XXXVII

– Не люво, не хлухай, а ввать не мехай – Мартин зубами вытаскивал пробку из очередной, третьей по счёту бутылки.

Егерь поморщился. Лысый пьянчуга хлестал коллекционный "Спарапет" как самогонку, по полстакана залпом. Увидь это дядя Рубик – сначала бы поседел окончательно, а потом свернул бы варвару его тупую башку.

– Вот ты говоришь, Щукинская Чересполосица… – Мартин опрокинул стакан, шумно выдохнул, и закурил. – Жил я там, давно, до Прилива, пока на Соколиную не перебрался. Женщина была одна… Такие сиськи, м-мух… Бич, ты любишь баб с вот такими сиськами?..

Егерь мужественно молчал. Отвечать было себе дороже заведётся, начнёт троллить, а информации в итоге ноль. А ведь именно ею, информацией, Мартин набит под завязку – правда, поди, пойми, где пьяный бред, где пустые сплетни, а где жемчужина в куче известно чего. Что ж, при необходимости можно и проверить – на своей шкуре, не на чужой…

– … куролесили мы с ней – я, молодым, любил это дело…

– А сейчас, значит, разлюбил? – не сдержался Егор. Любвеобильность приблудного алкаша, как и популярность его среди бестолковых первокурсниц стали в ГЗ притчей во языцех.

– Так ведь, Студент, всё по взаимному согласию. Они мне, значит, любовь, а я им – иммунитет к эЛ-А.

Егор хотел, было, сплюнуть с досады, но удержался: всё-таки кабинет начальства, пусть это начальство и бухает сейчас вместе с подчинённым.

– Послушайте, мне кто-нибудь, наконец, скажет: правда это, или досужие слухи?

– Есть многое на свете, друг Гораций… – Мартин прищурился – Главное, что они в это верят. Так о чём мы… а, да. Щукино. Там ещё в ранешние времена интер-ресные вещи творились. Иду я как-то домой – ну, принял, конечно, не без этого – и решил добавить. Взял в магазине через дорогу пару банок джин-тоника – ты, Студент, такого не помнишь, а вот Бич с Гошей наверняка…

Егерь с лешаком синхронно кивнули.

– Выхожу я, значит, на набережную у шлюзов – променад там такой, розового гранита – сажусь на скамеечку. Закат красивый, рыбки плещутся, – прихлёбываю потихоньку. Хорошо так посидел, отмяк душой и телом – пора благоверной ползти. Практически на эшафот. Не любила она Пампу, то есть, меня, пьяного…

– Какую пампу? – Егор потерял нить алкогольного повествования.

– Не, не, ты слышал? – Мартин потряс пальцем где-то между Гошей и Бичом. – Нонешняя молодёжь ваще ничего не соображает. Ну, ты-то хоть, лешак, скажи, – трудно, матьиво, быть богом?

– Эххх… – огорчённо проскрипел Гоша. – Кто сейчас Стругацких помнит? Ты да я, да мы с тобой…

По заросшей корой физиономии было угадать реакцию непросто, но в целом, лешачиная мимика демонстрировала полнейшее сочувствие. Егерь тоже кивнул и пробурчал что-то вроде "К чему вам подорожная…»

– Дорожка от променада к дому известная, сто раз хоженая, пять минут до подъезда. Однако… – филолог замолк и протянул Гоше стакан. – Плесни…

Про этот стакан ходили легенды: когда грянул Зелёный Прилив, Мартин, убегая со своей Соколиной, прихватил единственное дорогое. Так и явился в ГЗ, сжимая в ладони шестнадцатигранного друга. И с тех пор пил только из него, принципиально игнорируя другую посуду.

– …так я по этой дорожке, мать её несуразную, полчаса шагал. И где-то по дороге хвои в капюшон куртки насыпало. Отродясь там ни ёлок, ни сосен не росло, клёны да тополя! А ты говоришь – насекомые, деревья…. Я полчаса шёл заместо пяти минут! И хвоя, поэл? Херня эти твои Разрывы…

– Хочешь сказать, что Зелёный Прилив начинался постепенно, уже тогда? – Бич тоже пригубил рюмку. Нет, ну действительно, изуверство: так жрать армянский нектар!..

– Я хочу сказать…

Коньяк брал своё – язык у Мартина уже заплетался.

– Я хочу сказать, что эти ваши «Разрывы», они же «червоточины», имеют в районе Щукина чр-рез-вычайно плотную кон-цен-тра-цию. Спросишь, куда они ведут ? Да вот хрен его знает. Тебе куда надо? Эээ… может, в другие Леса. Тоись, дурак ты мой родной, Леса, в сущности, есть единый Лес, понимаешь, бестолочь? Хотяааа…

Он совсем поплыл.

– Тут дело такое… я ж говорю – куда тебе надо? А то, понимаешь, выдумали – гайками кидаться! Гайки, мля… они ещё неизвестно куда заведут, гадай потом…

Он, шатаясь, поднялся со стула.

– Ща, минутку…

Назад Мартин вернулся довольно быстро – освежённым, с мокрым воротником. Плеснул себе, игнорируя собутыльников, коньяку, опрокинул, и продолжил почти трезвым голосом.

– Имейте в виду: Щукино не единственное место с "норами". По крайней мере, парочка есть в Измайловском парке, и ещё штук пять разбросаны по совсем уж неожиданным местам. На Рижской, например, в метро, аккурат между второй и третьей нишами на платформе по ходу из центра… жёлтенькие такие… коричневые…

– В Измайлово точно есть. – внезапно встрял молчавший доселе Гоша – Только туда не пройти. И на Новослободке, в парке, у трамвайного круга.

Лешак обычный алкоголь не употреблял – предпочитал настойку собственного изготовления, на спорах жгучих дождевиков. Развозило его при этом не хуже, чем от самогона.

– …а ещё – на Чистых прудах, у памятника Чернышевскому. Да много где, только в путь…

– А! – вспомнил Егор. – Тут недавно один человек просил вам привет передать. Некий Шмуль, не припоминаете?

– Я многих… ик… припоминаю.

– Он сказал – вы работали в издательстве редактором, а он вам книги свои приносил, на публикацию. Говорит – об этих… как это он сказал?.. О попаданцах, да! А сейчас он недалеко от Щукина шинок держит.

– Автор, говоришь… – Мартин потёр лысину и криво усмехнулся – Чтоб я ещё помнил всех, кто про попаданцев, клин им в членоразделие… Хоть каков он из себя? Может и припомню…

Егор, как, мог, описал внешность шинкаря, припомнив, заодно коллективное фото, на которое затесался и сам Мартин.

– Погоди-погоди… – оживился тот. – Роскон-2020, так? Москвич, образованный такой, графоман… Так он теперь что, в шинкари подался? Ну, Саня, ну молодца… Шмуль, ага, ну конечно!

– Ты должен помнить его книжонки. – обернулся он к лешаку. – Длинная была серия: всё рвался СССР спасти своей густопсовой мерисьюшностью. Я, грешным делом, думал, он сгинул – а вот, гляди ж ты, приличным человеком стал! Был бы я выездной, непременно заглянул бы в его шинок…

– И что мешает? – осведомился Егор.

– Студент… вот ты хороший вопрос задал! Сколько раз меня об этом спрашивали. Вот и Яша тоже, да… Анализы брал, то-сё… Нет ответа. Не могу, понимаешь… не пускает что-то.

Мартин в задумчивости поцокал краем стакана по верхним зубам. Глаза у него сделались отсутствующими, подёрнулись туманной поволокой.

– Есть, правда, версия… Что я пьяный в Лес войти не могу. Трезвым, грят, можно будет. Только понимаешь, Студент, какая засада – я всегда пьяный.

Бич понял, что собеседник вот-вот отключится.

– Так ты полагаешь, через Разрывы, червоточины, то есть, можно попасть в другие Леса – в Манхэттен, скажем, или в Сан-Паулу?

Мартин состроил удивлённую мину. Впечатление слегка портила струйка слюны, тянущаяся из угла рта.

– Эт-тоо когда я сказал такую хрень? Не, ты конечно, попробуй…

Он качнулся, нырнул головой вперёд, свалился на пол и сразу, без перехода, захрапел.

– Всё, спёкся. – вздохнул Гоша. – Давайте-ка отнесём его в каптёрку. До утра больше ни слова не скажет, проверено.

Пьяного филолога волокли втроём. Егор сгрузил недвижное тело на топчан в узенькой комнатушке под лестницей, и принялся, было, осматриваться – лешак оттеснил его со словами "Спасибо, дальше я сам…" Единственное, что он успел увидеть среди картинок, налепленных на стену – фото девушки в обнимку с рыжим котом.

– Идите мужики, идите. Я тут с ним посижу. Ему завтра совсем хреново будет, а у меня лекарство есть. – Гоша порылся под замшелой бородой и извлёк крошечный, тёмного стекла, пузырёк.

– Вот он, родимый…

Егор пытался возражать, но Бич настойчиво подтолкнул его к двери.

– Ты это имел в виду, когда говорил, что мы ещё услышим о ссыльных?

– Что? – егерь непонимающе уставился на напарника. – А, вот ты о чём… Нет, Студент, я об этом понятия не имел. Может, ты, Яша?..

Шапиро покачал головой.

– Мало ли, что Мартин спьяну наплетет! Мне вообще порой кажется, что у него в голове смешалась вся фантастика, которую он прочитал. И теперь не различает, где реальность, а где нет – и выдаёт порой такое, что впору за голову хвататься. Завиральное.

Егор скептически хмыкнул, но спорить не стал. Рассказ лысого алкаша произвел на него впечатление.

«…вот и Гоша подтвердил насчёт червоточин…»

Яков Израилевич уже говорил о другом:

– Ну, мужики, прямо слов нет, как вы нас выручили? В первую очередь меня, конечно, но и лабораторию тоже! Начнись расследование – все бы огребли, по полной, и завкафедры прилетело бы!

– Это уж точно. – Егерь поболтал бутылку, посмотрел зачем-то на свет. – Вот чёрт, пусто… Кстати, ты с Вислогузом что решил?

– А что с ним решать? Он у меня теперь вот где!

Шапиро потряс сухим кулачком, демонстрируя, где у него проштрафившийся кладовщик.

– Всякий раз, как встретит меня в коридоре – кланяется, чуть не ботинки облизывает: «дорогой Яков Израилич», да «как ваше драгоценное здоровье…» Давеча вон, полный баул снеди приволок – якобы кум из Малиновки навестил, велел мне кланяться.

– И ты взял?

– А чего ж не взять? Михась Вонгяныч мне ещё до-олго свои грехи будет отмаливать…

– Ладно, Лес с ним, с Вислогузом. – егерь встал, покопался в рюкзаке и выложил на стол продолговатый свёрток в промасленной бумаге. – Скажи-ка, Яша, что это может быть? Предупреждаю: вариант «фаллоимитатор» не предлагать. «Ритуальный костяной член с островов Туамоту» – тоже.

Егор развернул бумагу. Материал содержимого – полумерового стержня, свитого из множества отдельных, очень тонких, волокон действительно напоминал кость.

– Это что за диковина?

Егерь пожал плечами.

– Понятия не имею. Чекист, командир «партизан», мне отдал. Его боец – чернявый такой, приблатнённый, помнишь, Студент?..

– Мессер?

– Он самый. Так вот, Мессер нашёл эту штуку в подвале Порченого – шарил там в поисках чего-нибудь ценного, и вот, надыбал.

– И Чекист просто так тебе его отдал? – Егор недоверчиво покачал головой. – Вещь-то, по всему видать, ценная. Отнёс бы на Речвокзал, тому же Кубику-Рубику…

– Я и сам удивился. Это, как я понял, не его инициатива. Есть у них там такой Яцек-Обрез…

– Это поляк-то? Он ещё на Ховрино на тебя как-то странно косился.

– Во-во, косился, я как раз об этом. Он, как узнал, что Мессер нарыл эту штуковину – сразу стал убеждать Чекиста от неё избавиться. «Не знаю, говорит, что это за хрень, но печёнкой чую – нечисто дело! Отдай вон, от греха, Бичу, целее будем.»

– Так и сказал?

– Так и сказал. Хорошая у этого пшека печёнка, чувствительная.

Яков Израилевич решительно завладел стержнем.

– А для чего оно служит – этот ваш Чекист заодно не объяснил?

– Не… – егерь помотал головой. – Откуда ему?… Но я и сам знаю: с его помощью Порченый вживлял в своих зомби этот, как ты его называл… целий, да?

– Некромицелий?

– Точно. Сведения надёжные, получены от его холуйка, Блудояра. Перед судом я его слегка тряхнул, он и раскололся.

– А мне почему сразу не сказал? – Егор с укором посмотрел на напарника.

– Потому что перпендикуляр. Меньше знаешь – крепче спишь, слыхал такую поговорку? Сдаётся мне, прав Яцек-Обрез: непростая эта палочка, ох, непростая. Он ведь мне так и сказал: «вы, егеря, всё про Лес знаете – вот и разберитесь, что к чему, а мы люди маленькие…»

– А ты?

– А что – я? Я, как и ты, в первый раз такое вижу. Но – взял, разумеется. «Партизаны» – ребята простые. Решат на всякий случай отделаться от этой палочки – и скинут первому попавшемуся челноку за горсть желудей, ищи её потом, свищи. А то и просто утопят в болоте, с них станется.

– Нельзя ли немного помолчать? – сварливо осведомился Шапиро.

– Сосредоточиться же невозможно!

Он покопался в столе и извлёк оттуда большую старомодную лупу в латунной оправе.

– Ну-ка, ну-ка… очень, очень интересно!..

– Что там? – жадно спросил егерь.

– Действительно, похоже на окаменевшую грибницу. Поры отчётливо просматриваются… Я только одного не пойму: зачем ты мне-то его принёс?

Егерь поморщился.

– Яша, не разочаровывай меня! Кто у нас единственный и неповторимый специалист по этому гадскому целию?

– По некромицелию? Ну, предположим, я.

– Ты и есть, без всяких «предположим». А раз так, тебе и карты в руки – поковыряйся, разберись, какая от него может быть польза человечеству. Поковыряешься ведь?

– Ладно, поглядим…

Шапиро открыл сейф и положил загадочный предмет на полку рядом с бутылью медицинского спирта, связкой ключей и плоской, измазанной фиолетовой краской, коробочкой с казённым штампом.

– Яша?..

– Ну, что ещё?

– Не сюда, а в свой секретный бункер. Запри на три замка и никому – слышишь, никому! – не рассказывай.

Скрипнула, растворяясь, дверь. По лабораторному кафелю простучали твёрдые, как голландские деревянные сабо, подошвы.

– Ф-фух, готово. – Гоша провёл ладонью по лбу, стирая воображаемый пот. – Раздел, уложил, пусть отсыпается, сердешный. Графинчик, опять же, оставил на тумбочке – здоровье с утречка поправить. Кстати…

Он заозирался по сторонам.

– Где его стакан? Полезет опохмеляться, не найдёт – сделается буен.

Шапиро позвенел стеклом в выдвижном ящике.

– Вот, держи, случайно убрал…

Гоша принял легендарную тару, дунул внутрь и хозяйственно упрятал в зелёные складки бороды.

Кстати, Гоша… – вспомнил Егор. – Вам не случалось слышать о Лешачо… от лешаке-ребёнке? Маленький такой и, почему-то, не разговаривает. Мы его встретили в Грачёвке – ходит со стаей собак.

– Как же, знаю! – оживился лешак. – Он до Зелёного прилива жил в интернате для детей с ДЦП – родители, понимаешь, от него в роддоме отказались. Что с ним дальше было – только Лесу известно, а потом… короче, не вырос он, так и остался, как был, двенадцатилетним. Да вы и сами видели.

– Видели. Значит, на самом деле ему больше сорока?

– А может, и того больше. Или меньше. В Лесу, знаешь ли, время – оно по разному идёт.

– Лиска ещё говорила – он, вроде бы, владеет телепатией. И собак своих обучил.

– Ну, не знаю… – Гоша скрипнул трещинами коры на лбу, что, вероятно, должно было означать недоумение. Что-то такое наши говорили. Может, это Лес его одарил? За муки, скажем… хлебнул ведь парнишка. Или ДЦП его так изменилось?

Бич громко икнул.

– Слышь, Студент, ты чё тут развёл тележурнал «Хочу всё знать»?

Он уже успел изрядно охмелеть.

– …писатель какой-то, костяной член, теперь вот телепатия…

– Про член ты говорил! – Егор задохнулся от возмущения. – Я только…

– …а ты – о дурацком ходячем пеньке. Нет, чтобы за добавкой сгонять!

– Я бы попросил!..– насупился Гоша.

– Пардон муа, к вам не относится.

Лешак пожал плечами и горько вздохнул.

– Я давно замечаю, уважаемый Бич, что вы не склонны проявлять толерантность к тем, кто хоть чем-то отличается от вас!

Гошина реплика произвела эффект. Егерь поперхнулся, обалдело уставился на лешака – и гулко захохотал. Тот расплылся – вернее сказать, растрескался – в улыбке и засмеялся вслед за ним. Шапиро мелко хихикал, изображая ладонями аплодисменты, и только Егор хлопал глазами, силясь понять смысл разыгранной перед ним сцены.

Ну, Гоша, ну уел! Давно так не веселился, аж слеза прошибла!.. отсмеявшись, егерь принялся вытирать глаза. – Вы что, сговорились с Умаром, или это тоже телепатия? А ты, Яша, чего сидишь, как не родной? Доставай, что у тебя там?..

– Коньяк йок.– Шапиро виновато развёл руками.– Есть ещё, Вислогузова горилка – ну, я вам говорил…

Он запустил руку под стол, пошарил и извлёк большую бутыль с мутной жидкостью.

– И вот ещё – надеюсь, оценишь по достоинству…

На свет появился большой квадратный конверт из пожелтевшей бумаги. В середине его зияло большое круглое отверстие с чем-то чёрным, снабжённым потёртой синей наклейкой.

– Фирма «Мелодия» – пояснил завлаб. – Не винил, шеллаковая, из последних – их до семьдесят первого года выпускали.

Он крутанул ручку патефона и опустил на диск никелированную штангу звукоснимателя. Раздалось шипение, треск – и хрипловатый мужской голос завёл знакомую с детства мелодию:

 

– В тёмно синем лесу, где трепещут осины,

Где с дубов-колдунов облетает листва,

На поляне траву зайцы в полночь косили

И при этом напевали странные слова…

 

Егерь замер. На его физиономии медленно проступал восторг.

– Я тут подумал: ведь эта песня про нас, про наш Лес. Как ты,

Серёга, согласен?

 

– …А нам все равно, а нам все равно

Пусть боимся мы волка и сову

Дело есть у нас – в самый жуткий час

Мы волшебную косим Трын-траву!

 

– Ну, Яша, ну голова! – Бич в восхищении развёл руками. – Это… прямо не знаю… это не голова, а цельный совет министров! За сколько лет ни один … а ты… это ж готовый гимн! Её утром надо крутить по общей трансляции!

– Точно! – заметил Егор, разливая горилку. – У студентов зайдёт только так, особливо про травку. Что вы, Яков Израилич, говорили про торговлю порошочками в ГЗ? Самая подходящая тема!

 

– …А дубы-колдуны что-то шепчут в тумане

У поганых болот чьи-то тени встают

Косят зайцы траву, Трын-траву на поляне

И от страха все быстрее песенку поют…

 

– Оставьте ваши манцы, Жора, не опошляйте святое! – возмутился егерь. – Яша, не слушай этого шлемазла, наливай!

– Кто-то, кажется, собрался мешать? – с ехидной ухмылочкой поинтересовался Шапиро. – А не ты ли мне в прошлый раз мозг выносил?

– Яша, вот только не делайте мне нервы, их есть кому испортить!

 

– …А нам все равно, а нам все равно

Твердо верим мы в древнюю молву:

Храбрым станет тот, кто три раза в год

В самый жу-у-ут-тки-и-и… вз-з-зз-шшшс-с-с…

 

Патефон взвизгнул иголкой и умолк – кончился завод пружины.

– Ну, за что пьём?

– За зайцев? – неуверенно предположил Гоша. Он, незаметно для собутыльников, извлёк из бороды ещё один флакончик и опорожнил его себе в стакан. Горилка немедленно вспыхнула тысячами крошечных золотых искорок.

– Верно мыслите, товарищ лешак! – Бич с размаху ударил кулаком по столу. – Чтобы.. эта… все напасти нам были трын-трава!

Яков Израилевич улыбнулся и закрутил ручку патефона.