Целоваться с луной

Я затараторила быстро-пребыстро и сумела-таки убедить директора Хоторна, что цветы – это художественный проект во славу Гриндейла.

– Как фейерверк на ярмарке в Последний день лета. Директор Хоторн нахмурился: – А я и не знал, что на ярмарке был фейерверк.

– Был, еще какой! – ответила я. – Кого угодно спросите. А Харви выбрал школу, потому что… где же еще, если не в Бакстерской школе, проявить свою гражданскую гордость! Верно, Харви?

Харви не умел врать. Он залился краской и буркнул:

– Верно.

В общем, мы легко отделались: пообещали, что сами снимем и уберем все цветы.

– Молодец, Сабрина, быстро соображаешь. Сумела-таки выкрутиться, – похвалил меня Томми. – Давайте ничего не говорить отцу, незачем ему знать. А мы с тобой, Харви, обсудим это позже.

– Ага, – понурился Харви.

До самого вечера Харви ходил, повесив нос. И не он один. Сьюзи и Роз даже не расспрашивали меня о его странностях. Дело зашло слишком далеко, подумала я. У них у всех на душе тяжело, они не понимают, в чем дело, и предпочитают не сталкиваться с неведомым лоб в лоб, а отодвинуть в сторону и сделать вид, что ничего не происходит.

Хотела бы я так же легко отстраниться от этого дела. Но люди не знают, кто во всем виноват, а я знаю.

Я не позволила Харви провожать меня до дому через лес. Знала, что мне предстоит серьезный разговор с Эмброузом.

Тетя Зельда сидела в кресле-качалке в дальнем конце веранды и курила. Заходящее солнце играло на золотой гравировке ее мундштука, подмигивало в такт оранжевому огоньку сигареты.

– Посиди со мной, Сабрина.

Я неуверенно остановилась. Очень не хотелось затевать перепалку с Эмброузом прямо в морге, орать друг на друга среди покойников. Может, мне хотелось еще хоть ненамного оттянуть неприятный разговор. Я села в кресло-качалку рядом с тетей Зельдой и приготовилась слушать, что она мне скажет.

– Прошу прощения за то, что в последнее время бываю вспыльчива.

Я чуть не свалилась с кресла. Тетя Зельда редко за что-нибудь извиняется.

– Я понимаю, что кричала на тебя, и слишком часто ходила в Церковь ночи, и время от времени…

– Убивала тетю Хильду.

– Да, да, – кивнула тетя Зельда. – Это все мелочи, но я заметила, что с недавних пор ты стала какая-то отстраненная. Я понимаю, последние месяцы перед тем, как ты вручишь свою душу Темному повелителю, время очень сложное и трепетное для столь юной особы. Боюсь, я была к тебе невнимательна, особенно если обратить внимание на твое непростое положение.

– То есть на то, что я наполовину человек, – медленно произнесла я. – Ты боишься, что это сделает меня слабой.

– Конечно, меня это тревожит, – подтвердила тетя Зельда.

Мое сердце металось между негодованием и стыдом. Тетя Хильда обижена, тетя Зельда тревожится, и во всем этом виновата я – просто потому, что я такая, какая есть. Ну разве это честно?

– В тебе могут усомниться другие прихожане Церкви ночи, – продолжала тетя Зельда. – Мысль о твоем происхождении беспокоит меня, но хочу заверить, что я в тебе ничуть не сомневаюсь. Я уверена, ты сумеешь преодолеть все трудности, связанные с твоей генетикой. Я знала Эдварда лучше, чем другие. Он был фантастически могучим чародеем, изумлял и воодушевлял всех своих знакомых. А ты – его родная дочь.

– Да. И горжусь этим.

Это правда. Но подразумевала я другое – разве я не могу при этом быть еще и дочерью своей матери?

Если я не стану изумлять и воодушевлять всех своей фантастической силой, значит, я неудачница? И сплошное разочарование?

Солнце уже садилось, на небе угасали его последние лучи. Окрестности окутались тенями. На фоне серых облаков мрачными сгустками чернели верхушки деревьев.

Тетя Зельда отстранилась от меня, качнувшись в кресле.

– Надеюсь, Сабрина, после этого разговора тебе станет легче. Я не хочу, чтобы ты переживала о чем-то, помимо своего темного крещения. Мне будет воистину невыносимо, если мою семью настигнет еще один позор.

– Это и тревожит тебя сильнее всего? – Я встала. – Приятно слышать.

Церковь ночи сомневалась, хватит ли у меня сил стать ведьмой. Может, они все такие же, как Вещие сестры?

Я могла бы стать великой ведьмой и доказать, что они ошибаются. Могла бы отказаться от ведьминой судьбы и доказать, что они мне не нужны.

Мне хотелось и того и другого. Меня тянуло в разные стороны, и никого не волновало, если я вдруг разорвусь пополам.

И тут мне показалось: единственный выход – то, чего так не хотелось делать.

* * *

Я вихрем ворвалась в дом и по винтовой лестнице, по обшарпанным каменным коридорам спустилась в морг. Туфли на плоском ходу громко стучали по черно-белому кафелю.

Эмброуз почти закончил свои дневные труды. Стальной стол был пуст, шкафы, где на холодных полках хранились тела, закрыты. Братец стоял возле стола под голой флуоресцентной лампой, снимал резиновые перчатки и защитные очки. В воздухе пахло травами и химикатами, все вокруг, если не считать единственного луча света у него над головой, было серым и угловатым.

– Ну-ка, говори, что за последние слова были в том заклинании! – сразу приступила к делу я, задыхаясь, как будто весь день носилась по лесу, а не спустилась всего-навсего по лестнице в собственном доме. – Признавайся, что ты сделал с Харви.

Эмброуз раздраженно пожал плечами, как будто хотел сбросить с них тяжкое бремя.

– Если бы я знал, что ты поднимешь столько шума из-за каких-то пустяковых чар, то и связываться бы не стал. Читай по губам, сестренка: я тебе ничего не скажу. Просто потому что не хочу. Не понимаю, почему ты в последнее время стала такой занудой. Ведь вся задача магии в том, чтобы сделать нашу жизнь забавнее. Харви всего лишь…

– Всего лишь кто? – взвилась я. – Простой смертный?

На губах Эмброуза заиграла улыбка. Он вообще вечно играл.

– Ну да.

Когда я увидела на земле кровь Харви, то в первый миг подумала, что это цветы. Беззаботный голос моего родича звенел в ушах, как похоронный колокол. Он до сих пор считал происходящее всего лишь удачной шуткой.

– Тогда кто такая, по-твоему, я?

На стальном столе возле Эмброуза лежали резиновые перчатки, забрызганные свежей кровью. Руки были чистые, лоб – гладкий, без единой тревожной морщинки.

– Ты имеешь в виду – в экзистенциальном смысле? Я нахожу философские беседы на трезвую голову очень утомительными. Не знаю я, кто ты такая, сестренка. А кто такой я?

– Преступник, – сообщила я.

Я никогда в жизни не говорила ему ничего подобного.

Улыбка Эмброуза стала блестящей и опасной, как его скальпель.

– Я, с какой стороны ни посмотри, злой колдун.

Мир людей, мир, в котором я выросла, был для него пустым звуком. Магия может причинять людям боль, но Эмброузу до этого нет дела. Люди для него – ничто, и я, возможно, тоже ничто.

– А если ты своей магией кого-нибудь погубишь, тебе тоже до этого дела не будет?

– Сестренка, ты хочешь кого-нибудь погубить? – осведомился Эмброуз.

Я и не думала, что могу разозлиться еще сильнее.

– Никого я не хочу губить! – заорала я. – И меня зовут Сабрина! Будь добр, называй меня по имени. Люди – это не игрушки и не вещи. И Харви тоже, и я тоже.

– Я знаю, что Харви не вещь, – ответил Эмброуз. – Будь он вещью, ты бы захотела оставить его себе. А ты не собираешься его оставлять. Мне казалось, тебе просто хочется повеселиться в эти последние недели. Знаешь, ты относишься ко всему слишком серьезно.

– А ты относишься ко всему слишком легкомысленно. И у меня не последние недели рядом с Харви. Думаешь, я поиграю с ним, как с игрушкой, а потом выкину на свалку?

Эмброуз еле заметно взмахнул рукой. Стальная крышка мусорной корзины приоткрылась. Окровавленные перчатки и блестящий скальпель взмыли в воздух, подлетели к корзине и нырнули внутрь. Крышка захлопнулась.

– А почему бы и нет? – протянул Эмброуз.

– Потому что у ведьм холодные, переменчивые сердца? – прошептала я.

Мне не хотелось верить в эти слова, но, похоже, Эмброуз говорил правду.

Он пожал плечами:

– На это есть множество причин. Я о тебе забочусь, сестренка. Давно пытался тебе объяснить. Ведьмы с людьми – это добром не кончается. Учи историю ведьм. Анна Болейн вышла замуж за человека, и он отрубил ей голову.

Эмброуз с выразительным звуком провел пальцем по горлу.

– Вот пройдешь темное крещение – поймешь. Знаешь, как у ведьм называют полеты на помеле? Целоваться с луной. Быть ведьмой – это целоваться с луной. Спроси себя, с чем тебе больше хочется целоваться – с луной или с ним?

Тон, каким Эмброуз задавал этот вопрос, был жесток. И сам вопрос был жесток.

– А почему я должна выбирать? – возразила я. – Ты и впрямь считаешь, что я должна расстаться с Харви? Как будто он для меня ничего не значит! Может, поэтому ты называешь меня сестренкой? Потому что тебе безразлично, кто я! Просто забавная сестренка, полукровка, малышка, которая, вырастая, не должна тебя беспокоить.

Эмброуз оскалился:

– Понятия не имею, почему ты считаешь себя такой забавной. Ты сама в детстве всегда просилась поиграть со мной, как будто я зверек, которого держат дома для развлечения.

– Правильно. Меня вырастили тетя Хильда и тетя Зельда, а ты со мной только играл. Я для тебя всего лишь игрушка.

Эмброуз требовал от меня легко расстаться с Харви и моими друзьями-людьми. Интересно, он со мной поступил бы так же? Отбросил, словно ненужную вещь? Когда, интересно, это произойдет?

Эмброуз отвел глаза, уставился в стену. Среди зеленого кафеля, в приглушенном свете морга мне почудилось, что мы находимся не под землей, а под водой, и все вокруг стало тусклым и размытым. Эмброуз отшвырнул заляпанный кровью фартук. Под ним оказалась футболка с надписью «Зеленый свет – иди. Красный – иди быстрей». Футболка была красная, как кровь, как розы.

Эмброуз даже рассмеялся, хотя смех прозвучал натянуто:

– Почему ты принимаешь это так близко к сердцу?

Я в ярости шагнула вперед:

– А как же иначе? Ведь мои родители – колдун и смертная женщина!

– Да, Сабрина, – холодно проговорил Эмброуз. – Долгая счастливая жизнь у них не задалась. Придется тебе с этим смириться.

Я подскочила к нему, замахнулась, чтобы дать пощечину, но он перехватил мою руку. Я стала вырываться, но Эмброуз крепко держал, впиваясь пальцами в кожу.

– Ты жалок! – выкрикнула я. – Завидуешь мне, потому что я живу полной жизнью, а ты нет! Ведь так?

– Так! И вправду завидую, – прорычал он в ответ. – Будь у меня хоть один шанс на жизнь, я бы прожил ее в сто раз лучше, чем ты!

– Поэтому ты и наложил чары, которые искалечили Харви? Чтобы погубить мою жизнь? И не важно, сколько людей пострадают при этом?

Белки глаз Эмброуза всегда были ярче и выразительнее, чем у других, и теперь его необычные глаза выпучились еще сильней, засверкали черно-белым бешенством. Мне раньше и в голову не приходило, что у моего любимого родственника может быть такой зловещий и грозный вид.

Со мной Эмброуз никогда таким не был.

– А почему бы и нет? – вкрадчиво спросил он. – Как по мне, пусть твои драгоценные смертные провалятся в тартарары. Не понимаю, чего ты с ними так носишься, но тебе, видимо, и в голову не приходит, что я живу как в клетке!

Я сильным рывком высвободила руку.

– Это не клетка. Это наш дом. Ты никогда не задумывался, как много значит для меня быть наполовину человеком?

– Мне не важно, получеловек ты или кто. Важно то, что у тебя через месяц темное крещение, – сказал Эмброуз. – Ты запишешь свое имя в книге Темного повелителя, а потом станешь такой же злой ведьмой, как все остальные. Или дело в этом? А, Сабрина? Нету в тебе никакой такой тревоги за людей. Ты такая же эгоистка, как я. Беспокоишься только о себе, боишься, что не оправдаешь надежд.

Стараясь, чтобы голос не дрогнул, я вкрадчиво спросила:

– С чего ты взял?

Эмброуз был только рад выложить мне это. Он отстранился, шагнул к стальному столу, но я преградила ему дорогу, заставила посмотреть на меня, и братец склонился и злобно бросил мне в лицо:

– Ты надеваешь ободки для волос, даже когда ложишься спать, Сабрина. Некоторые из них – под цвет твоей пижамы. Ты похожа на ту милую девочку из сказки, которая пообещала ведьме, что не будет прикасаться ни к чему плохому, и в итоге осталась без рук. Ты носишь свои ободки, как корону, и смотришь из-под них на мир, в котором ничего не понимаешь, но тем не менее постоянно осуждаешь. Я могу представить тебя с Темным повелителем только в одной ситуации – ты сурово выговариваешь ему, что нельзя так плохо себя вести. И какая же из тебя выйдет ведьма?

«Хорошая ты девочка. Иногда я даже понять не могу, как ты собираешься стать злой ведьмой», – сказал мне однажды Эмброуз, когда мы еще не наложили чары на Харви. Я выросла с мыслью, что когда-нибудь стану ведьмой, и у меня будет собственная книга заклинаний, такая же, как у моего братца, и что я будут колдовать так же здорово, как он. Но вот она, истинная правда о ведьмах. У них холодные, переменчивые сердца. Эмброуз в меня не верит, ему вообще до меня дела нет.

– Я стану лучшей чародейкой, чем ты, – пообещала я ему. – Не моя вина, что ты заперт здесь со мной. Ты совершил преступление за много лет до того, как я родилась! Ты слаб, ты поступил неверно и погубил собственную жизнь. И заслуживаешь сидеть в клетке.

– А ты не заслуживаешь быть ведьмой! – заорал Эмброуз. – У тебя ведь эта мысль из головы не идет, верно? Тебе невыносим шепоток сомнения у тебя в голове, ты хочешь раздавить его. Не я придумал наложить чары, чтобы наверняка привязать к себе приятеля. А сердишься ты, потому что боишься стать еще более слабой и жалкой, чем я!

В тусклом зеленоватом свете его глаза бешено сверкали. Слова звучали как проклятие, как будто, произнеся, он воплотит их в жизнь.

Я так крепко стиснула кулаки, что заболели ладони.

– Глупости. Не желаю тебя больше слушать.

– Да? – Смех Эмброуза был едким и насмешливым – так злобно каркать умеют только настоящие ведьмы. – Ну, тогда я тебя вообще знать не желаю.

У меня в груди словно свернулись клубком ядовитые змеи – извивались, корчились, рвали сердце острыми клыками. Я замахнулась и увидела, что руки Эмброуза, тоже стиснутые в кулаки, плотно прижаты к бокам. Из шкафов выдвинулись стальные поддоны – пустые грохотали, а которые с трупами – раскачивались, как сучья, готовые подломиться. Даже зеленый, как море, кафель и кирпичи на стенах пришли в движение. Еще немного – и мертвецы восстанут, а по воздуху полетят скальпели.

По винтовой лестнице загрохотали каблуки – казалось, сверху вот-вот посыплются искры.

– Детишки! – прогрохотал голос тети Зельды. – Во что, Сатана вас забери, вы там играете?

– Мы не играем! – ровным голосом отозвался Эмброуз.

– Обыкновенное соперничество братьев и сестер, – заворковала тетя Хильда, хлопотливо спеша за тетей Зельдой. – Это… дело обычное, так всегда бывает, я читала в книжках по детской психологии…

– Что за чушь ты говоришь? – рявкнула тетя Зельда. – Прекрати читать глупые измышления простых смертных. Всему найдется совершенно рациональное объяснение. Возможно, их обуяли демоны.

Перебранку тетушек прервал мой отчаянный крик:

– Какое еще соперничество братьев и сестер?! Он мне не брат. Мы друг другу никто. У нас вообще не настоящая семья!

Я отпрянула от Эмброуза, прошествовала мимо разобиженных тетушек, промчалась вверх по лестницам к своей комнате, рухнула на постель, усыпанную дурацкими мягкими игрушками и подушечками, и разразилась горючими слезами.

Тетю Зельду волнует, только чтобы я не навлекла позор на Спеллманов. Даже тетя Хильда не встанет на мою сторону в стычке с Эмброузом. И Эмброуз знать меня не желает – я для него игрушка, которая перестала быть забавной. Поэтому я тоже знать его не хочу.

Если ведьмы не любят даже друг друга, то зачем становиться ведьмой?