Вечерело.

Император стоял у окна Путевого дворца и задумчиво смотрел на цветущую черемуху. Пахло одуряюще. Казалось, что этот поток благоухания просто сорвет ему голову. Не так чтобы очень вкусно или приятно, просто насыщенно. Завтра его ждал важный день, о котором он как-то за всей этой возней с войной забыл.

Религия.

Опиум для народа.

Один из важнейших аспектов жизни людей.

И с ней нужно было что-то делать.

Да, конечно, его личная позиция в этом вопросе была очень близка к тому, что считал Бог-Император из франшизы Warhammer 40000. Он тоже думал, что люди станут по-настоящему свободы, когда последний камень последнего храма упадет на могилу последнего священника. Но, в то же самое время, Николай понимал, насколько нереальна и идеалистична эта позиция.

Почему религия так популярна? Любая. Будь то вера в Зевса или поклонение Светлому будущему? Потому что человек по своей природе — ленивая задница. Религия дает простые ответы на сложные вопросы. Не верные. Но простые, легкоусвояемые и взаимосвязанные в единую картину мира. То есть, позволяет объяснить все или почти все вокруг самым простым для человека способом. Да, когда люди еще прыгали по елкам и пребывали в совершенно дикости, религия стала откровением, позволившим им выйти на организационно более высокий, сложный уровень. Но ложка дорога к обеду. Первобытные времена канули в прошлое. Появилась наука, которая позволила взглянуть на мир точнее, глубже, правдивее, казалось бы, однако наука требует слишком большого количества усилий. Слишком все сложно. Слишком все долго. И чем сильнее развивалась наука, тем больше нужно было напрягаться для познания мира. Религия же так и оставалась на уровне примитивного мифа.

Контраст? Ото же!

А главное — большинству людей в жизни просто не требуется действительно адекватное восприятие реальности и окружающего мира. Дом — работа — дом — работа. И так из года в год. Причем работа монотонная и не требующая каких-то особенно широких и глубоких познаний о мире. В большинстве своем достаточно дисциплины и исполнительности, замешанной на хорошем знание своего небольшого участка. Причем без теории. Простое погружение в мелочи и рабочие нюансы, нужные именно здесь. Зачем им что-то большее? Оно им разве денег приносит? Нет. Лучше жить помогает? Нет. Вот и не напрягаются попусту, выбирая облегченную и упрощенную версию, пусть и в корне кривую. Этакое краткое изложение «Войны и мира», которое нужно прочитать к уроку. Книга скучная. Книга не интересная. Книга не приносит никакой пользы. И совершать над собой какие-либо значимые усилия ученики не хотят. Да и зачем? Им ведь нужно просто ответить преподавателю на типовые вопросы, чтобы потом забыть это все как страшный сон. Поэтому, будучи хоть и ленивыми, но вполне разумными задницами, они выбирают путь минимальных усилий.

Николай нередко ловил себя на мыслях о том, что даже по-настоящему выйдя в космос и начав заселять другие звездные системы люди продолжать молиться духам кубрика или каком-нибудь очередному богу термоядерного реактора. Ну или чему-нибудь подобному. И Бог-Император из франшизы Warhammer 40000 прекрасно это показал. Как только он уничтожил все основные культы Империи люди стали молиться… ему. Без религии, в представлении Николая Александровича, никак не обойтись, ее невозможно изжить или победить. Никак. Вообще никак. В широких массах во всяком случае. Такова природа человека. А значит, что? Если чего-то нельзя избежать, это нужно стремиться возглавить.

Главной проблемой Российской Империи в этом плане было то, что религий получалось чего-то очень много. И придерживаться старой стратегии, опираясь только на одну из конфессий, было чревато проблемами. Да, православных насчитывалось сильно больше половины Империи. Но это было до того, как Николай Александрович начал «свою игру». Сейчас же Россия в той или иной форме была представлена практически везде. Африка, Азия, Америка…. И ее населяли православные, католики, протестанты, древневосточные христиане, иудаисты, суниты, шииты, синтоисты, конфуцианцы, буддисты, индуисты, различные местные верования вроде тотемизма или еще одна Кхалиси знает кто. Короче — каждой твари по паре. И православие в новой Империи уже было не столь доминирующим, как раньше. Да чего уж там — даже пятидесяти процентов не имело. Чего стоил один только Китай! А ведь он по итогу Русско-Японской войны был частично включен в состав России, а частично превращен в сателлита-колонию и рабочие руки из него активно перетекали в Россию.

Конечно, можно было взять яйца в кулак и начать вводить на всем пространстве державы одну религию. Как в былые времена бывало не раз. Но это ни разу ничем хорошим не заканчивалось. В лучшем случае порождая продолжительные и весьма кровавые неурядицы. А они Империи были сейчас ой как не нужны. Да, религию можно было огнем и мечом утвердить единую, но какой ценой? Природный хомяк давил обновленного Николая Александровича всей тяжестью своих щек. Он никак не желал расставаться с таким количеством ресурсов ради каких-то там «невидимых друзей» и прочих форматов навязчивых идей и «коллективных галлюцинаций».

После довольно долгих размышлений Николай пришел к выводу, что нужно перенимать передовой опыт прошлого. В частности — Римской Империи. Не Византии, нет. А еще древней Империи, где деструктивные политико-экономические обстоятельства не вынудили принимать христианство. Империи, а не Республики, потому что это, все-таки, было два разных мира.

Священный Синод в России был упразднен еще в начале 1890-х годов, одновременно с возрождением Патриаршества. Да какого! Возвращение в лоно Константинопольского патриархата с переносом резиденции последнего в Москву. Новый грандиозный храм на Воробьевых горах. Кремль, перестроенный под новый Ватикан… Однако, в разгар этой войны, наконец-то, удалось завершить долгие и очень непростые переговоры. И собрать Вселенский собор. Причем не христианский. Нет. В нем были представители всех более-менее оформленных религий Империи и ассоциированных государств. Даже Папа Римский и то прислал своего легата, представлять интересы католиков. Вот на этот Собор Император и прибыл.

Николай хотел упорядочить и хоть как-то регламентировать то фактическое многобожие, что сложилось на территории Империи. И всецело ограничить развитие религиозного экстремизма. Отныне в Российской Империи были разрешены без ограничений любые религии, но при условии, что они входят в постоянно действующий Духовный совет, а также безусловно поддерживают центральную власть. То есть, поклоняться они могут кому угодно и чему угодно. Хоть макаронному монстру. Главное, чтобы во главе угла была поставлена Империя и Император. А все вопросы межконфессионального толка решались исключительно в рамках постоянно действующего Совета. Все конфессии, входящие в этот орган, председательствовали по очереди. А те, что имели более дюжины процентов от населения, обретали право вето. Всех тех же, кто выступал против этой инициативы ждала мрачная судьба. Им предлагалось в течение трех месяцев покинуть территорию Империи. В противном случае их ждала конфискация имущества и пожизненный срок в строительных армиях. Что самих проповедников-сепаратистов, что их сторонников. Никаких казней. Цезарь банально забирал цезарево и оставлял их наедине с их богом за пределом своих владений.

Слишком грубо и жестоко?

Может быть.

Однако Николай был в курсе того, как много в обществе регулярно возникает всякого рода религиозных сект и какое чудовищно разрушительное воздействие на людей они оказывают. Что скопцы, что толстовцы, что ваххабиты, что еще кто. Вот и взялся за наведения порядка в этом царстве, давая бардаку и сепаратизму бой. Много конфессий и богов? Пусть. Главное, чтобы плоскость взаимодействия их была конструктивной и ни одна из религий не выступала оппонентом Империи и Императора.

Эта сложная и непростая задача прорабатывалась с конца XIX века, после обретения России колоний и обретения ассоциированных держав, таких как Персия, Абиссиния и Сиам. Долгие, многолетние переговоры. Торг. Споры. Снова спор. И новые споры. И лишь военные успехи Российской Империи в апреле 1914 года поставили окончательную точку. Вот и уступили духовные лидеры уговорам, поняв, что, завершив войну, Император продолжить давить. С уже новой позиции, куда менее конструктивной…

В дверь постучались.

Секретарь сообщил, что пришел папский легат.

Николай Александрович тяжело вздохнул и велел приглашать. Очередной гость. Они, казалось, все желали пообщаться перед строго формальной «вечеринкой», на которой будут подписаны официальные бумаги.

— Ваше Императорское Величество, — с почтением произнес он и поклонился.

— Вы тоже пришли просить? — Устало поинтересовался Николай.

— Нет, что вы, нет, — чрезмерно наиграно ответил легат.

— И что же вас привело ко мне в столь поздний час? Мне казалось, что мы все уже обсудили в рабочем порядке и остались лишь формальности.

— Его Святейшество уполномочил с вами обсудить один вопрос, если позволите.

— Что за вопрос?

— Двадцать лет назад, приглашая Патриарха Константинополя в Москву, вы позиционировали себя как истинно православный монарх. Десять лет назад, совершив венчание на царство по византийскому обряду, вы только это подчеркнули. Все было понятно. Все было ясно. Вы придерживались очень веротерпимой позиции по отношению к католикам, но без всяких оговорок выставляли себя монархом православным. Сейчас же… Его Святейшество в некотором замешательстве. Вы ведь пригласили его лично участвовать в Соборе…

— И он не приехал, — перебил легата Император. — Все Патриархи древней Пентархии прибыли, кроме него.

— Он опасается быть неправильно понятым в Германии и Австро-Венгрии.

— А почему он не боится быть неправильно понятым мною? Тем более, что Германия и Австро-Венгрия проиграли.

— Мне кажется, что вы спешите с выводами. Да, Германия потерпела серию поражений и потеряла часть территорий. Да, Германия потеряла флот морской и небесный. Но она все еще сражается. И ее дела не выглядят так уж плохо.

— Да-да, конечно. Особенно после измены Франции. Тоже католиков, к слову. Не их ли на самом деле опасается Папа?

— Измены? — Наиграно удивился легат.

— Ой, оставьте, — махнул рукой Император. — Мы здесь беседуем приватно и можем говорить прямо. Франция — предала условия союзного договора. Впрочем, Россия на это и не рассчитывала. Поведение Франции что в 1888–1889 годах, что во время Русско-Японской войны были слишком показательны, чтобы кто-либо в здравом уме мог ей доверять. Демократия слишком продажна и ветрена. Боюсь, что в 1793 году французы отрубили собственную голову и теперь вместо нее там кочан капусты.

— Республика — их выбор.

— Права и свободы одного человека заканчиваются там, где начинаются права и свободы другого человека. Это их выбор. Но ровно до того момента, как он пересекается с моим. И мне было бы все равно каким именно образом они кидаются головой в навоз, если бы мне с ними не пришлось вести дела. И я расстроен. СИЛЬНО расстроен.

— К сожалению Святой Престол не может повлиять на французов.

— И нашим, и вашим всем спляшем? — Усмехнулся Николай Александрович. — Боюсь, что выбирать сторону Святому Престолу все же придется.

— Сторону? Святой Престол, без всякого сомнения, давно и прочно выбрал сторону Всевышнего, верно служа ему.

— Что не мешало ему вмешиваться в дела европейских держав, не так ли?

— Духовные дела.

— И политические, и экономические. А местами и провоцировать кровопролитные войны. Вас не смущает, что в основе чудовищных по своим злодеяниям Религиозных войн в Европе лежат дела Святого Престола?

— Это все в прошлом.

— Серьезно? Тогда почему Рим не осуждает поступок Франции сейчас?

— Я не готов этот вопрос обсуждать сейчас, — осторожно отметил легат.

— Друг мой, а что вы готовы обсуждать? Вы выполняете задания французской разведки или, все же, придерживаетесь интересов Святого Престола? Хотя это не так уж и важно. В России много католиков. А будет еще больше. И мне важно, чтобы с религиозной точки зрения у них все было хорошо.

— Это Святой Престол и смущает. Это невероятно приятно, но… вы всячески показывали, что являетесь православным государем.

— Христианским.

— Что христианским?

— Я показывал, что являюсь христианским государем, для которого все эти распри мужиков в рясах, — с некоторым пренебрежением выделил этот эпитет Николай, — ни имеют никакой ценности.

— Вы хотите унии? — Оживился легат, проигнорировав выпад.

— Я хочу Империю. Настоящую Империю, а не все эти варварские поделки диких вождей.

— Я не вполне понимаю вас.

— А я вас. Что вы подразумеваете под словом уния? Признание руководящей роли Папы православными? Но ведь Исидоровы декреталии подделка. Причем грубая. И это давно известно. На основании чего будет постулироваться его превосходство? Или католики готовы признать превосходство Вселенского Патриарха? Судя по вашему лицу, я рискну предположить, что нет. Тогда что же? Что вы подразумеваете под унией?

— Католиков больше… — несколько неуверенно произнес легат.

— Это поправимое дело. В восточных патриархиях Пентархии тоже было много верующих. И денег было много. Но ровно до того момента, как исламские халифы не начали свои завоевания. За несколько десятилетий ситуация изменилась кардинально. И, стоявшая в запустении и разорении из-за варварских набегов германцев, Римская патриархия оказалась самой могущественной. Что мешает случится аналогичному несчастью с ней?

— Вы… — начал было говорить легат, но замолчал, недовольно поджав губы.

— Я бы мог сказать, что угрожаю. Но нет. Не вижу в этом никакого смысла. Просто констатирую факт — неисповедимы пути Всевышнего. Святой Престол за историю своего существования не раз и не два делал всякие мерзости, а потому может быть наказан также, как восточные патриархаты… которые слишком увлеклись черти чем. В свое время. Сейчас же прибывают в ничтожестве, так ничего и не осознав.

— Я передам ваши слова, — после долгой паузы, произнес легат.

— Передайте. А еще вот это, — достав из кармана золотую монету, Император кинул ее легату и тот, на удивление ловко поймал ее. Николай постоянно с собой таскал такие безделушки, обожая тискать золотой в руках во время размышлений. И, пользуясь положением, предпочитал использовать действительно редкие и ценные монеты. И то, что именно сегодня у него в кармане оказался золотой Октавиана Августа — чистая случайность. Но раз оказался, почему на ней не сыграть?

— Что это? Это ведь монета Древнего Рима.

— Империи.

— И что это значит?

— Время собирать камни, друг мой, настало. И у каждого камня пока еще есть выбор, куда ему ложиться. Кто-то станет основой стены, кто-то крыши, а из каких-то камней выложат сток клоаки.

Легат помолчал, остро глядя на Императора.

— Не хотите ничего спросить?

— Боюсь, что этот разговор зашел слишком далеко… намного дальше моих компетенций.

— Тогда пригласите Папу. Уверен, его компетенции будет достаточно. Или вы служите не ему?

— Я… — попытался было оправдаться легат, но был остановлен жестом Императора.

— Если вы передадите наш разговор кому-нибудь во Франции или, тем более, Великобритании — вам отрежут голову, — мягко улыбнувшись, произнес Николай. — Я не пугаю и не угрожаю. Просто констатирую. Святой Престол не нуждается в тех людях, которые служат местечковым интересам.

— Это не вам решать! — Вскинул легат.

— Если я могу приказать вам отрезать голову и это исполнять, то почему не мне? — Максимально вежливым тоном осведомился Император. — У меня есть власть и я могу ее применить. Вы считаете, что этого недостаточно? Ну? Что же вы молчите?

— Меня будут спрашивать… — тихо произнес побледневший легат.

— Безусловно. И молчание будет выглядеть глупо. Скажите, что я сильно нервничал и злился насчет позиции Франции. Это близко к правде и ожидаемо. Относительно моего желания пообщаться приватно с Папой говорить не нужно. И вообще — дела церкви мы не обсуждали. Эмоции. Одни лишь эмоции.

— Только Францию?

— Да. Вспоминал их поведение с 80-х годов, костеря на чем свет стоит. Начиная с убийства моей невесты и заканчивая совершенно свинским поведением в этой войне. Говорил о том, что союзу конец. Россия достаточно сильна, чтобы не нуждаться в таких союзниках, а проблемы Франции теперь только ее проблемы. Весь наш разговор строился вокруг этого вопроса. Мы ведь его немного касались, не так ли?

— Касались.

— Вот об этом и говорите.

— Я могу идти?

— Можете. Вы можете ходить, говорить… но главное — помнить, кому вы служите и зачем.

— Я никогда не забываю этого!

— Но не стесняетесь служить и другим. Деньги не пахнут. Понимаю.

Легат покрутил в руке золотой Октавиана Августа. Молча. Рассматривая его. Он прочитал надписи и в принципе понял, чья эта монета. Явно этого на монете не было написано, но профиль был узнаваемый.

— Вы ведь не думаете, что у вас получится? — Наконец, после долгого раздумья, спросил легат.

— А разве Святой Престол не хочет этого? Не маленький итальянец Джакомо, а Патриарх Рима. Да. Не быстро. Не сразу. Но почему нет? Разве Святой Престол настолько измельчал, что стал прибежищем для всего лишь итальянца? Разве он утратил свои былые амбиции?

— Амбиции? Вы готовы принять католичество?

— Я готов принять христианство. Надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю.

— Понимаю, и не разделяю вашего оптимизма.

— В 1888 году я принял Россию в весьма запущенном состоянии. Армия была одной из худших в Европе. Флот — едва ли не туземным. Экономика такова, что ни современных станков, ни современных, технически сложных изделий произвести в ней было нельзя. Разве что штучно и за огромную цену. Россия зарабатывала на вывозимом лесе, зерна, нефти и прочего подобного товара. Население же едва на шестую часть умело читать. Читать, писать и считать — лишь каждый десятый. Квалифицированных специалистов практически не было. Наука — в загоне. Образование на всех уровнях — миниатюрно и проблемно. Экономика откровенно колониальна. А все окружение престола воровало… отчаянно, самозабвенно и безудержно. Про искусство и прочее не было и речи. Даже если что-то где-то появлялось, оно либо сразу утекало за пределы России, ибо здесь было не нужно, либо имело характер самый, что ни на есть мрачный и упаднический. Одна сплошная проблема, а не страна. Куда не ткни — или рукав порван, или сапог в дерьме. Прошло двадцать шесть лет. Двадцать пять полных лет, если быть точным. Четверть столетия. И вы видите, что получилось.

— Согласен. Результат поистине впечатляющий! Но мы говорим о несколько разных вещах, — осторожно пояснил легат.

— Разве? Вы знаете, как христианство стало Имперской религией? На самом деле, а не по церковному преданию.

— Я предполагаю, что у нас могут быть сильно разные взгляды на этот вопрос. Не забывайте — я лицо духовное. Впрочем, я с удовольствием выслушаю вашу версию.

— Вы помните про пять добрых Императоров?

— Да. Конечно. А причем тут они?

— Для кого они были добрые? Никогда не задумывались? Нет? Так я подскажу — для Сената. Гай Юлий Цезарь был человеком, который в очередной раз попытался собрать воедино разрываемую на куски державу. Сенаторами разрываемую, которым всегда было плевать на благополучие Империи. Им было достаточно, чтобы они жрали сладко и спали мягко. Они. О том, что на другом краю Империи все может пасть прахом им дела не было. И первые пять Императоров были добрыми для Сената, потому что держались максимально компромиссной позиции. С ним. Но не сенаторы не унимались, продолжая тянуть одеяло на себя и решать свои местечковые проблемы за счет Империи. И Императоры были вынуждены вступить с ними в борьбу, чтобы все прахом не пошло. Разве нет?

— Это… очень необычная трактовка событий.

— Допускаю. Однако, разве я что-то говорю не так? Если, конечно, рассматривать эти события в рамках государственного интереса.

— Я не могу возразить вам, по существу во всяком случае. Возможно вы и ошибаетесь, но я недостаточно хорошо владею материалом. Впрочем, я все равно не понимаю, как все это связано с христианством.

— Сенат был разрознен. Ему требовалась единая идеологическая площадка, чтобы оппонировать Императору. И этой площадкой стало христианство, которое на заре своего существования было удивительным нигилизмом по своей сути. Оно отрицало все. Оно отказывалось от всего. Даже от самой жизни. Оно оказалось той единственной религией, которая прямо оппонировала Императору и всему, что связано с Империей. Поэтому в сжатые сроки христианство как идея охватило всю аристократию державы. И противиться ему становилось с каждым годом все сложнее. Из-за чего Константину пришлось сделать ход конем — возглавить то, что было непреодолимо. Утвердить христианство государственной религией, автоматически выбивая идеологическую почву у всех оппозиционеров. Это спасло Империю. На время. Она все равно не выдержала и развалилась — слишком чудовищным был тот политико-экономический кризис, что охватил ее.

— Вас послушать, то в развале Римской Империи выходит повинно принятие христианства.

— Принятие? Нет. Принятие позволило продлить ее жизнь. Но вот дикое и неотесанное христианство — да, выступало одним из важнейших негативных факторов. Важнейших, но не главным. Главным был Сенат и его желание решать свои местечковые проблемы. Именно в таком ключе мне и видятся фундаментальные проблемы христианства. Вы — сенаторы и ведете себя как они.

— Сенаторы? — Удивленно переспросил легат.

— К сожалению Константин ввел христианство слишком поздно. Ни он, ни его наследники просто не успели привести его к удобоваримому виду. Сейчас же такой проблемы нет. И полчища германцев не терзают Империю. Они, конечно, пытаются… — улыбнулся Николай, — но у них ничего не получается. А значит мы можем спокойно и вдумчиво навести порядок и устранить старые противоречия.

— Возможно. Но Империи нет. Той Империи.

— Империя жива, пока жив последний ее солдат. Не так ли?

— Я все равно не смею разделять вашего оптимизма.

— Главное, чтобы его разделял Святой Престол.

— Не хочу вас обнадеживать… — развел руками легат.

— Вы считаете, что война еще не выиграна?

— Почему же? Мы уверены, что Германия ее проиграет. Вот только будут ли плоды вашей победы столь значимыми, как вы говорите? В Европе постоянно гремят войны. Иной раз оставляя после себя целые пепелища, вместо тех или иных регионов. Но они так и остаются — всего лишь войнами…

— Ну что же… тогда считайте, что этого разговора не было. Французам скажите то, что мы обговорили. В остальном же… давайте подождем. Ваше недоверие оправдано. Впрочем, полагаю, что вам нужно помнить старую еврейскую мудрость — то, что вчера рыбы были большие и по три шекеля, совсем не значит, что завтра они не будут маленькими и по пять.

— Понимаю… — кивнул легат.

— Сомневаюсь, но, допустим. Вы хотели узнать, почему я подчеркнуто хорошо отношусь к католикам, позиционируя себя как православного монарха. Вы узнали. Мне выгодно устранение раскола и слияние христианства обратно в единое целое. Пусть и в перспективе. И мне выгодно, и Империи. И я буду работать в этом направлении. И было бы очень неплохо, если бы Святой Престол вылез из коротких штанишек региональной италийской церквушки и помог мне в этом деле. Это все, что вы хотели узнать?

— Да, Ваше Императорское Величество, — почтительно поклонился легат.

— Ступайте. И помните о голове. Ваш язык вполне может вам ее отрезать. Но что поделать, работа такая…