечо. Плечи у Томми были широкие, руки уверенные. Он вытащит Харви оттуда.

Из спальни, где лежала умирающая мать, из зеркального лабиринта, из подступающих теней Гриндейла.

«Сегодня вы должны сражаться не на жизнь, а на смерть!» – говорил перед каждой игрой тренер, но Томми и тогда ему не верил, и не верит до сих пор. Футбол – это всего лишь игра. А вот битва за Харви, за то, чтобы вытащить братишку отсюда, – это и есть битва не на жизнь, а на смерть. Томми взял все подачи, отразил все удары. Дед всегда утверждал, что они потомственные охотники, поэтому Томми научил Харви стрелять лучше, чем умел сам, но не допускал, чтобы предки принудили Харви убивать. На охоте Томми вырывал у Харви ружье и сам пристреливал оленя, только чтобы избавить от этого Харви. Попадал точно между глаз. Томми отрабатывал самые долгие смены в самых темных закоулках шахты, заставлял отца умолкнуть, чтобы тот даже не заикался – мол, пора бы и младшему сыну спуститься в забой. Харви не должен спускаться. Он должен только подниматься. И Томми об этом позаботится. Он дал слово матери. И никогда его не нарушал. На Томми Кинкла можно положиться, это всем известно.

Зеленая листва на деревьях, окружавших их маленький домик, зашелестела под порывом ветра. Звук был похож на шепот, на голос Сабрининой тети Хильды, доброй женщины. Странно, что ее называют ведьмой.

«В доме, где нет матери, где правит холодная мужская рука, ребенку плохо».

– Пусть это буду я. – Томми с тихим вздохом отпустил перила веранды.

Расплачиваться будет он. Каждым днем своего будущего, каждой каплей пота и крови, каждой погибшей мечтой.

Расплачиваться будет он. Но только не Харви, не маленький братик. Он лучшее, что есть у них в семье, и Томми твердо намеревался его спасти.