XXXIII

– Зачем «зеленушку»-то на куски рвал? – хмуро спросил Виктор. – Только не ври, что Порченый заставил – я сам слышал, как ты у него позволение выпрашивал…

Узнав о суде, он заявил, что будет на нём по любому, и плевать на отраву. Пришлось партизанам на носилках тащить раненого на поляну, где должно было состояться судилище Блудояр стоял на коленях со связанными за спиной руками и молчал, угрюмо уставясь в землю. Несколько минут назад он, последним из всех, выслушал приговор.

– Ну, как знаешь, парень. Оно, конечно, теперь уж поздно – но хоть напоследок покаешься, облегчишь совесть.

Бич удивлённо поднял брови.

– Покаяться? Совесть? Не делайте мне смешно! Совесть и «чернобожцы» – понятия взаимоисключающие. И заметьте, это не оскорбление: они по своей вере избавлены от этой головной боли. Этот гад ведь зачем «зеленушку» терзал? Он бога своего насыщал её болью и страданием…

– Значит, точно маньяк. – сделал вывод Виктор. – Религиозный. И к чему его присудили?

– К Чёрному Выбросу. – коротко ответил егерь. Вдаваться в подробности не хотелось.

– Что за хрень?

– Увидишь.

Суда, такого, как ожидал Егор, не было. Обошлось без Белых Пут, Зелёного Кубка и стоячих камней-менгиров. Не было даже вопросов: обвиняемых одного за другим вводили в круг из пяти друидов, и малое время спустя тот падал на землю и принимался кататься, выть и биться в судорогах, пуская пену изо рта. Трен вскидывал руки, выкаркивал фразу на незнакомом языке, и «подследственного» уводили – чаще под руки, иногда волоком. Эта процедура безусловно, вселяла оптимизм в тех, кто дожидался своей очереди. Некоторые пытались под шумок удрать – их ловили и возвращали свои же. «Мы знаем, сколько вас. – предупредил грачёвцев Трен. – И за каждого бежавшего отдадим Чёрному Выбросу двоих.»

К счастью, обошлось без крайностей. К Прорыву приговорили только двоих – Блудояра и Хорька. Трен заявил, что всем остальным грачёвцам назначается наказание в виде высылки из Леса. Ответ, последовавший на робкий вопрос «куда ж нас теперь?» потряс приговорённых до глубины души.

– Ладно, парень, хочешь молчать – молчи. – Виктор попытался подняться, но со стоном опустился на табурет. – Так и сдохнешь… немногословный.

– Ты не прав, Палыч. – осклабился Мессер. После свалки в подвале боец крепко зауважал нового союзника. – Так легко он не соскочит, падлой буду!

Он обернулся к Блудояру:

– Помнишь, сучара, как нас пугал: «затейник, мол, ваш Порченый?» Так те, в балахонах, небось, позатейливее будут!

– Оставь его, Мессер… – лениво сказал Чекист. Он чуть ли не облизывал вернувшийся к законному владельцу «Маузер»: оттягивал затвор, заглядывал в патронник, дул в ствол, кривился, разглядев свежий пороховой нагар.

– Хоть бы раз почистил, разгильдяй! Да за одно это тебя к стенке…

Узнав о приговоре – «все до единого грачёвцы, без различия пола и возраста, приговариваются к ссылке в Разрыв Щукинской Чересполосицы» – Егор не поверил своим ушам. Порывался бежать к Трену, разбираться, уговаривать, требовать милосердия. Бич с трудом удержал напарника от опрометчивых действий. Объяснил: не друиды, а сам Лес отрекается от изгнанников, лишает их своего покровительства. Жизнь тех, кто рискнёт пренебречь этим, неизбежно превратится в сущий ад, а потому – ссылка остаётся для них единственным приемлемым выходом.

Правда, Трен клялся, что условия жизни на той стороне пригодны для людей – Трен обещает, что условия жизни там, куда их пошлют, будут пригодны для людей» – но слишком хорошо помнил Егор противоестественный мир под кроваво-фиолетовыми небесами. Гротескную, словно сошедшую с картин безумного абстракциониста, растительность, чёрное жукодерево с бритвенно-острыми то ли ветвями, то ли клешнями. И – странный гребнястый череп путешественника из неведомых миров, застрявший между его корней….

Тогда они пробыли в этой сюрреалистической преисподней не более получаса. А тут полсотни человек – и пожизненно?..

На сборы грачёвцам дали всего два часа. Скорбная процессия с лубяными коробами, ручными тележками, козами, медленно вытягивалась из парка. Босоногие мальчишки гнали коров, навьюченных гроздьями плетёных клеток, в которых квохтали куры. «Трижды по три дня вам сроку. – напутствовали ссыльных беспощадные судьи. – И запомните, не мы вам даём это время – Лес его вам даёт. Те, кто решать схитрить и остаться, или задержатся по любой другой причине, не уложившись в отведённый срок – позавидует мёртвым…»

– Не понимаю, почему поступить с ними их по-человечески? До железки рукой подать, вылезли бы возле Покровского-Стрешнева, а оттуда идти всего ничего, пару часов! Да один Лёха может за рейс увезти треть Грачёвки! Ну, хорошо, всех не хотят – пусть хоть женщин с детьми. Перемрут же по дороге!

Егерь безнадёжно покачал головой.

– Друиды люто ненавидят путейцев. Видел, как они косились на Кочегара и его парней? Я пробовал намекнуть – так Трена аж перекорёжило. Сами дойдут, говорит, если что – Лес поможет. А не поможет, значит, планида их такая.

– Ты сам-то не считаешь, что это перебор? Средневековье какое- то: ссылка, репрессии…

– Ну ты сказанул, Студент – репрессии… – егерь озадаченно почесал подбородок. – Я тебе так скажу: Лес даёт человеку шанс начать всё заново. Но если сюда как бы наполовину пришёл, или, ещё хуже, с полдороги назад повернул, ничего хорошего из этого не выйдет. Леса, конечно, на всех хватит – но только если ты целиком в него ушёл и снаружи ничего важного не оставил. А серединка на половинку – нет, так не получится. Лучше уж, сиди на ВДНХ или на Речвокзале, торгуй потихоньку, бабки зарабатывай. Ты заметил, что среди местного молодняка нет ни одного сильвана?

А ведь он прав, с удивлением понял Егор – ни единого тонкого, с зеленоватым оттенком, лица он среди грачёвцев не заметил.

– Понял? Вот и у дружбинцев та же история. Думаешь, они просто так обосновались на самом краю Лес? Клык на холодец, решили и рыбку съесть и… хм.. короче, и нашим, и вашим. Вот, значит, и доюлили… Думаешь, у меня за них душа не болит? Только ничего тут не поделать: в Лесу им жизни не будет, и за МКАД погибель. Зов Леса, Студент, никого не щадит… Так что, хочешь не хочешь, а Большая Чересполосица – их единственный шанс.

***

– Ты же уверял, что Чёрные Выбросы случаются только в Марьиной Роще. Ошибочка, выходит?

Вместо ответа Бич сорвал с куста акации тонкую веточку и принялся ковыряться в зубах. Егор терпеливо ждал. За эти полчаса он довёл напарника до истерики расспросами о предстоящей казни.

– Я, Студент, говорил, что только в Марьиной Роще попадаются участки Мёртвого Леса, а это, как говорят в Одессе, две большие разницы.

– Так они и возникают после Чёрного Выброса!

– А Волга впадает в Каспийское море. – Бич сломал щепку, потрогал зубы языком, сплюнул. – Сколько можно объяснять: в Марьиной Роще идёт естественный процесс. Лес таким образом избавляется от излишков негативной энергии. Кто-то называет это явление Прорывом, кто-то – Чёрным Выбросом. Находятся психи, которые ищут места, где Выброс должен случиться, и сами, добровольно, туда лезут. Таких называют мертвопоклонниками.

– А это, значит, неестественный?

– А это – по приговору. В чём в чём, а в излишнем гуманизме хозяева Петровской обители до сих пор замечены не были. Чёрный Выброс, который они вызовут – особый, гораздо сильнее естественных. Так что не сомневайся, оба огребут по полной.

Поляну окружала цепочка больших, спрятанных в траве чаш. Егор украдкой рассмотрел одну – и с удивлением обнаружил, что чаша не вырезана из дерева и не вылеплена из глины. Это был гриб с сильно загнутыми вверх краями шляпки – необычайно прочной, покрытой толстой, лаково блестящей кожицей. На его глазах друид наполнил чашу из меха прозрачной голубоватой жидкостью, поднёс посох – и чаша вспыхнула призрачно-зелёным огнём.

Исполнение приговора назначили на два часа пополуночи. «Ди пхи юй чхоу, Час Быка – сказал, узнав об этом, Бич – китайцы считают, что Земля была рождена как раз в это время.» Егор вопросительно посмотрел на напарника, но комментариев не последовало. Вместе с прочими зрителями (караван «ссыльных» успел покинуть Грачёвский парк) они устроились подальше от круга пылающих чаш – и приготовились ждать.

Ожидание не затянулось. Прозвучали два гулких медных удара, и на поляну вывели Блуднояра и Хорька. Они шагали, словно сломанные куклы – механически, переставляя ноги, словно их дёргали за нитки. Руки безвольно свешивались вдоль тел. Мертвенно бледная, безжизненная кожа, вместо зрачков – слепые белки на восковых масках лиц.

– Они вообще живы? – прошептал Егор..

– Живы. Пока. Замолчи свой рот, Студент, имей терпение…

Идущие следом трое друидов нацелили свои посохи в спины приговоренным. Егор понял, что они и есть кукловоды – те, кто дёргает за невидимые нити, привязанные к ногам живых марионеток.

Друиды остановились, не дойдя трёх шагов до чаш. Обречённые продолжили своё жуткое движение – и шагали, пока не замерли в центре круга. Новые удары, густые, медные; друиды разом вскидывают посохи и начинают выкрикивать слова – гортанные, звенящие в такт гонгу: «Фурмид!.. Фохлак!… Досса!… Кли!… Оллам!..»

– Ритуал наложения проклятия из кельтских легенд. – дыхание Бича щекотало ему ухо. – Имена спутников древнего поэта-колдуна, бросившего вызов какому-то там злодею. Каждый произносит своё проклятие: Фохлак – на одежду врага, Досса – на оружие; Кли – на семью, Оллам – на него самого.

Егор с удивлением покосился на напарника – чего-чего, а лекции в такой момент он никак не ожидал.

– Ты-то откуда знаешь?

– Из книжек. – злобно прошипел егерь. – Знаешь, такие, на бумаге, с буковками. Ни разу не пробовал читать?

Но Егор его уже не слышал. Слова падали ему в мозг тягучими каплями раскалённой смолы. И с каждой каплей гонг в вышине гремел всё яростнее.

«..вот, сейчас…»

Звуки разом исчезли и на поляне вырос столб чёрного света. Именно чёрного – не фиолетового, не багрового или тёмно синего. И это была не тьма, не отсутствие света, как такового: наоборот, столб освещал всё вокруг, ясно, отчётливо, как в пасмурный день. Огоньки чаш-грибов по прежнему светились по его контуру острыми синими язычками. Трава, деревья, одежда людей – всё сохраняло естественные цвета. Это было невозможно, противоестественно, это шло вразрез со всем законами оптики, физики, любой существующей науки или здравого смысла – но это было.

И вдруг всё стало прежним. Ночное небо в точках звёзд, синие огоньки, отблески на лицах, листве, оружейной стали. И угольно чёрный провал посреди поляны, на фоне которого резко выделялись два неподвижных силуэта.

– Уходите! – Трен вздел посох над головой. – Бегите за мной, человеки, не дайте ему коснуться себя!»

Егор, оцепенев от страха, понял, что границы чёрного круга неспешно ползут сразу во все стороны – неравномерно, выбрасывая, словно громадная угольная амёба, щупальца-ложноножки. Он подхватил с земли рюкзак и кинулся вслед за ярким огоньком на кончике посоха Трена. Замелькали в руках людей факелы, зажужжал фонарик-динамка егеря, а он бежал, спотыкаясь, пока не упёрся в заросшую проволочным вьюном чугунную, на кирпичных столбах, ограду церкви.

Бич остановился. Грудь его ходила ходуном.

– Далеко эта дрянь расползётся?

Друид шагнул вперёд, люди за его спиной жались к ограде Егор краем глаза увидел Мехвода и Чекиста, на руках у которых висел совершенно обессиленный Виктор. Трен концом посоха провёл черту по земле. Егор на полном серьёзе ожидал, что она вспыхнет призрачным светом, порастёт колючим кустарником или ощетинится металлическими жалами. Черта и черта, не очень-то и заметная в пыли.

– Мертвый Лес простоит месяц-полтора…

Нна этот раз друид не вещал, не пророчествовал, не заклинал, а говорил нормальным, мягким, вполне человеческим голосом.

– Потом растения, кусты, трава – всё рассыплется, и это место превратится в Чёрную плешь, а месяца через три-четыре – зарастёт. Так будут стёрты следы Зла, которое тут поселилось. А пока – не приближайтесь к нему, если не хотите лишиться того, что делает вас человеками!

– А те двое – уже лишились?

Егерь, не снимая рюкзака, согнулся, уперев руки в колени – восстанавливал дыхание после заполошного бега.

– Вы их с собой заберёте, как Порченого?

На этот раз в голосе Трена звучала горечь.

– Чёрный Выброс выдул из них субстанцию, которую вы, человеки, называете душой. Над тем, что заняло её место, не властны ни мы, ни, тем более, они сами.

– И кто ж тогда властен?

Егор поморщился. Он уже знал ответ.