Кёнигсберг пал.

И почти сразу за этим событием, в него перевели оперативную базу Балтийского флота. Ну и ударный костяк из трех новых и четырех старых линкоров. Само собой — с корветами, фрегатами, эсминцами и массой кораблей обеспечения.

Налет на Вильгельмсхафен стал шоком для всех. И для Германии, и для Кайзера и… особенно для Великобритании. В недавно отгремевшем морском сражении русские смогли нанести немцам поражение. И даже утопить что-то. Но это было в пределах разумного и ожиданий. Даже во время Русско-Японской войны, когда оказалась пущена на дно масса кораблей первого ранга, это произошло в общем-то нормальным, привычным способом. А тут…

Германский флот не был способен в ближайшие недели и даже месяцы выйти в море и за что-то там побороться. Он был побежден. С военной точки зрения этот налет не имел никакого особенного смысла. А вот с политической — имел. Император Николай давал эффектную пощечину Германии, демонстративно ее унижая. Но это то, что было на поверхности. Однако «попа заболела» не только в Берлине, но и в Лондоне, так как этот налет показал — Россия в состоянии уничтожить Гранд Флит, даже не вступая с ним в бой.

Кошмар? О да!

Особенно после позора «Японской кампании» в которой британские моряки проявили себя крайне неудачно, это выглядело натуральным Апокалипсисом. В одночасье оказалось, что Туманный Альбион — это не неприступная крепость, защищенная от всего мира достаточно широкой водной преградой и мощным флотом, а… просто большой остров. Слабый и предельно уязвимый. В любой момент могли прилететь русские дирижабли и что столицу вогнать бомбами в каменный век, что Королевский флот уничтожить. Ну или как-то еще поглумиться. А ведь был еще и русский флот с его тремя «линкорами любви», с которыми в британском адмиралтействе просто не понимали, что делать… И одна Кхалиси знает сколько еще иных сюрпризов имелось у Санкт-Петербурга.

Впрочем, если Великобритания просто замерла с бледным лицом и начала лихорадочно соображать, то Германия была просто вынуждена отреагировать. Причем быстро и жестко, стараясь сохранить лицо после такой оплеухи.

Впечатленные успешным применением цепеллина в Русско-Японскую войну, немцы «наклепали» сто девяносто два дирижабля жесткой конструкции. Не таких исполинов, как в России. Совсем не таких. Но тоже очень внушительно. Одна беда — они летали на обычных высотах, то есть, до трех-четырех километров. Из-за чего оказались крайне уязвимы для средств противовоздушной обороны. В результате, потеряв в первые дни войны семнадцать дирижаблей от огня русских полевых зениток, немцы приостановили их использование. И начали думать, что с ними делать дальше. Все-таки — мощь. И денег вложено немало. А толку?

Теперь же Кайзер приказал собрать их все в один кулак и идти на Кёнигсберг — топить русский флот. Ведь если у восточного соседа получилось, то и у немцев все сложится. Да, что-то будет потеряно. И, возможно, заметно. Однако спустить такой выпад без ответа просто не было никакой возможности. Пусть с кровью. Пусть с надрывом. Но требовалось нанести ответный удар…

Петр Николаевич Нестеров вел свой полк в бой.

Поступили сведения с границы — движется армада германских дирижаблей. Их требовалось перехватить. Сбить или вынудить развернуться — не суть. Главное — они не должны были дойти до Кёнигсберга и, особенно, до его порта.

Полк — самолетов-истребителей. Специальной постройки самолетов, проектирование которых началось задолго до войны.

Если в тяжелых бомбардировщиках России были применены паровые турбины с автоматическими аммиачными котлами на жидком топливе, то легкие фронтовые истребители получили двигатели внутреннего сгорания. Ресурс у такого мотора был небольшой — всего часов тридцать-сорок. Но он был легким, что было крайне важно. Причем выбор был сделан в пользу однорядных «звезд» воздушного охлаждения, что еще сильнее увеличивал это преимущество.

Эти самолеты сразу проектировались как истребители, поэтому и компоновались соответственно. Под стать технологиям и доступным техническим решениям. Перед конструкторами и Императором была поставлена очень непростая задача. Особенно перед монархом, который знал хотя бы в общих чертах тенденции в самолетостроении. И, поначалу он хотел пойти обычным путем. То есть, «заказать» истребитель обычной компоновки — биплан с тянущим винтом и одним или двумя пулеметами, стреляющими через синхронизатор. А последний, к слову, тоже нужно было разработать и, как он помнил, это было совсем непросто. Сам он устройство этого узла не знал и даже не представлял. Плюс балансировка. Плюс аэродинамика. И так далее. Вот что-что, а о том, как сильно влияет аэродинамика на скорость самолета Николай знал отлично. Особенно при недостатке мощных двигателей. Поэтому он остановился на биплане с толкающим винтом и правильным с аэродинамической точки зрения носовым обтекателем, куда и было установлено вооружение. И не абы какое, а целая батарея из четырех облегченных станковых пулеметов с ленточным питанием.

Корпус изготавливался практически полностью из бальзы, за исключением сварной фермы двух хвостовых балок, выполненных из тонких стальных бесшовных труб. И никакой перкали или какой еще тканевой обшивки. Фюзеляж выклеивался из тонких листов шпона, а потом красился и лакировался. Крылья представляли собой силой каркас из дерева с обшивкой из тонких листов бальзовой фанеры. При этом самолет был одноместный, не имел никакого бронирования и оборудовался наклонным лобовым обтекателем кабины для дополнительного повышения аэродинамики.

В итоге аппарат пусть и имел взлет с куда большего пробега, чем его потенциальные конкуренты, но в воздухе развивал целых сто семьдесят два километра в час и обладал ультимативным лобовым вооружением. Вот эти машинки, в составе истребительного полка, приданного в качестве усиления Северному фронту, и встретил германские дирижабли западнее Кёнигсберга.

Полковник лично вел своих бойцов в бой.

Каждый истребитель был в паре из ведущего и ведомого. Две пары составляли звено. Три звена — эскадрилью. Три эскадрильи — полк. Плюс штабное звено. Четыре десятка машин по полному штату.

Перед ним — сплошная стена германских дирижаблей. А их вооружили. Не так, чтобы хорошо, но по несколько пулеметов нес каждый из них. Правда, вооружили в самый последний момент, из-за чего довольно бестолково. Но не суть.

Шли лоб в лоб.

Дистанция тысяча. Примерно.

Петр Николаевич зажимает гашетку и четыре курсовых пулемета выплевывают короткую очередь трассирующих пуль. Этакий раскаленный плевок. Легкая оболочка германского цепеллина легко пробивается и спустя какие-то мгновения он вспыхивает стремительно разрастающимся огненным шаром. Водород горит прекрасно.

Еще короткая очередь. Еще.

Рядом начинают отрывисто поругиваться пулеметы других истребителей полка. Коротенько так. Буквально по два-три выстрела с каждого ствола. Этого хватало.

Полк прошел как ураган смерти.

А внизу под ними творился какой-то ад. Пылающие дирижабли резко теряли высоту. Пожар перекидывался на соседние баллоны с газом, быстро перебирался дальше. Потом еще… еще… еще… В общем — к земле германский дирижабль приближался с весьма приличной скоростью. А потом от буквально испарялся во взрыве той бомбовой нагрузки, которую нес.

Бум! И все!

И нет ни дирижабля, ни его экипажа.

Полк истребителей пролетел сквозь строй германских дирижаблей, потеряв только три самолета. Все-таки те, поняв, что началось, начали палить из пулеметов как обезумившие. Хотя с такой дистанции по столь юрким и быстрым целям попасть особенно не могли. Да и к баллистике непривыкшие они. Не говоря уже о том, что трассирующих пуль у них не было из-за чего корректировать свой огонь им было очень сложно. Да, учитывая, что самолет представлял из себя совершенную фанерку, ничем не защищенную, любое попадание могло быть фатально. Особенно в пилота. Но ты пойди — попади еще.

Истребители пролетели.

Командирский самолет покачал крыльями, давая сигнал к перестроению. И ведомый поменялся с ведущим местами. Просто потому, что у него имелся полный боезапас. И снова в бой. Только теперь не общей массой, а отдельными звеньями. Ведь строй германских дирижаблей, пусть и условный, рассеялся. Все небесные великаны бросились в разные стороны. Вот и пришлось догонять. Впрочем, это ожидалось. Это планировалось. Поэтому все занялись своим делом…

Потсдам. Вечером того же дня.

Кайзер в немом молчании стоял у окна своей резиденции и смотрел на чистое небо. Голубое-голубое. Ни облачка. Даже птицы, казалось, не летают совсем. Во всяком случае, в поле зрения не было ни одной. За ним, у двери стоял мрачный и какой-то потерянный адъютант с небольшим листком телеграммы. За ним — спешно вызванные министры.

— Прочтите еще раз, — тихо, на пределе слышимости, произнес Вильгельм II.

— Дирижабли уничтожены все. Семь сбито при пересечении линии фронта. Остальные расстреляли русские самолеты. Потеряно пять самолетов.

— Это точная информация?

Адъютант даже как-то растерялся от такого вопроса. Что на него отвечать? Нашелся полковник, который в Генеральном штабе отвечал за разведку.

— Сбитых над прифронтовыми позициями мы сами видели. Действительно — семь. Судьба остальных не известна. Наши люди в Кёнигсберге подтвердили — налета на город не было.

— То есть, что-то остановило дирижабли? — С некоторой надеждой в голосе спросил Кайзер.

— Боюсь, что смерть, — тихо ответил начальник разведки. — Бой шел вдали, но в прямой видимости города. Пылающие огарки, то и дело осыпающиеся на землю, многие видели. Да и последующие взрывы, слышали в Кёнигсберге. Русские использовали весь полк специальных пулеметных самолетов. Войска в Западной Пруссии и Позене прикрываются таким же. Из-за чего наши самолеты там практически не могут летать. Они очень сильно вооружены и быстры. Мы пока ничего не можем им противопоставить. Мы специально провели дирижабли так, чтобы они избежали контакта с их самолетами в Позене. И не знали, что под Кёнигсбергом стоит их столько.

— А что вы знали?! — С раздражением воскликнул Кайзер.

— Летные данные этих самолетов были неизвестны. Мы смогли узнать, какие двигатели туда ставят и общее устройство. На основе этих данных наши конструктора пришли к выводу об очень скромных летных качествах. Но на деле все оказалось не так. Они предполагают, что русские применили существенно более мощный двигатель. Сейчас мы над этим работаем.

— Понятно… — холодно произнес Вильгельм. — А что, так сложно было оценить количество русских самолетов и где они базируются?

— Предприятие, на котором производят эти самолеты, является режимным, закрытым объектом. Перегонка осуществляется и днем, и ночью. Мы даже приблизительно не можем сказать, сколько этих пулеметных самолетов изготовлено. Там нужен свой человек, но с внедрением не складывается. Про размещение в Восточной Пруссии — тоже не очевидно. Нам было известно, что там размещались русские тяжелые самолеты, вроде тех, что летали над Берлином. Видимо вместе с ними и пулеметные самолеты стояли. Так как они располагались в тылу позиций и в операциях на линии фронта не участвовали, то… — произнес начальник разведки и замолчал.

— А полеты? Разве они ничего не давали?

— Дирижабли надежно сбивали, а самолетов у нас очень мало и все они совершено загружены в прифронтовой линии. Только с их помощью удалось оттеснить этих наемников за линию фронта.

— Наемники… — тихо, сквозь зубы прошипел Вильгельм, вспоминая, как орал на своих подчиненных, приказывать использовать все возможные ресурсы, чтобы этих мерзавцев или уничтожить, или хотя бы оттеснить.

— Да и наши самолеты сбивают не только в воздушных боях, — продолжил начальник разведки. — У русских на удивление много средств противовоздушной обороны. Они не стали использовать старые малокалиберные морские пушки. Они на их основе разработали новые, с длинными стволами и увеличенной зарядной каморой. И теперь эти узлы противовоздушной обороны постоянно мигрируют. Мы раз за разом натыкаемся на засады. Мы делаем все возможное, но…

— Понятно, — мрачно процедил Кайзер и скосился на стол, где у него лежал доклад Фридриха фон Ингеноль об ошибках в подготовке к войне. — И что вы предлагаете делать сейчас?

— Как проверить слова русских?

— Судя по всему им нет смысла врать. Нет, я о другом говорю. Очевидно, что наша разведка не справляется со своей работой. Если бы мы знали о размещение полка русских пулеметных самолетов в Восточной Пруссии, то вряд ли бы совершили попытку налета дирижаблей. Это страшное поражение — целиком и полностью лежит на разведке. Какие меры собираетесь предпринять, чтобы в дальнейшем подобных ошибок не было.

Начальник разведки завис, обдумывая ответ.

— Ладно. Ступайте. Через три дня жду вас с докладом. Все ступайте и думайте. Мне надоело, что мы постоянно проигрываем. Думайте. Все думайте…

Кайзер был психологически раздавлен. Он хотел орать и карать, разя громом и молнией провинившихся подчиненных. Но эта новость, вслед за полным разгромом флота, совершенно его опустошила в эмоциональном плане. Даже, чтобы покричать. У него просто не было сил. Поэтому, когда вызванные чиновники ушли, он безвольной тряпочкой стек на пол. Прислонился к стенке спиной. И беззвучно заплакал, возводя глаза к небесам. За что ему все это? За что? Чем он прогневил Всевышнего, что он так карает его? Удар за ударом. Поражение за поражением. Унижение за унижением.

Правитель Германского Рейха прокручивал в голове события с первого дня войны и скрежетал зубами. Чтобы они не начали делать — все шло не так. За чтобы не брались — ничего не получалось. Даже, в, казалось бы, беспроигрышной ситуации. Особенно ему было больной и обидно за промахи разведки. Сколько раз ему докладывали всякую чушь с умным видом? Сколько раз называли русских варварами и дикарями, используя эти эпитеты в качестве доказательств? И он — слушал их… и принимал их доводы… Словно помешательство какое-то.

Последнее время он листал старые учебники истории и видел — в былые времена Россия тоже удивляла. Ни в одной стране мира не был полководцев, которые всегда побеждали. Ни в одной, кроме России. А там их аж целые две штуки нашлось: Ушаков и Суворов. Да, бывали и позорные страницы в ее истории, но случались и удивительные успехи. Особенно в 18 веке. Еще за полвека до того ее все били. А тут раз — и одна из сильнейших армий Европы! Шведов бьет, турок бьет, пруссаков бьет… Потом новый период позора в 19 веке. И вот — вновь пошли успехи. Нет бы к ним присмотреться… нет бы подумать… Император правильно говорил, они навыдумывали себе каких-то сказок, и жили в этом коконе самолюбования… обидно… больно… стыдно… И что делать дальше, не понятно. Война ведь проиграна. В этом Вильгельм уже не сомневался…