Николай Александрович захлопнул крышку часов и задумчиво посмотрел на сидевшего рядом с ним бойца лейб-конвоя. Улыбнулся. Вроде бы нормально и по-доброму, но легкая нервозность чувствовалась. Едва различимая.

Взял со стола чашку горького кофе без сахара и молока. Зерна слабой обжарки, чтобы больше кофеина сохранить. Отпил глоточек. И закрыл глаза прислушиваясь.

Шаги.

Вдали были слышны шаги.

«Неужели удалось?» — Пронеслось у него в голове. — «Сынок… сынок…»

Николай Александрович регулярно оставался в своем кабинете поработать по вечерам. Когда дел было слишком много. В отличие от оригинала, он обязанностями монарха не манкировал, относясь к ним очень ответственно. Что все знали. И нередко искали именно там. И, что немаловажно, находили.

Самым важным во всей этой истории была система охраны. Зимний дворец охранялся. Очень хорошо охранялся. Но по системе периметров. Все выстраивалось от массивного вторжения извне. Поэтому вход во дворец был последней и самой мощной линией обороны. Несколько других, включавших систему круглосуточно наблюдения, охватывал едва очень приличное пространство вокруг здания. Внутри же, вся внутренняя территория выступала зоной свободного перемещения. Николай Александрович не желал, чтобы его дом напоминал тюрьму с постами на каждом углу. И это оказалось главным уязвимым делом в его безопасности…

Император и раньше знал, что его сыновей очень плотно окучивают. И чем выше старшинство, тем больше. Это было естественно и ожидаемо. Будущий правитель — лакомый кусочек. Многие хотели бы иметь на него влияние. Это касалось всех, вот буквально всех — от чиновников и бизнесменов до иностранных послов. И англичане в этом празднике жизни тоже участвовали. Однако он не ожидал что их участие будет ТАКИМ массированным. Причем не явным, а каким-то партизанским. Публичная группа тоже была, но такая… не вызывающая лишних подозрений. А вот исподволь с Ярославом работали так плотно, что это пугало и завораживало одновременно.

Да, Николай был виноват. Кругом виноват. Это все была его вина и только его. Слишком уж он расстроился, поняв, что старшенький слабоват умом. Вот и налегал на этот аспект развития, стараясь выжать из того, что есть — максимум. А потом и средненький подтянулся с близкими проблемами. Тоска. Горе. Неудовольствие. Они застилали ему глаза и заставляли самозабвенно работать над устранением этого недостатка.

А вот воспитание он упустил. Как-то все мимо проскочило. И вот — сам того не заметил, как старшенький уже вырос. И удивил его. Сильно и крайне неприятно удивили. Нет, конечно, при нем-то Ярослав держался молодцом. При нем и Клеопатре. А когда родителей не было рядом преображался и вытворял по-настоящему чудовищные вещи. Но все молчали. Он ведь следующий Император. Сейчас, пожалуй, промолчит, а потом что будет? Ведь припомнит, обязательно все припомнит. И, судя по тому, что он творил, лучше бы, чтобы припоминал он это кому-то другому…

Николай Александрович так бы ничего и не узнал до самой своей смерти, если бы младшенький своей очередной вызывающей выходкой не спровоцировал разбирательство. По началу-то что? Император думал, что Всеволод растет маленьким чудовищем. Да, умным. Наконец-то умным. Но коварным, мстительным и избалованным, наслаждавшимся мучениями окружающих и даже самых близких людей. А оказалось, что нет.

Очень скоро, после начала разбирательств, выяснилось, что этот карапуз еще неплохо держится. Да, до Николая Александровича и раньше доходили отголоски несколько предвзятого отношения старших братьев к нему. Но внимания он тому не придавал, путая причинно-следственные цепочки. Он то что думал? Правильно. То, что это Всеволод старших дразнит и те, дергаются, третируя его в ответ. Но при более близком и вдумчивом изучении вопроса, оказалось, что источником конфликта был совсем не он… парень еще очень хорошо держался, находясь под постоянными и весьма язвительными издевками старших.

Типаж внешности Ярослава и Святополка был один — близкий по своему виду к образу Александра III. Очень такая характерная внешность. Глянешь — не ошибешься. Да и сам Николай такой обладал в какой-то мере, хоть и сильнее скорректированной влиянием матери. А вот младший имел внешность другую — достаточно резонансно отличавшуюся. Из-за чего эти мерзавцы постоянно называли его «плодом любви», что, дескать, они-то законные Романовы, а его мама нагуляла на стороне. Всеволода это бесило чудовищно. Просто невероятно. Но отличия во внешности он тоже прекрасно замечал и потому молчал. Видимо, в глубине души и сам сомневался в своем происхождении и положении, из-за чего отчаянно старался соответствовать.

Почему так себя вели старшие? Вопрос невеликой сложности. Нашлись доброхоты, которые вбили им очень «интересные» мысли в голову. В основном они пели о том, что они — богоизбранные, золотые дети, а остальные — дерьмо, а не люди. Об остальных можно вытирать ноги и ни во что их не ставить. И за этих остальных они и младшего старались выдать. Дескать, мать излишне увлекалась одним служивым лейб-конвоя. Вот и «вылупилась» на свет божий «эта мерзость». Николай Александрович был абсолютно уверен в том, что эти наговоры не имели ни малейшего основания под собой. Они ведь жили на виду. Даже в туалет сходить так, чтобы об этом не узнало половина дворца было ровным счетом невозможно. А уж секс, не говоря уже о романе, утаить было нереально. Тем более, что их брак начался в сложных условиях, когда свежи были воспоминания о покушениях. Как на него самого, так и на его первую невесту. Поэтому она если и могла где уединяться, то в сортире. Да и то, всегда кто-то поблизости был, прислушиваясь, нормально ли все? Не нужно ли помочь? Они оба были окружены людьми так плотно, что утаить подобные игры, даже намеки, на них было нельзя. Технически. А уж секс… даже, казалось бы, спонтанный, проводимый максимально вдали от чужих глаз, обсуждался после половиной дворца. Шепотом. Но все равно. Иногда в деталях.

Нет… нет… это было невозможно. Тем более, что юный Всеволод своим видом сильно напоминал молодого прапрадеда — Николая I. Что прозрачно намекало на другую рекомбинацию генов. Но разве старшим братьям это что-то объясняло? Нет. Они видели в нем гадкого утенка. Они видели в нем того, кто умнее и лучше их во всяком случае в том, что так ценил их отец. Из-за чего очень легко поддавались внушению со стороны. Такое оправдание ведь решало все.

Но это было бы полбеды.

Да чего уж там? Сотой частью.

Оказалось, что старших, особенно первенца, не только стравливали с младшим, но и развращали самым паскудным образом. Их приучали к тому, что им можно все. Ведь они — лучшие из лучших. И держались неплохо они только с отцом и матерью. Они играли с унижением окружающих. Наслаждаясь им. И если бы только унижением…

Это был гнойник. Настоящий. Зрелый. Мерзкий. И на удивление огромный, так как вокруг старшего и в меньше степени среднего сына уже сформировалась тусовка, всецело разделяющая их увлечения. Страшные. Чудовищные увлечения. О которых Николай Александрович даже и не догадывался, смотря на них. Да, девочки рядом с ними крутились странноватые и излишне распущенные, но он принимал это за излишнее либидо. Однако… если бы это было только им…

Так, прорабатывая сначала Всеволода, а потом окружение его братьев и удалось выйти на английскую агентуру. Очень хорошо замаскированную агентуру. И надо сказать это произошло крайне своевременно. Еще бы чуть-чуть и все — не успели бы.

Николай не выдержал и нервно дернул щекой.

Когда он все узнал, то ему не хотелось верить. Расследование ведь проводилось быстро. Но это во многом объяснялось тем, что по чудачеству его детишек и их свор у полиции и Имперской безопасности хватало материалов. Обезличенных. Но хорошо проработанных. Не всегда ведь сразу удавалось выяснить, что расследовать эту тему нельзя. Николай Александрович в тот день и час просто сидел и покачивался… просто как какой-то заведенный болванчик. У него все это не умещалось в голове. Никак. А потом… потом вдруг что-то в нем перещелкнуло, и он понял, наверное, самую важную во всей этой истории вещь…

Он столько говорил о том, что «Империя превыше всего!», что и сам в это поверил. Не зря же говорят, что если долго кого-то называть свиньей, то он рано или поздно захрюкает. Николай слишком свыкся с этой фразой… с этой идеей… Он растворился в собственной идее и стал ее рабом. Хотя рабом ли? Большой вопрос, на самом деле, как эту ситуацию называть. Если подумать, то эта самая Империя и была его настоящим, истинным ребенком. Не было во всем мире ничего, ради чего он пожертвовал стольким. Время, силы, эмоции, ресурсы… все… он вкладывал в свое детище все… вообще ВСЕ! Даже детей своих биологических рассматривал только и исключительно в интересах благополучия своего настоящего дитя.

А тут, когда ему рассказывали с документальными подтверждениями, о похождениях Ярослава и в какой-то мере Святополка, он вдруг понял, что его Империя может умереть. Вот так вот взять и сдохнуть по мановению руки. Да, конечно, когда-нибудь все умирает. Но не так же быстро? Просчитать сценарий, который задумали англичане оказалось несложно. Это был бы конец всего. Могущественный и вполне самодостаточный конгломерат Евроазиатской Империи раскололся бы и погряз в пучине кровавых разборок.

Этот девиз Николай Александрович, под соусом наследия Цинь Ши Хуан-ди, старался внедрить на всем просторе своей Империи. Да, конечно, он знал, что в китайской традиции это высказывает звучит диковато, потому что «Под небесами» может быть только срединное царство. Но он подавал свою идею под соусом начала новых времен. Что, дескать, пришло время расширять Тэнся до новых пределов, дабы в обновленном Срединном царстве снова был покой и порядок, как некогда поступил Ин Чжэн. И что же? Неужели тень этого могущественного человека прошлого настигнет его, поделившись судьбой? Неужели его Империя умрет вместе с ним?

В приемной послышался какой-то шум. Крики. Возня. Несколько ударов.

Николай Александрович уставился куда-то в пустоту перед собой. В какую-то несуществующую точку. Он прекрасно представлял то, что происходило там, за стеной. Кто туда вошел. Как им навстречу вышли отборные бойцы лейб-конвоя, а их боевые товарищи зашли со спины заговорщикам, окружая и не давая им никаких шансов. Как проходил сценарий «беседы». Как их «вяжут» и обыскивают… И как в своей комнате плачет и молиться Клеопатра, потрясенная заговором по-своему, по-женски…

Наконец затихли.

Стук в дверь.

— Ваше Императорское Величество, разрешите? — Спросил командир тех, кто руководил этим участком операции.

— Входите, — громко произнес Николай Александрович и невольно стиснул рукоятку легкого автоматического карабина, лежавшего у него на столе. Опытная модель. Чрезвычайно опасная на такой дистанции.

Дверь открылась, и бойцы лейб-конвоя начали вводить задержанных, жестко и довольно грубо фиксируя их. Быстро. Все помятые. Лица кое-кого с кровоподтеками — видно, что усмиряли их прикладом, без какого-либо пиетета. Ярослав, кстати, чистенький. Просто бледный, но следов сопротивления нет.

«Пожалели или сам не дергался?»

Император встал. Подошел к первому субъекту. Девица. Развращенная и избалованная особа. Редкая тварь, упивавшаяся своей безнаказанностью. Как-никак любовница самого наследника престола. Хотя удалось вскрыть по меньшей мере два десятка жутких, просто кошмарных смертей замученных ею людей. Очень уж она любила извращенный садизм. Как только на нее вышли, сразу всплыли попавшие под сукно дела и фотографии тех изуродованных трупов… молодых девушек и юношей, смерть и боль которых доставили ей сексуальное удовольствие. Ярослав, судя по всему, в этом не участвовал, но покрывал свою любовницу и не осуждал.

Или участвовал?

Николай Александрович, скосился на сына и увидел на его пальце кольцо. Такое, неприглядное на первый взгляд. Когда он его впервые заметил, то поинтересовался — откуда. Тот сказал, что это был подарок любовницы. Этакое баловство. В одном из дел, что достали из-под сукна, это кольцо тоже фигурировало. Не в виде фото, нет, но с достаточно точным описанием. Оно, со слов матери одной из замученных девушек, было обручальным подарком ее дочери… и оно пропало…

Ярослав, заметив этот взгляд отца, вздрогнул, побледнел еще пуще прежнего, и невольно отвел руку за спину, скрывая кольцо с глаз.

— Знал? — Хрипло спросил Николай Александрович.

Тот промолчал, выглядя совершенно оцепеневшим. Император перевел взгляд на его любовницу. О! Это был огонь! Покорность и вызов. Страх и вожделение. Красивая. Смазливая. Воплощенное желание. Она видимо истолковала этот внимательный взгляд по-своему и пошло улыбнулась, выразительно проведя языком по губам. Явно приглашая монарха поразвлечься.

Секунда.

Николай Александрович спокойно достал кинжал из ножен, что висели у него на поясе. И просто, без замаха, ударил им ей в живот. А потом сильным движением повел клинок вверх, до грудной клетки.

Девица раскрыла рот в беззвучном крике и начала оседать на пол. Кивок. И бойцы лейб-конвоя ее отпустили. Мгновение. Другое. И вот она уже на полу в стремительно увеличивающейся луже собственной крови и дерьма. Глаза выпучены. Рот открыт и она, словно рыба, выброшенная на берег, пытается им что-то сказать. Но не может. Видимо боль была столь сильна, что не давала ей даже кричать. Тело скрючилось, а кишки бесформенной кучей вывалились наружу, частично освободившись от содержимого. Помещение сразу же наполнилось характерным запахом парного мяса и дерьма.

Император несколько секунд понаблюдав за ее мучениями, подошел к следующему заговорщику. Снова в голове воспоминания из тех дел и то, что, судя по всему, эти мерзавцы творили. Удар. И новое тело оседает на пол. Пока еще живое. Но ненадолго. Следующий. Еще. Еще. Еще…

Наконец он подошел к сыну.

Весь в крови с ног до головы. Глаза стеклянные. Пустые. Никакого выражения на лице. Просто спокойствие… словно он не испытывал никаких эмоций.

— Отец… — проблеял Ярослав.

Никакой реакции.

— Отец, я нужен тебе! — Затараторил он. И начал взахлеб рассказывать о том, что его дети, рожденные дочерью Тэнно, унаследуют Японию. А ее нельзя упускать. Она очень нужна для Империи. И так далее, и тому подобное.

Тишина. Император стоял и смотрел на своего сына как какой-то бездушный механизм. Ярослав ведь шел его убивать. И что теперь? Как с ним поступать?

— Значит не пожалели… — тихо произнес Николай Александрович, поняв, что парень даже не попытался оказать сопротивления. Даже та девица и то получила по лицу прикладом, пусть и несильно. Значит пыталась дергаться, несмотря ни на что. А этот — нет… вот и сейчас…

— Отец… — снова, сквозь слезы, произнес Ярослав, упав на колени. — Не убивай меня… Пожалуйста… Я не виноват… Это все они… Они… Я больше не будут… Молю! Ради мамы!

Как в этот момент Император сумел отвернуть клинок и ударить кулаком — никто не знает. Чудо — не иначе. Но ударил он так, что выбил Ярославу несколько передних зубов, уронив на спину.

— Увести. — Прохрипел Николай Александрович. — Попытается бежать — убить.

— Слушаюсь, — максимально нейтрально произнес командир этой команды и кивнув парочке бойцов, отправился выполнять приказ.

Император же повернулся. Прошел среди этих тел к своему столу. Переступил через ту девицу, которая все еще была жива и тихонько выла на каком-то едва различимом ультразвуке. Скребя руками по паркету и пытаясь собрать в себя обратно вывалившиеся кишки. Она оставалась последней живой из всех приговоренных им к казни на месте. Но ей такая участь была поделом. Еще легко отделалась, если верить результатам расследования.

Он сел за стол.

Отхлебнул глоток кофе. Поморщился. Раскурил сигару. Достал вечернюю газету и начал ее читать.

Прошла минута. Другая. Пятая.

Послышались быстрые шаги.

В открытую дверь заглянул один из адъютантов и замер, на пороге кабинета, больше напоминавшем скотобойню. В этот момент тело девицы захрипело, выгнулось и, наконец, затихло.

— Что там со Святополком? — Максимально ровным голосом спросил Николай Александрович.

— Своей комнаты не покидал. Мертвецки пьян. — Перекрестившись, произнес адъютант.

— А должен был?

— Должен. Они, — кивнул парень на трупы, — за ним заходили.

— Хорошо. Ступай. Хотя нет. Распорядись приготовить ванну…

Примерно в тоже самое время было совершено покушение на президента Франции. И оно удалось… Он ведь не выступал дирижером этой провокации. А нужды в нем более не было.

Самым интересным стало утро.

Оказалось, что «неизвестные» разослали во все ведущие газеты Санкт-Петербурга сенсационные известия. Кому-то о том, что Николая II убил собственный наследник. Кому-то, что французы. Кому-то, что средний сын или даже младший и даже жена. В общем — всем свою версию. Но везде было только одно общее — Император мертв, его убили.

Та еще провокация, которая, в случае его реальной смерти могла была заварить удивительно кровавую кашу. Впрочем, те люди, что все это рассылали, к утру куда-то пропали. Все-все. Имперская контрразведка действовала очень жестко, решительно и быстро, применяя методы военно-полевого допроса. Так что первые лучи солнца освещали совершенно пустой особняк английского посольства, в котором не было ни души. Задержали и вывезли на базу под Санкт-Петербургом всех, включая самого последнего истопника.

Ярослав активно говорил, сдавая всех… вообще всех, будучи потрясенный до глубины души тем, что произошло в кабинете отца. А Имперская контрразведка и рада стараться, накрывая подпольные клубы, выходя на «поставщиков» и вскрывая и вычищая этот гнойник до самого донышка.

В этот раз Император не проявлял показного гуманизма. В этот раз никаких трудовых лагерей. Всех… всех, кто проходил по этому делу и оказывался замешан «кололили», без оглядки на сохранение товарного вида, и убивали, сваливая в братскую могилу. В большой овраг. Включая тех чиновников и сотрудников службы безопасности, которые покрывали деятельность Ярослава и его компании. Без жалости. Без сострадания. Рядовых-то, сотрудников, понятно, не трогали, так как не они принимали решений. Но всех офицеров, что молчали, пустили под нож. Такое прощать было нельзя. А потом, когда экстренное следствие закончилось, туда, к уже затухшим трупам вывезли Ярослава и имитировали расстрел.

Дескать, он последний.

Велели раздеваться до гола. Поставили на край оврага и вывели комендантский взвод, который выстрелил в него холостыми патронами. Обмякшего, потерявшего сознание парня увезли приводить в чувства. А овраг с трупами засыпали бульдозером толстым слоем земли. Распорядившись наваливать сверху мусорную свалку, чтобы вонь перебивать. Ну и так… символично для тех, кто в теме…

Самым удивительным оказалось то, что Великобритания промолчала. Она не сказала ни слова. Вообще. Ну исчезли несколько десятков ее подданных и нанятый ими персонал, в том числе и публичные лица. И что? Подумаешь? Всякое бывает.

Совсем молчать-то, конечно, она не смогла. И, если про покушение на Николая Александровича и говорить было нечего, так как этот вопрос вообще никак не обсуждался публично ни одной из сторон. То смерть президента Франции вызвал в ней бурный отклик, вылившийся в красивую и даже в какой-то мере пафосную речь о том, что «это великая трагедия для всех нас…»

Николай Александрович тоже промолчал.

О чем вообще тут можно было говорить? Да, покушались. И что с того? Но виноват-то он сам. Запустил дела… запустил…

Спустя пару недель вся семья вновь собралась за одним столом, включая Ярослава и Святополка. Средний сын сидел бледный и на удивление молчаливый. А старший… он даже глаз поднять не решался. Вежливый. Тихий. Слова не скажет, если не спросишь. Рядом сидела его будущая супруга, исподволь бросающая на вполне благожелательного Николая Александровича испуганные взгляды. Потому что лицо его дружелюбно улыбалось, а в глазах был ТАКОЙ лед… да и все окружение ее жениха куда-то исчезло. Раз. И по мановению волшебной палочки буквально за пару дней все, с кем тот рос, все, с кем он столько общался исчезли. Просто исчезли. Словно сквозь землю провалились.

Невеста дома Айсинь Гьоро тоже обратила на это внимание. Но в Китае, в отличие от Японии, подобное было вполне в норме вещей. И особого ума ей не потребовалось, чтобы понять суть произошедшего. Поэтому, в отличие от японки и Ярослава со Святополком она посматривала на Императора с уважением. Страхом, да, но еще и с уважением…